Лучше не кричать – шум привлечёт хищников или кого хуже. Кристи, тяжело дыша (а как иначе?), шла молча, вглядываясь в зелёную даль, всё больше отчаиваясь. Почему-то вспомнился фильм «Хищник». Казалось, нечто инопланетное выскочит сейчас из-за дерева и добьёт одинокую «чёртову куклу с придурью». Ведь только она не осталась со всеми, хотя могла бы сейчас готовиться ко сну под бамбуковым навесом, накрытым пальмовыми листьями.
Тропинка!
Глаза не обманывали в полумраке вечернего леса: вон там, шагах в пяти лежала тропа, утоптанная, шириной на двоих путников. Вот оно! Надо лишь дойти и выбрать направление, в какую сторону по ней идти. Тропа лежала перпендикулярно. Значит, она не вела ни к лагерю, ни от него. Вернуться всё равно придётся, лишь сойдя с тропы. Что ж, пусть верный путь подскажет чутьё. Кристи однажды пользовалась этим способом, когда надо было находить дорогу домой в пустынной степи, где не видно было ни трассы, ни жилья. Она принюхивалась, как волчонок. Почему-то именно так она себя ощущала в этот миг – не иначе. Волчонок!
Вот и сейчас зверь будто ожил глубоко внутри. Волчонок указал ей следовать направо. И она подчинилась.
Солнце покидало пределы леса, пряталось за горизонт. Кристина бежала изо всех сил, но сил оставалось совсем чуть-чуть. Назад не вернуться. Тропинка шла в непредсказуемом направлении, а сумрак окутывал деревья всё плотнее. Уже еле видна была чуть заметная протоптанная дорожка. Кристина решила, что на этом всё – пора делать привал. Но где?
Земля кишела муравьями, паучками, да и на земле спящий человек – лёгкая добыча любому хищнику.
Значит, выход один – уснуть на дереве и не свалиться среди ночи. Кристи не помнила, чтобы соседи говорили, будто она ходит во сне, так что можно не беспокоиться насчёт лунатизма. Только вот как бы, поворачиваюсь на бок, не опрокинуться наземь. Что ж, надо найти такое дерево, чтобы ветви походили хотя бы на узкую кроватку. Спасть на таких она привыкла.
Кристи осмотрелась в беглом поиске и, кажется, нашла две широкие ветви, выходящие из одной точки. Чуть выше человеческого роста – значит, проблема одна: залезть на них. Ну, если уж она еле залезет, так твари с острова добраться туда точно не смогут.
Разве что пантеры или удавы…
Но Кристине не хотелось сейчас о них думать. Ей хотелось спать. И с этой мыслью она высоко-высоко подпрыгнула, обхватила шершавый ствол ногами и руками и поползла вверх, как по толстому канату, медленно, царапая лодыжки и запястья и бугристую кору, проклиная себя, а заодно и всех людей и нелюдей на чёртовом острове.
Дневник Фила Лоренцо
День третий
Сегодня какое-то, наверное, сентября. Дома вовсю начинается весеннее обещание жарких дней, а у нас тут, видимо, разгар лета. Может, тут вечное лето, так как наш остров, судя по всему, в районе экватора.
Что ж это я с середины стал писать?
А с начала и не получится – тогда придётся всю жизнь расписывать, с первых воспоминаний и до того, как попал сюда. Но это не мемуары, а дневник, а потому я буду писать сюда только то, что происходит здесь и сейчас.
Сейчас, кстати, я лежу в тени пальмы (проверил, что кокосов сверху нет) и, подложив под дневник дощечку, пишу. Ребята-муравьи продолжают копошиться и всё время что-то строить. Я не про муравьёв, которые копошатся в песке под пальмой, а про моих ровесников. Вчера мы начали делать шалаши в лагере. Мы хотим защититься от дождя, ветра и прочей плохой погоды, а стены лагеря защищают от хищников. Как закончили затаскивать строительные материалы, ворота заперли наглухо и внутрь к стене приставили лестницу. Вторую мы опускаем наружу временно, если хотим выйти погулять или поесть. Еда здесь стала не такая клёвая, как после крушения корабля, но сносная. Мы выходим все вместе три раза в день именно в тот момент, когда стол только-только накрыт. Вчера вечером перед ужином мы ещё застали людей в униформах, ставивших последние блюда с гороховым пюре и мясной поджаркой на столы. Не знаю, уважать ли или пожалеть некоторых из нас, кто отказывается есть общие для всех блюда. Им приходится голодать из-за своих принципов. Кто-то, возможно, когда-то после (может, после жизни даже) оценит их принципиальность, но сейчас этим ребятам реально плохо и грустно.
