Последний гость
– Как спокойно, – прошептала Соня, всматриваясь в чарующую морскую даль. Она была рада тишине, которая окружала ее со всех сторон. Эта тишина не была такой, как ночью на кухне детского сада, она была не тревожной, а могучей, но не подавляла, а несла покой.
Девушка разложила шезлонг, сняла уже не очень свежую поварскую куртку и, прикрывшись ею, с огромным удовольствием легла и закрыла глаза. Волнение и усталость быстро взяли свое: не прошло и пяти минут, как девушка уснула.
Разбудил Соню шум хлопающих парусов на белоснежной яхте, которая стояла, прижимаясь правым бортом к причалу. Молодого человека, собиравшего паруса, девушка сразу узнала – это был Глеб Кропп. Она видела его каждые выходные в местной лавке, когда покупала отраву от улиток или дуги, чтобы подвязать помидоры, а Глеб выбирал наживку для рыбалки. Соня села, натянув льняную куртку, и, пока застегивала кнопки, следила за действиями атлетически сложенного парня. Она могла разглядеть его сосредоточенное лицо, высветленное лучами заходящего солнца. Он ловко крутил лебедку, играя мускулами, перетягивал толстые канаты для швартовки, затем на время исчез в рубке, а когда снова появился, то снял черную, местами выгоревшую на солнце футболку, развесил на туго натянутом тросе на носу судна, замкнув ключом единственную дверь, ловко спрыгнул на пирс и уверенной походкой направился в поселок.
Соня долго смотрела вслед капитану этой замечательной яхты, и даже после того, как его силуэт растворился в опускающемся на берег тумане, она все еще сидела, устремив взгляд на ту дорогу, по которой ушел молодой человек, имеющий все свое. Не только свой дом, ресторан быстрого питания и интернет-кафе, но еще и яхту, эдакую неведанную для Сони роскошь. Как же так могло случиться, что она в свои двадцать пять лет осталась совсем голая и босая, без дома, без семьи и друзей? Все, что она смогла накопить к этому возрасту, так это только десяток лишних килограммов собственного веса. Девушка постаралась проглотить ком, подкативший к горлу, не позволяя себе заплакать, и перевела взгляд на яхту. Соня вообще редко плакала, чаще от физической боли, душевные муки – для богачей, считала она, ей же надо было выживать каждый день с момента смерти родителей, и сейчас особенно. Молодой человек, покинувший судно, хоть и вызвал у Сони легкий приступ зависти, все же был ей симпатичен, и она не хотела ему вредить, но черная футболка, висевшая на леере его судна, была ей сейчас жизненно необходима. Десять дней ходить в поварской куртке по поселку девушка не смогла бы, тем более что еще нужно было съездить в город и вернуть в прокат платье.
Соня огляделась, вокруг не было ни души, она медленно пошла к причалу, размышляя о воровстве. В интернате тех, кто воровал, наказывали воспитатели, лишая воскресной прогулки в кино или парк, а вечером проворовавшимся устраивали «темную» одноклассники. Они закрывали воришку одеялом с головой, когда тот засыпал, и били все сразу, не давая возможности защищаться. Поэтому Соня украла в детстве только один раз в пятом классе бусики у косой Марты, уж очень ей хотелось иметь что-то, чего не выдают всем детям интерната по субботам в комнате кастелянши на первом этаже спального корпуса. Но потом сполна за это расплатилась. И вот сейчас она второй раз в жизни решилась взять чужое, уговаривая себя, что, купив одежду, вернет эту футболку Глебу. Он ведь такой богатый, наверняка даже и не заметит пропажи.
Перелезть на борт яхты для девушки не составило особого труда. Она с восторгом ступила босыми ногами на вымытую до блеска деревянную палубу и, скользнув рукой по никелированным поверхностям поручней, мечтательно прикрыла глаза.
– Как же здесь красиво, – прошептала Соня, разговаривая сама с собой. Она нагнулась, заглянула в продолговатый иллюминатор каюты и замерла от восторга. – Это же настоящий дом!
