Спираль
Полез за ним он, Антон, – Булке и Сопле дела до Серёгина не было.
Антон не был трусом, но темное подземелье умело навело жути. Дыра была узкой – не протиснуться. Прям вход в Страну Чудес.Он быстро подсадил Серёгина и спешно выбрался сам.
Оба были грязные. Серёгин рассадил колено, да ещё и обмочился со страху.
– Фу, зассанец! – Сопля и Булка разом отпрянули от Серёгина и заржали. Сопля мерзко прихрюкивал. Антону хотелось забить эти мерзкие звуки обратно в него, и он съездил Сопле в грудь. Булка заткнулся сам.
– Тох… – Серёгин кивнул на мокрые шорты. Антон взялся за сухой карман и сильно рванул ткань. Шорты послушно треснули по шву; тощий Серёгин едва не рухнул обратно в нору.
Возвращаясь со свежими штанами, он снова позавидовал Серёгину – собственная мамка загнала бы домой, да ещё и по шее бы надавала. А тётя Катя спокойно выдала чистые шорты заместо рваных, и попросила не забывать про обед. Жалкий вид полуголого товарища, его девчоночьи глаза и тощие ноги, моментально вернули всё на свои места.
Булка уже примерялся к провалу.
– Правильно. Там узковато. Твоей задницей и расширим, – улыбнулся Антон.
– Пошёл ты!
Серёгин уже переоделся. Он стоял поодаль от ямы и, судя по-всему, не горел желанием ещё раз туда спускаться. Этому Антон тоже завидовал – Серёгин не боялся бояться. Обычно среди пацанов все начинают соревноваться в смелости, брать друг друга «на слабо» и всё такое. С Серёгиным это не прокатывало – если он чего-то не хотел, то и не делал. И плевать ему, кто что скажет или подумает. Его уже давно покалечили бы, если бы не Антон. Самоуверенность нужно уметь подкрепить ударом в челюсть. По крайней мере, в школе. С этим у Серёгина было неважно. Да ещё его взгляд, от которого всё нутро переворачивается: за долю секунды он словно высвечивал и оживлял разом все постыдные секреты и гадливые мысли, и становилось невыносимо мерзко, а почему – непонятно. Антон и сам не мог долго смотреть товарищу в глаза, поэтому прекрасно понимал задиравших его. Да что он – даже некоторые учителя не выносили Серёгина, хотя тот здорово успевал по всем предметам, кроме физкультуры.
Булка и Сопля спустились первыми. От их воплей и гогота стены напитывались эхом и земля под ногами еле слышно вибрировала.
– Ты или я? – покровительственно спросил Антон.
– Давай ты.
Ну, ещё бы! Антону самому было не по себе от подземелья, но в то же время любопытство уцепилось уже за кончик конопатого мальчишеского носа и осторожно тянуло его обратно вниз.
– Не полезешь?
– Полезу.
Антон кивнул и ловко провалился под землю. Серёгин свесил ноги в нору и осторожно сполз следом.
Свет снаружи сюда почти не проникал. Они засветили фонари на мобильниках и огляделись. По обеим сторонам от них зачернели квадраты непобеждённой тьмы. Стены были старые – кирпич неаккуратный: пористый, разнотонный, с выщерблинами. На полу валялись комья земли и куски стены. Дыра была в углу под потолком.
– А что это вообще? – разглядывая кладку, спросил Сопля.
– Старые ходы. Церковные или правительственные.
– А может, и метро, – добавил Булка. – Или военные…
Темнота здесь была незнакомой, насыщенной, враждебной. Воображение быстро наполнило её опасностями. Мальчишки цепенели в плену собственных фантазмов.
– Там дверь.
Антон отошёл от провала вглубь тоннеля и осмотрелся. Остальные не двинулись с места.
