Вижу вас из облаков
Супруг у Жени – на лицо загляденье. И фигура нормальная. Но в домашних декорациях, в переднике и галошах на босу ногу выглядел весьма жалко. И, похоже, тяготился своей ролью соломенного вдовца. В доме бесприютное запустение. Засохший букет полевых цветов (еще Женя, что ли, собирала?), в коридоре пустые пакеты, обувь на грязных газетках.
В коридор выбежал пес – джек-рассел. Грозно тявкнул, взялся с подозрительной мордой обнюхивать Танину брючину. Зубы показывал острые, но она бесстрашно потрепала собаку по загривку. Та взглянула с удивлением, лизнула ей руку.
– Ишь, ты. Признал, – оценил Максим. И заорал: – Митька! К тебе гости!
Со второго этажа скатился худенький, бледный мальчик. С надеждой бросился к Тане:
– Вы от мамы?
– Господи, да ты совсем, что ли, помешался? – разозлился Максим. – Это просто тетя. Пришла с тобой поиграть.
– А зачем ей со мной играть? – серьезно спросил ребенок.
Садовникова улыбнулась:
– Чтобы ты не скучал. Пока мамы нет дома.
– Вы какая-то дальняя родственница? Или папа вам деньги будет платить?
– Дмитрий, слишком много вопросов, – строго сказал отец. – Покажи тете Тане свою комнату.
– Ну… пойдемте.
Они поднялись на второй этаж. В детской полный шкаф книг, на тумбочке малышовый учебник английского и потрепанные «Денискины рассказы».
Таня с сомнением взглянула на кроху:
– Ты уже читать умеешь?
– Конечно. Я осенью в школу иду! – Он взглянул умоляюще: – А вы мою маму видели?
– Да, – кивнула Таня.
– И как она?!
– Она… она пока не пришла в себя.
– Но долго еще ждать?
Садовникова потупилась. Врать нельзя, правду сказать – совсем невозможно.
У Мити на глазах выступили слезы. Он прошептал:
– Я подслушал… папа говорил… мама скоро умрет?
– Ерунду ты подслушал, – взорвалась Татьяна. – Чего твоей маме умирать? У нее стабильное состояние. Просто без сознания пока.
– А когда же она наконец поправится? – требовательно спросил мальчик.
– Нужно время, – промямлила Садовникова.
– Лично мне мама говорит, что уже скоро.
– Это как она тебе говорит?
Митя взглянул насмешливо:
– Может, она и без сознания, но ко мне приходит. Почти каждый день.
– Во сне?
– Почему во сне? По-настоящему. Иногда только слышу ее. А бывает, что и вижу.
– Не поняла…
– Вчера я пускал бумажные самолетики, и один залетел на шкаф. Я стал доставать, но со стула дотянуться не мог. Тогда табуретку на него поставил, а она шатается. И тут голос: «Не смей туда лезть!» Прямо четко мамин! А позавчера я плакал ночью, и мама меня по спине гладила. Обернуться и посмотреть я испугался, но руки точно ее. Даже пахли кремом, которым мама всегда их мажет. Тогда она и сказала: «Потерпи совсем чуть-чуть, я уже поправляюсь».
Таня в мистику не верила, но силу материнской любви даже закоренелые материалисты признают. Есть документально подтвержденные случаи, когда умершие женщины своих детей реально оберегали от бед.
А у Жени – всего-то кома, поэтому какая-то ее субстанция запросто может присутствовать дома, приглядывать за сыном.
Садовникова поежилась. В присутствии (даже чисто гипотетическом) чьей-то души ей было неуютно.
Она спросила нарочито бодро:
– Во что будем играть?
Митя смущенно улыбнулся:
– А ты не можешь меня сначала чем-нибудь покормить?
* * *Таня детей побаивалась. Кривилась, когда в супермаркетах или самолетах чьи-то отпрыски начинали скандалить, и очень боялась, что в первый же свой волонтерский день сбежит от Митиных капризов.
