Развод… это не всегда верно!

– Да, здравствуй. Но я никак не ожидал увидеть тебя здесь. И…

– И, если бы вместо меня была другая женщина, то такое обращение нормально. Что вы хотели? Вы же по делу?

Он смотрел на неё, как на инопланетянку. Кого-кого, но увидеть её среди грубого мужского стада… Вот уж воистину, чудны дела твои, господи. Тоненькая, запакованная в грубый комбинезон, в платочке, скрывающем красивые волосы, с глазами на пол лица, среди серых туч всполохи молний при каждом проявлении эмоций. Хороша Люся, Люда, Людочка…

– Градова, я очень рад тебя видеть. Честно. Просто удивлён, даже поражён. Зачем тебе это? Насколько я знаю, тебя ценят как великолепного проектировщика, так сказать, генератора идей?

– Послушай, Максим. Мне сейчас не до разговоров. Связи нет, начальство вымерло, мужики ропщут. Ещё этот мат, уши пухнут. И воды нет, кошмар. А я третий день всего, толком ни во что не вникла. Так что ты хотел?

– Сейчас обед, отправляй своих в столовую. А мы поедем разбираться. Давай, Люда, побыстрей!

В машине Макса работал кондиционер, бутылка с водой в дорожной сумке-холодильнике, в термосе – кофе. Так можно жить. И странно, появление Макса не сильно её удивило, не вызвало особенных проявлений чувств. И Люся поняла, как она просто банально устала за эти несколько дней, и физически, и морально. И правда, на черта ей это? Что она кому хочет доказать? Себе? Ну да, и уже не отступится. Она прикрыла глаза и задремала, размякнув в комфорте.

Красивая, милая, дорогая сердцу и душе Максима, девочка. Запылённая, ручки без маникюра, пальчики длинные, дурацкий платочек. И всё равно, Люда Градова, его наваждение и отрада. А вкус того поцелуя… Вот бы …

Он чуть не цапнул обочину. Девушка встрепенулась.

– Долго ещё? Бардак и махновщина, какая-то. А ты как здесь? Спустился из космоса на грешную землю?

– Как раз, наоборот. Нам на новый космодром нужна современная ж/д ветка. Вот и приходится сотрудничать с вашей епархией-анархией. Наверное, придётся менять подрядчика, не успевают они за нами. Может, ты порядок наведёшь? Как живёшь, девочка? – Вопрос прозвучал неожиданно.

– Я? – Люся подняла удивлённые глаза. – А ты? Справляешься с ролью отца?

Она знала, что Макс и Лариска поженились, что у них растёт сын, что Ларка сидит дома, при наличии няни, и ведёт богемный образ жизни, тратя хорошие заработки мужа на всякую шелуху. А он работает, днём и ночью, в Москве бывает редко. Ритка была уверена, что любви там никакой нет, и что Макс – тряпка, а не мужик, но очень умный. Ну а ей, Люське-то, какое дело?

– Да нет, конечно. Если бы сидел в офисе, в городе, толку от меня было бы больше. А так, только скучаю.

– И по жене? Она же могла жить с тобой здесь, как жёны военных. Тем более, пока ребёнок ещё маленький.

– Именно потому, что он малыш, она и не хочет. И хватит об этом. – Довольно жёстко закончил молодой папаша.

Люська надулась, отвернулась. Да ради бога, хватит так хватит.

– Ты не ответила, как ты?

– Не ответила, значит не посчитала нужным. – Жирная точка поставлена.

Весь оставшийся день она согласовывала, решала, находила выход, успокаивала, даже орала. В школу, где поселили стройотрядовцев, доплелась почти в полночь. А в шесть надо быть уже на объекте. Темнота и тишина в помещении удивили. Спят, что ли? Но в комнате девочек никого не было, и у пацанов тоже. Она, что, одна? А кураторы? Стало жутковато, в пустых помещениях от её шагов расползалось гулкое эхо. Ну что ж, одна так одна. Сначала в душ. И уже там она услышала скрип двери и шарканье обуви. Быстро одевшись, потихоньку выглянула. В проёме двери стоял богатырь, в джинсах и майке-боксёрке, выпуклые мышцы, крепкая шея, косая сажень в плечах. Конечно, она сразу узнала Алёшкина.