После обеда к нам приходит учитель английского и сидит тут до вечера. Мне её жалко. Она такая весёлая кажется, но на самом деле ей тоже грустно. Её работа, как и любая другая работа, похожа на труд Сизифа – только камень не скатывается обратно, а скатывается куда-то в неведомую даль, и ей приходится катить наверх новый той же самой тропой. Думаю, я бы с ума сошёл от работы. Работа – это и есть зло, доставшееся людям как наказание за то, что они люди. Потому люди и часто грустят.
Учительница вчера уже приходила и нас всех-всех-всех (кроме убежавшей в первый день американки – наверное, её тоже увезут, как и тех неудачников) поделила на группы: я вошёл в самую клёвую – те, кто всё знает, и будет просто стараться не забывать грамматику и правописание. Она с нами занимается час, напоследок, после плохо говорящих, а до них говорящих по слогам, а ещё до них – вообще молчащих.
Впрочем, я отошёл от дела.
А какое дело?
Дело же было вот в чём: я каким-то образом в очередной раз угодил в передрягу. И, похоже, на этот раз всё серьёзно. Это похуже даже того случая, когда банда мерзких отморозков с Рэндвика хотела, отобрав мою наличность и затолкав меня в мусорный бак, оставить навсегда у себя в городишке, куда я случайно забрёл. Но я тогда нашёл дорогу домой, даже без денег и уважения.
Отсюда я не найду дорогу домой. Начнём с того, что я не знаю, где мы. Будь я кошкой или собакой, это бы и то мне не помогло, а лишь усугубило ситуацию: я стал бы на ступень эволюции ниже.
Я на необитаемом острове, и нам сказали, что здесь будет обучение урокам Судьбы. И нашим главным учебником станет «Робинзон Крузо». Я читал его ещё в пятом классе, но не думал, что когда-нибудь эта книга станет моей первой магической энциклопедией. Учитель обещал: проживая жизнь Робинзона, мы сможем управлять миром. Я хочу управлять миром, чтобы отморозки с Рэндвика поняли наконец, каково это – быть униженным и оскорблённым.
Вот поэтому я и начал писать дневник. Я так понял: чем ближе мы будем к образу и подобию святого Робинзона, тем быстрее и прочнее станет наше постижение мудрости. Во-первых, Крузо – это сокращение, английская версия немецкой фамилии Крейцнер. Я сделал первый шаг. Отныне я не Филипп Лоуренс, а Фил Лоренцо. Во-вторых, Роб Крузо по прибытии на остров начал вести дневник.
Вуаля!
Я преуспел и в этом! Мне непонятна одна вещь: Робинзон жил на острове один, знал, что не сможет сам отсюда выбраться. А нас много, мы в курсе, что это только школа. Процесс обучения организован из рук вон плохо, если допущены такие фатальные ошибки!
Что ж, с этой проблемой мне не справиться, но буду хотя бы лучшим среди посредственности. Пускай муравьи-работнички строят планы о том, как мощно и прочно сделать дома, – мне достаточно того, что я помог им вчера. Дальше каждый сам. Я понял суть испытания именно так. Сделать всё, что делал Робинзон. Плюсик на постройке дома я себе засчитал.
А вещи, которые они хотят спасти с корабля, сегодня, мне не нужны. Если муравьям нужны вещи, то я свободен от вещизма. Мне достаточно того, что я и так имею. Так что с утра они строят плоты или лод…
Минутку!
Но сам Роб Крузо ведь именно это и делал – он пытался добыть вещи с корабля! Ну и дурак же я! Ребята без меня повысят уровень магии, пока я тут…
Короче, побежал – допишу потом.
Юрка Кактус
Пока Юрке тут всё нравилось, за редким исключением. Работать целый день, не покладая рук, было вполне привычно, особенно если понимаешь смысл работы для себя, а не собираешь бычки для Старших.
В первый день, во время кораблекрушения, он проклинал дядю Мишу…
Когда только начинались таинственные события и дядя Миша спрятал Юрку у себя дома, пацан сначала испугался – он не верил в совпадения. Но Михаил Иваныч не вёл себя как маньяк. Скорее, походил на сумасшедшего: рассказывал про каких-то наблюдателей, тайный Орден, члены которого есть в каждой стране, в тысячах городов мира. Ближе ко времени начала обучения каждый наблюдатель должен по наитию выбрать одного незаметного и ненужного подростка и сделать на него ставку. Если так получится, что подросток сам в конце концов явится неведомыми путями без чужой помощи – именно по своей судьбе прямо перед Отплытием самому Наблюдателю, так сказать, в руки – это будет означать, что выбор сделан верно и найден новый ученик "Школы Рока".
Тогда Юрка этому не поверил: какая-то чушь несусветная. То ли дядя Миша спятил, то ли его втянули в какое-то шоу на ОРТ. Ни то, ни другое не сулило ничего приятного в будущем для детдомовца.