Но мальчик – хотя с виду совсем малыш – вел себя словно маленький старичок. Первым делом отправились на кухню. Митя показал, где лежит картошка, взялся чистить – получалось даже лучше, чем у нее. Вареную колбасу с подозрительно засохшими краями предложил обрезать и обжарить на сковороде. По всем правилам – как в ресторане – накрыл стол. Когда Таня, непривычная к хозяйству, разбила тарелку, тактично сказал: «Посуда к счастью бьется».
А когда поели, попросил:
– Поможете Арчи вымыть? Он весь в репьях, я один не справлюсь.
Пес идею воспринял с восторгом и даже не рычал, пока Таня решительно, но неумело выдирала из его шерсти колючки.
Митя объяснил:
– Он умный. Понимает, что больно, но надо. Мама его раньше каждый вечер купала. А сейчас уже больше недели грязный ходит.
– Чего папа не моет?
Мальчик хихикнул:
– Боится. Арчи может его укусить. У него мама хозяйка.
– А папа тогда кто?
– Папу он терпит.
– Как мама с папой познакомились? – заинтересовалась Таня.
– Мама замещала кассира, а папа пришел покупать абонемент в фитнес-клуб, – охотно объяснил Митя. – Уговорил ее вместе сходить потренироваться. А в качалке они поспорили, кто больше приседаний сделает, и мама выиграла. Тысяча сто одиннадцать против папиной тысячи.
– Да ладно! Это где она так научилась?
– Еще в школе. Тогда в стране были опасные времена, и мой дедушка говорил: надо иметь сильные ноги, чтобы убежать от проблем. Но сейчас мама уже не очень быстро бегает. Мы с Арчи ее обгоняем.
– Все равно здорово. А где твой папа работает?
– Нужно говорить, что он работает менеджером. Но на самом деле папа курьер, – простодушно ответил мальчик.
– А учился на кого?
– Учился на бизнесмена. И когда они с мамой познакомились, был главным директором в своей фирме. Покупал ей бриллианты. Но сейчас он ездит на машине «каблучок» и развозит клиентам всякие бачки, сифоны, тяпки и ведра.
– Маме, наверно, не очень это нравилось.
– Маме неважно, сколько папа зарабатывал. Но ей было обидно, что он давно перестал дарить ей цветы, делать массаж и вообще обижал.
– Что значит «обижал»?
– Ну, постоянно придирался. Что она поздно приходит с работы. Что не научила меня следить за порядком. Что отдала на английский, а не на карате.
И добавил с печалью в голосе:
– Сейчас папа тоже недоволен. Что мама отдыхает – в смысле, болеет, – а ему приходится со мной возиться.
– Да с тобой одно удовольствие возиться! – развеселилась Таня. – Картошку меня чистить научил!
– Так приезжай чаще. – Он с надеждой взглянул на нее. – Я тебя еще многому научу.
* * *Таня прежде считала: идеальный вечер после работы – в тишине комфортной квартиры сидеть с бокалом вина и закусывать хорошим сыром. Но уже в понедельник она приняла совершенно спонтанное и нелогичное решение. Вместо того, чтобы отправиться домой, потащилась по пробкам в Истринский район.
Доехала к восьми вечера. Максим отсутствовал, помогавшая по хозяйству соседка тоже. Мальчик и пес сидели голодные. Митя объяснил:
– Тетя Люся сегодня сварила суп с чешуей, мы с Арчи такой не любим.
– А ему вообще можно суп?
– Тетя Люся сказала, что голод не тетка. Только Арчи все равно есть не стал. Он любит корм суперпремиум.
– Понятно. Совсем вы тут закисли. – Таня вспомнила, какие торговые центры видела по пути, предложила: – Может, в «Мираж» рванем? Там и бургеры всякие, и зоомагазин есть.
– Ой, давай! – просиял Митя. – Мы с мамой всегда туда ездили за вредной едой!
Садовникова позвонила Максиму. Тот явно обрадовался и разрешил «обратно не спешить». Взяли с собой Арчи да отправились. Ели пиццу, картошку фри и мороженое. В супермаркете накупили полную тележку вкуснятины – и для джека-рассела целую коробку его любимой еды. Посетили мини-зоопарк. Митя научил Татьяну играть в аэрохоккей, а она его – стрелять в тире по баночкам. Арчи твердо занял позицию по правую руку от Тани, Митя прыгал-подскакивал слева. Продавцы называли ее «мамочкой», Садовникова про себя злилась, но не поправляла и все ждала, когда наконец ребенок начнет ее бесить.
