Летний детектив для отличного отдыха

Второе событие произошло само собой.

Когда Плетнев уже «разоблачился» – почему-то «городские» вещи: ремни, льняные рубахи, мокасины из кожи кенгуру – стали его раздражать, жали, натирали и душили со всех сторон, – напялил шорты и сунул ноги в Витюшкины галоши, в дверь осторожно постучали, похоже, костяшкой согнутого пальца.

Двери у него теперь были все время настежь, и он очень удивился, кому это приходит в голову стучать! Соседи, когда им чего-то надо от него, громко орут: «Леша-а! Ле-еш! Выдь на минуту!»

Он вывалился на террасу и обнаружил даму с высокой прической и в расписном бурнусе до пола.

– Здравствуйте, – приветствовала его дама глубоким контральто, и на шее у нее блеснуло ожерелье. Плетнев покачнулся. – У вас есть деньги? Одолжите мне немного!..

– Вот мы с Нелечкой и решили, что правильнее будет заплатить. Так всем будет гораздо спокойней. – Дама помолчала немного, а потом спросила участливо: – Как ваша голова?

Плетнев сбоку посмотрел на нее, несколько секунд они молчали, а потом она вдруг захохотала. Хохотала она точно так же, как ее дочь, легко и с удовольствием, и Плетнев тоже засмеялся.

– Вы нас простите, это была какая-то страшная глупость, буйное помешательство, кошмар! Нам еще повезло, что вы такой…

– Вменяемый, – подсказал Плетнев, вспомнив Элли из Изумрудного города.

– О да! Окажись на вашем месте уважаемая Тереза Васильевна, нас бы непременно упекли! Непременно!.. Впрочем, я бы не отказалась от удовольствия ударить ее по голове дубиной. Должно быть, я кровожадная, а?

Она говорила тоже очень правильно, но в ее речи было больше акцента, и Плетнева это забавляло, особенно когда она начинала выражаться напыщенно. Странное дело, но эта напыщенность очень к ней шла.

– То есть вы решили заплатить Терезе Васильевне за драгоценности, которые у нее кто-то украл, просто чтобы выручить Любу, которая, по-вашему, их не крала.

Нателла Георгиевна – кажется, так ее зовут? – согласно и одобрительно кивала.

– При этом вы не знаете, ни сколько стоят эти драгоценности, ни кто их взял на самом деле. Вы хотите заплатить столько, сколько она попросит. Все верно?

– Абсолютно! – пылко воскликнула дама. – Никаких сомнений.

Плетнев поднялся, подошел к перилам террасы, положил руки на нагретое дерево и посмотрел на лужайку. Цветущий куст был немного всклокочен с одной стороны, и он вспомнил козу, которая произвела там разрушения, паразитка.

– Да, – сказал он, думая про козу. – Блестящий план. Главное, очень толковый.

– Вы со мной согласны? – обрадовалась дама. – Вот и Нелечка согласна. Правда, поначалу мы повздорили, она говорила, что первым делом нужно установить, кто все же забрал эти самые украшения, но потом согласилась.

– Ваша Нелечка говорила правильно.

– Как же мы будем это устанавливать? – удивилась Нателла Георгиевна совершенно искренне. – Мы же не следственный комитет прокуратуры, а? И потом, это так неприятно!

– Что неприятно? – Он повернулся и посмотрел на нее.

Она царственно повела рукой вокруг, словно Царевна Лебедь из сказки.

– Вы только посмотрите, какая тут у нас красота! Такой красоты больше нигде в мире нет, а я многое повидала! – Это было сказано таким тоном, что Плетнев моментально поверил, что так оно и есть, эта женщина действительно многое повидала на своем веку. – У нас здесь все самое настоящее, а настоящего в жизни не так уж много. И это настоящее может погибнуть, понимаете?

– Что может погибнуть? – не понял Плетнев.

