Вся собачья жизнь
И это вместо того, чтобы спасибо сказать. Если бы не я, ему бы никогда в голову не пришло, что Юру могли убить из-за того, что он когда-то из собаки телохранителя сделал. Интересно, почему та же Света в милиции этого не рассказала?
– А ведь мне никто не рассказывал про собак-телохранителей, – словно услышав мои мысли, сказал Димыч. – Ни словом никто не обмолвился, заразы.
– А что рассказывали?
– Да ничего толком. Они вообще странные ребята, эти спортсмены-собачники. Себе на уме. Про собак своих могут говорить, сколько хочешь. Только уши развесь. А как до дела – так никто убитого толком не знал, ни о чем постороннем с ним не говорил, водки вместе не пил. Только собаками его травили, а что за человек был – никто не знал. А теперь выходит, что знали, да только говорить не торопятся. Вот не люблю я дела иметь с такими вот закрытыми группами.
– Что значит «закрытые»?
– Ну вот эти вот, увлеченные чем-то. Не как все. У них там свои правила и законы. Между собой грызутся, но сор из избы не выносят. И своих покрывают до последнего. Я как-то с филателистами работал. Замочили одного, а он марки собирал уже лет двадцать. Начали мы копать в этом их марочном болоте. Елки-палки! Я думал филателисты эти – тихие люди, даже убогие. Сидят себе, марочки пинцетом туда-сюда перекладывают. А там такие интриги, такие страсти кипят! Я удивляюсь, как они все друг друга не поубивали. Тоже никто ничего не рассказывал, все делали вид, что изо всех сил скорбят.
– Так его что, свои же убили? Из-за марки какой-нибудь?
– Да нет. Его племянник родной замочил. Надеялся квартиру получить.
– Ну и при чем тут тогда марки? – Мне стало обидно за всех увлеченных людей. И филателистов, и собачников.
Димыч пожал плечами. Он заранее был настроен против всех людей с интересами и менять точку зрения не собирался.
Он потер с силой затылок и, решившись, предложил:
– Ладно, все равно ведь не отстанешь. Давай договоримся. Ты мне помогаешь узнать кое-что у этих твоих собачников, а я, так уж и быть, буду тебе рассказывать, как продвигается расследование. Только без особых подробностей. В общих чертах.
– А про «кое-что» можно подробнее? Что тебе про них интересно?
– Да не знаю еще. Но со мной они откровенно говорить не станут. А тебе, может, и расскажут чего. Вот Светлана эта, например. Или еще кто. – Димыч посмотрел на мою недовольную физиономию и добавил: – Ты не думай, я тебе тоже расскажу что-нибудь. Прямо сейчас могу. Там, правда, рассказывать пока нечего.
* * *Убитый неделю назад Юрик – Кузнецов Юрий Борисович, тридцати восьми лет от роду – был, на первый взгляд, вполне обычным человеком. Ничего особенного: ни криминального прошлого, ни сомнительных знакомств, ни даже неоплаченных штрафов.
Школа, физкультурный техникум, армия, работа. Пожилые родители, бывшая жена, шестилетняя дочка, которую видел от силы раз в год. Все как у людей, все как обычно…
Необычным было только увлечение Юрия Кузнецова. Вернее, даже не увлечение, а страсть, которой он поддался в детстве, и которую пронес через всю жизнь. Собаки.
Не просто собаки – овчарки. Казалось бы, что в этом особенного? Многие люди любят собак. Многие не представляют себе жизни без собаки в доме. Многие остаются на долгие годы поклонниками одной породы. Но такая одержимость, которую все без исключения опрошенные свидетели замечали в убитом, встречается не часто.
Первая овчарка появилась у Юры в пятом классе. Кто-то из знакомых отца принес «засидевшегося» щенка. Покупателя на него никак не находилось, щенок из забавного колобка превратился в голенастого нескладного подростка, требовал внимания и своей, растущей с каждым днем, порции каши. Родители посмотрели на прижавшихся друг к другу сына и собачьего подкидыша, вздохнули и согласились.
Отцовский знакомый забрал символический рубль, а в качестве приданого оставил щенячий мягкий ошейник, поводок и книжку «Дрессировка служебных собак» шестьдесят седьмого года издания в потрепанной обложке.
По этой-то книжке Юрик и начал дрессировать своего Рекса. Сам, без инструкторов и дрессировочных площадок. К трем годам Рекс был известен всему району. На удивительную собаку, которой можно было командовать буквально движением одного пальца, приходили посмотреть даже те, кто к собакам относился с неприязнью и ни в какой их особый ум не верил.