Но, хотя зевал и явно устал, Митя капризничать так и не начал. Дома дисциплинированно почистил зубы, переоделся в пижамку, спросил:
– Ты сказки знаешь?
– Жили-были два гуся, вот и сказка вся!
– Нет. Этого мало.
– Ну, могу тебе тогда реальную историю рассказать.
И поведала ему про уникальный красный бриллиант[2].
Митя внимательно выслушал, с уважением сказал:
– А ты крутая!
Вернулся Максим. Погремел кастрюлями и немедленно прошествовал к телевизору. Перед тем, как уехать, Таня заглянула на кухню. Груда посуды, пол грязный. Убирать, конечно, не стала – в бесплатные горничные она уж точно не записывалась.
Но Митю продолжала навещать почти каждый день. Привозила лакомства, водила в кино, вместе с Арчи ходили в лес. Мальчик постоянно требовал от нее историй, и Садовникова с удовольствием пересказывала ему свои приключения, усмешливо думая: «Как бабка я стала. Ничего интересного в жизни не происходит – так хоть поболтать, молодость вспомнить».
Она старалась, чтобы в ее повествованиях было побольше приключений, экшна – раз слушатель мальчишка. Но Митя (иногда в самом интересном месте) прерывал стремительный сюжет про ядерные боеголовки и коварство красавца-шейха[3], спрашивал:
– А Карибское море – оно какого цвета?
– У берега – бирюзовое, особенно если там песок или риф. На глубине – темно-синее.
– А морские коньки там есть?
– Мурену видела. Конька вроде нет.
– А вот я в Черном море конька сам поймал. Сачком.
Митя краснел, и Таня понимала: фантазирует, – но, конечно, не уличала.
Москву одолевала жара. Скромный Женин коттедж, кондиционерами не оснащенный, раскалился – дай боже. Таня, когда приезжала, обязательно водила мальчика за два километра, купаться в озере. Но вода там цвела, противно воняло рыбой, и у Садовниковой однажды вырвалось:
– М-да, не море.
А Митя робко сказал:
– Я так туда хочу.
Опустил голову, смутился, добавил:
– Мы с мамой каждое лето обязательно ездили.
И у нее вырвалось:
– Так давай мы с тобой слетаем!
– А можно? – просиял Митя.
– Ну… почему нет?
– Значит, папа был прав, – с удивлением сказал мальчик.
– Насчет чего?
– Он мне давно говорил на море с тобой попроситься. А я думал, ты не согласишься.
– Тебе повезло, – улыбнулась Таня. – Я вообще-то собиралась в Испанию, на серфе кататься, но там сейчас карантин. Так что я открыта для других интересных предложений.
Обычно она старалась сбежать до того, как неприятный Максим Юрьевич с работы явится, но сегодня специально дождалась. Изложила ему идею. Тот с воодушевлением отозвался:
– Да конечно! Езжайте! Мальцу перед школой надо сил набраться, витаминов. Я сам хотел попросить, но неудобно было.
Таня сначала разохотилась показать любознательному пареньку Занзибар или хотя бы Турцию, но быстро выяснила: чтобы за границу ехать, нужна доверенность от обоих родителей. Пришлось ограничиться курортами Краснодарского края. Садовникова в красотах родной страны не слишком разбиралась, но почитала отзывы, выбрала самое, на ее взгляд, интересное, и вместе с Митей они спланировали маршрут. Геленджик (сафари-парк, канатная дорога). Анапа (дельфинарий). Адлер (гоночная трасса и сумасшедшие аттракционы).
Митя заверил, что его не укачивает, поэтому планировали: прилететь на юг, сразу взять напрокат машину и по пути через все побережье заезжать на интересные пляжи. Купаться, ловить, а потом выпускать крабов, обязательно снова увидеть морского конька.
Танина мама вздыхала:
– Тебе бы со своим ребенком путешествовать!
Садовникова отбивалась:
– Брось! Готовый – куда лучше! Уже взрослый парень, не писается, не канючит. Воспитанный, умненький.