– Наша здешняя жизнь, – уверенно сказала Нателла Георгиевна. – Доброжелательность соседей, доверие друг к другу, радость бытия. Мы все очень разные люди, но мы много лет, нет, десятилетий живем вместе и как могли старались не портить друг другу жизнь! И вдруг среди нас завелся некто, кто сознательно и злобно стал ее портить. Он даже отнял жизнь у одного из нас.

Она говорила так, как будто речь шла о семье или о некоем сообществе очень близких людей, и Плетнев слушал ее настороженно и внимательно. Он был уверен, что она не врет, но и поверить в ее искренность не мог.

Выходило явное противоречие.

– Это необходимо остановить. Мы не можем позволить, чтобы так продолжалось и дальше. Мы должны жить, как жили раньше, или потеряем все.

– Что все, Нателла Георгиевна?

Она удивилась. Ей казалось, что она говорит очень ясно и просто, а этот милый человек так до сих пор ничего и не понял.

– Мы потеряем друг друга. И это наше убежище – Остров.

– А это, по-вашему, убежище? – злобно спросил Плетнев.

– Святая Дева, конечно! А разве вы приехали не для того, чтобы найти здесь убежище?

…Она ничего не может знать о тебе и о том, что ты прячешься тут от своей несуществующей нынешней жизни и от обломков старой, которые все продолжают сыпаться тебе на голову, как в замедленной съемке!

Она говорит так просто потому… что говорит, только и всего.

– Во всем этом деле нужно разбираться, Нателла Георгиевна, – сказал Плетнев и неожиданно для себя совершил следующее: подпрыгнул, подтянулся и уселся на перила, совсем как Федор Еременко!.. Он никогда не сидел на перилах в присутствии… дам.

Впрочем, дама не обратила на его вольность никакого внимания.

– Я вам толкую как раз противоположное, – произнесла она с нажимом. – Не надо ни в чем разбираться, нельзя!.. Любые разбирательства приведут к потерям. Восстановить статус-кво будет невозможно. Нужно ей заплатить и поставить точку.

– Вы ничего не поняли, Нателла Георгиевна, хочу вас огорчить. – Плетнев закинул голову и посмотрел на небо. В последнее время ему нравилось смотреть на небо. – Поздно платить. И восстановить ничего не удастся. В вашем прекрасном идиллическом мире произошли необратимые изменения. Количество перешло в качество. Он перестал быть идиллическим. Один человек убит при загадочных обстоятельствах. Другого обокрали. Это сделали свои! Доброжелательные соседи, как вы их называете. Здесь же нет чужих! – И добавил, вспомнив Витюшку: – Чужие здесь не ходят. Или вы не смотрели такой фильм?

Она помолчала, а потом спросила любезно:

– Вы одолжите мне денег?

– Сколько?

Конечно, она понятия не имела! Растерялась и сделала неопределенное движение рукой.

– Нет, некоторая сумма у меня есть, но я еще не знаю, сколько назначит Тереза Васильевна…

– Давайте так решим. – Плетнев спрыгнул с перил и зачем-то отряхнул собственную задницу – тоже совсем как Федор. – Когда Тереза Васильевна… назначит сумму, мы снова проведем совещание.

– Не дадите? – жалостливо уточнила Нателла. – Не заставляйте меня выпрашивать!

– Дам, – пообещал Плетнев. – Не заставляйте меня злиться.

Под вечер Алексей Александрович надумал следующее: Нателла Георгиевна на самом деле, должно быть, блаженная. Деревенская молва не врет. Тянет ее в идиллию и нирвану, а ни той, ни другой нет и быть не может, любая идиллия по определению вранье. Уж это он знает совершенно точно.

То, что происходит в Острове, делится не на две, а на три части: убийство собаки минувшей зимой, недавняя гибель егеря и сегодняшняя кража из дома «газпрома», то есть Терезы Васильевны.