– Ну! Чего встали? – прикрикнул он на друзей, но тут же обругал себя. Шуметь здесь совсем не хотелось. Наверняка тут кого-то убивали. И полно скелетов. По телеку каждый вечер показывали, как команда «Экстра» упокаивает души в таких вот местечках. Остальные тоже подумали об этом. Оно и понятно – Экстру смотрят все, даже его отец, который сроду не верил в сверхъестественное, втянулся – не оторвешь. Так что теперь любой знает девиз – «Тревожить дремлющий мрак опасно».
Сопля тут же принялся фотографировать.
– Ты чё делаешь? Удаляй!
– Чё это? – Сопля убрал телефон за спину и отшагнул к Булке.
– Чтоб никто не узнал. Об этом должны знать только мы.
– Никто и не расскажет! – вступился Булка.
– Булка, заткнись, а… У тебя мамка каждый вечер мобильник шерстит, а этот дятел инстаграммит всё, что видит. Удаляй давай, а то помогу.
Сопля сплюнул. Антон забрал у него телефон.
– Задолбал, – он удалил отснятое. – На…
Деревянная дверь была окована железом.
– Хм. Походу, закрыто.
Антон дёрнул за фигурную ручку. Дверь неприятно скрипнула. Эхо разнеслось по тоннелю и всей четвёрке захотелось сейчас же оказаться снаружи – наверняка за ними сломя голову уже несётся Нечто. Или ещё хуже – оно сидит запертое за этой дверью и только и ждёт, чтоб четверо бестолковых пацанов его выпустили.
– Булка, помоги.
Дверь поддалась и резко открылась, протяжно простонав ржавыми петлями. Мальчиков обдало запахом библиотечного тлена, сырого дерева и талька.
Булка и Антон вошли первыми. Их фонари забегали по комнате, выхватывая спасительные детали – край стола с какой-то папкой на нём, одинокую запылённую лампочку под потолком, шкаф. Значит, здесь они вряд ли наткнутся на закованный в цепи скелет или что-то подобное.
Помещение было большим и оба фонаря быстро исчезли где-то в глубине.
– Э, ссыкуны! Заходите уже! – крикнул Булка.
Но Сопля и Серёгин были уже внутри – сгустившаяся в тоннеле темнота стала совсем неуютной.
С порога помещение напоминало кабинет или даже класс. Но в глубине больше походило на склад – повсюду стояли какие-то ящики (зелёные с белыми маркировками – явно военные); дальняя стена была заставлена ими под потолок. Аккуратно заправленная двухъярусная солдатская койка казалась здесь совершенно лишней.
– Здесь должен быть выключатель, – Антон посветил на лампу, – гляньте там.
Серёгин вернулся к двери. Она была по-прежнему открыта. Мальчик спешно щёлкнул ручкой-верньером старого выключателя. Вспыхнул жёлтый свет. Он был неяркий, но дети разом зажмурились. В глубине помещения оказалась ещё одна лампочка.
Нет ничего страшнее открытой двери. Особенно если она распахнута в чёрный тоннель. Старые лампы накаливания медленно разгорались, словно разминали затекшие от долгого бездействия проволоки. За порогом свет отвоевал лишь небольшой прямоугольник пространства: скованный дверной рамой, протиснуться дальше он не мог. Темнота обступила жёлтый островок, она пульсировала и клубилась, пытаясь прорваться и объять сбежавшего от неё ребенка. Серёгин проснулся в проём, схватился за ручку и, зажмурившись, потянул изо всех сил. Дверь с грохотом закрылась. Стало спокойнее.
– Ну что, осмотримся? – ехидно спросил Антон, и все ринулись к ящикам – хотелось найти оружие. Половина из них была набита противогазами, вторая – костюмами химзащиты. В столе и высоких железных шкафах-сейфах тоже оказалось пусто. Но это место и само по себе казалось невероятной находкой. «Нору» решено было сделать штабом.
Обилие ящиков было на руку. Один сразу распотрошили и сделали из крышки люк, чтобы прикрыть вход в провал снаружи, пять вытащили в тоннель и оборудовали удобный спуск. Люк укрыли дёрном.
За следующие несколько дней сюда перекочевало всё пластмассовое стрелковое оружие товарищей. Один из ящиков набили чипсами и колой – запасы на случай непредвиденных обстоятельств.
