Сергей часто сталкивался с тем, что при виде его мужчины определенного склада впадают в агрессию. Но Забелин, похоже, уже был чем-то выведен из себя, когда сыщик пришел.
Бабкин не стал ходить вокруг до около.
– Юрий, вас что-то рассердило?
– Поведение моего сына! Я вынужден терять время, отвечать на идиотские вопросы, терпеть подозрения в свой адрес… Каждая собака считает, что я убил собственного ребенка!
– Я постараюсь не затягивать нашу беседу, – пообещал Сергей.
Забелин привел его в кухню. Бабкин успел по дороге ухватить взглядом и гостиную, и детскую. На всем лежал неуловимый налет уныния, от которого сводило скулы. Он не мог понять, откуда это впечатление. Квартира была аккуратной, чистой, совершенно стандартной. Бабкину доводилось видеть десятки похожих жилищ. И все-таки в каждом из них можно было обнаружить что-то индивидуальное. Детские каляки-маляки на стенах. Шторы с ярким рисунком. Подушку с ручной вышивкой. Запахи, в конце концов… Каждая квартира пахнет по-своему.
У Забелиных пахло остывшим столовским супом. Если бы не двухэтажная кровать в детской, невозможно было б определить, кто здесь живет.
Только кухня обнаружила собственное лицо. На стульях висели полотенца с петушками, при виде которых в памяти Сергея всплыло полузабытое слово «рушник». Холодильник был плотно облеплен магнитиками: котята, домики, фрукты, рыбы, красный рак, и в самом центре – большой керамический пряник, неприятно выпуклый и глянцевитый. Он напоминал труп настоящего пряника, вымоченный в формальдегиде.
По телефону Сергей соврал Забелину, что он один из волонтеров поисковой группы.
– Ваши меня уже расспрашивали!
– Простите, мне придется кое-что уточнить. Когда вы поняли, что Егор сбежал?
– Когда в субботу вернулся домой. У меня был рабочий день, Леня с бабушкой ушли в поликлинику. Мы вернулись почти одновременно и нашли записку. Часа в четыре это было.
– Записку можно увидеть?
Забелин молча ушел и вернулся со свернутым листом, вырванным из школьной тетради. «Жить с вами больше не хочу. Искать меня не надо, у меня все в порядке. Позвоню через месяц», – прочитал Сергей.
– В каком настроении Егор был в последнее время?
– Говнился, – отрезал Забелин.
– Можно подробнее?
– Огрызался то и дело, нарывался. Хамил.
– Да, подростки это умеют, – нейтрально заметил Бабкин, про себя отметив слово «нарывался». – Прибить иногда хочется, честное слово! У меня свой дома, чуть постарше вашего. Мало кто понимает, каково быть отцом сына-подростка. С нас только спрашивают: и в школе, и в секциях. Психологи талдычат, что главное – любовь к своему ребенку… Проще сказать, чем сделать!
Он выбрал правильный тон, объединив их с Юрием в одну когорту. Два мужика, тертых жизнью… Вокруг все катится в тартарары. Но такие, как они с Забелиным, без лишних слов держат небесный свод на своих натруженных плечах. Хранители истинных ценностей: уважения к старшим, нормального распределения ролей – мужчина должен быть мужчиной, а женщина – женщиной! Эх, где оно сейчас, это уважение…
Он поморщился и мотнул головой, словно сокрушаясь о навсегда ушедших золотых временах.
Бабкин не был артистичен, но он умел попасть в ожидания собеседника. К тому же выбранная им роль не отличалась сложностью.
Юрий заметно смягчился.
– Про школы – это вы правильно заметили. Учителя пошли – не умеют с детьми управиться! В мое время за лишнее словцо лупили указкой. И ничего, все нормальными людьми выросли!
Бабкин не понимал, как можно всерьез повторять затасканные фразы о нормальных людях, когда у тебя сын ушел из дома с одним комплектом белья. Но закивал с таким видом, словно Забелин сказал что-то очень умное.
– Знаете, вот у собак есть такие породы, которым слово сказал недовольным тоном, и они сразу соображают, что делают что-то не так, – продолжал, воодушевившись, Забелин. – Например, русский спаниель. Умнейшие псы! А есть, допустим, алабаи. Ты его поленом по спине дубась, ему хоть бы хны.
– Потому что он тупой? – доверчиво спросил Бабкин.
– Не то чтобы тупой… Высокий болевой порог, ну, и не особо умный, да. Что там от него требуется: двор охранять и на чужих бросаться. Это тебе не добычу на крыло поднимать, а потом хозяину приносить уток. Вот где ювелирная работа!
