Лабиринт

Эван, как оказалось, был нем, и я не мог ни о чем поговорить с ним, но мы сдружились, и я был благодарен своему молчаливому другу за помощь и поддержку. Порой мы сидели с ним за ужином, и я рассказывал ему о своей жизни, а он молча улыбался и кивал мне в ответ.

Его доброе лицо омрачалось лишь в те минуты, когда он, по приказу Уилсона дважды в день приносил мне то самое лекарство из темного пузырька. Он капал зеленые капли в воду и, протягивая стакан, старался не смотреть мне в глаза. Я видел, что что-то тяготит его, и он чувствует себя неуютно, но не мог понять почему.

Я даже не догадывался, что Эван опаивает меня колдовским зельем, чтобы ум мой не искал ответов на вопросы о моей дорогой Элизе, чтобы не стремился я увидеть ее как можно быстрее и выяснить, что же происходит с ней. Бедный мальчик!

Глаза Смита наполнились слезами.

– Как мне не хватает его. Я привязался к нему и могу заверить тебя, Эдвард, не по своей воле служил он темным силам, так уж сложились обстоятельства. Но только благодаря ему я смог выбраться из темницы, которой стал для меня мой собственный дом, и выяснить правду о том, что же случилось с моей дочерью на самом деле.

– Как же это получилось, мистер Смит? Как вы узнали правду, если Эван поил вас отравой? – нетерпеливо воскликнул Эдвард, пораженный рассказом старика.

– О Эдвард, если бы не его доброе сердце, я давно бы уже был в могиле. Но давай я расскажу тебе все по порядку, – продолжил Смит.

– Постепенно, день за днем принимая чертово зелье, я стал забывать все, что происходило когда-либо в моей жизни. Даже мысли об Элизе все реже посещали меня. Я жил, и мне казалось, что так было всегда: я, Эван, наш дом и нехитрое хозяйство. Мы часто гуляли, иногда беседовали с нашими соседями. Я каждый раз видел, как удивленно они рассматривают меня, но не понимал почему. А ведь этот проклятый Уилсон все рассчитал верно! Знаешь, почему они просто не убили меня, ведь это было самое простое решение? – спросил Смит.

– Да, я тоже подумал об этом, – ответил Эдвард. – Им и впрямь было бы легче избавиться от вас сразу. Зачем все эти лишние заботы?

– В том-то и дело, Эдвард! – злобно улыбаясь, ответил Смит. – Все было продумано до мелочей. По слухам, которые, как я уверен, распустил в городе Уилсон и его шайка, дочь моя сбежала и бесследно пропала, а я сошел с ума от горя.

– Да, мистер Смит, вы правы. Так все и было, – разволновавшись, заговорил Эдвард. – Я был глубоко потрясен известиями о том, что Элиза исчезла. Но это уже меня не касалось, я тогда старался даже не думать о ней!

– Но почему? Почему, Эдвард? – удивился Смит.

– Мистер Смит, незадолго до того, как я узнал, что Элиза пропала, я получил от нее письмо, – явно мучаясь этими воспоминаниями, заговорил Эдвард. – В нем она сообщала, что не может стать моей женой, так как выходит замуж за другого, и просила больше не беспокоить ни ее, ни вас.

– Боже! Бедный мой мальчик! – воскликнул Смит. – Ты тоже поверил в эту ложь! Теперь ты понимаешь, как они ловко все подстроили?

– Признаться, мистер Смит, я был просто убит этим письмом, ведь буквально за несколько дней до этого мы с Элизой решили пожениться, и я хотел просить у вас ее руки. Я даже сообщил о своем решении родителям, и они просили меня познакомить их с моей избранницей.

Эдвард вскочил из-за стола и забегал по комнате, хватаясь за голову и переживая вновь те горестные чувства.

– Мне пришлось объясняться со своими родителями. Мне пришлось рассказать им о письме, – Эдвард почти плакал, вспоминая те события. – О, ведь это я сам дал повод для этих сплетен об Элизе. Боже, какой я глупец! Я был так зол и подавлен, что рассказал нескольким друзьям о произошедшем.

– Но ты же ничего не знал, Эдвард! – воскликнул Смит. – Они все продумали верно. Ты никогда бы уже не появился на пороге нашего дома. А после этих слухов пошли другие, ты наверняка слышал и их. Это были слухи о смерти Элизы и моем помешательстве.

– Вы правы, мистер Смит, так все и было, – обреченно произнес Эдвард.

– Представляешь, Эван водил меня на прогулки, и люди видели, в каком плачевном состоянии я нахожусь. Я не помнил никого из тех, кого мы встречали, но они-то хорошо меня знали! – с горечью продолжил Смит. – Всем вам сказали, что добрейшая миссис Краутц, тронутая моей историей, взяла на себя все заботы обо мне, приставив своего человека. Все шло точно по их плану. Исчезновение Элизы объяснено, моя болезнь очевидна, а последующая моя смерть не вызвала бы ни у кого вопросов.

– Но расскажите, ради бога, как же вам удалось избежать смерти, мистер Смит?