Матрацы с коек сбросили на пол, и Антон смог проводить занятия по самбо. Сам он прозанимался пока только год, но для обучения начинающих его знаний хватало с головой.
Оставался самый главный вопрос – враг. Мальчишки единогласно решили стать запасным составом «Экстры». Ни у кого сверхъестественных способностей не было. Но, как говорит Бэлла (самый крутой медиум в команде) – способности может развить каждый. Нужно просто настроиться на пограничный мир. Сложно придумать для этого лучшее, чем подземелье место. А пока – самбо. В конце концов, кроме духов есть ещё много потусторонней дряни, с которой придётся биться кулаками. Да и террористы. Хотя, последний теракт был больше года назад, но кто знает – в новостях только и говорят о террористах, да беглых зеках.
Антон сидел на крыше и смотрел на люк. Одному идти туда не хотелось. Незачем, да и страшновато. Он снова почувствовал себя преданным. Команда, собиравшаяся бороться с врагами горожан и государства, заперта дома родителями. Стыдоба. Но самое ужасное – унылое одиночество в разгар лета. Такое бывало и раньше, когда все разъезжались в отпуска с родителями. Но всегда оставался хоть кто-то. На край – можно было рвануть в соседний двор и потусоваться с тамошними. Теперь надо обойти весь город, чтоб найти хоть одного гуляющего подростка. От обиды внутри всё закипало и сжималось одновременно. Антон часто задышал. В носу закололо. Город расплылся из-за выступивших слёз. Мальчик спрыгнул с гаража и торопливо зашагал к дому. На ходу он с размаху снёс приветливую малиновую головку с куста репейника.
Дома он бросился на кровать и, уткнувшись в подушку, стал кричать, захлёбываясь в собственном плаче. Скоро он затих. От кровати пахло спокойствием; она обволакивала, привычно вбирая в себя всё дурное. Мысли перестали метаться и перебивать друг друга, замедлились. После слёз стало легче.
Проснулся он к вечеру. На кухне шумел телевизор, позвякивало ложкой о фарфор вечернее чаепитие. Его не разбудили, не позвали. Антон снова готов был разрыдаться от обиды. Но теперь дома были родители. Он отёр подкатившие слёзы и прошмыгнул из комнаты в ванную. Холодная вода немного привела в чувство. Мальчик высморкался и посмотрелся в зеркало: лицо чуть опухшее и замятое ото сна, глаза красные, но в целом – незаметно.
Когда он зашел на кухню, родители оборвали какой-то разговор. На душе снова стало гадливо. По телевизору шли новости.
– Пойду спать.
– Ты только проснулся.
– Голова болит.
В лицах родителей мелькнуло облегчение. Видимо, разговор был важный. Голова и правда гудела – из-за слёз и дневного сна.
Из приоткрытого окна впервые за месяц ощутимо засквозило. В уличном воздухе появилась забытая за лето свежесть. Из-за неё комната превратилась в тесную коробку. Мальчик вышел на балкон. Над домом жёлтым и красным пестрели закатные облака. Вдалеке они стягивались в сплошную перину, скрывая небо; на горизонте они сгустились в тучи, почернели. То тут, то там вспыхивало. Грома слышно не было, но в воздухе отчётливо пахло грядущим дождём и далёкими ещё молниями. Внизу, во дворе, чёрно-зелёной массой монотонно шуршали кроны, как будто невидимый гигант пробирался через их густую листву – сюда косые лучи не дотягивались, и двор на фоне нарядного неба казался пугающей бездной.