Постояв какое-то время у иллюминатора, девушка прошла на нос судна, по пути стащив футболку и спрятав ее под куртку. Затем присела на белые кожаные маты, наслаждаясь моментом, и уже через минуту бесцеремонно растянулась на них во весь рост, раскинув руки в разные стороны. Солнце лениво подбиралось к линии горизонта, ярко отражаясь в тягучей, словно задремавшей темной воде, в воздухе появилась приятная прохлада. Чтобы проникнуться этим моментом, Соня зажмурилась и начала рисовать в воображении лицо Глеба. Она старалась припомнить, какого цвета у него глаза, и тут же с уверенностью произнесла: «Серые, какие и должны быть у настоящего капитана» – и, повернувшись на бок, с наслаждением представила его губы, подтянула к себе колени и, обхватив их руками, воображала, будто это он ее обнимает, как вдруг ее внимание привлек прозрачный полиэтиленовый пакет, из которого выглядывала вещь, необходимая сейчас Соне больше всего.
– Ой, калоши, нет, как их там? Кроксы, точно, не может быть! – вскочив на ноги, весело прокричала девушка, схватив пакет, и в ее глазах мгновенно вспыхнула радость, озарившая все лицо. Она взяла в руки легкие сабо желтого цвета с черной отделкой и, не медля ни секунды, примерила пару незатейливой обуви, пришедшуюся ей как раз впору. Не веря такой удаче, девушка подумала: «Это, наверное, фея-крестная мне их подбросила на яхту. Теперь я смогу дожить до зарплаты, и не нужно ходить босой».
5. Гнездо
Культовые здания в Вавилоне традиционно были квадратными в плане и состояли из нескольких ярусов. Назывались такие здания «зиккураты». Ярусы в них обычно были выкрашены в разные цвета: первый был черным и символизировал подземный мир, второй – красным и олицетворял мир людей, а третий ярус был белым и обозначал мир богов. В «Зиккурате» мадам Надин была собственная, присущая только Долине, символика, связанная с морем и цветением персика. А маленькая башенка на самой крыше, служившая у вавилонян святилищем и бывшая всегда лазурной, здесь была белоснежной. Уложенная плитами каррарского мрамора с темными прожилками, служила она излюбленным пристанищем вездесущих чаек, поэтому именовалась в народе «Гнездом». Сакрального значения не имела и была попросту VIP-залом.
***Мадам Надин сидела в спальне на мягком бархатном стуле, поставив перед собой статую Мардука на высокий изящный комод, заменив им вазу с пышным букетом. Торшер с хрустальными подвесками рассеивал теплый свет по комнате, создавая атмосферу блаженства. Дама время от времени подносила руку к лицу, и по ее алебастровой коже скользил ночной пеньюар темно-синего цвета, обработанный плотным белым кружевом. Атласные домашние туфли на небольшом каблучке только наполовину были надеты, оставляя свободной большую часть стопы. Она пребывала в задумчивости, устремив взгляд карих глаз на статую павлина, которую считала божеством и покровителем Персиковой Долины.
– Несправедливо покарал ты нас, несправедливо, – вдруг четко проговорила дама, метнув на статую холодный взгляд. – Кара, посланная тобой, непомерна, и за что? За мелкие прегрешения?
Надин, потерявшая в свое время дочь и мужа, считала себя испившей чашу горьких бед сполна, поэтому разговаривала с Мардуком без малейшего страха, даже слегка высокомерно, приподняв голову, как с равным:
– Молчишь? А вот я отреклась от всех своих богов и поверила тебе, и всю Долину убедила в твоем милосердии. За что ты караешь меня, чем я перед тобой провинилась?
Женщина плотно сжала губы, в ее голосе появились металлические нотки.
– Зачем забрал ты жизнь у Андрея прямо в висячем саду, зачем без вины близкого мне человека в тюрьме держишь, зачем наслал на Долину демона Глеба с его фривольными идеями, никому ненужными технологиями и яхтами?
Надин начала переходить на крик, она встала, подошла к божеству и уже замахнулась, чтобы его ударить, как вдруг опомнилась, отдернула руку и замерла.
– Прости, дорогой Мардук, прости, я совсем разошлась, а хотела тебя задобрить дарами, – заговорила она со статуей, будто с капризным ребенком. – Хочешь, я попрошу Петра, и мы глаза твои инкрустируем драгоценными камнями, а могу тебе на шею надеть золотую цепь. И для других могу сделать что угодно, например, половину своего урожая персиков отдать бесплатно в детский сад и школу. – Дама поглаживала павлина по спине и старалась говорить помягче. – Только ты дай мне, пожалуйста, знак, если мне надо это сделать, а то я не хочу зря нести убытки. Если тебе действительно нужны мои жертвы, пошли сигнал.