– Ничего не понимаю, где люди? – Сам у себя спросил он. – Люся? Спит, наверное, уже. – И прошёл в комнату.

Она растерялась. Прямо, как в сказке: налево пойдёшь, кровать найдёшь, направо – разборки начнёшь, а прямо – на выход попрёшь. И повернула направо.

– Здравствуй, Володя! Зачем пожаловать изволили?

– Люся, девочка моя! Ты здесь? Нам надо поговорить, ты всё неправильно поняла. И я…

– И ты попытаешься объяснить, что детей находят в капусте, или их аист приносит. Или аист приносит прямо в капусте. Вот веришь, сил нет никаких. Мне рано вставать. И уж если ты приехал, давай отложим до завтра. Тебе есть где переночевать? Можешь спать здесь, вон та кровать свободна. Спокойной ночи.

Она юркнула в свою постель и отвернулась. В душе боролись два противоположных чувства, исключающих друг друга – любовь и ненависть. Но любовь ли? Сон как рукой сняло. Шум воды в душе, поскрипывание кровати, сопение и аромат мужского парфюма будоражили, не давали покоя. Люська повернулась и прямо перед носом увидела несчастные глаза моряка. Он сидел перед её кроватью на полу, когда успел перебазироваться, она и не поняла. Подскочила, вылупила глаза и ойкнула.

– Ты меня испугал. Чего не спишь? – Люся опять подивилась своей реакции, лучшим вариантом было бы сначала поцеловать его, а потом убить.

– Спать? Когда ты рядом?

– В Питере у тебя это очень хорошо получалось!

– Подожди, не заводись. Я знаю, что виноват. Понимаешь, это с детства, крепкий сон. Мама мучалась со мной, когда будила в школу. И только в академии я смог переделать себя, тревоги и ранние побудки сделали своё дело. А дома, уложив тебя, я ещё долго любовался своей Люсенькой, такой хорошенькой, такой родной. И улёгся в состоянии безмятежного счастья, что и вызвало такой же безмятежный сон. Ну прости меня, Люся, прости. – Голова скатилась на грудь, он затих, тяжело дыша.

– Володя, а ребёнок чем виноват? Ему тоже нужно просить прощения, что он уже почти есть? Перед кем, перед тобой? Ты его не звал, будьте любезны на выход? Так получается? – Эмоции взвились, Люську затрясло, она вскочила, пытаясь напиться воды.

Стакан бил по зубам, пижамка промокла, ноги заледенели…

Алёшкин стоял сзади, прибитый такой реакцией, понимая, что возразить нечего. Он аккуратно отобрал стекляшку, повернул девушку к себе лицом, приподнял, крепко обнимая, и прижал её голову к своему плечу.

– Тихо, Люсенька, тихо. Т-шш… т-шш. – Успокаивал он. – Ребёнок, если мой, моим и останется. Но его мать никогда не будет моей женой. И те полраза, которые у нас с ней случились, этому ребёнку много радости не принесут. Мы оба были под градусом, я толком ничего и не помню. Никаких обещаний и признаний она не получала. Да я её всего второй раз увидел в тот день, в тот ужасный день моего выпуска. Сколько планов было построено для тебя, сколько развлечений и поездок… Ну всё, Люся, успокойся. Давай, я тебя укачаю, а завтра мы поговорим уже серьёзно. Давай?

Люська ощущала себя половой тряпочкой, выкрученной, а потом и высушенной. На душе было погано. Она ухватилась за шею Володи, уткнулась ему в плечо, и он, перехватив поудобнее, стал раскачивать влево, вправо. Она быстро уснула, даже мокрая пижамка не помешала…

Оказавшись свидетелем этой встречи, Макс улепётывал так, что пятки влипали ему в одно место. Потянуло его к ней, видите ли… Да кто он такой? Сколько лет прошло? Ты, Максимушка, Малыш – чужой муж. И отец маленького мальчика. Будь здоров, не кашляй. И не лезь в жизнь Люды, Людмилы Градовой!

Утром она проснулась одна. Приснилось ей всё, что ли? И где стройотрядовцы? В комнате преподавателей раздавался храп. Ну, хоть эти появились. И Люся отправилась улучшать мир.

Володя нарисовался к обеду, одетый, как все рабочие, в комбинезон. Что за новости?

– Принимайте на работу, грубая рабочая сила готова. – Он улыбался во все тридцать два. – Обозначьте фронт работ, огласите весь список, пожалуйста.

– Какой список, Алёшкин? Тебе, разве, в Питер не надо?

– У меня отпуск, как хочу, так и проведу. И вы, прораб Люся, мне не указ. Работу давай! – Залихватски закончил он.

– Да, пожалуйста. Сколько угодно.

Оставшийся кусок дня Люська всё посматривала в его сторону. Ловко орудуя лопатой, кувалдой, ломом, он выделялся из общей массы. Ладный, сильный, без устали махающий инструментами, Алёшкин привлекал к себе внимание. И девочки-студентки, вернувшиеся к своим обязанностям, это внимание ему и дарили. Причём количество внимания явно превышало число рабочих моментов. Они крутились, вертелись, водичку подносили, и попить, и умыться, обращались за помощью, только что в штаны к нему не залазили…, и она поняла, что ревнует, самым банальным образом. А памятуя о его сексуальных утехах, ни к чему не обязывающих, прибавилось ещё и раздражение. Всё это в купе не давало спокойно работать, голова то и дело выкручивалась в сторону моряка, сердце ухало, рискуя потерять своё законное место, душа терзалась в сомнениях. Надо поговорить, на-до!

Решив не оставаться допоздна, Люся брела на выход. Приняв душ, организм требовал горизонтального положения. Да и этого мачо нигде не видно, долетали только взрывы смеха и пение где-то далеко, похоже в районе гостиницы. Там и кафешка была, и даже танцевальная площадка. Сходить, что ли? Ну не спать же идти, хотя очень хочется.

Алёшкин сидел за столом кафе, девчонки вокруг, пацаны играли на гитарах, кто-то пел. А морской волк рассыпался в любезностях, глаза сияли, рот растягивался в улыбке, жизнь прекрасна и удивительна. Вот и поговорили. И Люська отправилась восвояси, никем не замеченная. Ноги сами донесли её до берега озера. Она давно хотела сходить, узнав, что местные купаются в нём, и даже, дети. Тем более, что никого не было, а Люська без купальника. Водичка своими ласковыми объятиями обняла её, балдёж… Рядом что-то плесканулось. Рыба? Девушка перевернулась и увидела выплывающего перед ней Максима.

– Привет! Я каждый вечер сюда приезжаю. Иногда, даже ночью, если много работы днём. Местные верят, что вода в озере в определённые дни бывает живой, а в другие – мёртвой. Причём, каждый год эти даты разные. Сегодня – живой лист календаря. Я, конечно, не верю, но всё-таки.

Он сраху заметил, что Люся прикрывает свою грудь рукой и пытается подгребать к берегу.

– Не выходи, плавай, я на ту сторону. – И уплыл.

Люся так и не поздоровалась от неожиданности и пикантности положения. Но поплавать очень хотелось, и она, махнув головой, мол, поняла, расслабилась и опять разлеглась на воде, как морская звезда. Стало темнеть, проявилась луна, круглая, оранжевая, отразилась в воде, нарисовав дорожку. Класс…

А Максим, тихонько проплывая мимо, чуть не задохнулся от чудесного зрелища: через воду, немного искажая, просвечивала фигурка девушки, тонкие ручки, длинные ножки, животик, то заливаемый водой, то выныривающий, и грудь, красивая, круглая, как половинки шара, с ярко выраженными кружочками, в середине которых розовые сосочки, бесстыже торчащие вверх, набухшие от прохладной воды и обдувающего их ветерка… Как не утонул…

Уже с берега он позвал её, становилось прохладно. Отвернулся, она вышла, оделась, схватилась за его руку, поскользнувшись на траве.