Рекс носил сумки из магазина, приносил из почтового ящика газеты, играл в футбол. Даже телефонную трубку снимал, вот только ответить не мог…
Потом у Юрия Кузнецова было еще великое множество собак, и своих, и чужих. Но такого, как Рекс, не было больше никогда. Это сам Юрий так говорил в минуты откровенности.
И книжку потрепанную шестьдесят седьмого года выпуска не выбрасывал. Хотя, знал ее уже наизусть, да и много других полезных книжек прочитал, повзрослев.
После армии устроился он поначалу тренером в секцию рукопашного боя. Как-никак диплом об окончании техникума физической культуры и спорта у него имелся.
Собаки на тот момент у него не было, и он подумывал завести щенка. А пока бродил в местах выгула, перезнакомился с руководителями породы во всех городских клубах – присматривал родителей своего будущего пса. Знакомился с владельцами, возился с собаками. Однажды забрел на дрессировочную площадку одного из центров дрессировки.
Овчарок было много. Правильнее было сказать, почти все собаки, оказавшиеся в тот момент на площадке, были овчарками. Сидели, лежали, привязанные к деревьям и столбикам. В дальнем углу перед привязанной собакой егозил пожилой лысый мужик в дрессировочном рукаве. То наступал на беснующуюся овчарку, выставив вперед защищенную правую руку, то, сгорбившись, отбегал на пару шагов. В конце концов позволил псу ухватить рукав и, выскользнув из него, оставил на растерзание. Овчарка, крутя головой и рыча, трепала рукав пару минут, потом была уведена и привязана подальше. На ее место привели следующую.
Юра подошел поближе, на ходу потрепав по голове пару чужих собак. Никогда раньше не приходилось ему видеть вживую дрессировку по защитной службе. То, что это именно она, парень не сомневался. Книжка шестьдесят седьмого года выпуска была все же с иллюстрациями, хоть и очень схематичными. Да и теория специального курса дрессировка там была прописана на совесть.
Лысый глянул мельком на подошедшего Юру, но ничего не сказал. Продолжал работать. Рубаха на спине у него взмокла, как у пахаря. Когда и эта собака начала радостно трепать отданный рукав, он объявил перерыв и направился к стоящему под деревом Юре.
– Спортсмен? – определил он с ходу. – Собак, я гляжу, не боишься?
Юра дважды кивнул утвердительно. Лысый вытер пот со лба и сказал совсем неожиданное:
– Фигурантом не хочешь попробовать? А то у меня парнишка сегодня не вышел, а я староват уже в одно лицо работать. Иногда отдых нужен. Ты ведь с собаками дело имел, правильно?
Юра потом несколько раз спрашивал Сергеича – так все звали лысого инструктора, известного на весь город, не Иван Сергеевич, а просто по отчеству – как тот понял и что спортсмен, и что с собаками дело имел, и что очень хотел попробовать быть фигурантом? Ведь хотел он этого больше всего, пока наблюдал, стоя под деревом, за работой Сергеича. «Чего там понимать? – усмехался тот. – У тебя на лице все написано. Собачника сразу видно».
Через пару месяцев Юра уволился из тренеров и стал заниматься тем, чем хотел всегда – дрессировкой. Сначала бегал в тяжеленном дрескостюме, понукаемый Сергеичем, потом и сам стал занятия проводить для новичков.
Сергеич его хвалил. Секретами делился. Про собак рассказывал часами, благо, нашел такого же увлеченного слушателя, как сам.
Через два года Сергеич умер в очереди в поликлинике. От сердца. Тогда, в начале девяностых, у многих сердце сдавало. Все его группы руководство передало Юре. Думали, временно, пока не найдут замену, а оказалось – навсегда.
Женился он поздно, уже после тридцати. Невеста была на десять лет моложе, к собакам относилась поначалу равнодушно, а после нескольких месяцев семейной жизни возненавидела. Развелись они, когда дочке было четыре месяца.
Последние шесть лет Юра жил один, с бывшей женой и дочкой почти не общался, к родителям заезжал не часто. С людьми сходился неохотно. Считался одним из лучших в городе дрессировщиков, на соревнованиях выступал и в качестве участника, и фигурантом.
Шестого октября во время очередных соревнований по «Русскому рингу» был убит выстрелом в голову.
* * *Я смотрела на Димыча с недоумением и обидой. Рассказал, называется. Добавил подробностей. Преступление, казавшееся дерзким и неординарным, в основном благодаря нестандартности занятий убитого, в Захаровском пересказе стало серым и скучным. Как отчет об основных экономических показателях. Мой начальник Валера, когда планерки проводит, и то поживей рассказывает. Я ждала каких-нибудь интересных фактов из жизни человека неизвестной мне профессии. Да что мне! Уверена, большинство простых людей ровным счетом ничего не знают про кинологов-дрессировщиков. Поэтому хочется думать, что все у этих героических людей не так, как у нас, простых смертных. По-другому как-то.