Если разбираться, то нужно начинать именно с первого происшествия, то есть с собаки. О ней все давно забыли, а это неправильно. Плетнев из своего опыта знал совершенно точно, что, прежде чем что-то предпринимать, следует подумать.

Подумать, прикинуть, оценить. Сопоставить все факты, начиная от сотворения мира, ничего не упуская, и тогда получившуюся картинку можно считать более или менее достоверной.

Пока нет фактов, никакой достоверной картинки не получится.

…И где я возьму деньги для Нателлы?.. У меня никогда не бывает с собой наличных! Если мне нужны наличные, их приносит помощник или водитель, в зависимости от того, кто рядом.

Рядом никого. Ни помощника, ни водителя, где взять наличные?.. Позвонить секретарше, сказать, чтоб везла? Так ведь и не позвонишь особенно. Спутник за сараем, телефон не принимает. И не ловит.

Итак, для того чтобы написать широкомасштабное полотно под названием «Быт и нравы деревни Остров» – автор уж точно не Моне и не Васнецов, а, пожалуй, кто-нибудь из передвижников, – надо начать с Федора и его собак. Вроде бы Витюшка, а может, Валюшка говорили, что он держит дорогих собак. Зачем ему дорогие породы? Бизнес такой? Элитное собаководство в Острове! Занятно.

Затем надо выяснить, что именно произошло зимой в лесу – случайность или преднамеренное убийство? Именно преднамеренное и именно убийство! Кому понадобилось убивать собаку? Браконьерам? Нужно выяснить, натасканы ли собаки Федора Еременко на отлов этих самых браконьеров. Впрочем, все равно получается какая-то ерунда. Федор не лесник и не егерь, в его обязанности не входят ни проверка лицензий, ни патрулирование леса, ничего! Человек, убивший пса, по словам Федора, был одет как Николай Степанович, из-за чего тот и решил, что стрелял егерь. Маскарад? Зачем такие сложности? Или Федор все перепутал? Мог перепутать или нет? Возможно, был пьян. Нужно выяснить, насколько он склонен к возлияниям.

…Что-то есть хочется. Причем хочется чего-то дикого и странного – картошки с грибами или жаренной на костре сосиски. Должно быть, у Валюшки еще остались сардельки из тех, что она купила в Твери за большие деньги. И Нателла обещала пироги. Как всякая порядочная грузинка, она готовит так, что можно умереть. Впрочем, это не Нателла обещала, а ее дочь.

Если Федор ничего не перепутал, значит, нарядиться в одежды егеря мог только его зять Виталий, городской житель, который, по словам все тех же Витюшки с Валюшкой, тестю особенно никогда не помогал, а, по его собственным словам, собирался купить ему иностранную машину взамен отечественной, которая ездит очень плохо. Плетнев, за последнее время проехавший на отечественном автомобиле несколько сотен километров, по праву мог считать себя знатоком таких машин и их… как бы это выразиться… недостатков. Выходит, зять заботился о Николае Степановиче, несмотря на то что, по большому счету, и родственником не являлся – дочь умерла, и их ничто не связывало! Зачем ему убивать собаку чужого мужика? Давняя вражда, месть, не поделили что-нибудь? Чего они могли не поделить, городской зять и деревенский собачник?!

И не просто это – убить! Да еще с одного выстрела. Если только этот зять не опытный охотник или, допустим, снайпер, прошедший специальную подготовку.

Хотя кто его знает, может, на самом деле снайпер?..

Кто и за что убил самого егеря? Кто приезжал к нему ночью на машине с протекторами «Микки Томпсон»? С кем он пил виски? Явно не с посторонним человеком! Опять напрашивается зять, но тот должен был приехать – и приехал! – только на следующий день. Что имел в виду Николай Степанович, когда утверждал, что фигуристая Женька все время врет?.. Кому она врет? Что из того, что она сказала, – вранье?..

И еще мотоцикл Федора Еременко.