Максим Юрьевич, похоже, планировал загулять – каждый день спрашивал, купила ли Таня билеты.
Митя упросил еще и Арчи с собой взять, и Садовникова жаловалась отчиму:
– Валерочка! У меня, по-моему, что-то с головой. Чужой ребенок, чужая собака. Трачу законный отпуск, сама плачу за всех.
– А глаза-то у тебя горят, Танюшка, – усмехался Валерий Петрович.
Вылет был назначен на пятницу, шестнадцатое июля. За пару дней позвонила Данг, попросила робко:
– Мы можем Женью навестить – до того, как ты уедешь?
– Зачем?
– Я… просто хочу ее видеть. Но если ты занята на работе, я поеду сама.
– Ой, Данг. Я уже давно на работу забила. Между прочим, из-за тебя.
– Танья. Прости меня, пожалуйста.
– Ладно. Заеду за тобой в четверг утром.
Женя выглядела плохо. Бесстрастное, восковое, еще больше исхудавшее лицо и никаких признаков жизни.
Данг присела рядом, осторожно взяла руку пациентки в свою, скривилась печально.
– Что? – испугалась Садовникова.
– Ее сердце слабеет, – прошептала филиппинка.
Таня, конечно, сразу отправилась к главному врачу. Тот вздохнул:
– К сожалению, положительной динамикой порадовать не могу.
– Но мозг еще жив?
– Некоторые рефлексы сохранились, – уныло отозвался доктор. – Но пошла уже четвертая неделя… С каждым днем комы шансы снижаются. Очень большая вероятность, что сердце в ближайшее время остановится само.
– Митьку жалко, – сказала Таня, когда они вышли из больницы. – Если Женя умрет, Максим быстро мачеху приведет. А то и в детдом отдаст.
– Ты могла бы стать хорошая мама для Митья, – улыбнулась Данг.
– С ума сошла?
– Почему нет? Мне кажется, юридически это возможно: опеку над ним оформить. Его отец возражать не станет.
Садовникова фыркнула:
– Нет, это не мое. Я лучше волонтером.
На следующий день Максим Юрьевич привез Митю, Арчи и чемодан в аэропорт. Спросил:
– Вы когда возвращаетесь?
– Тридцатого июля.
– Билеты обратные есть уже?
– Конечно.
– Ну, хорошо отдохнуть!
До регистрации провожать не стал, поспешил умчаться на свободу.
Тане (бывалому пассажиру) на стойке предложили апгрейд до бизнес-класса. Сначала хотела отказаться – что там, всего два часа лететь, – но увидела, как загорелись Митины глаза, и сказала:
– А давайте!
– Тетя Таня, ты какая-то фея, – с восхищением прокомментировал мальчик.
Чувствовать себя волшебницей приятно, и она изо всех сил старалась, чтобы Митя в их поездке был счастлив. Покупала ему сахарную вату и кукурузу, гоняли вместе на водном мотоцикле, плавали с дельфинами, катались на катамаранах (обязательно с горкой), обследовали дольмены (по вечерам, чтобы интереснее и страшнее), принимали целебные ванны в озере с голубой глиной, после которых тело становится зеленым, как у Шрека, фотографировались у водопадов.
Неспешно, с ночлегами в домах отдыха, гостиницах, а однажды даже в гламурном кемпинге, в палатке, где имелись вентилятор и холодильник, проехали по всему побережью – от Анапы до Адлера. Тут Таня решила не экономить – забронировала крутейший отель прямо на территории парка аттракционов (за то, чтобы Арчи сюда тоже пустили, заплатила совсем несусветную сумму). В первый же день Митя укатался и укупался так, что уснул на диване, пока Таня купальные костюмы развешивала. Она перенесла ребенка в постель, укрыла, включила кондиционер и снова вышла на балкон. Аттракционы блистали иллюминацией, чуть дальше чернело море. Садовникова потягивала белое вино со льдом и удивлялась, что внеплановый отпуск с чужим ребенком, да еще и в России, оказался очень даже душевным.
Завибрировал телефон. Данг. Голос встревоженный:
– Таня, вы когда возвращаетесь?
– Через три дня.
– Плохо. Ох, плохо.