А Димыч пробубнил совершенно заурядную биографию. Такого и убивать не за что.
– Так за что его убили-то?
Димка развел руками и ухмыльнулся.
– Как только мы поймем, за что его убили, убийство можно считать раскрытым. Я тебе сто раз говорил, что главное – мотив. Ищи, кому выгодно.
– И кому выгодно убийство этого Юры?
Он опять развел руками. Потом посмотрел на мою унылую физиономию и сжалился.
– Не переживай! Не бывает, чтобы убили просто так. Просто так только по пьянке друг дружке головы табуретками проламывают. А это, как ты понимаешь, совсем не наш случай. Значит, было, за что убить гражданина Кузнецова. Просто мы пока этой причины не видим. Пока все обычно, ничего особенного. Хотя нет, вру! Есть и в этом деле очень необычная подробность…
Димыч замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Потом откинулся на стуле и торжественно произнес:
– Застрелили гражданина Кузнецова не как лоха какого-нибудь, не из банального «Макарова». Застрелили его из малокалиберного оружия. Калибр пять целых шесть десятых. А это что значит? Это значит, что был это либо редкий пистолет импортного производства, либо, учитывая высокую точность стрельбы, пистолет спортивный. Вот так! Налей мне еще кофе.
Глава 4
Заметка эта попалась мне на глаза сразу. Как будто кто-то специально подсовывал: «Вот же оно, вот! Читай, вспоминай, делай выводы!». Только вчера Светлана рассказала мне о подготовленных Юрой собаках-убийцах, сегодня утром Димыч задумчиво сказал, что надо бы посмотреть сводки происшествий за последние пару недель – и вот, пожалуйста! Первая же информация, на которую я наткнулась, открыв в интернете новостной портал, не оставляла никаких сомнений в том, что все предыдущие разговоры были неспроста.
«Собака-убийца загрызла старушку и ребенка» сообщали всем желающим добросовестные интернет-журналисты. Рядом для наглядности красовалась фотография окровавленной собачьей пасти.
Заранее ежась от страха, я щелкнула по ссылке.
Продолжаются нападения собак бойцовых пород на людей. На этот раз жертвами собаки-монстра стали четырехлетний мальчик и пожилая женщина. Бабушка с внуком гуляли в сквере Революции, когда на них напал огромный кобель бойцовой породы. Собака набросилась на ребенка и успела несколько раз укусить его за лицо и руки, пока за него не вступилась бабушка. Женщина закрывала ребенка своим телом, поэтому пострадала больше. В настоящее время оба пострадавших находятся в больнице с многочисленными ранами. Очевидцы этой трагедии утверждают, что собака, на которой не было намордника, напала на людей совершенно без причины.
Я посмотрела на дату – новость появилась в сети первого октября. Значит, события, в ней описанные произошли в конце сентября. Примерно за неделю до убийства Юрия Кузнецова.
Димыч к телефону подошел не сразу. Сначала я долго слушала гудки. Даже подумала, что он забыл сотовый где-нибудь в кабинете, а сам уехал. Хотя, на него это совсем не похоже. Не успела я это подумать и начать беспокоиться, как длинные гудки в трубке сменились недовольным Захаровским баритоном:
– Ну чего тебе еще?
– Я нашла тебе убийцу, – начала я сразу с главного. – Пока, правда, только собаку-убийцу, но думаю, и человек-убийца там где-то недалеко. Потому что, мотив там есть. И как раз в конце сентября.
– Куда?! Другим боком заносите, – заорал вдруг Димыч. – Так не пройдет. Давай назад. Так что ты там говорила про человека-убийцу и мотив в конце сентября?
Я зачитала ему заметку. Пару раз он прерывал меня криками, обращенными к кому-то, кто заносил что-то там не тем боком. Потом обратил и на меня внимание.
– Ты бы поменьше новостей в интернете читала, вот что я тебе скажу. Они тебе и про рыбу с человеческими ногами напишут, не поморщатся. Ладно, не сопи, проверю я по сводке эту твою загрызенную старушку. Когда, говоришь, это было?
Он позвонил часа через два.
– Ты сейчас на работе? Можешь выскочить на часок?
– Зачем?
– Дело есть. Давай, я тебя внизу жду.
Я неслась вниз, не дожидаясь лифта, на ходу попадая в рукава куртки. В кои-то веки у Димыча ко мне дело. Воображение рисовало картины одна другой привлекательней. И выслеживание преступников, и погони с перестрелками, и сидение в засаде. Нет, пожалуй, в засаде сидеть мне не нравится, от засады надо будет решительно отказаться.
