Оружие Скальда. Книга 1

Глава 1

Ингитора вышла из дома и сразу услышала на дворе шум возбужденных голосов.

– Да где же хозяйка!

Перед свинарником стояла скотница Гудрун, держа на весу корыто. Завидев хозяйскую дочь, женщина шагнула к ней, продолжая говорить на ходу.

– Йомфру, хоть ты уйми ее! Старая ведьма совсем рехнулась! Она опять говорит, что видит духов, и даже дух Гейра! Вели ей замолчать, Асгерд уже плачет из-за нее!

– Я не могу это слушать! – Асгерд, жена Траина Хромого, маленькая худощавая женщина с острым носом и почти незаметными бесцветными бровями, всхлипнула и прижала к лицу длинный край головного покрывала. – Я не могу! Она опять говорит, что видит духов! И дух Гейра! Я не могу этого слышать! Это что же значит – что мой сын по…поги… – Она судорожно вдыхала, точно ужасное слово встало ей поперек горла. – Это неправда, неправда!

– Конечно, неправда! – решительно поддержала ее Гудрун. Поставив корыто к стене свинарника, она обняла Асгерд за плечи. – Не плачь! Старуха всегда была полоумной! Ей самой пора мешок на голову, да в море! Вот увидишь, Гейр вернется, и все будет хорошо! Выкинь из головы! Я правильно говорю, йомфру?

– Правильно! – согласилась Ингитора, стараясь говорить бодро. – Что же может случиться? Они же не на войну поплыли!

– Но им может встретиться какой-нибудь «морской конунг»!

– Если встретится, ему же будет хуже! – решительно ответила Ингитора.

Но и ее терзали тайные сомнения, четвертый день лишая покоя. Старая Ормхильд имела способность видеть духов-двойников, которые, как известно, появляются только перед самой смертью человека. Если кому-то приходила пора умереть, она всегда предупреждала об этом заранее. И трудно было не верить ей сейчас, только потому, что верить не хотелось. Позавчера ей за воротами померещились Вандиль Белка и Сварт Бубенчик, бледные и залитые кровью – двое из дружины, которая ушла в море вместе с отцом Ингиторы, Скельвиром хёвдингом. Вчера возле самых дверей она якобы повстречала Бегера Проворного и обоих сыновей Кетиля Башмачника, Гисля и Эгиля. Уже чуть ли не половина дружины Скельвира, уехавшая с ним на Квартинг, в виде духов-двойников по очереди возвращалась домой. Страшный счет увеличивался, и уже одолевало жуткое чувство, что он так и будет расти, пока к воротам, в виде бледных теней, видимых только Ормхильд, не вернутся все сорок два путешественника, а оставшиеся дома так и не узнают, что с ними стало…

Теперь вот очередь дошла и до Гейра. «Хоть бы ребенка пожалела!» – в сердцах подумала Ингитора о старухе, как будто та могла не только предсказывать, но и сама влияла на происходящее. Гейру было всего тринадцать лет, и он впервые пошел в поход под присмотром своего родного дяди, Асварда Длинноногого. Отец Гейра, Траин Хромой, стоял сейчас в дверях кладовки – с тяжелой связкой ключей у низко повязанного пояса, с деревяшкой на правой ноге, от самого колена. Когда-то он сам был хирдманом Скельвира хёвдинга, но, потеряв в битве ногу и чудом выжив, остался в Льюнгвэлире присматривать за челядью. Бессознательно перебирая ключи, он переводил взгляд с жены на Ингитору и тоже, казалось, ждал, чтобы хозяйская дочь его успокоила. Он не хотел, чтобы их единственный сын так рано отправлялся в поход, но отпустил, потому что Скельвир хёвдинг собирался всего лишь в гости до Середины Зимы. Никакой опасности не было…

– Где она? – спросила Ингитора у женщин. – Я сама с ней поговорю.

– Да вон! – Гудрун махнула рукой в сторону ворот. – Вон, каркает ворона. Нам Сколь сказал, он слышал.

