Неизвестный «Rio»

Новороссийск

Эта история началась в тот день, когда светловолосый юноша по имени Иван Словолюб поднялся на пятый этаж одного из жилых корпусов Государственного морского университета, чтобы сообщить своим друзьям немаловажную весть. 12 декабря 2018 года ста шестидесятиметровый балкер «Рио», ожидающий погрузки на якорной стоянке близ Новороссийска, оказался выброшенным на мель. Спустя две недели после аварии Иван разузнал кое-какие подробности об этом инциденте и чудесным зимним утром спешил донести до друзей то, от чего, как он надеялся, их охватит благоговейный трепет.

Надо заметить, что двух курсантов, к которым спешил Иван, редко затрагивали события, не касающиеся их личной жизни. Пожары, война, землетрясения – все это и многое другое они считали недостойным своего внимания на фоне того, что могло произойти непосредственно с ними. Например, тем случаем, когда рядом с их кубриком пьяный курсант чуть не зарезал товарища из-за долга в семьсот рублей, они были впечатлены до умопомрачения. Не менее сильно их затрагивали приближающаяся экзаменационная сессия, а также решение командира роты, кого из курсантов поставить на выходные в наряд. Такие вопросы не только интересовали двух не самых энергичных и не слишком трудолюбивых ребят, но и заставляли думать, как выкрутиться из неудобного положения себе во благо.

Можно привести много примеров того, что было интересно молодым людям, любившим статическое положение больше, чем любое динамическое, но ничего из перечисленного не сравнится с тем, как сильно им нравилось лежать на кроватях и болтать ни о чем. Пока время проходило именно так, они наслаждались жизнью, ибо толк в ней был. А толк, как известно, к бесполезным людям не приходит.

День, когда в их комнату постучал Иван, Стас и Сергей запомнили, как очень тяжелый, насыщенный и безрадостный. Тот день едва не лишил их сил, потому что за сутки до этого они отстояли наряд по роте, а днем раньше принимали участие в уборке территории вокруг жилого корпуса. И то и другое окончательно сбило их биоритм, и именно в тот момент, когда тела порядочных курсантов боролись за жизнь, пребывая на кровати, в дверь постучали. Два сердца забились в одночасье. За пять лет совместного проживания Стас и Сергей достигли такой синхронизации, что после стука в дверь одинаково решили, что их снова пришли заставлять работать.

Сердце Стаса забилось чуть быстрее, потому что открывать дверь на этот раз полагалось ему. Подтягивая ноги к животу, он вспомнил, как однажды Серега предложил сделать устройство, позволяющее открывать дверь, не вставая с кровати. Однако до его применения дело так и не дошло, потому как возвращать дверь в первоначальное положение все равно требовалось вручную.

Стас полежал еще несколько секунд, надеясь, что кто-то ошибся адресом. Перевалился на живот и почти поверил, что опасность миновала, как вдруг стук возобновился, причем такой силы, что задрожала потолочная лампа. Стас встрепенулся. Сергей приподнял голову. Курсанты переглянулись, и лица их побледнели. Стаса не покидала уверенность, что пришел командир роты, чтобы заново упечь их в наряд. Примерно о том же думал и Сергей, и, пока они существовали в полном взаимопонимании, стук раздался в третий раз.

Стас поднялся, повернул щеколду и, перед тем, как распахнуть дверь, сделал вид, будто был занят до темноты в глазах.

Сергей перевалился на бок. Чтобы не утруждать себя сложным упражнением, подложил под шею подушку. Так он мог расслабленно наблюдать за действием у порога, и все напряжение теперь сводилось к тому, чтобы держать глаза открытыми.

– Вот-те на! – вымолвил Стас и почувствовал, что хочет дать пинка человеку, нарушившему его покой.

Человек оказался не командиром роты. И не старшиной. Перед ним стоял высокий худощавый юноша с большими оттопыренными ушами. Взгляд его был острым, как серп, лицо воодушевленным. Даже пот проступил на лбу, видимо, от желания этим воодушевлением поделиться. Стас с порога понял, насколько сильно человек хочет побеседовать, и специально ему на зло перегородил путь в комнату. Иван держал в руках скомканную газету. Та немного тряслась, но Стас сделал вид, что ничего не замечает. Он был настолько рад видеть друга, что даже не улыбнулся, а, когда Иван протиснулся между ним и дверным косяком, захлопнул дверь так, что зазвенели окна.