Но, оказавшись на корабле рядом с полусотней незнакомых детей, в шуме разноязычия, он поверил Михаилу Ивановичу. Тут и, правда, странная ситуация, фантастическая, нелепая – зато нет Старших. Можно начать новую жизнь, с нуля, правильно поставить себя, не бояться – в общем, стать не Кактусом, а хотя бы… Гусём? Для этого физической формы не достаёт. Впрочем, среди такого разношёрстного общества, может, и не стоит становиться Гусём или Кактусом, а легче остаться собой, чтобы наконец начать жить, а не выживать?
Во время шторма у Юрки началась паника. Он кинул земляков в поисках спасения – настоящий Кактус! А потом его швыряло по волнам – такого конца он и предвидеть не мог: утонуть во цвете лет, залечь на дне моря, в безвестности и, главное, – ради чего? Тут-то и обрушились проклятия на голову ничего не знавшего о них Михаила Ивановича.
Благодарить, однако, его он почему-то забыл, когда, добравшись волею Судьбы до берега, поедал такие блюда, о которых и мечтать не думал. Юрка устоять на одном месте возле пиршественного стола, как ни старался, не мог: его манили то сахарные куски арбуза, то пельмени со сметаной в горшочке, то пюре с подливкой из маленьких фрикаделек, рубленого лука и тёртой моркови, а ещё шашлыки на шампурах. А рядом в блестящих соусницах густело нечто белое с крапинками зелени и нечто красное, пятнистое, кругами расходящееся от центра, – такое он в книге кулинарной у воспитателей видел, но никогда не пробовал.
Теперь же начались трудовые будни.
Просыпаясь поутру, Юрка не видел больше белого потолка, не прокручивал диафильмы. Он просто понимал, что уже проснулся, сам проснулся, без будильника, воспитателя – а значит, он больше не хочет спать. И это здорово! Ему никто не приказывает. Юрка сам знает: надо идти работать – иначе им не построить здесь лагерь, пригодный для выживания. Трижды в день их кормили: звук горна возвещал о том, что столы накрыты, и после этого все перелазили через частокол и спускались к бамбуковому навесу, их первому месту приёма пищи на острове. И пока единственному. Еда была в разы лучше детдомовской. Хуже, чем то пиршество, но ведь на то и праздник, чтобы его запомнить, а не разменивать, как рубль на копейки.
Да, пожалуй, стоило помолиться или мысленно возблагодарить дядю Мишу. Здесь отличные ребята, хоть со своими земляками с тех пор Юрка стыдился заговаривать (Машка теперь везде с этим казахом ходит, как с телохранителем, а его удостаивает холодным презрительным взглядом), но ведь в этом сам и виноват: опять повёл себя не так. Как тут извиниться, если в душе ты тряпка и ею останешься навсегда? Наверное, надо исправиться, стать сильнее, а потом завоевать доверие Машки.
Кроме того, здесь не бьют, не требуют денег и еды, не заставляют на себя работать, нет надзирателей и тюремщиков. Ты сам себе хозяин. Да, есть учительница английского, но она такая весёлая и добрая, что хочется выучиться языку поскорее, тем более тут без него пропадёшь. Со своими «Хау а ю» и «Ай эм Юра» много пропустишь или что-то потеряешь.
– А где все? – спросил он знакомой фразой первого встречного, внешне похожего на европейца. Тот что-то начал объяснять, но Юрка со своим уровнем английского (а он верил, что отвечали ему по-английски) ничего не понял. Вроде упоминал «митинг» и указывал на первый, наспех сделанный шалаш, состоящий из двух стен и валяющихся на полу огромных листьев будущей крыши.
– Против чего митинг? – Юрка уже двинулся в сторону шалаша. Вчера ночью ему не разрешили пока спать внутри постройки – там остались только приближённые Роба и несколько других ребят из друзей Артура и Азиза. Конечно, есть и свои минусы. Сейчас вот вспомнился наглядный пример первого из них…
– Зис митинг из бла-бла-бла энд бла-бла, – расслышал ответ Юрка. Решив не доверять словам встречного, пошёл на митинг сам. Во время прогулок воспы только и делали, что спорили со сторожем о Горбачёве. Неужели и на острове надо будет взрослой политикой заниматься?
Обошёл вкось вбитую стену, каждый колышек которой стоял по-своему и, казалось, держался на одном честном слове, так что стена эта вряд ли бы выдержала ураган или хотя бы просто сильный порыв ветра. За ней Юрка увидел с дюжину подростков, явно не митингующих, но что-то совместно решавших.
– Надо ставить метки, чтобы считать дни, – предлагал один. – Должен быть календарь. И часы.
– Дома плохие. Надо строить прочно, – беспокоился Роб, трогающий ладонью стену, отчего та пошатнулась и так и не вернулась в исходное положение.
– Как быть с тем, что нашли на корабле? – интересовался дотошный кудрявый мальчуган с бледно-жёлтым лицом, на котором не было и следа веснушек.