Со стороны моря дул сильный прохладный ветер, с шорохом качались кустики вереска, давшие название усадьбе Льюнгвэлир – Вересковые Поляны. Еще от ворот Ингитора увидела Ормхильд. Старуха стояла над обрывом морского берега, ветер трепал края ее темной облезлой накидки, и она в самом деле походила на ворону. Обратив лицо навстречу шуму моря и закрыв глаза, старуха тянула носом воздух. Она уже несколько лет почти ничего не видела и головную повязку надвигала на самые брови, чтобы уберечь слабые глаза от слишком резкого света. Зато нос у нее был крупным и так решительно устремлялся вперед, что походил на птичий клюв. Казалось, этим носом Ормхильд не просто чует все запахи на день пути вокруг, но и видит лучше, чем глазами.

Ингитора подошла ближе, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания старухи. Ее пробирала мелкая дрожь. Не может быть, чтобы все это оказалось правдой! Шесть, восемь, десять смертей в одном походе – она не помнила в своей жизни таких несчастий!

– Орел расправил крылья, подул ветер! – разобрала Ингитора в бормотании Ормхильд. – Пожиратель Трупов расправил крылья на самом краю небес! Ветер летит над миром! Привет тебе, Грани! Привет тебе, Рандвер! Вольно ж тебе скакать на спине вихря – конь диковат, да ты теперь не боишься падать! И ты спешишь домой, Хёгни Силач! Тоже хочешь погреться у родного очага! О, привет тебе, славный Скельвир хёвдинг! Привет тебе! И ты по пути в Валхаллу зашел проведать свой дом! Привет тебе!

Ингитора сильно вздрогнула, как будто ее ударили. Поначалу она опешила, услышав еще три новых имени, но замыкал цепочку сам Скельвир хёвдинг! Отец! Это было так невероятно, что Ингитора пошатнулась и ощутила скорее возмущение, чем испуг: да это просто наглость – пророчить смерть ее отцу! Это невозможно!

И в то же время где-то рядом разверзалась пропасть, даже еще пока она не верила. Дыхание перехватывало, воздух замирал в груди и становился чем-то твердым, по голове под волосами бежали ледяные ручейки, руки начинали дрожать, а ноги слабели.

– Что ты несешь, безумная! – с возмущением вскрикнула Ингитора. – Опомнись! Ты назвала моего отца! Этого не может быть! Ты не видела духа моего отца! Говори же – не видела!

Ормхильд резко повернулась, сжала перед грудью сухие руки со скрюченными пальцами, похожими на птичьи когти. Раскрыв тусклые глаза, она силилась рассмотреть стоявшую перед ней девушку.

– Как я могу не узнать хозяина, когда я всю жизнь прожила в его доме? – проскрипела в ответ старуха. – Я была здесь, когда он родился, я была на его свадьбе, я буду на его погребении. Скоро он вернется домой! Только жена увидит его, а он ее нет!

Ингитора резко повернулась и бегом пустилась назад к воротам усадьбы, будто пыталась убежать от слов помешанной старухи. Пусть они останутся на берегу, пусть их унесет и развеет ветром! Всякая смерть – горе, жаль будет, если Аудун, Рандвер и другие не вернутся живыми. Все это знакомые лица, она привыкла к ним, они составляли часть дома, округи, часть ее мира. И Гейр – обидно погибнуть в первом же походе! Но отец! Он был основой и началом ее вселенной, казалось, он, как сам Один, существовал всегда и будет существовать всегда! Ингитора не могла даже представить, что отец не вернется, никогда больше не будет сидеть на хозяйском месте в гриднице. При одной мысли об этом очертания гор, моря, неба дрожали в глазах Ингиторы, будто все это собиралось рухнуть. Отец был для Ингиторы важнее всех на свете, и она часто жалела, что не родилась мальчиком – тогда она уже семь лет сопровождала бы его в походах. Пора ожидания тянулась для нее долго, и не верилось, что это ожидание станет вечным. Это нелепо, невозможно!