– Как дела, лежебоки? – спросил посетитель.

Учуяв затхлый запах, сотканный из амбрэ потных подмышек, грязных носков и остатков вчерашних бутербродов, он помахал газетой перед носом.

– Вам бы окна открыть и оставить на сутки-другие. Вы что здесь змей разводите?

– Не твое дело. – Стас поплелся к своей кровати, лег на нее и испустил такой стон, что соседям могло показаться, будто за стеной завершились роды.

– Не мое-то оно не мое… – Иван выдвинул из-под стола стул и сел посреди комнаты. Стас и Сергей теперь были в равной удаленности от него. – Но кто-то же за вас должен беспокоиться. И кто, если не я?

– Небось, хорошо поел сегодня дома? – проворчал Стас. – Мама приготовила кашу с яйцами, бутерброды со шпротами, чай с конфетами. Нам бы чего-нибудь принес. Мы тут, в общаге, уже затвердели без еды. В столовке говно дают. И неизвестно, когда это закончится. Вот о чем надо беспокоиться.

– Я же не виноват, что вы живете в общаге, – ответил Иван. – Жили бы, как я, в городе. Снимали бы квартиру…

– А платить за нас ты будешь? – не унимался Стас. – Мы иногородние. А ты местный. И вообще у тебя не спрашивали, где нам жить, а где рыбу ловить. Чего пришел, рассказывай. Если поболтать, то приходи завтра. Мы устали. Возможно, умираем. Если что серьезное, то говори сразу. Через пять минут будет уже поздно.

Иван похихикал. Слова друга он воспринял с восторгом, которого сам друг не проявлял.

Сергей переложил подушку на другую сторону кровати, подбоченился и уперся локтем в батарею. Смотреть на Ивана ему было неудобно. Если бы тот сел возле двери, то Сергею не пришлось бы изгибаться, а так как Иван занял место возле стола, он показал такую растяжку, что едва не дотянул до разряда по гимнастике.

– Пришел помолчать? – он включился в беседу, пока Стас держал паузу.

Иван развеселился. Он переводил взгляд с одного на другого, пока не закружилась голова и смеяться стало не особенно приятно. Ни Стас, ни Сергей ничего смешного в эпизоде не находили. Они пристально смотрели на Ивана, и по их взглядам можно было понять, что ребятам кое-что не нравится.

– Нет, – ответил Иван. – Я уже спросил, как дела. Вы мне ничего не ответили. Смотрите на меня, как будто не рады видеть.

– Мы тебя очень рады видеть, – сказал Стас.

– Рады до безумия, – добавил Сергей.

– Но вот если бы ты пришел попозже… – продолжил Стас.

– … и принес что-нибудь из еды, – дополнил Сергей.

– Мы были бы рады видеть тебя еще сильнее, – закончил Стас.

– Сильнее и не придумаешь, – подытожил Сергей.

– Так я вам и поверил. – Иван пригладил волосы, торчавшие в разные стороны, как лепестки одуванчика. Он никогда не стригся коротко, потому что с такой прической одуванчик на его голове взывал к солнцу даже намоченный водой. – Ладно. Вижу, вы сегодня, как обычно, не в настроении…

Он окинул взглядом кубрик, где бывал едва ли не чаще его хозяев, цокнул и продолжил:

– Дело есть. – Иван посмотрел на хмурую физиономию Стаса, потом – на бесстрастное лицо Сергея. Сомнений не оставалось: и с одной и с другой стороны его одинаково пытались выпихнуть.

– ДЕЛО ЕСТЬ! – повторил он так, что брови Стаса поднялись, а кровать Сергея скрипнула.

Измученный неудобной позой, последний не выдержал и сел.

– Сразу стало любопытно, – констатировал Иван, заметив изменения в поведении ребят. – Но, что за дело, я вам сразу не скажу. Вы мне сначала чайку плесните, а потом поговорим, – он продышался и снова расцвел в улыбке.

Возникла пауза, как перед стартом. Иван откинулся на спинку стула. По его мнению, все шло хорошо. По мнению его собеседников, кое-кто сильно оборзел.

– Наряд с субботы на воскресенье сам будешь стоять, – сказал Стас.

