Длинный жестом пригласил меня продолжить осмотр и, цепляясь за верёвки, в три маха преодолел пандус и оказался наверху. Я последовал за ним. Оказавшись на втором этаже, я удивился, насколько домашней была обстановка здесь. Все четыре стены были завешаны пёстрыми коврами. Один пушистый с длинным ворсом лежал на полу. Небольшой, аккуратно застеленный диван располагался у дальней стенки. Напротив него на тумбочке стоял телевизор. К одной из стен прислонился шкаф без ножек, верхняя полка которого была заставлена книгами.
– А что, вполне можно жить! – восхищённо сказал я.
– Чего не жить? Все удобства имеются. Там внизу даже туалет есть. – Длинный ловко перепрыгнул с кресла на диван. – Чё стоишь, как неродной? Снимай куртку, садись! – скомандовал он.
Я последовал его примеру и перебрался на диван. Длинный щёлкнул пультом, включая телевизор. Экран загорелся, и помещение наполнилось писклявыми голосами героев мультсериала. Я ощутил домашний уют.
– Если чё и музло имеется, – Длинный показал на магнитолу с большими колонками, стоящую сверху на шкафу.
– Ты уже давно здесь? – я тактично пытался подобраться к вопросу, почему Длинный живёт в гараже.
– Два года. Раньше мы с батей вдвоём жили. Мамка убежала, когда я ещё пацаном был. Теперь он под старость лет себе невесту нашёл. Я жить с ними не захотел, тем более хата однокомнатная, вот сюда и переехал. Но это всё мне батя сделал. – Длинный сделал отрывистый жест, показывая на помещение. – Сначала было непривычно, а теперь я не представляю где можно ещё жить, как не здесь.
– И не страшно? – спросил я.
– Во – первых, я здесь всех знаю; во – вторых, хозяин соседнего гаража наш участковый; а в-третьих , в этой жизни я уже ничего не боюсь.
Длинный засунул руку за диван и достал оттуда небольшой свёрток, сделанный из пожелтевшей газеты. Он аккуратно развернул засохшую бумагу, в которой оказалась небольшая горсточка бурой травы.
– Давно у меня лежит, всё случая не было попробовать. Мне ведь одному нельзя. – Он снова полез за диван и достал оттуда пачку папирос.
– Шмальнём по чуть – чуть? – он хитро прищурился, доставая папиросу.
– Даже не знаю… – я снова произнёс нелюбимую фразу Длинного и решил тут же себя поправить.
– Просто…я не любитель этого. Ржёшь с неё как дурак, и дурь всякая в башку лезет. Да и неприятностей от неё много. Я ведь после этой травы на воздух взлетел.
– Сегодня ты никуда не взлетишь, это я тебе гарантирую. Но что я тебе точно могу обещать, так это вынос мозга в моём исполнении.
Длинный с силой дунул в папиросу, из которой пулей вылетело всё её содержимое, а затем, высыпав травку в ладонь, сосредоточенно наполнял ею пустую папироску. Он делал поступательные движения, аккуратно нагребая траву в полую бумажную трубочку. После каждого такого движения он ставил папиросу вертикально и встряхивал её, ударяя мундштуком по запястью. Его взгляд был сосредоточен, как у врача, наполняющего шприц дорогостоящей вакциной.
– Ты и без неё умеешь мозги промывать, – усмехнулся я, не отрывая глаз от завораживающих манипуляций Длинного.
– С ней будет совсем другое дело, ты главное приготовься.
Длинный уже наполнил папироску до краёв и продолжал аккуратно массировать её большим и указательным пальцем, плотно утрамбовывая бурую начинку. Потом он как конфетку закрутил оставшийся кончик папиросной бумаги и засунув всю папиросу в рот, словно облизывая леденец, протащил её между своих пухлых губ.
– Ну что, готов? – скорее всего формально спросил Длинный, потому что даже не смотрел на мою реакцию, а запаливал кончик папиросы от зажигалки.
Он глубоко затянулся и выдохнул облачко дыма, которое показалось мне зелёным. Я снова почувствовал этот запах, который не спутаешь ни с чем. Этот запах, чем – то напоминающий жареные семечки раньше мне нравился. Но сейчас он напомнил мне о событиях произошедших там, на горном посту и этим вызвал во мне страх. Я мгновенно оказался там, в маленькой палатке в кругу парней одетых в камуфляжную форму. Я во всех красках увидел перед собой лицо Белого, раскуривающего точно такую же папироску. Всё было точно таким же: те же радостные от перепоя лица, тот же уставленный бутылками стол. Разница была лишь только в том, что теперь я знал, чем это закончится.