– Да говори ты толком!
– Я чувствую: с Женей беда. Ты можешь в больницу позвонить?
Сочи ликовал, искрил фейерверками. Татьяне сейчас совсем не хотелось думать про колдовские предчувствия и чужие болезни.
Но она отставила бокал. Отыскала в Интернете номер справочной Зареченской больницы. Долго ждала, пока ответят. Заспанный голос велел перезвонить в рабочее время.
– Но мне очень важно. Посмотрите, пожалуйста, как у пациентки самочувствие.
– Фамилия?
– Сизова Евгения. Она в реанимации.
– Э… Сизова? Насчет нее вам надо к главному врачу. Завтра.
Трубку бросили и больше не снимали. А почему именно к главному? Таня тоже встревожилась. Набрала Максима.
Заботливый папаша выходил на связь пару дней назад. Спросил, теплое ли море и точно ли они возвращаются тридцатого. Садовникова начала рассказывать, что Митя сфотографировал подводным фотоаппаратом морского конька, но отец даже не дослушал.
Максим отозвался только с пятнадцатого гудка:
– Аллио? Этта кто?
Да он пьяный, похоже.
– Это Татьяна. Как у вас дела?
– П-плохо. С-сегодня комиссия была. У Ж-жени… у Ж-жени констатировали смерть мозга.
– Что?
– Б-бумагу дали мне. Вега… вего… ве-ге-та-ти-вное состояние. Ж-жизнь поддерживать бессмысленно.
– Она уже месяц в этом состоянии!
– Н-нет. С-сейчас с-тало хуже. Рефлексы угасли. Ок-кончательно.
Вроде бы всхлипнул, но Тане показалось – хихикнул. И, уже не заикаясь, выпалил:
– Я дал согласие отключить аппараты.
– Вы с ума сошли! Не делайте этого!
– Я уже с-сделал.
– Как?
– Так будет лучше. Всем нам.
Она швырнула трубку. Сердце колотилось, яркие всполохи Черноморья больно били в глаза.
Вот подлец! Как она сразу-то не догадалась?! Максим все специально подстроил! Услал сына подальше, на море. А сам во время его отсутствия запланировал жену убить.
Любящие люди последнее отдают, чтоб в близких жизнь поддерживать. Ждут месяцами, годами. Надеются: оковы спадут, мрак развеется. А этот… «Рефлексы угасли, я согласился отключить аппараты».
– Небось сам умолял их отключить, скотина! – сквозь зубы произнесла Татьяна.
Вернулась в номер. Митя спал безмятежно, по лицу бродила улыбка. Наверно, к нему опять пришла мама. В этот раз совершенно точно – из потустороннего мира.
И что теперь делать ей? Будить Митю, срочно вылетать в Москву? Должен же сын попрощаться!
Но тут Таня вспомнила. Ей лет семь или восемь. Пришла домой – одна, поднялась на лифте, – уже большая, а у соседней квартиры крышка гроба стоит. Какой ужас ее обуял! И хотя даже мертвого тела не видела – потом месяц просыпалась в кошмарах.
Может, пусть лучше не знает ничего? Но это отцу решать.
А тут и сам Максим звонит – легок, низкое создание, на помине. То ли успел желудок прочистить, то ли смог себя в руки взять. Голос звучит осмысленно, больше не заикается. Тон просительный:
– Татьяна, могу я вас попросить ничего не говорить Мите?
– Но все равно ведь придется!
– Подготовим его аккуратно. Со временем свозим на кладбище. А похороны ему видеть незачем. Ребенок и так впечатлительный. Гроб будет открытый. И Женя… она не очень выглядит. Зачем это семилетке? Получит травму на всю жизнь.
– Максим, вы когда это все решили? – спокойно спросила Таня.
– Что конкретно? – Голос заледенел.
– Отослать нас и отключить аппараты?
Он вскипел гневом:
– Да что вы говорите такое! При чем здесь я? Сегодня позвонил главный врач! Сказал, что была комиссия. Мозг мертв. Она теперь растение! ИВЛ можно и дальше гонять. Но смысла в этом нет.
– С вас денег попросили, чтобы в ней жизнь поддерживать? – участливо спросила Таня.