– Понятно, – отразил Иван и посмотрел на Сергея. – А ты?

– И с воскресенья на понедельник тоже, – сказал Сергей и почесал левый бок.

Бок явно хотел прилечь, но Сергей противился. Вид у него был наполовину уставший, наполовину бодрствующий. По большей части, он выражал серьезность, по меньшей – обеспокоенность. Но имелось в нем что-то еще. Как Иван ни приглядывался к другу, он так и не понял, что именно.

– Пришел бы я к вам из-за нарядов! – прыснул он и встал со стула.

Головы ребят синхронно поднялись.

– Наряд я и сам отстою, – хмыкнул Иван и зашагал по комнате туда-сюда. Пространства в одну сторону хватало ровно на три шага.

Сопутствующее молчание нагнетало давление.

Стас и Сергей следили за Иваном, как зрители за шариком, мечущимся по теннисному столу. Вскоре их шеи устали, терпение лопнуло, и комнату сотряс вопль негодования.

– Да остановись ты уже! – выпалил Стас.

– И сядь! – проорал Сергей.

Иван не дрогнул.

– Когда вы в таком настроении, мне даже не хочется ничего рассказывать. Нет желания делиться с вами секретом, о коем знает всего пара человек, и один из них – я.

– Ага, – Стас подложил подушку под бок. – Ты!

– Я!

Иван сложил руки крестом на груди и задрал нос:

– Я и еще один человек. Он был там, поэтому знает. И он поделился секретом со мной.

– Где «там»? – Стас вытянул шею.

– Там – это где? – повторил Сергей.

– Спокойно, ребята! – Иван качнулся, жесткая спинка впилась ему под лопатки. – Не нервничайте. Всему свое время. Напомните мне, во сколько у вас ужин?

Стас и Сергей переглянулись. Что-то щелкнуло между ними. Иван почувствовал искру, и ее вспышка восполнила нехватку света за окном. Погода хоть и была чудесной, но солнце то и дело пряталось за облаками. В тот момент, когда терпение ребят лопнуло, светило зашло за тучу и в комнате стало темно, как после заката.

Стас поднялся с кровати и вытащил из-за шкафа швабру. Сергей сунул руку за батарею и достал тряпку. Швабра была пыльной и крепкой. Тряпка – грязной и жесткой. Иван знал, что и то и другое друзья никогда не использовали по назначению и именно поэтому тряпка была твердой, как камень, а швабра – ровной, как рельс. Более того, зная тяжелый нрав Стаса и пособничество Сергея, он тут же догадался, что не на шутку рассердил друзей, и, если не возьмет ситуацию под контроль, швабра может пройтись по его спине, а тряпка – закрутиться на шее. Ни то, ни другое не внушало Ивану оптимизма, и он немедленно запротестовал, предотвращая рукоприкладство.

– Хорошо! Я все скажу, только без паники. Я все скажу!

– У тебя минута! – гаркнул Стас и стукнул шваброй по полу.

– С половиной. – Сергей бросил тряпку на пол, и комнату сотряс легкий грохот, словно с крыши на мостовую свалилась черепица.

Иван продышался, расслабился, насколько это было возможно, глядя в разъяренные лица ребят, и начал:

– У меня есть друг. Коля. Коля Бобок. Вы его не знаете, он вас тоже, поэтому пусть он останется просто Колей.

– Дальше! – поторопил Стас.

– И короче, – попросил Сергей.

– У Коли есть старый УАЗ. – Иван пытался уложиться в минуту, но заранее знал, что ничего не выйдет. – Он ездил на нем на рыбалку до того, как пару недель назад недалеко от Кабардинки на мель не сел сухогруз.

– Очень интересно, – заметил Стас.

– Просто поразительно! – подхлестнул Сергей.

Иван глотнул. Отведенное время перевалило за половину.

– Коля мигом сориентировался, – продолжил он, – и понял, что судном заинтересуются не только его хозяева, но и пограничники, портовые власти и многие другие, с кого он мог бы получить прибыль. К примеру, если бы сухогруз сел на мель в самой Кабардинке и до него не нужно было топать пять километров по каменистому берегу вдоль скалы, заработать на нем никому бы не удалось. А так как судно припарковалось в малодоступном для людей месте, Коля предположил, что его УАЗ обязательно пригодится. И не ошибся.