Тут Алексей Александрович самодовольно улыбнулся. Мотоциклы, как и тяжелые внедорожники, он любил и разбирался в них. Казалось ему, что нет ничего более залихватского, ухарского и бестолкового, чем гонять на мотоцикле, и он даже немного гордился собой, что ему, такому умному и деловому человеку, может нравиться такое идиотское занятие!

Он даже намеревался купить себе такую штуку, а Маринка нежно отговаривала.

…Я буду беспокоиться о тебе, а мне не хочется. Я и так все время о тебе беспокоюсь!..

Плетнев помотал головой, прогоняя Маринку, но она уходила неохотно, поминутно оглядывалась, а он знал, что никак нельзя разрешить ей остаться и себе нельзя разрешать оставаться с ней! Он и так слаб, а если начнет думать о ней, ослабнет совсем, окончательно, и не спасут его сардельки с картошкой, мини-мойка и розовая плитка, знамения новой жизни!..

Федор Еременко может врать сколько его душе угодно, но его мотоцикл не врет. Машины честнее людей. Может, собак следует отнести туда же, к мотоциклам?.. Впрочем, для начала неплохо бы на них посмотреть.

Плетнев не задавался вопросом, зачем ему деревня Остров со всеми ее обитателями, их тайнами и загадками. Он уже понял, что нельзя разрешать себе и этого – тогда исчезнет, испарится даже та капля смысла, которую он насилу выжал из серого холодного камня, в который превратилась его жизнь, как выжимал какой-то великан в сказке.

Кажется, тот великан выжимал воду, а не смысл.

Впрочем, жизнь не сама превратилась, ты ее превратил!.. Оксана с ее бриллиантовыми реками на шее права в одном – ты сам во всем виноват и знаешь это.

Ты ведь умеешь думать, это получается у тебя лучше всего!.. Вот и думай, только не о Маринке, которая совсем недавно была важна и нужна тебе, а о жителях деревни Остров, которые еще недавно не имели к тебе вообще никакого отношения!..

Возможно, и не будут иметь никогда, но сейчас это твое единственное спасение, трухлявый березовый дрын, брошенный в болото. Если за него уцепиться, может, и удастся выбраться. Потихоньку, не сразу, шаг за шагом.

– Ле-еш! – закричали с соседнего участка. – Ужинать будешь?!

– Не-ет! – прокричал в ответ Плетнев со своей террасы.

– Иди ты в задницу, – сердито сказали с той стороны. – Ничего не ест на манер нашего Артемки!..

…Вот это теперь твоя жизнь! И слава богу, что она… появилась. Могло бы и не быть.

Собственно, а почему нет?! Поужинать бы неплохо! Готовить Плетнев не умел, а диетическая еда из пачек и банок, отрада французского доктора, приводила его в уныние. Раньше никогда не приводила, а вчера вот привела.

Ни о чем себя не спрашивая – нельзя, нельзя! – Плетнев сунул ноги в Витюшкины галоши, перелез через малинник на той стороне участка и через две минуты уже загребал алюминиевой ложкой из глубокой тарелки гречку с тушенкой и с удовольствием посматривал на миску нажаренных кабачков, про которые Валюшка сказала, что это чистый сахар, а не кабачки.

Витюшка предложил было «по стопочке», но Валюшка заругалась и заявила супругу, что он после этих самых «стопочек» делается «совсем дурной», а она таким его не любит.

– И зачем я только на тебе женился? – поинтересовался Витюшка, нисколько не огорченный отменой «стопочки». Его загорелая физиономия и даже лысина выражали полное довольство. – Был бы сейчас человек, а так чистый подкаблучник!..

– Подождите есть, мужики! – вдруг завопила Валюшка так, что Плетнев выронил ложку, а более привычный внук Артемка сделал вид, что подавился от неожиданности. – Чеснок-то! Чеснок забыла!.. Кабачки без него, что силос!..

– Силос! Сама ты силос!..