Максим не смутился:
– Да! Потребовали. Тридцать тысяч в сутки. Где я столько возьму? И, главное, зачем?
Она хотела ему объяснить: у сына была бы надежда. А в жизни иногда случаются самые удивительные чудеса.
Но поняла, что свежеиспеченный вдовец просто ее не поймет.
* * *Таня прилагала все силы, чтобы Митя ни о чем не догадался. И мальчик ничего не почувствовал – продолжал наслаждаться летом и морем. А в последний вечер торжественно объявил:
– Ты маме нравишься.
– Э… что?
– Когда мы сегодня на квадрике гнали, а я за тебя держался, она мне в ухо шепнула: «Таня такая, как я!»
– Мама продолжает к тебе приходить?
– Конечно. Говорит, сейчас у нее новый, хороший врач. И уже совсем скоро она домой вернется.
– Ну… это прекрасно.
– Ты не бойся, Таня. – Он ласково обнял ее. – Даже когда мама придет, я тебя все равно не брошу! Мы будем втроем жить! Нет, вчетвером – вместе с Арчи.
– А папа?
– Ну… он тоже будет. У телевизора.
* * *В жизни старика даже тучка в ясном небе – новость. А когда падчерица объявила, что приведет в гости свою подругу-массажистку, да еще просит разрешить возникший между ними когнитивный диссонанс, Валерий Петрович слегка занервничал. И готовиться начал загодя. Для Танюшки не мудрствуя лукаво нафаршировал перцев. Для заморской гостьи решил сделать национальное блюдо “adobo” – маринованные кусочки свинины и курятины, тушенные с рисом, чесноком и специями.
Он представлял массажистку забитой скромнягой – полностью в тени его блестящей падчерицы. Но Данг держалась с достоинством. Спина прямая, не тушуется, глаза не опускает. Уже в коридоре унюхала запах филиппинской еды, церемонно сказала:
– Я очень высоко ценю ваше гостеприимство.
Ходасевич за годы службы повидал немало так называемых экстрасенсов, однако гостья не казалась ни аферисткой, ни сумасшедшей. Но и на заурядную массажистку – прислугу, обслуживающий персонал – не походила. Глазенки живые, умненькие, и по ай-кью, похоже, от его Танечки не слишком отстает. В отличие от бывшей супруги (Юлия Николаевна обожала ахать, что «не понимает этой странной дружбы»), Валерий Петрович сразу усек, почему девушки сблизились. Его падчерица – огонь, вихрь. А филиппинка – прохладный, обволакивающий ручеек. Танечкин взрывной характер не изменит, но излишний пыл охладит.
Девушки хотели говорить о деле немедленно, но Ходасевич нарушать традиции не позволил. Прежде накормил, выслушал комплименты своим кулинарным талантам. Во время еды вел светскую беседу, то и дело взглядывал на Данг и уверился: пусть говорит по-русски неуверенно, с акцентом, но понимает почти все. И еще уверился: гостью судьба Жени волнует чрезвычайно. Но почему? Что за странная привязанность – к обычной клиентке, не родственнице, даже не подруге?
От десерта беляночка и смугляночка дружно отказались. Пересели в кресла, и Таня сразу захватила инициативу:
– Валерочка, ты согласен, что Максим нас с Митей на юг специально услал?
Данг еле уловимо поморщилась, но Ходасевич заметил. Спросил падчерицу:
– Специально для чего?
– Жену угробить. Аппараты без помех отключить.
Он перевел взгляд на массажистку:
– Вы тоже так считаете?
Та виновато взглянула на Татьяну и ответила:
– Я не отрицаю такой возможности. Только ключевой момент совсем в другом.
– И в чем же?
Но филиппинка ласково взглянула на подругу (а ту прямо распирало от нетерпения) и попросила:
– Можно, пожалуйста, сначала Танья скажет?
* * *Митя лет с четырех приметил: если мамочка на него смотрит, ее глаза яркими звездочками вспыхивают. И сразу тускнеют, когда взгляд переходит на отца.