Сказав это, Надин затихла, прислушиваясь, ожидая знаменья, она надеялась, что Мардук как-то проявит себя: криком петуха или лаем соседской собаки, но вокруг не было ни звука. Тогда она открыла окно и взглянула на темное южное небо, пестрившее бесконечным количеством мерцающих звезд. Ночная прохлада начала поступать в комнату. Надин выключила кондиционер и снова перевела взгляд на Мардука.
– Как обычно, придется все решать самой! Боги явно меня недолюбливают. Ну, раз для меня у тебя ничего нет, пошли успех в делах хотя бы Джемме.
Дама хотела еще что-то добавить, но к ней постучала горничная и, не отпирая двери, проговорила:
– Мадам, там Коля Вересков пришел, впускать?
Надин быстро накинула на Мардука простынь и, с трудом засовывая его за комод, кряхтя от тяжести, злобно шептала:
– Нет, Мардук, ты не павлин, а глупая курица! Я имела в виду Глеба, а не Николя!
– Пусть проходит в гостиную, я сейчас приму его! – крикнула она через дверь.
Дама, накинув халат, по пути взглянула в зеркало, чтобы поправить прическу, и натянула на лицо дежурную улыбку. Затем тяжело вздохнула, раздумывая, как лучше поступить с Николя, и, решив, что соперничество только подстегнет интерес Глеба к Джемме, прошептала своему отражению: «Пришел, значит. Хорошо, что Джемма уже спит и не наломает дров». Она вспомнила, как застала племянницу у себя в спальне, как пыталась объяснить ей присутствие Мардука, убеждая, что принесла себе павлина, чтобы отвлечь людей от смерти Андрея и ареста Петра Ивановича, а потом уговаривала ее не огорчаться относительно равнодушия Николя и, напоив бокалом домашнего вина, уложила в постель.
Молодой человек, вставший с кресла навстречу Надин, был так не похож на того, кто оставил ее племянницу в день помолвки четыре года назад. Он несколько лет прожил в Австралии, а вернувшись, купил виноградники, усиленно занялся виноделием и все свое время проводил на собственном небольшом винзаводе, где обустроил подземное хранилище для готовой продукции, и поэтому в поселке появлялся редко. Люди поговаривали, что Николя с головой ушел в работу, изменился, но Надин не верила в то, что люди меняются, разве только внешне. И каждый раз, когда Надин видела Николя, он становился только красивее. Сначала юный сорванец из этакого Гекльберри Финна превратился в подобие златокудрого Аполлона, а сейчас в слащавом образе, как в выдержанном вине, появились терпкие нотки, точеное тело стало могучим, заветренная кожа – холеной, а у чистых голубых глаз появился демонический прищур.
– Николя, чем обязана столь позднему визиту?
– Здравствуйте, мадам Надин, я так давно не был в вашем доме, здесь все изменилось, кроме вас, конечно. Вы все так же ярки и прекрасны, как солнце над Долиной.
Надин сдержанно отреагировала на его комплимент, будь она обычной дамой средних лет, склонной к сентиментальности, она бы, возможно, ненавидела Николя за то, как он поступил с Джеммой, но она в первую очередь была человеком дела, и эта история, из-за которой Николя всегда смотрел на нее с еле уловимым беспокойством, давала ей власть над ним, а власть Надин любила больше всего.
Она повелительно указала гостю на кресло. Повисшая пауза угнетающе действовала на Николая, он заерзал в кресле и начал говорить спокойно, но не так уверенно, как обычно:
– Я сегодня на балу видел Джемму, хотел бы с ней поговорить. Только вернулся с виноградников, не знал, что она приехала.
Сказав это, Ник небрежно поправил выгоревшие ровными золотыми прядями волосы, упавшие мягким шелком на его лицо. Он был избалован успехом, вниманием женщин, никогда себя ни в чем не винил, и та история с Джеммой была для него как царапина на новеньком лобовом стекле, он бесконечно водил по ней дворниками, но она никак не исчезала.
– Джемма спит, я не стану ее будить ради тебя, – резко ответила Надин и, чтобы еще больнее уколоть наглеца, добавила: – Завтра в «Гнезде» и повидаетесь. Ой, постой, или Джемма-Виктория не пригласила тебя на завтрашнюю встречу старых друзей в «Зиккурат»?