– Вот здорово. Каждый день буду сюда приходить. Только ты оповещай меня о неживых днях, а то ещё превращусь в мертвую царевну. Что тогда?

– Я тебя расколдую, просто поцелую. – И сжал её руку. – И сам отомру. А то живу, как марионетка, позволяю дёргать себя за верёвочки. Только работа и спасает.

Люська вытаращила глаза, высвободила руку, но оторваться от его голубых омутов не получилось. В них было столько боли, столько тоски, они вопили о помощи, о вере, надежде, любви. Она поняла это чувством, название которому ещё не нашли. Ей показалось, что она видит его насквозь, что душа этого человека, сильного, умного, такого красивого, пуста. Просто воздушный шарик, с верёвочкой…

Её потянуло к нему со страшной силой, всё женское, и начало, и конец, вопило о желании зацеловать Макса, заполучить его всего, утолить своё естество, получив этого мужчину в свои владения! И он, как почувствовал, прижал Людочку, прошёлся губами по щекам, шейке, по плечам. И, поймав губы девушки, нежно-нежно прикоснулся к ним. Оторвался, заглянул в милые глаза, опять поймал и уже целовал, получая удовольствие и отдавая его ей, отпускал, снова ловил, пока не впился, жадно и страстно, потеряв ощущение времени и пространства…

И это было совсем не то, что Люся ощущала на кораблике, плывущем по Неве…

Господи, на кораблике. Что она делает? Ведь этот человек отказался от неё, когда-то, ради своей будущей жены. Память услужливо нарисовала картинку на вокзале, Лариску, шарфик, поцелуйчики… Зачем всё это?

Она еле оторвалась, схватила вещи и понеслась восвояси, в спасительную темноту, от себя самой. Никто её не звал, никто не возвращал, и, тем более, не побежал за ней. Почему? Почему он такой нерешительный? Или она чего-то не знает?

На пороге школы ждал Володя. От него немного пахло алкоголем. Люську перевернуло.

– Совсем хорошо. Сначала наржался с девочками, напелся с мальчиками, напился не знаю с кем и припёрся. Ты что, Алёшкин, белены объелся? Иди спать. И не смей за мной ходить.

А чего обожралась она? Озверина?

И потекли какие-то странные дни. Максим не появлялся, ни на стройплощадке, ни на озере. Володя забирал её утром от школы, весь день опекал, помогал, чем мог. Работали до ночи, еле доползали до кровати. Ни с поцелуями, ни с разговорами, ни с вопросами личного характера он не лез, видимо, ждал каких-то движений со стороны Люси. А, Люся… Пропадала девчонка… Ну откуда этот ботаник взялся опять на её голову? Чёртов бесхребетный подкаблучник, ещё и отец. Вокруг неё сплошные папаши – один состоявшийся, другой – в проекте. А она где? Что ей делать?

А жизнь подбрасывала очередные сюрпризы, ставила задачки, определяла направление к тому полю, которое нужно перейти, да не одно.