Мои размышления прервал Длинный, протягивающий мне папиросу. Я, держа мундштук на небольшом расстоянии от вытянутых в трубочку губ, осторожно втянул в себя порцию сладкого дыма. Уже на выдохе я почувствовал, что страх ушёл, и ему на смену пришла приятная расслабленность. В один момент свет жёлтой лампочки, стал ярче, и всё вокруг приобрело четкие цвета и очертания, словно в телевизоре подкрутили тумблер яркости. Лицо Длинного приобрело правильные черты. Он стал неестественно красивым, будто хорошо прорисованный герой комикса. Я наблюдал за его жестами, и они казались мне взвешенными и правильными. Он, хитро улыбнувшись, взял у меня папиросу и глубоко затянулся. Я смотрел, как из его рта ползёт прозрачная змейка дыма. Змейка извивалась и заплеталась в кольца, она становилась всё длиннее и объёмнее, и её росту не было конца. Длинный продолжал выдыхать дым, чуть вытянув вниз верхнюю губу, словно играл на флейте. Я заворожено наблюдал за дымом, струящимся из его рта, а что-то толкало меня в плечо. Я увидел, что это его рука, протягивающая мне папиросу. На этот раз я затянулся ещё осторожнее. Зелье было очень сильным, судя по преображению внешнего мира вокруг.
– Ты как? – Длинный два раза щёлкнул пальцами перед моими глазами, как психиатр, проверяющий реакцию пациента.
– Нормально! – Я услышал свой голос откуда – то со стороны, и он показался мне ужасно смешным. Я прыснул и засмеялся. Длинный тоже засмеялся, глядя на меня как на полоумного. Отсмеявшись, он отобрал у меня папиросу, сделал ещё две глубоких затяжки и, поплевав на пальцы, аккуратно затушил её как свечку.
– Пожалуй хватит!
– Это точно!
Я, улыбаясь, озирался вокруг. Мир стал весёлым. На коврах весело резвились нарисованные медведи и олени, шкаф улыбался мне огромной щербатой пастью, в которой вместо зубов были разноцветные обложки книг; холодильник весело пританцовывал, брякая дверцей. Все предметы вокруг плавно пульсировали, словно я очутился в гигантском аквариуме. В телевизоре кот Джерри никак не мог достать противного мышонка. Я наблюдал за этой весёлой погоней и смеялся взахлёб, как ребёнок.
Длинный присоединился ко мне, и мы ржали вдвоём, тыча друг друга локтями, будто видели этот мультик в первый раз.
Наблюдения за злоключениями кота вдруг натолкнули меня на вопрос, который я уже давно хотел задать Длинному.
– Слушай, Длинный, а откуда взялось это «Кыс – кыс – кыс». – Я снова хохотнул.
Длинный повернулся ко мне с довольной улыбкой. Весь его вид говорил, что он ждал этого вопроса. Точнее он ждал любого вопроса, чтобы начать. Он ждал и наконец-то дождался. Моё внимание замерло на его огромных чёрных зрачках, которые засасывали меня, как две огромные воронки.
– Это давняя история. Мне лет шесть было. Мои родители тогда только в этот район переехали. Для меня в то время оказаться на новом месте было всё равно, что сейчас очутиться в Китае или в Африке. Я и так рос зашуганным и боялся всего вокруг так ещё и эта смена окружающей обстановки. На меня как будто весь мир тогда ополчился. Мне было страшно везде: дома я боялся тараканов, в садике пацанов, которые меня гоняли. Один раз вышел во двор, так и там сразу встретил одного жердяя. Тот мне с ходу заявляет, мол ты новенький и если хочешь гулять во дворе, принеси мне бутерброд с колбасой. Я вернулся домой, якобы за бутербродом, но так оттуда и не вышел. Теперь я боялся выходить даже во двор. Однажды утром мать повела меня в садик. Спускаемся мы с лестницы, вижу на нижней площадке кот сидит. Он такой огромный мне тогда показался, да ещё и чёрный. Я увидел этого кота и встал как вкопанный. Мать говорит, ты чего, мол, а меня сдвинуть с места не может. А кот этот уставился на меня своими огромными глазищами, и я чувствую, что он сейчас нападёт. Тут я заорал. У меня такая истерика была, что все соседи из квартир повылазили. Чё там было, бабки орут, мать орёт, я ору, а кот стоит и смотрит, как ни в чём не бывало. Вдруг одна женщина подходит ко мне (это тётя Нюра была, я потом с ней очень сильно дружил) и говорит, ты чего, мол, так испугался. Кошки, они не любят, когда их боятся, их это только злит. Ты ему скажи «кыс – кыс – кыс» и иди своей дорогой. Он тебя ни за что не тронет. Это, говорит, заклинание такое.