Валюшка выбралась из-за стола – Витюшка игриво шлепнул ее по обширной попе, она игриво взвизгнула – и умчалась за чесноком, без которого кабачки – силос.

– Вот жизнь-то, а? – сказал Витюшка, проводив ее глазами.

– Что жизнь? – Плетнев подбирал гречку с тарелки, никак не мог остановиться, так вкусно ему было.

– Хорошая штука, говорю! А, сосед?

Плетнев пожал плечами.

– А чего? Плохая? У тебя жена-то имеется?

Плетнев с полным ртом сказал, что сейчас уже почти не имеется.

Витюшка огорчился.

– Ну, это ты зря, Леш. Чего там!.. Куда без жены-то?.. Они, конечно, язвы все, не приведи господь, но если уж на свою напал, так и держись ее! А так, десять раз жениться-разводиться, с ума спятишь! – И он прихлопнул на шее слепня. Оглядел со всех сторон и выбросил за плечо. – Или чего? Ты как все современные, что ли?..

Плетнев выдохнул, утер лоб и не удержался, подцепил из миски кабачок.

– Привозил бы сюда-то ее! У нас тут красота такая! Глядишь, и наладилось бы!..

– Очень у тебя все просто, – буркнул Плетнев. Кабачки и без чеснока оказались чистый сахар.

– А тебе чего, Леш, охота, чтоб сложно?.. Оно, конечно, каждому свое, только мы люди простые, по простоте и живем, может, чего и не понимаем, да только постарше вас будем…

– Она от другого мужика беременна, – сказал Плетнев, прожевав кабачок. – Куда я ее повезу? Зачем?

– Иди ты! – ахнул Витюшка. – А ты-то куда смотрел, мать твою так и разэдак?!

– Деда, не ругайся, бабушка идет.

– А ты не слушай, чего тебя не касается!

– А как мне не слушать, когда я все равно тут сижу?!

– Вот и не слушай!

– Деда, а чего такое недвижимость?

– Недвижимость, – объяснил Плетнев, – это то, что не движется, понимаешь? Например, земля, огород – это все недвижимость.

– А машина – движимость?

– Движимость, – согласился Алексей Александрович. – И вертолет движимость. И яхта.

– Хватил! – засмеялся Витюшка. – Яхта!..

…Яхту бы надо продать, подумал Плетнев сыто и медленно. Она и покупалась только ради Маринки, а теперь в ней нет никакого смысла.

Ни в чем нет никакого смысла. Только в гречке есть некоторый.

– Вот чеснок-то! Все остыло небось! Витюш, ноги прими, дай я пролезу! Ну, чего вы кислые такие? Полаялись, что ли?

– А дом – недвижимость?

– Ну, конечно.

– Игорян сказал, что мама его дом собирается продавать, а недвижимость очень в цене упала. Это куда она упала?

– Это значит подешевела, – машинально объяснил Плетнев и уставился на Артемку. И Валюшка уставилась, позабыв про чеснок, и Витюшка.

Потом супруги посмотрели друг на друга.

– Любаня дом наладилась продавать, что ли? Да быть этого не может! – заговорили они одновременно, не слушая и перебивая друг друга. – Чего это ей взбрело?! Еще новое дело!.. С чего ты взял-то, Артема, сынок?..

Артемка, которому тема недвижимости уже надоела, сообщил, что так говорит Игорян, а ему сказала мама, и им теперь придется в Тверь переезжать, а может, в Конаково, а Игорян никуда переезжать не хочет, и можно они пойдут на великах покатаются, пока Игорян еще не переехал?

– Иди, иди, сыночек, – рассеянно отпустила его Валюшка. – Может, Игорек чего перепутал, Витюш? Чего это она, с ума сдвинулась? Может, мне до нее сбегать, а?..

– Ты погоди бегать и не стрекочи, стрекоза! Может, это из-за бриллиантов, которые «газпром» у ней нашла?

– Дом продавать?

– А мало ли!.. Может, стыдно ей теперь людям в глаза смотреть! Леш, ты чего молчишь?