Только начинало смеркаться, но весь город светился окнами. Впереди лежала безлюдная площадь. Фонари, лавки, дорожки – всё выглядело упорядоченной россыпью ненужностей. Прошлым летом из парка круглые сутки неслись голоса и музыка, не дававшие заснуть, и весь дом шумно хлопал окнами, готовясь ко сну; кто-то даже звонил в милицию или сам пытался докричаться до гулявших. Это было здорово. А теперь единственный и вечный посетитель – одинокая стела «Свободы», торчащая в центре мощёного круга. Раньше площадь напоминала ему солнечные часы или огромную канцелярскую кнопку – в зависимости от настроения. Но сегодня её вид был ещё одним подтверждением, даже символом повсеместной пустоты. Дурацкий комендантский час. С другой стороны – если придут с обыском, все должны быть дома. Заранее-то никого не предупреждают. Но понимание причин радости не прибавляло.
Мальчик перегнулся через парапет. Окно Серёгина горело, и он, Серёгин, был на балконе – Антон разглядел острую коленку товарища, упёртую в стекло; Серёгин рисовал. Его балкон сделали частью комнаты, построили широкий подоконник – туда можно было забраться с ногами, или сидеть, как за столом. Серёгин рассказывал, что иногда там спит.
Опять внутри ёкнуло от зависти. Серёгина окружали интересные вещи и книги, и все они были как будто неотъемлемой его частью. Один набор пастели чего стоил! Огромный красно-коричневый деревянный лакированный чемодан; уголки, петли, каждый гвоздик – всё золотое, ручка обтянута кожей. На красно-коричневой крышке золотая же надпись «Magic Box». Двести цветов. Но под крышкой только сто. Как в шпионских фильмах, полка с мелками выезжала и открывала вторую палитру. Каждый мелок лежал в отдельной ячейке, у каждого – своя пёстрая рубашка. Сладковатый запах пастели, чуть кислый аромат дерева и клея смешивались в головокружительный букет. Антон потянул носом, и ему почудилось, что в воздухе слышится этот запах. Может, он доносится с балкона Серёгина? Скорее, просто фантазия разыгралась. Да, хотел бы он такой подарок на день рождения. Но зачем? Ему бы всё это вряд ли пригодилось. Художник он, мягко говоря, неважный. Это расстраивало больше всего.
Сама комната Серёгина больше походила на рабочий кабинет взрослого человека, чем на спальню ребенка. В ней была какая-то общая линия, уверенность. Стены прятались за панцирем готовых картин, рисунков и набросков – часть из них была развешана, другие нарисованы прямо на обоях. Стол завален бумагами и книгами. Антон бы смотрелся в такой обстановке скорее глупо. Серёгин – нет.
Антон оглянулся. Кровать, шкаф, полупустая книжная полка, в углу – шведская стенка. Единственное, что можно считать за ценность – нож, подаренный отцом. Но и тот он отнёс в «Нору». Скука. Если придут с обыском – даже в комнату заходить не надо. Так, оглядеть с порога. Хотя, сегодня бы и это было бы неплохо. Да и вообще, обыски – штука занимательная. К ним-то ни разу не приходили. И ни к кому из ребят во дворе тоже. Пару недель назад нагрянули в первый подъезд к какому-то журналисту, кажется. Или писателю? Интересным людям всегда везёт. А такие как он вечно прозябают. Н-да.
Незаметно начался дождь. Антон забрался в постель. Через щель приоткрытого окна врывался волнующий запах природы. За дверью то и дело шаркали тапки.
Сквозь грозу слышался тревожный и настойчивый шелест листвы.
Глава 3
Капитан
Одинцов подумал, что стареет. Глядя на бесцельно слоняющихся людей, наслаждавшихся погожим днём, он увидел черту, разделяющую их. Теперь у него семья, служба, стабильность, более или менее. На ближайшие тридцать-сорок лет жизнь если и не расписана подробно, то вполне себе обрисована. От этой мысли Одинцов улыбнулся.