Ну я успокоился, сказал это «кыс – кыс…» и мы спокойно с матерью мимо этого кота прошли, он нас только взглядом проводил. Он бы конечно и так не напал, но тогда я был уверен, что это заклинание сработало. После этого случая я стал везде это заклинание использовать ( тётя Нюра ведь не сказала, что оно для кошек). Только говорил я его про себя. Знаешь, не было такого случая, чтобы оно не сработало. Я мгновенно наладил отношения со всеми пацанами и в садике и во дворе, и даже тараканы меня перестали пугать. Самое главное, что тогда произошло, я перестал бояться людей. Я тянулся ко всем подряд, использовал любую возможность, чтобы с кем-нибудь познакомиться. У меня всегда была куча друзей, да я и до сих пор дефицита в общении не испытываю.
12
Я вынырнул на поверхность, только когда Длинный сделал паузу. Всё время его рассказа я был им, этим маленьким запуганным пацаном. Я отчётливо слышал крики и улюлюканье дворовых детей, видел розовощекого толстяка, слышал его злой раздваивающийся эхом голос: «принеси мне бутерброд…»; видел огромные зелёные глаза кота, его пугающие сверкающие зрачки и оскал маленьких клыков.
Только с окончанием рассказа, картинка в моих глазах поменялась, и я снова увидел огромные зрачки Длинного, его растянутые в улыбке пухлые губы.
– Ты чё завис? – спросил он меня.
– Да так…какое – то волшебство получается. Волшебное слово тебе соседка тогда сказала. Ни за что бы не поверил, если бы сам не убедился… – говоря всё это я вот – вот готов был сорваться на хохот. С одной стороны, я говорил то, что думаю, а с другой вся нелепость этого суждения для меня двадцатипятилетнего человека была очевидна, и я не мог быть серьёзным, проговаривая всё это вслух.
– В том то и дело, что волшебная… – Длинный стал серьёзным и моя улыбка в мгновение сошла на нет. В этот момент я чувствовал себя его зеркальным отражением. – А знаешь в чём волшебство?
Длинный держал паузу, гипнотизируя меня своим взглядом, а я заворожено ждал, когда он продолжит. Я ждал кульминации, разоблачения фокуса.
– Произнося это, пусть даже про себя, ты не можешь оставаться полностью серьёзным. В момент, когда ты говоришь «кыс – кыс – кыс» ты начинаешь играть. Эта фраза позволяет тебе переключиться, выйти за рамки.
Длинный снова замолчал, а его последняя фраза эхом продолжала биться в моей черепной коробке. «Выйти за рамки…выйти за рамки…ыйти… а… амки». Я продолжал хранить молчание, уставившись на своё отражение, а оно, так и не дождавшись от меня вербальной реакции продолжило свои рассуждения.
– Есть два варианта восприятия одной и той же реальности. В первом варианте есть ты со всеми своими недостатками, комплексами, неудачами и прочим дерьмом которым ты облеплен как снежный ком. Всё, что может произойти в результате любого твоего действия, происходит именно с тобой. Именно ты будешь страдать в случае поражения; именно над тобой будут смеяться в случае неудачи; именно ты можешь быть травмирован, или даже погибнешь…
Колечко из сомкнутых пальцев Длинного поступательно двигалось на уровне моего носа, и я поймал себя на том, что хочу скопировать это его движение. Мои губы двигались в такт движениям губ Длинного, ведь я стал его отражением. Всё пространство маленького помещения было затоплено его голосом, и я плавал где – то на дне.
– Во втором варианте ты просто играешь. Здесь ты тоже присутствуешь, только в качестве кукловода. Куклой же является всё то, что ты из себя представляешь на данный момент. Ты во что играл в детстве?
Я не сразу понял, что это вопрос и адресован он мне и продолжал пялиться в своё отражение.
– Отомри! – колечко из пальцев изогнулось и разорвалось со звонким щелчком. – Ты во что играл в детстве?
– Я? Не в кукол… – раздалось откуда – то изнутри меня.
– Ясно, что не в кукол. В солдатиков, или в машинки?
– В солдатиков… – передо мной тут же возник зелёный ковёр, на котором стройными рядами расставлены разноцветные вооружённые человечки, сделанные из пластика.