– Ну что, ты нашла ее? – окликнула ее во дворе Гудрун. – Велела ей замолчать?

Ингитора повернулась, и женщины умолкли. Лицо хозяйской дочери горело гневом, словно ей нанесено оскорбление, ноздри раздувались, но губы были плотно сжаты. И все поняли: судьбу нельзя заставить замолчать.

– Корабль идет по фьорду! Корабль во фьорде! – кричали во дворе. – «Медведь» возвращается!

Возвращается! Фру Торбьёрг выронила решето и рассыпала муку – она сама всегда ставила опару, поскольку у нее была легкая рука на хлеб. Лицо матери побледнело и вытянулось, и у Ингиторы похолодело внутри. Возвращается! Отец уплыл, собираясь гостить на Квартинге до Середины Зимы и еще немного, пока не разъедутся гости с зимних пиров, то есть ждать его предстояло еще больше трех месяцев. Но он возвращается! За это время он не мог даже сходить на Квартинг и обратно, а значит, повернул назад с дороги. Почему? Едва ли глазастые пастухи смогли принять за «Медведь» какой-нибудь чужой корабль. А если Скельвир вернулся с дороги, это значит, и впрямь что-то случилось! И, может быть, окажется, что это правда – что Аудун, Хёгни, Ранвер, Эгиль… Но только не…

Ингитора бросилась вон из дома. Все эти дни она не находила себе места, томилась при мысли, что предстоят еще долгие месяцы неизвестности. От этой тоски подкашивались ноги и даже сидеть было трудно, словно из тела вдруг вынули все кости, и хотелось опустить голову на скамью. Внезапная новость о возвращении «Медведя» толкнула ее из этой расслабленной тоски к такому же томительному лихорадочному возбуждению – хотелось бежать быстрее, быстрее, по воздуху перелететь через фьорд и сразу оказаться на корабле, который еще не подошел к причалу.

– Пустите, я расскажу хозяйке! «Медведь» возвращается! – кричал пастушонок Сколь, стараясь пробиться через толпу.

Женщины и рабы обступили мальчишку и не пускали к хозяйскому дому.

– Как же это может быть «Медведь»! – гомонили они. – Что-то слишком быстро!

– Он сейчас должен быть только на Квартинге!

– А назад он вернется не раньше, чем через месяц после Середины Зимы!

– Я не напутал! Это «Медведь»! Посмотрите сами!

– А может, он и вернулся! – раздался от дверей голос фру Торбьёрг. – Может быть, к Квартингу вышел Бергвид Черная Шкура, а Скельвир хёвдинг не из тех, кто ищет напрасной гибели. Пойдемте!

Галдящая толпа женщин, челяди, детей, с ними десяток оставшихся в Льюнгвэлире хирдманов повалили к берегу моря. Ингитора бежала впереди всех. Отец! Только бы увидеть его, только бы он был жив! Сейчас она будет все знать. Если она его увидит – какое облегчение, какое блаженство… Если нет… При мысли об этом Ингитора чувствовала дурноту. Но вот сейчас все кончится, все станет ясно…

Перед ней лежал Льюнгфьорд. Изогнутый серп серебристо-серой воды блестел под солнцем, обрамленный склонами зеленых гор. Вдали, у самого горла фьорда, виднелся корабль. Заслонив рукой глаза от солнца, Ингитора щурилась, стараясь его рассмотреть. «Медведь» был уже не новым кораблем, Ингитора помнила его с детства и знала в нем чуть ли не каждую доску, от киля, где снизу вырезаны три Руны Прибоя – Райдо, Эваз, Лагу, – до верхушки мачты, где поблескивал бронзовый флюгер в виде изогнувшегося дракона, который старательно начищали перед каждым новым выходом в море. Сердце сжималось, словно это приближается не отец, а злейший враг…

Вдруг даже захотелось, чтобы это оказался не он. Великие боги, святые властители, пусть это будет не он. Пусть это будет кто угодно, хоть Бергвид Черная Шкура, только не «Медведь». Раньше Ингиторе и в голову бы не пришло, что она будет ждать корабль своего отца с ужасом.