Двадцать лет назад он бегал в детское кафе «Теремок» через дорогу от дома, покупал холодный молочный коктейль, и жизнь казалась огромной и разнообразной. Хотелось скорее повзрослеть. Избавиться от нелепых сандалий и шорт и носить кроссовки и джинсы, и чтобы всё по размеру, а не на вырост. Ходить на работу с чёрным, как у отца, дипломатом, куда столько всего помещается. Он никогда не мечтал «кем-то стать». Глупо планировать, когда столько возможностей. Можно быть кем угодно, а если разонравится – никто не мешает переменить профессию. И ведь он не успел даже пожить так, не испробовал даже пары возможностей, вариантов. Как вдруг оказалось, что жизнь не такая уж и длинная, и разметать её всю по ветру – совсем невесело. Отучился на юрфаке. У него есть кожаная папка для документов, и расставаться с ней, чтобы стать промышленным альпинистом или разнорабочим на буровой – заманчиво, но уже поздно, да и глупо. Семья. Где-то там маячит служебная квартира, дети. Это всё привлекает сильнее отвязных путешествий и сомнительного жизненного опыта. В конце концов, из-за метаний можно к пятидесяти остаться никому не нужным, голожопым и бездомным. А хочется научиться и стать настоящим мужчиной.
Может, это и значит, что он повзрослел?
Что-то ёкнуло в груди. Если он повзрослел, значит дальше остаётся только стареть. И что с этой взрослости, когда в погожем дне видишь только невыносимую жару и заранее злишься на неё, брюзжишь. Всё работает теперь через голову – чувства незаметно отмирают.
Одинцов отщелкнул окурок. На этот раз попал точно в урну. Причин торчать на улице не было, но и в «Центр» иди ещё рано – инструктаж только через полчаса.
Издалека донёсся рев двигателя. Одинцов напрягся. За последний год жизнь города успокоилась. Гонки средь бела дня – это было из ряда вон. Через пару секунд на служебную парковку влетел чёрно-оранжевый джип и с визгом остановился. Машина была незнакомой. Одинцов спрыгнул с перил, вытянулся и расправил плечи, готовясь встретить наглого водителя грудью. Из авто ловко выскочил толстеющий мужчина в гвардейской форме и приветливо помахал.
– Андрюха! Здоров!
– Чтоб тебя… – процедил сквозь зубы Одинцов. Он снова ссутулился и сжался, и взгромоздился обратно на перила. – Привет.
– Видал?! – Первушов махнул на машину.
– Ты же ещё вчера на другой был…
– Да… Кое-что выяснилось недавно. Вот решил, как говорится, потрепать шкуру неубитого мишки. Но вроде железно всё, так что премию должны нехилую отвалить. Ладно, скоро сам узнаешь, – толстяк таинственно улыбнулся.
– Понятно.
Одинцов отвёл глаза. Разговаривать не хотелось. Первушов покачал головой.
– Я адреса в дежурку спущу. Сегодня же опять ты?
– Ага.
– Хорошо. Повнимательнее там. Я сегодня своего человечка с вами отправлю. Так, на подмогу.
– Нахрена? – встрепенулся старлей.
– Ну, ладно тебе. Не волнуйся. Славу твою не отымет, – подмигнул Первушов и скрылся за прозрачными дверями.
Он был прав. Выслужиться было надо. А раз он прикупил себе джип в расчёте на премию, то, может, и ему, Одинцову, что-то перепадёт. Хотя вряд ли. Просто Первушов – это Первушов. Такие как он в игольное ушко проскочат. В отделении совсем недавно, а уже начальник – свой отдел. А ещё полгода назад кофе Одинцову носил. И ведь ничего особенного в нём нет – скорее даже, уступает половине гвардии. Но умеет правильных друзей завести, и отсюда – деньги, расположение начальства, перспективы. И квартиру он моментально получил – свою, отдельную, а не с подселением, как некоторые.
В полицию он тоже пришёл с гражданки. Через год после Одинцова. Но продвигался как-то увереннее, быстрее. Даже в учебке на переподготовке вместо четырех месяцев пробыл всего полтора. Как – знали только сам Первушов и полковник. С другой стороны – догадаться несложно. Дальше – он нашёл какой-то источник и как из мешка доставал одного за другим пособников террористам. Этот стукач оказался просто золотой жилой. Или и тут дело в личной Первушовской фортуне?