Мальчик удивлялся: почему папа никогда маму не обнимет, не поцелует? Но когда пытался сам клеить их отношения и уговаривал, например, вместе посмотреть мультик с попкорном, отец вроде был рядом, а все равно словно чужой. Мама не сводила взгляд со ста далматинцев и обнимала его за плечи, а папа сидел в полуметре, то и дело в свой телефон поглядывал.
А когда Митя с мамой что-нибудь затевали – снежинки из бумаги перед Новым годом вырезать или Арчи учить команде «Танцуй!», папа почему-то морщился, ворчал:
– Опять у вас коалиция.
Митя выяснил, что умное слово значит. Пытался отцу объяснить, что коалиция – это объединение против врагов, а если папа к ним присоединится, они будут только рады. Но тот велел не умничать, и если сам иногда брался учить сына драться или с отверткой работать, маме всегда говорил:
– А ты иди, иди. Не мешай нам.
У всех Митиных друзей родители спали в одной комнате, но мама то и дело садилась перед сном ему почитать, задремывала рядом, и отец никогда не приходил ее звать. А иногда мальчик вставал первый, шел обследовать дом и видел: папа спит на диване в библиотеке.
«Зачем они поженились, если друг друга не любят?» – ломал голову Митя.
К разгадке он подобрался, уже когда мамочка заболела. Папа тогда уехал на работу, а он сидел на кухне, смотрел, как противная тетка Люська грязными тарелками гремит, ворчит:
– Хату профукал, машинку посудную профукал! И сам ничего не делает, скот!
– Кто скот? – заинтересовался Митя.
Соседка осеклась, цыкнула:
– Вопросов глупых не задавай.
А Митя вдруг вспомнил: он еще совсем маленький, только ходить научился, наверно. И живут они – да, точно, в городе! Из окна видна огромная река, вдоль нее набережная. И посуду грязную мама куда-то составляла и потом вынимала чистой. Но куда же их большая, уютная, красивая квартира делась сейчас?
* * *Танины глаза блестели азартом:
– Мите всего семь лет, но парень сметлив не по возрасту. Плюс я умею правильные вопросы задать. Мальчик мне рассказал: вроде бы раньше они в Москве жили. В коттедж приезжали только летом или на Новый год. Мне тоже представляется странным: Женя явная городская жительница, работает в столице. Зачем в глуши торчать? Максима спрашивать не стала. Сама выяснила. Они поженились восемь лет назад. Похоже, по залету. У нее на тот момент имелась в собственности квартира в Коломенском, пятьдесят шесть квадратов, и вот этот коттедж. Максим Юрьевич – гость из Вилюйска. Там ему какое-то жилье положено, но менять на столицу не стал. Поселился у жены, на халяву. Когда женились, дела у него шли неплохо: своя фирма купи-продай, «бэшка», ролексы, понты, рестораны. И за ней ухаживал красиво: бриллианты дарил, массаж делал. А пять лет назад затеял новое дело – сеть кафе сибирской кухни открыть. Евгении голову задурил: уникальное торговое предложение, грамотная концепция, инвесторы вроде тоже имелись. Предлагал вместе развивать, но она тогда уже работала в «Пегасусе», клуб оплатил ей декрет, и бросать стабильное место работы Женя не стала. Максим активно инвестировал, денег в дом вообще не носил, ей пришлось выходить в офис, платить Мите за няню. А дальше любящий муж еще подсуропил. Набрал кредитов, расплатиться не мог, тянул до последнего. Жене признался, уже когда огромные пени набежали. Я бы на ее месте далеко в лес послала, но эта инахин, – подмигнула филиппинке, – кинулась выручать своего драгоценного. Продала собственность, чтобы Максимчик рассчитался с долгами. А они с тех пор живут в этой дыре. Жене до работы – два часа в один конец. Детский сад для Мити – или государственный, при колхозе, в деревянном сарае, или коммерческий за многие бабки. А самое печальное, – Таня горько вздохнула, – что в Москве бы ее вытянули, наверно. У нас вроде целая программа городская против инсультов. На каждой подстанции реанимобиль приберегают для молодых, чтобы в «золотой час»[4] успеть. А в области «Скорая» ехала вечность. Никакого оборудования нет. Реанимация в местной больничке – отстой. Муж, короче, ее погубил. По всем фронтам.