– Я ем, – сообщил Плетнев. – Очень вкусно.

– Ешь, ешь на здоровье, я тебе еще подложу!

– Глупость какая-то, – сказал Алексей Александрович, поглядев на кабачки, – с этой вашей Любой. Если она на самом деле собралась продавать дом, значит, получается, она украла драгоценности! Я совершенно уверен, что ничего она не крала, а я редко ошибаюсь.

– Как?! Бриллиант-то у ней в шкафу «газпром» нашла!

– Вот я и говорю – глупость, – поморщившись, продолжал Плетнев. – Что это за обыск? Какое право имели посторонние люди шарить у нее в доме? И почему у нее, а не у вас? – И быстро добавил, ибо глаза и рты у супругов моментально округлились: – Или не у меня?

– Так ведь не у нас и не у тебя, а у ней нашли-то!

– Да его подложить ничего не стоит! Двери день и ночь настежь у всех. Коза у меня все цветы объела! Зашла и меня не спросила. Кстати, чья коза?

– Какая? – спросила Валюшка рассеянно. – Та, которую я выгнала, или та, что сначала приходила?

– А они разные? – удивился Плетнев.

– Кому надо бриллианты в чужой дом подкладывать, Леш? – Витюшка вытряхнул из пачки сигарету и похлопал себя по карманам в поисках спичек. – Что за канитель такая?

– Это другой вопрос.

– Да все один вопрос! Чего тута у нас творится-то?!

– Вам видней, – сухо сказал Плетнев. – Я здесь человек новый.

Витюшка смотрел сердито, ему не нравилось, что у них, в такой прекрасной деревне Остров, происходят какие-то странные и необъяснимые события, а Валюшка ерзала, видимо, порывалась бежать «до Любы», и Плетнев сказал, что сам с ней поговорит. С Любой то есть.

– Только ты тогда уж нам все обскажи подробно, – попросила Валюшка слезно, как будто речь шла о близком человеке. – Чего это такое – дом продавать!.. Да мало ли кто его купит, очень нам нужно посторонних…

И осеклась.

– Вот именно, – сказал Плетнев. – Я тоже посторонний.

Зять Виталий с той стороны улицы покричал Плетневу про огурцы. Если нужны, приходи собирать, они уже пошли.

Плетнев, пытавшийся примотать невесть как оторвавшуюся от ворот цепь, ответил, что пока огурцов ему не надо, но в случае чего зайдет. Солнце слепило глаза, лезло в прорези плотных крон рябин и яблонь.

– А чего там у тебя? – Виталий перешел дорогу и посмотрел. – Так не сделаешь, она, видишь, вот тут разогнулась! Это тебе тиски нужны, обратно загнуть. Да ты просто так накинь!

– Накинь, – сопя, передразнил Плетнев, которого замучили проклятая цепь и пот, капавший с носа. – А коза?..

– Ты думаешь, пролезет?

– Точно пролезет.

Некоторое время они вдвоем пытались наладить цепь.

– Не, – в конце концов сказал Виталий. – Не получится. Хочешь, я тебе замок дам, он не закрывается, но дужкой можно зацепить! До поры перебьешься.

Плетнев, которому было жарко и хотелось как-нибудь отвязаться от дурацких ворот, пошел за Виталием и стоял ждал, пока тот шуровал в сарае. Сарай, как и на участке Плетнева, был сложен из круглых серых бревен.

– Куда ж он делся-то… вчера под руку три раза попадался, пока я тяпку искал… вот всегда так, чего не нужно, все само лезет, а чего надо, не найдешь никогда!..

Алексей Александрович заглянул в душный полумрак, где шуровал Виталий. Сколоченная из толстых досок с косыми поперечинами дверь была открыта настежь и подперта той самой тяпкой, которую вчера зять егеря не нашел. Солнце валилось в проем и растекалось внутри, однако до углов, где было наставлено что-то и навалено, не доставало, плескалось посередине.