Молодой человек на какое-то мгновение растерялся от того, что даже не слышал о встрече, которую они по традиции устраивали в башне ресторана Надин каждый раз, когда Джемма приезжала в Долину. Надин организовывала в этой башне праздники для своей племянницы лет с десяти, и всегда Николя был ее главным гостем. Как же так могло случиться, что теперь он был персоной нон грата? Юноша поднял брови, отчего на загорелом лбу появились две глубокие морщины, он силился придумать достойный ответ, но дама его опередила:
– Ах да, я совсем забыла, ты же купил себе свидание на балу с этой, как ее там? Все время путаю этих сестер. Кто там тебе достался?
Надин врала и про встречу старой компании Джеммы, и про то, что забыла, как зовут победительницу бала, но ничуть об этом не сожалела, она наслаждалась растерянностью самоуверенного ловеласа. Дама была уверена, что устроить вечеринку для Джемминых друзей у себя в ресторане сможет в два счета, а то, что Николя, главного заводилу и душу компании, забыли пригласить на нее, больно ударит по его самолюбию.
– Да я так, ради азарта участвовал в аукционе на балу, для меня это свидание ничего не значит, – неожиданно для себя начал оправдываться Николя, будто ему опять было 14 лет, и он без спроса взял отцовский мотоцикл. Но он тут же спохватился, встал, сунул руки в карманы, гордо вскинул голову и, сделав пару шагов к двери, давая Надин понять, что он уже намерен покинуть ее дом, продолжил: – Ну, если подумать, на посиделках нашей честной компании я был тысячу раз, а вот на таком свидании стоит побывать хоть однажды. Все говорят, что вы в «Зиккурате» устраиваете незабываемый ужин для победителя аукциона.
Молодой человек говорил кратко и негромко, держался так, чтобы не дрогнул ни один мускул на его лице, и Надин не догадалась, как он расстроен и взбешен. Не пригласить его, Николя, на посиделки в «Гнезде» было равносильно унизительной пощечине. Но, как он ни старался, дама видела его насквозь. Она знала этого обаятельного юношу с детских лет и уже готова была сжалиться над ним, погладить по голове, как маленького, и напоить любимым апельсиновым соком, и только безграничная жажда ставить красивых мужчин на место не позволила ей растаять под очаровательным взглядом этих синих глаз в обрамлении пушистых светлых ресниц.
Как только за Николаем Вересковым закрылась дверь, Надин с легкостью молодой девушки вбежала на второй этаж, чтобы обрадовать Джемму, но, открыв дверь ее спальни, обнаружила, что племянница и вправду спала сладким безмятежным сном. Свет от ночника освещал ее правильные черты, и легкая улыбка играла на прекрасном лице. Надин залюбовалась умиротворением, веявшим от спящей девушки, и, присев на край дивана, тяжело вздохнула, прошептав в темноту: «Моя Аннушка была бы сейчас немного старше…» Она откинула голову на высокую спинку дивана и почувствовала, как сердце сжалось от накативших воспоминаний. Надин уже много лет не позволяла себе снова и снова переживать страшные события молодости, которые раньше доводили ее до безумия, но сейчас, увидев мирно спящую Джемму, она вдруг представила, что ее дочь тоже могла быть такой красивой и счастливой, но ее безжалостно поглотила земля. По щеке женщины покатилась горячая слеза, и перед глазами, словно вспышки сознания, начали возникать моменты самого страшного дня ее жизни.
Надин схватилась за висевший на шее медальон в виде большой белой жемчужины, обрамленной черными бриллиантами, повернула его тыльной стороной и начала нежно пальцем гладить монету, которая составляла основу этого украшения. На монете были изображены руки, держащие вечный огонь, а за языками пламени простирались ангельские крылья и дата 07.12.1988. Это все, что у нее осталось в память о том чудовищном дне, монета, которую тысячи людей, также как и она, хранили в своих домах как метку, что их семьи не обошла эта беда. Дама поднялась, еще раз посмотрела на Джемму и медленно побрела к себе. На ее лицо налегла тень печали, моментально состарив весь облик, уголки рта скорбно опустились вниз, между бровей появились морщины, в глазах погас огонь жизни, и вся она сгорбилась, опустив округлые плечи.