– Вы хотите сказать, Егор среди собак был бы алабаем? – уточнил Сергей.
– Что-то типа того. Когда он подрос, из него злоба так и поперла. Агрессировал он на меня, понимаешь? Берега совсем потерял.
– А вы его пытались как-то… – Сергей покачал ладонью над столом. – Ввести в рамки? Объяснить ему правила общежития?
Забелин хмыкнул:
– А ты как думаешь! – Разговорившись, он незаметно для себя перешел на «ты». – Все как о стенку горох. Я ему подзатыльники отвешивал, будто деньги клал в копилку, – надеялся, что рано или поздно накопится побольше и количество, так сказать, перейдет в качество. Бесполезно. Матери моей через слово хамит. А ведь весь дом на ней. Она на кухне возится с утра до вечера, всю свою пенсию тратит, чтобы этим двоим купить что-то повкуснее. Мальчишки для нее – свет в окне. Когда мы купили дачу, мать на огороде не разгибалась: огурчики, помидорчики, зелень всякая… С вот такой спиной ходила. – Забелин нарисовал в воздухе сугроб. – Думаешь, ее хоть кто-то, кроме меня, поблагодарил? Не-а! Приняли все как должное. А учится Егор как? Из-под палки! В началке я и бабушка занимались с ним по очереди. Часами сидели над прописями. – Он непроизвольно сжал кулаки. – Не хочет человек учиться, что ты с ним ни делай! А главное, никакой благодарности не испытывает, все принимает как должное. Я в его возрасте на мать был готов молиться. Потому что понимал: пашет в хвост и в гриву, чтобы вывести меня в люди. Я безотцовщина, она со мной билась одна. Еще и времена такие были… непростые. Если бы мать мне в детстве дала подзатыльник, я бы задумался: что я делаю не так? Где я неправ? А этому хоть бы хны!
Бабкин был уверен, что Забелин не ограничивался одними подзатыльниками. Причина, по которой Егор сбежал из дома, лежала на поверхности.
– Юрий, как вы считаете, куда мог уйти ваш сын?
Сергей открыл блокнот и сделал вид, что готовится записывать.
Он не раз замечал, как сильно на свидетелей воздействует тот факт, что кто-то взял на себя труд терпеливо перенести их слова на бумагу.
Забелин выпрямил спину, закусил губу. Взгляд его сделался сосредоточенным. Он уже отвечал на этот вопрос, но сейчас перед ним сидел человек, ловящий и документирующий каждое его слово.
Больше всего Сергея поражало, что диктофон не оказывал такого эффекта.
– У Веры он не может прятаться. Она бы мне сказала.
– Вера – это?..
– Шурыгина. Она как вторая мать мальчишкам. Вторая только хронологически, а если говорить про моральные качества, уж точно лучше, чем первая. Егор к ней бегал со всеми своими бедами. Но в последнее время и Вера от него на стену лезла. Должно быть, у кого-то из своих приятелей отсиживается, больше негде.
– У Егора есть какие-то особые приметы?
– Шрам на левом предплечье, он в детстве упал с дерева. И правая ладонь прокушена – собаку дразнил, она цапнула.
Сергей спросил, не случалось ли за последнее время у Егора конфликтов в школе, не играл ли он больше обычного на компьютере или в торговых центрах за игровыми автоматами; осторожно затронул тему употребления алкоголя или наркотиков. На все вопросы Забелин отвечал отрицательно. Своего компьютера у Егора нет, приставки и подавно; карманных денег ему выдают в обрез, так что просаживать в автоматах нечего; ни пьяным, ни обкуренным Забелин сына не видел.
Сергей записал показания Юрия. Тот уже поглядывал на часы, и у Бабкина создалось впечатление, что побег сына представляется Забелину не несчастьем, а чем-то вроде досадной помехи, неприятного сбоя в привычном течении жизни.
Он чувствовал: Забелин недоговаривает. Парня он бил, это ясно. Рассказывать об этом не хочет, скрывается за эвфемизмами типа «поучил». Но есть что- то еще.
– Я могу побеседовать с бабушкой Егора? – спросил Сергей.
Забелин не успел ответить. Дверь открылась, и на пороге появился подросток в серой куртке, похожей на шинель, джинсах и легких тряпичных кедах.
– Лень, я убегаю, налей чаю человеку, – попросил Забелин и обернулся к Сергею: – Может, Ленька тебе чем-нибудь поможет. Он у нас головастый парень.