Эдвард сел за стол, и старик продолжил свой рассказ.

– О, Эдвард, только чудом удалось мне вырваться из этого капкана.

Я столько месяцев жил не своей жизнью, мой мальчик, и лишь по ночам, погружаясь в сон, возвращался в далекое прошлое, где когда-то был счастлив с женой и где я растил свою любимую девочку.

Спящий днем ум мой, ночью показывал картины прошлой жизни, и только во сне я вновь вспоминал, что дочь покинула меня. Я пытался разыскать ее, крича и плача от отчаяния. Каждую ночь я просыпался от своих же воплей и видел сидящего рядом Эвана, который гладил меня по лицу, успокаивая.

Стоило мне открыть глаза и получить очередную порцию зелья, как я вновь забывал о том, что было так дорого и важно для меня. Эван, конечно же, слышал, как во сне я зову Элизу, и понимал, что я страдаю без нее, но он ничем не мог помочь мне.

Настал день, когда я не мог вспомнить, о чем это я постоянно рассказывал своему другу, и это неприятное чувство потери чего-то важного появилось во мне, разрастаясь с каждым днем все сильнее. Я забыл дочь, забыл жену, я забыл свою жизнь, Эдвард. Пустота поглотила меня, и я стал угасать.

Я не понимал, что со мной происходит, и только мысль о скорой смерти неотступно преследовала меня. Думаю, мне оставалось совсем немного, и мучения мои были бы кончены. Но добрый Эван, видимо, не мог больше видеть, как проклятое зелье убивает меня, и, нарушив приказ, он перестал поить меня смертельным питьем.

Как я узнал позже, за нарушение приказа Эвана ждало страшное наказание, но он не смог пойти против совести и отказался взять этот грех на душу. Мой храбрый мальчик! – дрожащим голосом, сдерживая слезы, проговорил мистер Смит. – Только благодаря ему я сейчас сижу рядом с тобой, Эдвард!

Организм мой, постепенно избавляясь от отравы, восстанавливался, и с каждым днем все чаще и чаще меня стали преследовать отрывочные воспоминания о девушке, лицо которой я все никак не мог увидеть. Мысли о ней появлялись в моей голове, и я пытался понять, кто же эта девушка и почему я так много думаю о ней.

Так продолжалось некоторое время, пока в один из дней, обедая вместе с Эваном, я не произнес вслух имя, которое появилось в моей голове. Сам того не ожидая, я произнес имя Элизы и, удивившись сам себе, взглянул на Эвана. Я увидел, как побелело его лицо и он, вскочив со своего места, кинулся куда-то вглубь комнаты.

Через несколько секунд он вернулся, неся что-то в руках. Он сел на свое место напротив меня и протянул небольшой портрет в серебряной рамке. Я взял его в руки, и в тот момент, когда увидел лицо изображенной там девушки, меня как будто пронзили тысячи молний.

– Элиза! – прохрипел я имя дочери, и в голове, как после жуткого похмелья, четко и ясно нарисовалась картина всего произошедшего со мной.

Я сидел пораженный и раздавленный, а воспоминания все появлялись и появлялись в моей голове. Мне казалось, что я схожу с ума. Эван сидел и смотрел на меня, страдая не меньше. Он ждал, когда я немного приду в себя, и был очень напуган, так как не знал, как я поведу себя, вспомнив, наконец, все то, что должен был забыть навсегда. Когда в голове моей выстроилась страшная, но единственно верная картина произошедшего, одна лишь мысль застучала в ней: «Элиза!»

– Где она? Что с ней? Она жива? – я почти прокричал эти вопросы, и Эван испуганно закивал, мыча уверенно, давая понять тем самым, что дочь моя жива.

Он знаками показывал, чтобы я успокоился, и постоянно оглядывался на дверь, как будто боясь, что кто-то может войти. Я же, понимая, что человек, которого я считал своим другом – всего лишь тюремщик, обозлился и закидывал его оскорблениями.

Я кричал, что он служитель сатаны и что его ждут все муки ада за то, что он сделал со мной. Эван сидел, опустив голову, и лишь кивал, соглашаясь со всем, что лилось на него.

Когда ярость моя улеглась немного, я вновь сел к нему за стол и, понимая, что без Эвана вряд ли узнаю, что же сейчас с Элизой, заговорил с ним, но уже более сдержанно и спокойно. Я попросил его помочь мне, и он закивал, грустно улыбаясь. Я не буду вдаваться в подробности нашего разговора, Эдвард. Это был непростой и мучительный момент.

Как мог, Эван пытался донести до меня все, что знал, и то, что мне удалось понять, повергло меня в ужас. Я задавал вопросы, а Эван всеми способами старался ответить на них. Он кивал, мычал, вскакивал и пытался изображать что-то. Он мог писать, но, к сожалению, я не умел читать и, злясь на себя за это, поклялся освоить эту науку, если смогу спасти дочь и себя из ловушки.