– И…? – не выдержал Стас.

– Ну? – надорвал грудь Сергей.

Иван почувствовал, что интерес ребят просыпается, хотя к главному он еще не перешел.

– На судне уже неделю никого нет. – Он чуть понизил голос. – Никого. Ни души. И, вроде бы, что в этом такого? Конечно, ничего, если бы не одна деталь… – Иван пригладил волосы, а его горячие собеседники от нетерпения сжали кулаки.

– Быстрее! – Стас грохнул шваброй по полу.

– Короче! – Сергей пнул затвердевшую тряпку.

– О ней Коля и рассказал мне вчера вечером, – закончил Иван и перешел к главному.

Вскоре Стас отложил швабру, а Сергей оставил в покое тряпку. Оба курсанта сели на кровать и стали слушать. История их зацепила.

Поселок Кабардинка. Николай узнает тайну

О том, что балкер «Рио» перевозил на борту незаконный груз, Николай Бобок узнал от одного из матросов. В течение первой недели после того, как «Рио» сел на мель, Николай участвовал в транспортировке пограничников. Каждый день совершал по три-четыре рейса, чтобы доставить на судно людей и необходимый груз, а в обратном направлении его попутчиками нередко бывали моряки. Общительный и осведомленный Бобок всегда держал ухо востро и по стечению обстоятельств стал свидетелем тайн, которые пограничники скрывали от моряков, а моряки – от пограничников. Однажды во время очередного рейса Николай узнал секрет, не предназначенный для огласки, и с того момента тихая, умиротворенная жизнь бывшего штурмана превратилась в действующий вулкан.

Рано утром в субботу по просьбе агента, курирующего потерпевшее бедствие судно, он вез боцмана и двух матросов от «Рио» к стоянке такси в южной оконечности поселка Кабардинка. Все моряки были гражданами Сирии, и, специально, чтобы Николай стал частью их беседы, общались на английском языке. Моряки уже успели отойти от событий четырехдневной давности и пребывали в хорошем расположении духа. Их рты не закрывались, истории лились рекой, и такая обстановка не могла оставить водителя равнодушным. День разгорался, и он решил не отказывать себе в общении со столь раскрепощенными людьми, ибо они сами затягивали его в диалог, как в трясину.

Дорога к стоянке такси занимала около получаса, и все это время продолжался бесконечный подъем в гору. Колеса УАЗа бились о камни, кузов стонал, как умирающая лошадь, в салоне клубилась пыль, но ни то, ни другое, ни третье не помешали боцману вспомнить о тяжелой жизни в горах во время войны. Она уже закончилась, но вражда осталась, и теперь, возвращаясь из рейса, он смотрел на горы, как на памятник ужасным событиям. Боцман верил, что, если он перестанет молиться за мир, враги вернутся, и горы вновь окрасятся в цвет голой испепеленной земли.

Один из матросов упомянул о своей малой родине, и Николай выяснил, что тот родился близ Акабы и несколько раз видел казни людей через отсечение головы. Все они осуществлялись в горах, под палящим солнцем, среди раскаленного песка и камня, и с тех пор такие места ассоциируются у него с кровопролитием. Другой матрос упомянул о том, что его брату вогнали кол в ногу за то, что тот был приверженцем власти. После этого у него началась гангрена и конечность пришлось отрезать целиком.

Николай не любил разговоры о политике, тем более – о сирийских проблемах, и решил поменять тему на более приятную. Однако никто из моряков его не поддержал, и в течение следующих двадцати минут он услышал несколько историй, как сирийцы враждовали с евреями и турками, как они кололи друг друга, точно скот, предавали хуже самых мерзких бандитов, насиловали и убивали женщин. Как осуществлялись расправы, для коих не требовался глухой карьер или дремучий лес. Все было на виду. И даже дети видели, как их отцам отрезают уши и пальцы только потому, что они смешанной крови или не той религии.

В конце концов, боцман сказал, что быть трупом в его стране не так страшно. Куда страшнее ходить по земле, где тебя не любят и презирают и где ты сам кое-кого не любишь и презираешь. И все это заточено так тонко, что со временем перетекает в смысл жизни.