– Тут у тестя чего только нет!.. Вон, гляди! – Виталий подбородком показал куда-то, и там, куда он показал, Алексей Александрович увидел мраморный бюст, повернутый носом в стену. – Всю жизнь копил-собирал, кому теперь это достанется?..

– А кому достанется?

– Во, нашел!.. Видишь, он тут не защелкивается, а так зацепить можно. Чего ты спросил?

– Кому достанется?

– Это ты про наследство, что ли?.. Да я без понятия, наверное, родственникам. У него, у Степаныча, племянник жив-здоров, в прошлом году приезжал. Ему, должно быть, а там я не знаю. – Виталий вышел на улицу, и солнце внезапно залило его физиономию, сделав подгоревшие нос и щеки еще более красными. – В общем, я тут последние дни доживаю, да и то потому что участковый попросил пока побыть, а участкового Степаныч уважал очень. Вот я из уважения и… остался.

Плетнев посмотрел на тяжелый, ржавый и холодный замок, который Виталий сунул ему в руку.

…Зачем нужен замок, который не закрывается?

Наверняка там, в глубинах сарая, еще обязательно есть связка ключей, которые не отпирают, кран, который не открывает воду, велосипед, который не ездит, насос, который не качает, шланг, из которого не течет! Зачем все это нужно? Кому оставлено, для чего припрятано? Для того, чтоб «наследники», поминая недобрым словом того, кто оставил им эдакое богатство, часть своей жизни убили на то, чтобы вывезти все это на свалку?!

Плетнев никогда не понимал, почему люди обрастают вещами, как глубоководный кит моллюсками, – со всех сторон? Для чего такая прорва старья? Сам он избавлялся от вещей легко и просто, ничего не хранил. Ему и в голову не приходило, обнаружив в кладовой пионерский галстук, ностальгировать «о безвозвратно ушедшем»!

А о чем можно ностальгировать над старым замком? Сразу и не придумаешь!..

Подбрасывая в руке лязгающий незакрывающимся зубом раритет, Плетнев вышел на солнышко, и тут на глаза ему попался велосипед, прислоненный к крылечку.

– Нравится? – спросил сзади Виталий. – Хорошая штука, дорогая только, собака! Я за него двадцать пять тысяч с копейками отдал. А с другой стороны, тут без велосипеда куда? До магазина три километра, до доринского поворота, где телефон берет, все пять! И в лес, и на речку…

– Николай Степанович вроде говорил, что у меня тоже есть велосипед.

– Ну, ты даешь! – развеселился Виталий. – Сам не знаешь, чего у тебя есть, а чего нету! В сарае смотрел?

Плетнев не стал ему объяснять, что нигде и ничего не смотрел, а такими вещами, как велосипеды, мини-мойки и новый шифер, в его жизни всегда занимаются «специально обученные люди».

– Речка под боком, а ты ни разу искупнуться, что ль, не собрался?

– Я пошел, – сообщил Плетнев, подбросил замок и не поймал. Замок мягко плюхнулся в рыхлую сухую землю возле самых ворот. Должно быть, Виталий что-то тут копал совсем недавно, производил какие-то работы.

Зря Валюшка на него наговорила. Никакой он не тунеядец, а вполне хозяйственный человек, как и сам Алексей Александрович.

Смеясь над собой, Плетнев кое-как продел замок в чугунные уши и критически оглядел свою работу. Даже подергал створки.

…Алешенька ничего, ничего не умеет делать руками!..

Вроде в такую щель коза не должна протиснуться. Хотя кто ее знает.

Через десять минут он выкатил из собственного сарая сверкающий, абсолютно новый шикарный велосипед, который стоял за верстаком, заботливо прикрытый от пыли какой-то шинелью, воровато оглянулся по сторонам, не видит ли кто, взгромоздился, вильнул рулем, чуть не упал и опять оглянулся.