Обитатели усадьбы догнали ее, кто-то встал рядом на берегу, кто-то спустился к причальной площадке возле корабельного сарая. Женщины тревожно гудели, дети подпрыгивали от нетерпения.

Корабль приближался. Уже видно было, как блестят на взмахах мокрые лопасти весел, показалась резная голова медведя на переднем штевне и даже бронзовый флюгер-дракон. Сверху открывался вид на все, что делается внутри корабля. В глаза бросилась жуткая пустота – на скамьях сидела всего половина людей! Половина! Где же все? Ингитора в ужасе обшаривала корабль взглядом, но не видела никаких следов битвы, «Медведь» не получил повреждений и выглядел так, как и полагается кораблю заботливого и состоятельного хозяина. Но где же люди? Быстро росло чувство недоумения и ужаса, как будто их обокрали. Но… Эгиля с Гислем нет, как и предсказывала Ормхильд… И Вандиля Белки нет, а его рыжую голову не проглядишь…

Каждого уже можно было узнать. Вон кормчий Бьярни на сиденье возле руля. Вот Оттар на носу, за ним Сэмунд Бородач с его знаменитой бородой, из-под которой даже пряжки пояса не видно… с перевязанной кистью правой руки, из-за чего он не гребет, а просто сидит, хотя парус уже свернут. Несколько человек лежат на дне. Вон Арнвид Бражник сидит, вытянув ногу с привязанными двумя дощечками, и смотрит на толпу на берегу… Очевидно, что если не корабль, то дружина в бою побывала.

Взгляд легко скользил по головам негустой толпы на корабле, и с каждым мгновением в груди разрасталась пустота, как будто каждый удар сердца отрывал новый кусок. Его не было. Отца не было, но Ингитора упрямо шарила взглядом по кораблю, от носа до кормы и обратно, выискивая знакомую крепкую фигуру, синий плащ с золоченой застежкой, подарком Хеймира конунга, непокрытую голову с повязкой через лоб, державшей волосы. Она сама вышивала ему эти повязки – она занималась только этим, единственным родом рукоделия, и отец говорил, что они приносят ему удачу. Ингитора как будто надеялась, что сила ее взгляда вытащит его из какой-то щели, в которую он почему-то спрятался, из небытия, из той жуткой дыры, куда он попал и куда тянуло саму Ингитору. Его не было…

Внутри медленно разливался мучительный холод, и хотелось сесть на землю, чтобы получить хоть какую-то опору. Его нет…

В глаза бросилось что-то длинное и темное, уложенное возле мачты. Какой-то сверток, обернутый в знакомый синий плащ. У более широкого конца свертка виднелся знакомый щит: большой, круглый, обтянутый красной кожей, с большим бронзовым умбоном в виде медвежьей головы с открытой пастью. В свое время этот умбон очень дорого обошелся, но работа того стоила. В пасти медведя был виден каждый клык, на шкуре выделялась каждая прядь густой шерсти, и Скельвир хёвдинг уже не раз переносил его со старого, пострадавшего в бою щита на новый. Под умбоном щит оказался разбит, нижний край обломился.

Теперь сомневаться и надеяться было невозможно. По первому побуждению Ингитора чуть не бросилась с обрыва вниз, в серые холодные волны. Удержало ее только желание услышать от других, что это правда.