На стройке случилась авария, и Алёшкин своими грамотными действиями, как врач, оказал неоценимую помощь раненым людям. Он стал героем, и к нему потянулись люди из окрестных населённых пунктов, тащили детей и стариков. И как он не объяснял, что скоро покинет этот край, рассчитывать на него не надо, народ всё равно пёр и пёр. А молоденькая, хорошенькая медсестричка из местного фельдшерского пункта, помогающая во всём, заглядывала ему в рот и млела от одного взгляда в её сторону. Это заметили все, обсуждая и сплетничая за спиной у сильно работящей прорабки. Ну, а когда Люся увидела их после работы, садящихся в автобус до ближайшего городка, всё встало на свои места. Дело обстояло примерно так, как виделось Люсе: моряк, красивый сам собою, знающий себе цену, любимец женщин и душа компании не собирается потратить свою жизнь на эту капризную, задравшую планку до небес, Люську-выпендруську. Время идёт, часики тикают, ему скоро к новому месту службы. Имеет право. А то, что было почти четыре года назад, когда он сказал, что будет ждать её ответа, это не в счёт, детские игры. В конце концов, он и её, Люсю, серьёзно замуж не звал и ничего конкретного не обещал. Обижаться не на что…

И она, отпросившись у начальства, решила сделать себе выходной и съездить на строящийся космодром, поговорить со своим профессором, ждавшем её там по научным делам, и, она самой себе боялась в этом признаться, увидеть Макса. Ну и в город, заодно, пошататься, осмотреть достопримечательности, подумать на досуге. Так и сделала, уехала этим же вечером. Добралась поздно, заснула сразу. И проснулась тоже, в пять тридцать, как на работу. И всё, сна ни в одном глазу. Ну что ж, пойдём гулять. Гостиница для персонала находилась в самом городе, а ехать на стройку было ещё рано. На полу под дверью торчала бумажка.

"Люда, я тебя вычислил. Не стал мешать. А завтра жду в семь тридцать в кафе за углом. Я."

Нет, ну каков! Я! Как будто она сразу должна догадаться, кто этот "я". Конечно же, Максим. Он её вычислил, математик, на арифмометре или на счётах? Что, всё так просто? Должна была приехать она, проявить инициативу? А он? Где был он?

Эти полтора часа Люськины мозги никак не хотели занять своё место. Они прыгали, несли галиматью, оправдывали, обвиняли, короче, плавились. И в семь тридцать она уже устала от себя настолько, что даже не заметила, как пришёл Макс.

– Люда, привет! – Как-то обыденно поприветствовал он. – Ты зачем в наши края? К профессору? Он говорил, что ты должна подкатить на днях. А я завтра уезжаю, насобирал информации вдоволь, теперь нужно всё это обработать, и в дело. Так что, попрощаться пришёл.

– А если бы я не приехала, не попрощался бы? Ну и прекрасно, какие церемонии, счастливого пути, Максим Эдуардович! – Вот бы дать ему по башке, влепить по морде, выплеснуть кофе в лицо, как он тогда, на вокзале, в урну. – Привет семье! Следующий автобус в восемь? Мне пора.

– Я провожу.

– Да зачем? Лишние телодвижения, Максим Эдуардович. Идите собирайтесь, вас семья ждёт, столица, опять же. А мы уж тут, как-нибудь, периферийно.

– Люда, ты очень дорога мне, очень. – Он попытался поймать её руку, она отдёрнула, в сердцах. – Но я не могу бросить всё, не умею жертвовать своим делом, понимаешь? Очень много поставлено на кон. И семья тоже. Если сможешь…

– Не смогу. – Перебила Люся. – У меня тоже грандиозные планы, и мне тоже нужна семья. По-моему, всё понятно. Приятно было познакомиться. То есть, по… Да неважно. Прощайте, Максим Эдуардович.

Она не бегала так никогда. Чуть не влетела под машину, обложенная пятиэтажным матом, подвернула ногу, порезалась о прутья забора, первой забралась в автобус и уселась около окна заднего сидения. Максим стоял на другой стороне дороги, красивый, подтянутый, сверкающий своими страшно притягательными, чисто голубыми глазами. Человек, за поцелуй которого Люська отдала бы пол жизни, или даже всю. Но он не её мужчина, он – чужой муж, отец чужого ребёнка, просто чужой. Нет, Людочка, не ври сама себе… Она отстранилась от окна, закрыла глаза, закрыла доступ к душевным мукам. Попыталась закрыть…

Очень плодотворно пообщавшись со своим любимым учителем, немного отвлеклась, посмотрела грандиозную стройку, аж дух захватывает, какие масштабы и горизонты. Посетила музей, купила маленький самоварчик на шишках, мечту своего отца, подарки маме и сестре и обалденный льняной сарафан для себя любимой, который тут же и надела. Набрала вкусностей и с полными сумками вернулась назад.