Николай не спускал ногу с педали газа. Добавить в беседу было нечего, и он лишь кивал, толкая машину на очередную кочку. Грохот и скрипы то слабели, то нарастали. Иногда УАЗ кренился на бок и казалось, что вернуть ему равновесие может только бог. Но дорога выравнивалась и посылала машине новые испытания. Однажды кузов перестало трясти. Водитель увеличил скорость, уже не надеясь выведать у сирийцев ничего интересного, как вдруг мотор машины фыркнул и заглох. УАЗ остановился, моряки, измученные ездой по бездорожью, выдохнули, а водитель вспомнил о проблеме с термостатом и хлопнул себя по лбу.

– Приехали, – сказал себе Бобок.

Он редко говорил сам с собой, но, когда тому способствовали обстоятельства, себе не отказывал. Последовала серия ругательств по поводу личной безответственности. Николай вспомнил все, что так долго лежало на верхней полке его планов, но думать об этом было уже поздно. Он знал: УАЗ не заведется. По крайней мере, сегодня. После череды бранных слов Николай, как и полагается водителю, вышел из машины и открыл капот. От двигателя пахнуло жаром. В нос ударил запах горелой пластмассы, и Николай уставился в запыленное пространство.

«Мой хлеб подгорел», – подумал он, понимая, что уже завтра пограничники найдут другого водителя с хорошей машиной и сюда ему будет уже не просунуться. УАЗ кормил его с тех пор, как он завершил карьеру в море, и до сей поры неприятности не случались так некстати. Он следил за обслуживанием машины: менял масло, фильтры, свечи, регулировал клапаны. Но все это мгновенно стало бесполезным, потому что однажды он пренебрег заменой термостата, и теперь его двигатель закипел.

– Это должно было случиться. – Он опустил капот, взял один из чемоданов и сообщил пассажирам, что дальше они пойдут пешком.

Новость моряков не обрадовала. Боцман заскрипел зубами, матрос рядом с ним заохал, и только матрос, сидящий поодаль, сунул в рот сигарету и заявил, что будет рад пройтись пешком, если расстояние не превысит три длины его судна. Они вытащили чемоданы из УАЗика и пошли по узкой дороге вверх. Склон горы здесь уже не был таким крутым, но боцман и охавший матрос быстро выдохлись и отстали. Голоса их стихли, и компания разделилась на две части: одна шла быстро и уверенно, другая – медленно и рискуя упасть.

Над лесом висело низкое серое небо. Всякий раз, когда Николай поднимал голову, оно становилось темнее и ближе. С тех пор как балкер сел на мель, не пролилось ни одного дождя. Николай надеялся, что сегодняшний день не станет исключением из четырех предыдущих, но, чем дольше они шли в гору, тем тревожнее становилось у него на душе. Однажды он оглянулся и не увидел ни боцмана, ни матроса. Бобок остановился и тут же почувствовал на своем плече жесткую руку.

– Идем дальше, друг. Не жди их, – сказал сириец, и Николай к нему внимательно присмотрелся. Ему не понравилось, как прозвучало слово «друг». Интонация была такой, словно его заманивали.

Матрос выглядел, точно высушенный абрикос. Пальцы на его руках были тонкими, как спички, и, когда он хватался пятерней за ручку чемодана, Николай дивился, как они не обламываются и не выворачиваются. Он не представлял, как такие пальцы могут сжимать толстый швартовочный конец или удерживать ведро краски. Не укладывалось у него в голове и то, как они лежат на швабре, штурвале или гаечном ключе. Единственной ношей, какую им можно было доверить, являлась сигарета, и матрос наглядно демонстрировал это с тех пор, как они покинули машину.

– Нужно помочь им, – сказал Бобок.

Глаза сирийца прикрылись, будто он погрузился в сон.

– Не беспокойся. – Матрос поволок чемодан вверх по склону, по пути бормоча: – Думаешь, они слабые? Они просто не хотят идти пешком.

Николаю было безразлично, хотят или не хотят: главное, чтобы дошли. Если они не придут к назначенному часу, таксист позвонит агенту, а тот позвонит ему. Когда выяснится, что у него сломалась машина, ничего скрыть уже не удастся и хорошему заработку придет конец.

– Давай, давай! – припустил сириец. – Идем!

Но Николай не поспешил.

– Они могут потеряться! А я за вас отвечаю головой.

Сириец остановился. Линия его бровей стала ровной, как струна. Бобок подумал: если бы у его жены был такой взгляд, он бы ей никогда не изменил. Он бы чувствовал, что его видят насквозь.

– Не бойся, – успокоил его матрос и кивком призвал продолжить путь. – Они никогда не потеряются. И отвечаешь за них не ты, а Аллах.

Он странно ухмыльнулся, и у Николая зародилось предчувствие, что его дурачат. Он медлил. Впечатление о худощавом сирийце портилось.

– Я должен вернуться, – сказал Бобок. – Помогу им нести чемоданы. Я быстро.

Реакция сирийца была еще быстрее. Он бросил свой чемодан, настиг Николая в два шага и перегородил ему путь назад.

– Не надо возвращаться, – сухо произнес он. Черные волосы легли ему на лоб, и Николай с удивлением заметил, что сириец даже не вспотел. – Они придут. А мы пойдем вверх. Там же нас ждут?

– Ждут. – Бобок услышал шаркающие шаги из-за бугра. Матрос с боцманом подползали к их местоположению. Боцман что-то рассказывал на незнакомом языке, и Николай решил, что эта троица знает не только английский и сирийский. Был еще какой-то язык, который понимали только они.

– Идем! – выкрикнул матрос и схватил его за запястье. Пальцы его были холодными, как у мертвеца. – Идем! – твердил он, пока Николай не сдался.

– Я иду. – Бобок пошел, но ноги его брели отдельно от тела.

Через несколько минут боцман и матрос снова отстали, а спутник Николая захотел поговорить.

– Ты богат? – спросил сириец, когда дорога вильнула влево и показался первый разрушенный домик.

Николай пожал плечами. Он не забивал голову мыслями о богатстве, но надежды на хороший заработок никогда его не покидали.

– Нет, – ответил Бобок.

Когда-то он работал на рыбацком судне в должности 2-го помощника капитана. В море незаметно промелькнули восемь лет, и в то время он совершенно не волновался по поводу своих расходов. Сейчас многое изменилось, и он все чаще получал от жены нагоняй. Денег катастрофически не хватало.

– А хочешь разбогатеть? – молвил сириец, и по тону его Бобок не мог определить, шутят ли над ним или испытывают.

– Не знаю, – ответил он, хотя все прекрасно знал. – Может, да, может, нет, но, скорее, да, чем нет.

Сириец ухмыльнулся. Не так часто линия его губ изгибалась, но, как только это происходило, Николая бросало в дрожь. Слишком неприятной была эта ухмылка. Имелась в ней какая-то впадина, куда проваливалось все его достояние.

– А на что готов пойти, чтобы разбогатеть? – поинтересовался матрос.

– Работать, – ответил он.

– А еще?

– Много работать, – уточнил Николай. – Работать с утра до ночи.

– А еще?

– Давать людям то, что им нужно. Следить за всем необходимым.

– А еще?

Тут Бобок понял, что от него ждут ответа на какую-то загадку. Играть в кошки-мышки с незнакомцем, вызывающим неоднозначное впечатление, он не хотел.

– Что еще я должен делать?

Сириец остановился. Тонкие пальцы сцепились на ручке чемодана. Глаза распахнулись, и что-то темное промелькнуло в их глубине.

– Мучиться, – подсказал он.

Николай посмотрел на него, как на идиота. Внутренний голос посоветовал держаться подальше от заманчивых предложений.

– Ты готов мучиться, чтобы стать богатым? – повторил сириец.

Бобок призадумался. Годы, проведенные на рыбацком судне, были самыми тяжелыми и наиболее яркими в его жизни. Он получал большую зарплату и на берегу бросал деньги на ветер. Купюры летели, Николай жил, как король, а потом захотел настоящего счастья. Сошелся с молодой женщиной, убедившей его оставить море, ибо ждать по полгода ей было невмоготу. Николай согласился. И что он имеет теперь?

Ничего.

Ничего, кроме жены, домика в Кабардинке (принадлежащего жене) и старенького УАЗика, купленного еще во времена прогрессивной молодости.

– Я и так мучаюсь, – сказал Николай, вспомнив о супруге. Чувства к ней закончились так быстро, что он едва успел их осознать. – Всю свою жизнь мучаюсь.

Сириец подступил ближе.

– Этого достаточно, – сказал бывалый моряк, словно закончился экзамен, и ответ студента удовлетворил преподавателя.