Позади нее стояла толпа, домочадцы из усадьбы и соседи-рыбаки, и толпа эта шелестела, как лес под ветром, но Ингитора не разбирала ни одного слова. Ноги ее сами по себе шли с обрыва к причалу, а душа парила, как подвешенная. Весь мир вокруг казался хрупким и ненадежным, как тонкий лед. Хотелось завопить, завизжать, чтобы отпугнуть этот ужас, но в то же время казалось, что от этого крика рухнет само небо, что горы и море повалятся кучей бессмысленных обломков… Потому что ее, Ингиторы, мир уже рухнул…

Корабль подошел к причалу, Стуре Гневливый перепрыгнул с канатом, чтобы привязать «Медведя» к столбу, еще двое перебросили сходни на деревянный настил. На встречавших они старались не смотреть, точно не родные и близкие толпились перед ними после месячной разлуки, а деревья чужого леса. Лица прибывших выглядели виноватыми и удрученными. Выходя с корабля, они не поднимали глаз выше ног фру Торбьёрг, стоявшей на высоком плоском камне. С этого камня она всегда приветствовала их возвращение. На этом камне она встречала мужа. Сейчас Скельвир вернулся к ней на своем щите. Все было ясно. Женщины, кто так же, как Ингитора, искали на корабле своих и не находили, подняли крик и плач. Асгерд исступленно рыдала, и рослая Гудрун едва могла удержать ее, чтобы не дать разбить себе голову о камни. Ингитора видела их, и ей почему-то казалось, что все они плачут над ее горем, а не над своим.

Оттар и Торкель вынесли с корабля длинный сверток, покрытый синим плащом. Ингитора не сводила с него глаз. Это и есть долгожданная встреча… Не оборачиваясь, Ингитора слышала сзади тихое тяжелое дыхание матери. Крик рвался из ее груди и грозил разорвать, если она его не выпустит, от подступающего желания зарыдать судорогой свело челюсти. Но она молчала, мертвой хваткой сжав серебряные подвески на груди.

Двое хирдманов молча положили свою ношу на землю у Встречального Камня. Выпрямившись, Оттар мельком встретил взгляд Ингиторы и тут же опустил глаза. Ему было нечего ей сказать.

А поначалу ничто не предвещало беды. Дружина Скельвира остановилась на ночлег на Остром мысу. Пока готовился ужин, Асвард и Гейр вдвоем отправились осмотреть местность. Острый мыс, южная оконечность полуострова Квиттинг, лежит на весьма оживленном перекрестке морских дорог, и редкий ночлег здесь обходится без встречи. А встречи бывают разные…

– Асвард, посмотри! Да иди же быстрее! Там тоже огонь!

Гейр, первым добравшийся до вершины скалы, обернулся и призывно замахал руками. Ему недавно исполнилось тринадцать лет, это был его первый поход, и все происходящее вокруг непомерно будоражило его. А тем более такое событие, как обнаружение соседей по стоянке.

Быстро сгущались серые осенние сумерки, поблизости глухо шумело море. С вершины скалы хорошо была видна оконечность мыса, острая и длинная, похожая на язык дракона, который из последних сил приполз к воде и тянется, чтобы напиться. Справа, где мыс расширялся, виднелось несколько построек усадьбы, обнесенной насыпью с бревенчатым частоколом. Гейру и в голову не приходило, что он взобрался на Престол Закона, священную скалу, перед которой в течение веков собирался тинг племени квиттов и с которой самые знатные люди, конунги, хёвдинги и ярлы, произносили речи, выносили судебные решения, провозглашали мир или войну. Еще лет тридцать назад на Остром мысу было одно из самых крупных поселений Морского Пути. Многолетняя война между племенами квиттов и фьяллей разорила его и смела с лица земли. Вот уже много лет здесь чернели только угли пожарищ, понемногу зарастающие кустарником. Правда, лет пять назад эту запустелую землю получила во владенье одна совсем юная, но очень отважная женщина: Хильда дочь Вебранда, по материнской линии происходившая из рода Лейрингов, который до войны жил и властвовал на Остром мысу. Она поставила здесь усадьбу, которую назвала Фридланд, что значит Мирная Земля, и охотно давала приют всем проезжающим. Вот только сегодня ее, на беду Скельвира хёвдинга, не оказалось дома, а без хозяйки челядь не решилась открывать ворота незнакомым людям.