К автобусу летел Володька.

– Люся, где ты была? Ну так же нельзя, я же голову потерял, уже не знал, что и подумать. Ты в городе была? – Тревожные нотки пробивались в голосе моряка, ведь, если в городе, могла видеть их с медсестрой…

Эта хорошенькая девочка, скромная фельдшерица, на деле оказалась настоящей фурией. Бедный Алёшкин еле отбился о неё, от поцелуев, обнимашек и предложений себя в разных позах. Из-за неё он опоздал на последний автобус и добирался на перекладных, упустив из вида Люсю.

– А что за волнения? Я – девочка взросленькая, самостоятельная, сама себе хозяйка. Ты же не предупреждаешь меня о своих передвижениях, да и компания у тебя подходящая. Хватит, Алёшкин, оставь меня в покое. Ты прекрасно обходишься без моего участия. – Она так и тащила свои сумки, огорошив Володю тоном, бесцветным, сухим, он совсем растерялся.

– Какая компания? Ты о чём? Знаешь, Люся, я устал от тебя. И если бы мне сказали буквально месяц назад, что это будет, я бы не поверил и дал в морду. Разговаривать ты не хочешь, я уже и сам боюсь тебя, твоего постоянного недовольства. С тобой я или не с тобой – тебе по барабану, ты одинаково ровно ведёшь себя. Вывод напрашивается сам собой: я тебе не нужен. Скажи честно, что не испытываешь ко мне романтических чувств. И я уеду, не буду мешать тебе строить великое будущее, путаться под ногами, попадаться на глаза и что там ещё? Ты что, Люся? Тебя кто-то обидел? Или тебе плохо?

А ей было очень плохо, её обидели, от неё отказались, она не нужна ему, гаду с такими чудесными небесными глазами, такими бездонными, что тонула бы в них, и тонула, и тонула… Не нужна. А Володе? Зачем морочить ему голову? Мама права. Надо заканчивать это и жить дальше, будь, что будет. Слёзы уже просто залили белый свет, вернее, серый, уже темнело.

– Так, моя дорогая, давай свои сумки. И ничего не говори. – Он приказным тоном распорядился, забрал вещи, крепко взял Люсю за руку. – Мы идём ко мне. Помолчи. Я тебя не съем, и даже не попробую без твоего согласия. У меня вчера был день рождения, ты забыла. Не мудрено с такой работой. Я не обиделся, честное слово. Просто перепугался, когда не нашёл тебя на месте. Ну всё, девочка моя, что-то ты у меня часто плакать стала. Ничего, я тебя накормлю, напою, спать положу. Ну, всё, Люсенька, всё. Я не отпущу тебя больше никуда и никогда не поверю, что наши приключения белыми ночами были просто так. Я люблю тебя. И ты это знаешь. Но чтобы моё счастье было настоящим, мне надо сделать счастливой и тебя.

Люське вдруг очень захотелось подчиниться этому сильному и доброму человеку, Володьке Алёшкину. Она знает его сто лет, и, если бы не это происшествие в Питере, надёжнее и ближе у неё никого бы не было. Может, послать всё к чёрту, выйти за него, ждать на берегу и работать? Он же ничего не имеет против её проектов и прожектов. Может, правда, Люсь?

Войдя в комнату, девушка обалдела: стол накрыт на двоих, правда, без еды. Ну правильно, это же должно было состояться вчера. Свечи, красивые тарелки, салфетки, букет розовых роз, пахнущих умопомрачительно. Полумрак, тихая музыка, плотно закрытые шторы… И на кровати разложено платье, красивое, цвета мяты, с ниткой жемчуга. Это ей или медсестричке?

– Эта девочка помогла мне разобраться в городе что, где и как. – Он как услышал немой вопрос Люськи. – Я не думал, что ты закончишь раньше обычного и хотел успеть всё организовать, потому что не могу уже без тебя, не мо-гу.

Володя подошёл, приподнял за подбородок лицо Люси и заглянул в её затуманенные глаза. И понял, что эта девушка от себя любимой так устала, что сама не рада. Прижал, поцеловал солёные глазки, завёл её руки себе за шею, немного приподнял, и стал нежно целовать несчастные глазки, мокрые щёчки, шейку, плечи своими мягкими, ласковыми губами… По телу девушки поползли мурашки, голова закружилась, ноги подкосились… Это было так упоительно, хотелось раствориться в волшебстве взаимного наслаждения. Как он это делал… Люська опомнилась только тогда, когда почувствовала его поцелуи у себя на груди, льняной сарафанчик валялся на полу, она и не заметила.

– Володя, мне надо в душ, я весь день по жаре…

– Помолчи, моя родная. Никуда не надо, всё потом…

– Ну я же…

Он зажал ей рот таким страстным поцелуем, что у Люськи перед глазами взорвался фейерверк радужных искр, сердце трепетно забилось, разнося по телу живительный кислород. Она содрогнулась то ли от стыда, то ли от поднявшегося из глубины её девичьей души волнующего желания… От страха Люська вцепилась в плечи мужчины, заставляя его прижать её ещё сильнее, ещё чувственнее. И уже ощутив своей обнажённой грудью (когда успел, она опять не поняла) его крепкие мышцы, прикоснувшись сосочками к плечам, скулам, девушка застонала, попав грудью в ласковые губы.

– Володя… – прошептала она. – Володя…

Он положил её на кровать, навис над ней.

– Какая ты красивая… Ты сама не знаешь и не понимаешь, какая красота живёт в тебе. Её надо выпустить, научить пользоваться собой и получать удовольствие и наслаждение. Люся…

И вцепившись горячими губами в губы девушки, стал поглаживать её, ласкать грудь, животик, опускаясь всё ниже и ниже. Немного раздвинув ей ноги, поймал комочек наслаждения и довёл девушку до состояния неистового желания. И уже цепляя по очереди её сосочки, одновременно поглаживая утонувшую в женском соке напрягшуюся пуговку между ног, унёс Люську в водоворот сладостных, никогда ранее не испытанных, страстей… Она летела с горы кубарем…

Опомнившись, ей стало неудобно, неуютно. Какое-то безумие. Разве так должно быть? А как же он, мужчина?

Володя поднял её, отнёс в душ, залез сам. Она голышом, а он нет.

– Люська, солнышко моё, не закрывайся от меня тучками, не хмурься. Ты не должна стесняться меня, я же весь твой, и ты вольна делать со мной всё, что угодно. – И, заставив её поднять глаза, поцеловал, как будто зацепил все струны, все уголочки и затаённые секретики и кладики её души…

И вдруг поймёшь, что в мире бренном, где все надежды хороши, дороже всех прикосновений – прикосновение души…

Новое платье, подаренное Володей на его день рождения Люсе, очень шло девушке. И морской лейтенант представлял, как он будет знакомить его жену со своими сослуживцами, и они обзавидуются. А пока он целует и целует свою девочку, покусывает, ласкает языком, губами. И она отвечает ему, по-своему, по-девчачьи, так трогательно.

Оставшиеся дни Люся прожила в состоянии несогласованности ума и сердца. Что ей делать? Это голубоглазое чудо вместо тепла подарило ей обжигающий огонь обиды, непонимания, раздора со всем миром. Возможно, смысл этой жизни сводится к тому, чтобы быть нужной кому-то. Ведь, если о тебе никто не думает, то значит тебя как бы и нет…