Эван рисовал картинки, и они сводили меня с ума, так как изображенное на них говорило о том, что сражаться мне придется с силой, неподвластной никаким человеческим законам.

То, что мы стали жертвами нечистой силы, было неоспоримо, но как действовать против этих могущественных сил? Кое-как объяснившись знаками, я понял, что сегодня вечером с очередной проверкой к нам приедет Уилсон, и мне нужно будет притвориться спящим, чтобы не выдать себя и не навредить Эвану. Он показал, что я должен внимательно слушать, о чем пойдет разговор, и я пообещал ему это.

–

Ближе к ночи появился этот чертов прихвостень Уилсон, и мне стоило больших усилий, чтобы не вскочить с кровати и не вцепиться негодяю в глотку. Он вошел по-хозяйски и принялся расспрашивать Эвана о том, как мы живем. Он задавал вопросы, а Эван писал ответы на бумаге.

Я же лежал, отвернувшись к стене, боясь выдать себя хоть чем-то. Уилсон спросил, как долго я уже сплю, и Эван написал ему, что я не приходил в себя уже три или четыре дня. Уилсон приблизился к моей кровати, и кровь застыла у меня в жилах. Он поднес руку к моему носу и, почувствовав дыхание, произнес:

– Жив пока, но думаю, ждать осталось недолго. Скоро с ним будет покончено.

Он приказал и дальше давать мне капли, насильно вливая их, если не удастся разбудить меня. Эван утвердительно замычал. Уилсон, довольный увиденным, похвалил его за преданность и собирался уже было уйти, но Эван замычал громко и настойчиво. На некоторое время в доме воцарилась тишина, и я понял, что он пишет что-то. Через несколько минут я услышал ответ:

– Думаю, ты заслужил это, дорогой мой молчун, хотя старик еще жив, и работу свою ты не закончил. Я ценю твою преданность и, так уж и быть, просьбу эту выполню! – смеясь, сказал Уилсон. – Завтра вечером ты увидишь свою мать. Кректон привезет ее сюда. Часа три вам хватит, чтобы наговориться? – и, хохоча над своей жестокой шуткой, Уилсон покинул мой дом.

Я вскочил, трясясь от ярости и желания убить негодяя. Я спросил у Эвана, правильно ли я понял, что завтра к нам привезут его мать, и он, заплакав, как ребенок, закивал мне в ответ.

Как я узнал, она была служанкой графини, и сейчас ее жизнь зависела от того, доведет ли Эван до конца порученное ему злодейство. Мой несчастный Эван, как мне было жалко его!

Я почти не спал всю следующую ночь, Эдвард, ведь встреча с матерью Эвана была так важна для всех нас. Я наконец-то смогу узнать что-то о дочери и смогу поговорить с кем-то, а ведь я не делал этого, как выяснилось, больше полугода.

Кое-как дожив до следующего вечера, мы с Эваном приготовились к встрече. К назначенному часу я, как и предыдущим днем, лежал в кровати, делая вид, что нахожусь без сознания, а Эван сидел за накрытым столом. Услышав звук приближающейся кареты, он кинулся к двери и, распахнув ее, ждал, когда появится его мать. Я услышал, как зарыдала во весь голос женщина, и замычал, плача, Эван, и понял, что они обнимают друг друга. Глаза мои защипало, но я сосредоточился и ждал.

Скрипучий голос Кректона раздался в доме, и я сразу же вспомнил того, кому он принадлежал. Это был тот самый одноглазый слуга, что вез нас на встречу в имение в тот роковой вечер. Бесцветным голосом он сказал, что у Эвана и его матери есть три часа, и что по истечении этого времени он вернется за Колет – так звали мать Эвана – и отвезет ее в имение.

Когда дверь за одноглазым закрылась, я вскочил с кровати и так напугал этим бедную женщину, что она чуть было не завопила от ужаса. Эван прижал к себе испуганную мать, мыча что-то успокоительное, пытаясь объяснить ей, что я не представляю никакой угрозы. Я же, желая исправить оплошность, заговорил ласково и учтиво:

– Мэм, простите меня, ради бога! Не бойтесь! Я прошу вас, только не кричите!

Я сделал несколько шагов назад. Эван, продолжая мычать, взял мать за руку и отвел к накрытому столу. Он усадил растерянную женщину и сам сел рядом, беспрестанно гладя ее по руке и улыбаясь. Колет недоверчиво смотрела то на меня, то на сына, явно не понимая, что происходит.

– Мэм, уверяю, я не причиню вам никакого зла, – продолжил я. – Меня зовут Смит, мэм, и это мой дом. Ваш сын – мой добрый друг, и я очень привязался к нему за то время, которое мы были вместе. Он стал мне почти как сын.

Женщина немного успокоилась, видя, что Эван улыбается и кивает всему мною сказанному. Она прижалась к своему гиганту и зарыдала у него на плече. Эван обнимал мать, целуя её руки и мыча что-то ласково. Я понял, что они не виделись очень давно, и дал им время просто посидеть, обнявшись. Сам же я осторожно присел за стол напротив замерших в объятиях друг друга матери и сына.