Утром Надин разбудил звук газонокосилки и резкий запах скошенной травы. Она не позволяла делать шумные работы по дому до восьми часов, поскольку не любила, чтобы кто-то вмешивался в ее распорядок дня, заставляя проснуться раньше обычного. И уже была готова обрушить свой гнев на садовника, но, когда перевела взгляд на часы, поняла, что проспала. Дама встала и с недовольным лицом прошла к окну, чтобы закрыть его, тем самым сохранить в комнате ночную прохладу, но, протянув руку к раме, услышала разговор кухарки с женщиной по имени Мария, приносившей им несколько раз в неделю свежие яйца.
– Ой, дорогая, у меня такая новость, я знаю, кто может быть виновен в смерти Андрея Дижэ.
– Да ты что?! Ну, давай рассказывай, только тише, Надин не любит сплетен.
– Помнишь, со мной работает Соня, ну, жена Данилы с Садовой?
– Такая полненькая, тихая?
– Не такая уж она и тихая, вчера я обнаружила ее платье спрятанное, и ты даже не представляешь где. Она его затолкала в кастрюлю для компотов!
– Да ну!
– Вот-вот, я сама была в шоке. Так это еще не самое страшное, я хотела достать это платье, а оно все в крови!
– В чьей крови?
– Ну, понятно в чьей, явно она Андрея убила, иначе зачем платье в кастрюле держать? Это же улика, думала, в детском саду никто не найдет.
Женщины еще что-то говорили, удаляясь от окна, и через время их голоса стихли, а Надин оторопела от услышанного, не зная, как лучше использовать эту информацию, но в полицию звонить не стала, чтобы не выглядеть посмешищем. Тут одними сплетнями не обойтись, чтобы обвинить Соню и вытащить Петра Ивановича, нужны были реальные улики.
За завтраком Надин в красках рассказала Джемме о ночном визите Николя и о том, что сегодня нужно собрать друзей в «Гнезде», но при этом все прокручивала в голове услышанное о Соне, и в ее воображении рисовалась страшная картинка огромной кастрюли, доверху забитой окровавленными платьями, поэтому, когда племянница обратилась к тете, несколько раз повторив вопрос, Надин отстраненно переспросила:
– Что ты говоришь, милая?
– Я говорю, что встречаться не с кем. Я, Лиля, Руслан, Тимур, ну, еще Максик приедет, если Лиля ему позвонит. Раньше же еще был Андрей и Николя, а теперь компании, получается, и нет.
– А Лилин брат? Разве он с вами не дружил? – рассеянно спросила дама, подливая себе в стакан ледяной абрикосовый компот, от которого тонкое стекло сразу запотело, и Надин начала недовольно обтирать его салфеткой.
– Ну да, Артур, я про него забыла, – отозвалась Джемма, и по ее виду было понятно, что она недолюбливала этого молодого человека.
– Джемма, а может, пригласишь Глеба? Мне как раз нужно отвлечь его от одного дела, да и Николя приревнует.
– Нет, тетя, Глеб будет смущаться в чужой компании, и вообще, мы вчера повздорили на балу из-за его шоу с фотографиями конкурсанток, а чтобы Николя меня ревновал, я не хочу. Я вообще от него ничего не хочу.
– Я бы еще могла поверить, что ты не хочешь Николя вернуть, но что ты не хотела бы подпортить ему нервы, я никогда не поверю.
– Мы можем не говорить о нем?! – недовольно выпалила Джемма, отодвигая от себя креманку с клубникой. – Я же говорила, что не ем сахар в чистом виде, зачем мою клубнику так сильно засыпали сахарной пудрой?!
– Ты зря сердишься, милая. Не хочешь говорить о Николя – пожалуйста, к тому же в каждом доме, где есть молодые девицы, и так наверняка каждый день о нем говорят, много чести! Лучше придумай, как быстро помириться с Глебом. А клубнику тебе сейчас заменят. – Дама сделала еле заметный знак рукой, и вмиг у стола появился парень с выправкой официанта мишленовского ресторана и так же быстро скрылся, держа в руках хрустальную вазочку на миниатюрной ножке, заполненную крупной спелой клубникой.
– Хорошо, я подумаю насчет Глеба, только я все еще не понимаю конечной цели. Ну, допустим, мне удастся завязать с ним роман, ну, предположим, я заморочу ему голову, но каким чудом я заставлю его сделать мне предложение? И как это спровоцирует его уехать из Долины?