Асвард, длинноногий и худощавый хирдман лет тридцати, неспешно поднимался по уступам скалы, опираясь на длинное копье. Он приходился Гейру дядей по матери и в походе старался не отпускать его далеко от себя.

– Ну, что ты раскричался? – спросил он, поднявшись на вершину, где имелась довольно широкая ровная площадка, и встав рядом с племянником. Свежий морской ветер трепал длинные волосы Асварда, шевелил светлые кудряшки на затылке у Гейра.

– Видишь – костры! Прямо как целое войско!

С юго-западной части мыса, между скалами, защищавшими от ветра, еще кто-то устроился на ночлег. Костров горело не меньше десятка, а скорее полтора, над огнем висели большие черные котлы, и вокруг каждого плотным кругом сидели люди, греясь в ожидании, пока еда будет готова. Поблизости, где гряда между сушей и морем опускалась пониже, на волнах тяжело покачивалось целых пять кораблей, два больших и три поменьше. Над прибрежной скалой возвышались только передние штевни; два самых высоких, как опытным взглядом определил Асвард, принадлежали крупным боевым кораблям, вёсел на двадцать пять по каждому борту. Людей на берегу было сотни полторы, и Асвард присвистнул:

– Да, ты прав, похоже на войско! Или, скорее похоже, кто-то ездил дань собирать! Корабли тяжело нагружены, низко сидят, а у того, видишь, что справа, голова позолочена? Видишь, блестит? Похоже на знатного человека!

– А это не может быть Бергвид Черная Шкура? Ведь тут самые его места! Он тут так и рыщет, ведь правда? – допытывался Гейр, и в его голосе звучало больше возбуждения, чем страха.

Ему очень хотелось в первом походе пережить что-нибудь необыкновенное, и он был бы очень разочарован, если бы они вернулись домой, в Льюнгвэлир, без единого дорожного приключения.

– Нет, это едва ли может быть Бергвид. Ведь их тоже не пустили ночевать во Фридланд, раз они тут уже кашу варят. А Бергвида пустили бы и без хозяйки, поскольку он ее брат, – разочаровал его Асвард, сам нимало не разочарованный. – А мы с тобой могли бы и пораньше догадаться, что надо бы сходить оглядеться!

– Но кто это? Кто это может быть? Ты не знаешь эти корабли?

– Скорее всего, это не квитты, – Асвард щурился, стараясь что-то рассмотреть в густеющих сумерках. – У того, золоченого, на штевне дракон – скоре всего, это фьялли!

– Фьялли! – Гейр возликовал, словно ничего лучше нельзя было и придумать. – Смотри, какой огромный корабль! Скамей на тридцать, а то и больше!

– Ну уж и на тридцать! – усомнился Асвард и снова вгляделся. – А впрочем… может быть… Странно, где они нашли такое дерево на киль…[1]

– Так у них же ведьма! Их кюна же – ведьма! Она им наколдовала такое дерево! – Гейра переполняли самые бурные и восторженные чувства, хотя и по совсем не подходящему поводу. – Вот здорово! Такой корабль впору конунгу! Тебе так не думается? Как по-твоему, это может быть их конунг?

– Да мало ли кто? – неохотно ответил Асвард. Он пошел в свой первый поход в тот самый год, когда Гейр появился на свет, и с тех пор успел пережить больше приключений, чем ему хотелось бы. – Конечно, на свете нет ничего невозможного, и это вполне может быть Торвард конунг. Но я бы не сказал, что это повод веселиться.

– Конечно, чего же тут веселиться! – с самым радостным возбуждением, которое совсем не вязалось со смыслом слов, отвечал Гейр, от волнения дергая Асварда за кожаный рукав. – А вдруг он что-то замышляет против нас! Он же нас ненавидит! Скельвир хёвдинг был там, когда убили его отца! Он так и не отомстил Хельги ярлу, а значит, будет мстить всем, кто при этом был, кого он только встретит! А мы же… Скельвир хёвдинг…

– Ну, Скельвир хёвдинг здесь ни при чем! – осадил его Асвард. – И Хельги ярл уже третий год плавает по южным морям, так что ни один мститель не станет поджидать его на Остром мысу. Запомни, друг мой: настоящий воин не бегает ни от опасности, ни за опасностью! И не надо выдумывать себе приключений, пока они не пришли сами. Из тебя не выйдет толкового воина, если ты будешь так суетиться из-за всякого пустяка.

– Я вовсе и не суетюсь… суечусь… Тьфу, ладно! – запутавшись в слове, Гейр обиженно махнул рукой и опять подумал, что дядька, как видно, все еще считает его маленьким.

– А что же ты делаешь? – поддразнил его Асвард. – Прыгаешь, машешь руками, как будто заклинаешь бурю! «А вдруг он что-то замышляет!» Да у тебя на лице написано, что тебе именно этого и хочется! Большими красными рунами, прямо посреди лба!

– А ты читать не умеешь! – обиженно пробурчал Гейр и отвернулся.

– Правильно, посмотри лучше туда! – одобрил Асвард. – Вот это будет поважнее!

Теперь они оба смотрели в море. В нескольких перестрелах от берега лежал плоский низкий островок, скорее даже большой камень, едва виднеющийся над водой и пропадающий во время прилива. Еще на памяти старых мореходов его называли просто Флатейбак – Плоская Спина. Но вот уже тридцать лет, как он получил новое название – Тролленхольм, то есть Остров Колдунов. Тридцать лет назад, когда между квиттами и фьяллями состоялась последняя большая битва, в войске квиттов находились три могущественных колдуна. Одного из них звали Сиггейр, и он жил в главном святилище племени квиттов, Тюрсхейме, пока из-за войны оно не оказалось заброшено. Второго звали Альрик Сновидец, он был воином и ясновидящим, лучше всех умевшим разгадывать сны. Третьего звали Рам Резчик, он славился как искуснейший кузнец и чародей, и оружие, вышедшее из его рук, не имело себе равных. Рассказывали и о четвертом колдуне, по имени Кар. Он погиб еще до битвы, но впоследствии присоединился к трем другим. В той битве, которую потом стали называть Битва Чудовищ, трех колдунов одолела Хёрдис Колдунья, жена конунга фьяллей Торбранда.[2] Своими заклятьями она лишила их сил, но ни один человек не посмел убить колдунов. Тогда Хёрдис приказала связать их, надеть им на головы по кожаному мешку и оставить их на Флатейбаке. Когда наступил прилив и вода поднялась, колдуны погибли. Но духи их остались на островке, и один раз в месяц, на перемене лунной четверти, можно было увидеть одного из них. Но если встреча с Альриком или Сиггейром ничем особенным не грозила, а встреча с Рамом считалась даже благоприятным предвестьем, то появление Кара обещало неожиданные и большие неприятности. Кар выходил в полнолуние, а сейчас шла как раз последняя, третья ночь полной луны. Ночь Кара.

Поглядев в сторону Тролленхольма, Гейр вздрогнул и вцепился в локоть Асварда. Над темным шумящим морем носились четыре ярко-синих огонька. Они дрожали и переливались, плясали над невидимой водой, рассыпая снопы искр разных оттенков, от серебристо-белого до густо-фиолетового. Ветер шумел над морем, и казалось, что где-то далеко заунывные голоса тянут и тянут заклинание на непонятном древнем языке. В снопах блестящих искр Гейру мерещились человеческие фигуры, одетые в странные одежды, с рогами на головах и с длинными хвостами позади; они плясали, заклинающе взмахивали руками, взмывали в воздух и застывали в нем, чтобы одновременно же оказаться в другом месте, раздваивались, растраивались, сливались одна с другой и снова расходились… Вид их шальной пляски завораживал, кружил, мутил рассудок, затягивал, и возникало тягучее желание броситься со скалы головой вниз.