На душе скребли кошки. Первушов жил как-то иначе. Всё у него получалось. Одинцову бы эти навыки пригодились. Очень бы пригодились. Особенно теперь, когда в гвардию бухают столько денег. Самое время подзаработать и фактически стать главой семьи, обеспечивать жену и будущие планы, а не полоскаться говном в речке: куда несёт – туда плывёшь.
Одинцов снова закурил. От первой же затяжки стало дурно. Пришлось выкинуть едва начатую сигарету.
Он вошёл в «Центр». Приятно обдало прохладой. Взгляд упёрся в баннер «Гвардия. Наша сила в единстве». Сейчас они были повсюду. Удивительно, но каждый раз при виде этих агитплакатов что-то поднималось внутри. Какая-то гордость, что ли. Одинцов хлопнул по стеклу дежурки. От испуга дремавший там сержант едва не грохнулся со стула. Вот тебе и «сила в единстве».
– Адреса спустили?
– Нет еще, – парень испуганно смотрел на Одинцова. Боится. Ещё бы. Сейчас все рвутся в гвардейцы. Заменят – моргнуть не успеешь.
Одинцов подмигнул дежурному и пошёл в комнату инструктажа. Ещё недавно он терялся в одинаковых галереях и этажах «Центра». После тесного отделения в цоколе жилой двадцатиэтажки, огромный торговый центр казался лабиринтом. Последний месяц он не вылезал из обысков, и дорога стала до отвращения привычной. Многим переезд казался довольно спорным решением. Не говоря уже об объединении всех служб в одну. Младшим офицерам и сержантам было плевать, а вот генералитет скрежетал коронками. Понятно было, что все они на один стул не сядут, и кому-то придётся освободить своё тёплое местечко. С другой стороны, здесь и сейчас чувствовалась мощь силовиков, их общность. Рекламные табло тоже приспособили – на них теперь крутили слайд-шоу с агитками. Особенное впечатление производили прозрачные витрины: каждый, от рядового до начальника, всегда был на виду. Практически коммунизм. Все наблюдали за работой всех. Так, конечно, тяжелее, напряжённее, но повсеместная собранность приносила плоды – не могла не приносить. Правда, недавно стёкла стали менять на привычные стены. Это расстраивало. Здание быстро принимало обыденный казённый вид.
«Лишь бы эскалаторы не демонтировали».
В инструктажке сидели «близнецы» – два дюжих рядовых, Иванов и Петров, оба – сказочные дуболомы, рыжий коротышка сержант – водитель и тощий участковый, первушовский последыш.
– Фамилия?
– Астахов, тыщстарштенант.
Одинцов кивнул.
– А чё сидим-то? Оружие получили?
– Здравьжелаем.
– Привет.
– Ждём инструктажа, – хором гаркнули близнецы.
– Какой ещё инструктаж вам нужен? – рядовые покраснели. – Идите отсюда. Через десять минут внизу.
Одинцов опустился на стул и почувствовал незнакомую прежде усталость. Как-то внезапно всё надоело. И обыски эти какая-то бессмыслица. Ничего они не найдут. Максимум – выпишут штраф за неполученный телевизор. Раньше не находили – теперь-то с чего? Раз Первушов тачку купил – сам, небось, всё уже нашёл. Они как всегда впустую прокопаются в чужих трусах. Первушов-то своё отстоит. Если что, свалит на их нерасторопность. Мол, было. Не нашли – значит, плохо искали. Он может. Хотя, с чего – они ж с ним вроде товарищей. Да и человек его с нами едет. Чёрт. Хочется уже пересесть в начальники, передохнуть. Но куда там! Толстяк один такой особенный. Станешь тут начальником – даже со званием прокатили. А ведь должен был уже в капитанах ходить. Целый месяц без выходных. Голова уже гудит. Надоело, всё-таки.
В дежурке Одинцова дожидался выездной с адресами.
– Всего один?
Сержант пожал плечами. «И то хорошо». Он позвонил Оле.
– Привет. Я сегодня пораньше постараюсь. Один адрес всего. Так что даже увидимся. Ага. И я тебя.