– Если бы ты слушалась меня раньше, то и Николя бы не сбежал с помолвки, ни тот другой в Норвегию. У меня опыт, я знаю людей. Для начала нужно создать незабываемую атмосферу судьбоносной встречи, это уже было на дороге, когда сломался его хаммер. Затем дать ему почувствовать себя героем, это устроишь завтра, так вы с ним и помиритесь. Следующий этап – задушевные разговоры, ты расскажешь о своей крошечной драме, он в ответ о своей, вуаля, вы уже эмоционально связаны. Потом узнаешь о его мечте и объявишь себя его ярым сподвижником, отступишь от пагубных идей своей зловредной тети и перейдешь на его сторону. Все – он считает тебя своей судьбой, залечивая твои раны, делает предложение – и дело в шляпе, – вставая из-за стола, проговорила Надин и, направляясь к двери, проронила через плечо, смеясь: – А что будет потом, это уже мои заботы, тебе этого знать не нужно, но обещаю: не успеешь ты привыкнуть к блеску помолвочного кольца, как Глеб Кропп покинет Долину и больше никогда сюда не вернется.
Позавтракав с племянницей, Надин сделала несколько телефонных звонков, надела платье в стиле сафари песочного цвета и, повязав на шею ярко-красную косынку в цвет своего автомобиля, отправилась на строительство консервного завода, которое изрядно затягивалось и выводило даму, привыкшую всегда следовать плану, из себя. Но, выехав на окраину поселка, она остановилась у обочины и, заглушив мотор, начала ждать, то и дело поглядывая по привычке на наручные часы. Человек, которого она ожидала, опаздывал, прислав несколько сообщений на телефон, но Надин они только раздражали. Вообще сегодня она была на редкость в дурном настроении.
Спустя минут двадцать наконец рядом с дорогим элегантным автомобилем мадам Надин припарковался черный микроавтобус, забрызганный таким количеством грязи, что даже трудно было себе представить, как в окрестностях Долины с идеальными дорогами можно было найти такое болотистое место. Крупный молодой мужчина, вышедший из микроавтобуса, был сердитым, похожим на нахохлившуюся пучеглазую сову, но, открывая дверцу машины, в которой его ожидали, принял покорное выражение лица и несколько раз извинился за опоздание.
Надин, тяжело вздохнув, окинула недовольным взглядом его несвежую растянутую рубашку поло темно-синего цвета, вспотевшее лицо со следами тяжелой формы себореи и невольно отодвинулась, но потом стряхнула с себя нахлынувшую брезгливость и сразу перешла к делу:
– Данила, я к тебе обращаюсь только с особыми поручениями, и ты всегда их отлично выполнял, я это очень ценю. Но сегодняшняя просьба будет необычной даже для меня.
Мужчина молчал, ежась под пристальным взглядом Надин, стараясь предугадать, что понадобилось этой своенравной дамочке на этот раз. Он громко сопел и, несмотря на работающий в машине кондиционер, от волнения еще больше потел, поэтому чувствовал себя особенно некомфортно. А дама продолжала холодным тоном:
– Я хочу сразу отметить, что заплачу за работу вдвойне, но ты не смеешь это с кем-либо обсуждать, ни с одним человеком, понятно?
– Понятно, – буркнул мужчина, при этом кивнул, наклонив голову вперед, но обратно ее не вернул, а остался сидеть в напряжении с опущенным подбородком.
Надин, глядя на это, еще раз глубоко вздохнула, решив, что так Данила старался показать готовность ее выслушать, начала негромко, но очень четко объяснять:
– Тебе известно, что на центральной площади открылось кафе быстрого питания, хозяин этого заведения разместил объявление час назад о поиске экспедитора. А теперь самое важное: ты сейчас поедешь, устроишься на эту должность и будешь мне докладывать обо всех его поручениях, особенно когда планируется открытие и первая поставка продуктов.
– Но у меня уже есть работа, как я смогу их совмещать?
– Это временно, на несколько дней. Когда все сделаешь, уволишься. Что ты как маленький? Делов-то, – проговорила Надин, поглядывая на часы, тем самым давая понять, что у нее нет лишнего времени. – Да, вот еще что: у меня в багажнике коробка, заклеенная скотчем, перенеси сейчас ее себе в машину и, как только будет возможность, оставь на складе этого кафе, но только не так, чтобы ее можно было легко найти. Все понял?
– Да, чего уж тут непонятного: на работу устроиться, вам докладывать и коробку на складе припрятать, – перечислил мужчина, хватаясь за ручку двери. И когда он уже был готов выйти, Надин повернулась в его сторону и, слегка прищурив глаза, как бы невзначай спросила: