Черт.
Сколько лет прошло?
Пятнадцать или шестнадцать?
Мне сейчас тридцать два.
Значит шестнадцать.
Мой отец был повязан с новой бандой, этими сраными полувампирами, крахмальными. Работал на них, получал хорошие деньги. На жизнь хватало, если это можно назвать жизнью. Я учился в интрасети, но меня нельзя было назвать хорошим учеником. Вечно прогуливал занятия, притворялся больным, чтобы не надевать очки. И когда мама с папой уходили на работу, я включал порнуху и дрочил. Впрочем, хорошее было время и тогда. Но именно с того момента, как мы перебрались в небоскреб в Василеостровском районе, я начал понимать, насколько моя жизнь бессмысленна. Не иметь цели – самое страшное, что может быть с человеком. Приходится вечно выдумывать причину, чтобы подняться с кровати. Чтобы не закончить все эту хрень под названием жизнь. Не превратиться в мертвеца с перерезанными венами. Я, кстати, довольно часто об этом думаю, особенно в последнее время. Дух убиенной матушки крутится вокруг меня в моих снах, заставляет посмотреть на себя. Во что я превратился. А смотреть на это невозможно. Просто сборник костей, мышц, кожи. И еще прыщ на подбородке. Такой большой, с белой головкой. Надо бы его выдавить.
Однажды я решил выбрать для себя самый оптимальный способ самоубийства. Выстрел в висок и прыжок из окна (я живу на тридцать четвертом этаже на поверхности) отбросил сразу. Петлю тоже – не хочу две минуты к ряду болтаться и дрыгать ногами, да и под конец еще и обосраться. Ну к черту такую смерть! Броситься под монорельс – тоже то еще удовольствие. Он может тебя не убить, а просто отрезать тебе ноги или руки. Останешься в живых и превратишься в овоща. Вы можете заметить – да ты и так овощ. Тебе-то что? Но хотя бы руки ноги на месте.
В конце концов, остановился на бритве и венах. Можно, чтобы вообще было не больно, обдолбаться наркотой и резануть себя. Достаточно глубоко, чтобы вскрыться, но не так глубоко, чтобы не повредить связки. Хочу напоследок сидеть и курить. Без связок это будет трудновато. И вот, я, истекающий кровью, сижу на полу своей сраной халупы, курю аутентичные сигареты, может быть думаю о чем-то отстраненном. Типа, не знаю, типа, может, я зря все это сделал. Мне, ведь, еще жить и жить, да что толку? Ну проживу я еще лет тридцать. Что это изменит. Через тридцать лет, я уверен, все будет так же. Только я еще и трахаться не смогу. Совсем страшная картина. Через полчаса сердце замедляется, я начинаю засыпать. Последний мой сон, но уже без кошмаров, какие меня постоянно преследуют. Кошмары, кошмарчики. Любимые мои ядовитые видения, где я бесконечно подыхаю, тону в баке с живым белком. Червяки заполняют легкие, и все такое. Достаточно неприятно.
В параллельном Петербурге главенствуют мертвецы. И тот, кто зашел в мою комнату сейчас, прикрываясь полицейской меткой – тоже мертвец. Мертвецы, мертвецы, они везде. Суетные будни пропахли смрадом. Когда я был совсем маленьким, ходил под стол, как говорят древние старики, мама напяливала на меня колготки, пропахшие мочой и отрыжкой. Я тогда не знал, что такое мир. Насколько он жесток, наполнен бессмыслицей, братоубийством, беспечностью всех тех, кому бы надо брать все в свои руки и работать над будущим. Будущее расположено где-то между сердцем и ступнями. Все мы крутимся, стремимся выжить, разжиться чем-то: богатством, влиянием, смыслом, и каждый делает это в меру своих способностей.
Марк Туллий не стал испытывать ее терпение. Он лег к ней на колени и почувствовал на макушке ее холодные костлявые пальцы. Словно касание смерти. Со всей этой мифологией, которая въедается в мозг, становится его составной частью, и оттого, ведь, человек и становится человеком, через мифологизацию. С младых ногтей надо учить детей тому, что история циклична, что откормленные и всем довольные люди являются предвестниками тяжелых времен с гильотинами, хрустом костей в темных подвалах инквизиции, болью всех поколений до единого, просто кто-то прячет голову в песок и обманывает себя, убеждая, что все хорошо, что борьба – это зло, но на самом деле борьба – это единственное благо, пользу которого не смог опровергнуть ни один диктатор. А греческие боги видели достаточно диктаторов. Диктаторы творили ужасные вещи со своим народом – мучали его, убивали его, заставляли выполнять аморальные приказы только лишь для того, чтобы как можно дольше оставаться на троне, сложенном из костей зажатых обстоятельствами людей. Мерзкие, живущие в страхе за свою никчемную тушку, диктаторы не могут увидеть красоту жизни, и поэтому им невыносимо обидно, когда кто-то другой имеет понимающее и любящее сердце. Нет, мой дорогой друг, читающий и нечитающий эти строки, диктатор может терпеть рядом с собой только тупых и необразованных функционеров, которые готовы лизать подошву своему диктатору, лишь бы не встречаться лицом к лицу с совестью.
Но сейчас не об этом. Вообще не об этом. Что мне до каких-то смертных диктаторов, которые зачастую более, чем одной ногой в могиле, и до их жополизов, которым не хватает духа признаться даже себе в собственной никчемности, и так далее, и так далее.
Вообще-то, разговор шел о костлявых коленях провидицы и о ее холодных пальцах. Вы когда-нибудь заходили в крипту, охраняемую личем? Вот такое же чувство. Уже на подходе к крипте ты чувствуешь гнилостный ветер, который шевелит острыми ветвями мертвых деревьев, растущих по бокам от каменного входа. Смерть, повсюду смерть. Смерть? Смерть? Что это за слово?
Кажется, я слышал его раньше много-много раз. И все из уст каких-то проходимцев, лиц которых уже не вспомнишь.
Спуск на глубину всегда полон опасностей. Одинокий путник должен быть осторожен, погружаясь в черную пучину, в которой царствует лич. Чёрная пучина полной неизвестности и я здесь одинокий путник одинокий путник одинокий путник одинокий путник который ищет ищет ищет но не может найти ничего и всё потому что нечего искать если мы будем искать чёрную кошку в чёрной комнате разве сможем отыскать смысл я думаю что нет также и Марк Туллий пытается спуститься вниз к личу, хочет заглянуть в его страшные ледяные ледяные глаза хочет потонуть в них утонуть в них и всё это делается для того чтобы потеряться самому я пишу эти строки надиктовываешь эти строки и вся моя жизнь просто напросто это попытка заглянуть выйти введённые глаза смерти смерти ли? Я не знаю если честно я ничего не знаю иногда нужно просто сорваться столешницы на которую ты коробку и шься вполне возможно она представлена не к той стене а ты всё едешь едешь наверх и вся суматоха вокруг тебя это всего лишь симуляция жизни. Можешь провести эксперимент над собой и над другими просто выйти на улицу пройтись по городу и посмотреть на лица прохожих что ты там увидишь неужели не подумаешь о том что все они одинаковые различия только в чертах лица но эмоции это отстраненность от жизни это нежелание смотреть по сторонам это попытка быстро куда-либо дойти это ли не спуск к личу?
И вот я о том же все это матрица этот спуск это тоже матрица которые вполне возможно скоро оборвется и повествование пойдёт совсем о другом мы начали говорить о древнем Риме а затем перекинулись на какую-то странную интерпретация смерти. Если и писать о чем-то а только о ней. По крайней мере здесь ты не сможешь обмануть читателя. Надеюсь я достаточно понятно выражаюсь. Если нет то я считаю настало самое правильное время для того чтобы закрыть эту книгу. Я считаю что вы просто тратите время я выговариваюсь а вы? Что здесь делаете вы что вы забыли на этих страницах которым ничему вас не научит и весь смысл которых работать черновиком мыслей не самого умного не самого талантливого человека на земле. Поэтому я считаю что вам лучше закрыть эту книгу или смахнуть окошко на телефоне патамушта на самом деле это будет самым правильным вашим решением в жизни и после этого никогда не возвращаетесь патамушта оглянувшись вы можете превратиться в соляной столп. А вам это надо? В общем я вас предупредил не надо мне потом говорить зачем я потратил свое время впустую мы как человеческий вид в принципе не можем тратить свое время для чего-то полезного в конечном итоге всё приходит запустение.
Так на чем мы остановились мы остановились на том что главный герой потому что я всё-таки считаю что Марк Туллий это главный герой моего рассказа, он спускается в подземелье где должен встретиться со своей судьбой.
Судьба представляется древним мертвым стариком с ярко-ледяными глазами, сухими руками. Он одет в грубый халат из кожи несчастных путников. Но, с другой стороны, разве кто-то заставлял их идти сюда, спускаться сюда, разве они не слышали, остановившись в таверне, разговоры о ледяном чудовище, которое живет в пещере в глубине леса, и о сокровище, которое это чудовище охраняет. Наоборот. Этот рассказ его заинтересовал. Он не мог спать всю ночь. Ворочался в кровати в съемной каморке на втором этаже. Ну а что. У самого жизнь не сахар, он вечный путник, бродит по всему Хоринису, выполняет заказы полупьяных крестьян на уничтожение жирных крыс, которые офигели настолько, что лезут в дом и кусают за мочки ушей. Жизнь не сахар, что и говорить. Золотых монет всегда не хватает. А они нужны. Покупать еду, вино, женщин. И поэтому разговоры о древних сокровищах так привлекают его. Его не страшит лич, потому что путник уже настолько отупел от однообразной и низкооплачиваемой работы, что готов открутить голову любому чудовищу, лишь бы добраться до золотых гульденов. Или как их там.
Коррупция и воровство – причина, по которой немногие живут хорошо, а все остальные – в полной жопе. Шлюх в этом городе больше, чем где бы то ни было. Я слишком устал влачиться за своим будущим, которого нет, и никогда, наверное, не было. Рожая меня на этот сраный свет, мама уже тогда знала, что ничего хорошего в моей жизни не будет. Все скатывается в яму, и я ничего не могу с этим поделать.
Моя яма, как и многих других в этом шлюшьем городе – белковая выпивка, от которой тянет блевать, но не пить ты не можешь, потому что очередная доза доставляет в твой перекрученный мозг некоторую степень убийственного блаженства. Можно сказать – да я и постоянно это себе говорю – почти все так живут, бывают случаи и похуже, кто-то вообще погряз в генонаркотической зависимости, из которой нет выхода. Кому-то намного хуже меня. Это успокаивает, но все, что у меня есть – обреченный на провал Сизифов труд, бесконечный подъем в гору с этим гребаным камнем.
Я люблю писать всякую дребедень, знаете, это помогает не сойти с ума. И я не один такой, уверяю вас. Если так посмотреть, у каждого из нас должна быть прибитая к стене полочка, на которой стоят псевдодостижения. Вот я какой молодец! Столько-то дней не бухаю, или не курю, или вот он я какой! устроился на высокооплачиваемую работу, на которой об меня вытирают ноги. Но это же тоже достижение. Я заслужил право служить ковриком для подошв каких-то типов, которым насрать на меня. Да и не только не меня, но и на всех. Кто мы такие, чтобы заслужить чью-то любовь, заботу, дружбу?
Но вот, когда я был совсем еще маленьким, я всего этого не понимал. Счастливое время! Помню, как жил в далекой коммуне. Правда, память всегда меня подводит. Нейрогаз, помните? Но я могу восстановить свои мысли через отдельные осколки, понять, как я тогда жил, уложить это все в своей черепной коробке, сделать картину более-менее цельной, чтобы выплеснуть все в сеть, создать из этого подобие осмысленного текста.
Я провел детство в коммуне. Таких было по пепельной России, погрязшей в Гражданской войне, очень и очень много. Бесчисленные точки, плевки, размазанные по разваленной стране. И там жили люди, которые прятались от смерти, боли, криков, любили, наверное, друг друга и ненавидели. Как хорошо, наверное, чувствовать хоть что-то.
Я уже давно ничего не чувствую. Моя жизнь – сборник бессмыслицы на серых твердотельниках. Кто-то же это покупает! Смешно, не правда ли?
Я сжимаю кулак с такой силой, что костяшки наливаются белой краской.
И потом еще, вот мы с тобой. Мы обязательно должны были встретиться или нет? Вот в чем вопрос. И тут уж никак не узнаешь, ей-богу. Выбор сделан. Но не мной. Это не мой выбор. Это выбор системы. Как она так все точно рассчитывает? А, может, это все шутка? Кто-то там сверху смотрит на нас и смеется – вот до чего можно довести нас. Высвечивать людям буковки на небесах, и люди будут следовать нелепым вещам. Своей судьбе.
Восточный ветер треплет ее рыжие волосы. Я чувствую себя героем романтической книги. Там, где пальцы влюбленных сплетаются, и где влюбленные целуются. Закатное солнце уже не ослепляет. Каньон тих и пуст. Приближается ночь. Самое время ложиться спать.
Помнишь ли ты, покойная моя матушка, сказки, которые ты читала мне, когда я был совсем маленьким. Ты как Лана. Или Лана как ты. Скорее, второе. Потому что ты была первичной. Она вторична. Она как луна, которая лишь отражает свет солнца. И я пою эту песню, в первую очередь, тебе. Тебе. Тебе.
Честно сказать, у меня с матушкой были не самые простые и не самые теплые отношения. Но мать – это всегда земля, всегда первооснова, всегда именно то, к чему человек постоянно возвращается в своих мыслях.
Одним.
Холодным.
Весенним.
Утром.
На.
Полузаброшенный.
Пирс.
Вышел.
Герой.
Он не главный, конечно, не главный, а один из тех, кто ненадолго появляется на страницах безымянного романа и потом навсегда исчезает. Я знаю слишком много таких. Я похож на каждого из них. Но, все же, есть одно отличие. Я живой. По моим венам движется настоящая красная некнижная кровь. Хахахаха. Вот такая история.
Потрепанные ботинки отбивали чечетку. Он сжимал и быстро разжимал кулаки, чтобы хоть немного согреться. Нельзя было показывать свою слабость. Он не для того прыгнул на корабль, проплыл через всю Атлантику, питался крысами и поборол лихорадку, чтобы сейчас все уничтожить проявлением слабости. Сегодня – самый важный день в его жизни. Встреча с золотой статуей Великой Матери.
Герой почему-то думал, что это его настоящая мать, потерянная, забытая в далеком детстве. Генезис его убеждения мы рассматривать не будем. В жизни, могу сказать, бывают еще гораздо более странные случаи.
Он ждал посыльного, который отведет его в древний храм, где и находилась статуя. Но посыльный задерживался, и герой волновался. Может быть, зайти в бар и прополоскать горло стаканом бурбона? Старая женщина, проходя мимо него, пристально на него посмотрела. Остановилась и сказала. Зря ты сюда приплыл.
Почему.
Зря, повторила она, грозя ему крючковатым указательным пальцем. Очень зря. Здесь ты ничего хорошего не найдешь. Только смерть. Тебе обещали, что ты встретишься с матерью, и ты поверил. Конечно, трудно было не поверить. Они те еще лжецы. Любят вешать лапшу на уши. Пользуются слабостями.
Отстать, старая. Совсем с ума сошла. Какое тебе дело. Иди своей дорогой и не мешай людям.
Зря ты так, сказала старуха, отвернулась от него и пошла своей дорогой.
Что за сумасшедшая, подумал герой. Зачем она это сказала.
Но пружина размышлений не успела расправиться, потому что посыльный, наконец, появился. Это был низкий худосочный паренек в дырявой рубашке, на голове красовалась чрезмерно веселая панама.
Пойдем, сказал паренек.
Куда, сказал герой.
Ты знаешь, сказал паренек.