У крыльца уже дожидался чёрно-красный микроавтобус с гвардейской эмблемой: треугольный щит, вытянутый книзу. Углы символизировали Силу, Закон, Справедливость. Между этими понятиями Одинцов общности не видел. Закон со справедливостью связан, как левая рука с правой. А сила… Может быть и за закон, и за справедливость. Неудивительно, что некоторые назвали треугольник бермудским, или «Сами Себе Закон». Рыжий курил, по пояс вывесившись из окна.
Одинцов сел вперёд. Из «Центра» вывалились гогочущие близнецы. Астахов шёл чуть позади.
– А ты?
– А я чё – развернул ему прикладом в челюсть. Как в кино – бам, бам, хруст, чавканье, зубы по асфальту…
Одинцов поморщился и отвернулся, чтобы не видеть мерзких рож этих гопников в форме.
– Куда едем? – спросил Рыжий, когда троица загрузилась в авто.
Одинцов протянул выездной.
– О! Всего один! Есть шанс быстренько обернуться. Как вы вчера, товстарштенант? Допоздна?
– До трёх. Машина встала. Что-то с генератором.
– Беда… Я шефу уже сколько говорю: «Отремонтируй нормально! Мы ж не скорая – нам успевать надо». А он ржёт. А я вот вчера заскочил в клуб, подхватил одну блондиночку. Потанцевали с ней неплохо так и – к ней…
– А жена?
– Свободный человек – имею право.
– Не знает, значит…
– Не-а, – улыбнулся Рыжий. – Да дурная она. Зачем лишний раз? Скандалить начнёт. Чего скандалить-то? С ней не чпокаемся уже лет пять. Ясное дело, что её кто-то прёт, и я кого-то должен. Взрослые люди же. А у неё – нет-нет, да и щёлкнет где-то, и давай орать. Оно мне надо?
Одинцов всё время думал, смог бы он так? Развестись с женой, но продолжать с ней жить. Хозяйство и дети – вместе, а секс на стороне. Хотелось бы никогда этого не узнать.
– С бабой-то чего? – спросил кто-то из близнецов.
– Известно чё… Чпокнул её четыре разочка. Злоебучая – ух! Йогой занимается. Вертел её и так, и эдак. Да… Квартирка у ней, что надо. Двушечка просторная. И кухня большая. Ремонтик солидный такой.
– Ну и ушел бы к ней, – раздраженно предложил Одинцов.
– Хорошо бы, да боязно. Понимаешь, тыщстарштенант, не семейная она. Гулящая. Хорошая, но без царя. А жизнь – сам понимаешь. Щас из дому уйти – как возвращаться, коли чего? Нет. Я уж так…
Одинцов прикрыл глаза. От жары он весь взмок. Кондиционер не помогал – солнце сквозь стекла накинулось на его чёрные брюки и медленно запекало «гвардейца в мундире».
– И пра-льно! Нахер жениться? Дома бывшая стирает-готовит, а спи с кем хочешь. Сказка, ёпт!
– Ты молодой ещё. Жениться надо. Надо. Детишек рожать. Я вот на своих сынов нарадоваться не могу… Просто всему своё время. Не удержался вовремя – так бы женат ещё был. Мой косяк. Жили-то душа в душу. Потянуло как-то раз. А после, как с цепи…
«Началось», – подумал Одинцов. За окном мелькал город. Теперь всё здесь выглядит совсем иначе. Старые районы быстро исчезают за облаками пыли и частоколом подъемных кранов. Скоро не останется знакомых дворов и местечек. Но вместе с тем исчезнут с лица земли и тесные тёмные конурки, прогнившие жилые ячейки для биологических функций госмашины прошлого. И в этом нет ничего меланхоличного. Сам город перестал быть только столицей – отдельное государство. Из соображений антитеррора. Свободный въезд-выезд закрыт. А значит, и инфраструктуру нужно подгонять под новые реалии. Одинцов провалился в липкую душную дремоту.