Димыч топтался на крыльце нашего офисного центра и курил, задумчиво разглядывая припаркованную рядом машину.
– Ну, зачем звал? – я встала перед ним, как Сивка-Бурка, готовая ко всему.
– Да так, соскучился. Пошли кофе попьем где-нибудь.
– Дурак ты! – сказала я в сердцах. – Я думала, ты про загрызенную старушку что-то узнал, а ты…
– Какая ты кровожадная! – Димыч оторвался от чужой легковушки и начал внимательно разглядывать меня. – Ведь ты же женщина. Ты должна быть мягкой, пугливой, при виде крови в обморок падать. И интересоваться чем-то красивым. Мной, например. А ты собаками-убийцами интересуешься.
Он махнул рукой и поднял глаза к осеннему небу. Небо казалось совсем прозрачным и невесомым. А Димыч – грустным и во мне разочарованным. По опыту я знала, что эта клоунада не будет долгой, поэтому терпеливо ждала, переминаясь рядом.
– Ну ладно, раз тебе так хочется про загрызенную старушку, пойдем прогуляемся немного. Тут недалеко. Я тебе по дороге все расскажу.
Я радостно ухватилась за подставленный Димкин локоть и мы пошли «тут недалеко».
Как и следовало ожидать, информация, выложенная в интернете, оказалась верной лишь отчасти. Действительно, были внук и бабушка. Правда, бабушка оказалась не ветхой старушкой, а вполне себе бодрой и энергичной шестидесятилетней женщиной. Судя по всему, решительной и хладнокровной. Потому что, когда появившийся неизвестно откуда пес действительно набросился на ее внука и, повалив на землю, начал трепать ребенка, схватив за капюшон курточки, бабушка не стала голосить и звать на помощь. Собаку она отогнала решительными пинками и потом еще какое-то время прикрывала собой перепуганного мальчишку, получив при этом множественные укусы рук и ног. Пса отогнали камнями и палками подоспевшие мужики, а потом и хозяйка нарисовалась, прицепила разъяренную псину на поводок и утащила в подъезд, даже не поинтересовавшись состоянием потерпевших.
Вот к этой-то хозяйке мы сейчас и шли. Аккуратненько расспросить о подробностях происшествия. И узнать заодно, не работал ли в свое время с собакой покойный Юра Кузнецов.
– Только давай так: говорить буду я, а ты помалкивай, в крайнем случае, сочувственно улыбайся.
– Чему там сочувствовать? – не поняла я. – Это же не хозяйку собака покусала, а бабушку с внуком. Как они, кстати?
– Мальчишка нормально, только испугался очень. А у бабушки раны серьезные, да еще и сердце прихватило потом. Она в больнице сейчас.
Мы зашли в подъезд обычной блочной пятиэтажки. Домофон на двери был сломан, так что в нужную квартиру мы позвонили без предупреждения.
Я ожидала услышать из-за двери неистовый собачий лай и на всякий случай спряталась за широкую Захаровскую спину. Вспомнилось вдруг, что идем мы в гости к хозяйке собаки, запросто покусавшей двух человек. Как-то не по себе стало от этой мысли. И активно участвовать в расследовании что-то расхотелось. Но было уже поздно – за дверью послышались шаги и женский голос спросил: «Кто там?». Видно, дверному глазку хозяйка не доверяла.
– Милиция, – успокоил Димыч, тыча в глазок развернутым удостоверением.
Мне предъявить было нечего, поэтому я, вспомнив Димкин совет, постаралась сочувственно улыбнуться. Не знаю, получилось ли у меня изобразить сочувствие, или красные корочки успокоили хозяйку квартиры, но дверь она нам открыла.
Хозяйка, невысокая худая женщина, куталась в теплый халат и смотрела на нас настороженно. Время от времени она шмыгала носом, отчего кончик его смешно приподнимался. Этим своим подвижным носом и юркими глазками хозяйка квартиры здорово напоминала мышку-норушку. Только умиляться, глядя на нее, совсем не хотелось.
– Елена Петровна? – уточнил Димыч и, дождавшись, утвердительного кивка, продолжил. – Мы из милиции. По поводу вашей собаки.
Мышка-норушка вдруг воспряла духом, даже как будто выше ростом стала. Радостно засуетилась, приглашая нас проходить. Тапочки предложила. Правда, ни мне, ни Димычу не подошли те микроскопические шлепанцы, что выложила перед нами враз преобразившаяся хозяйка. Прошли так, без тапочек.
Дождавшись, пока мы сядем рядком на диван, Елена Петровна юркнула в кресло напротив и затараторила, комкая в руке платочек:
– Вот спасибо, что пришли! А я всегда знала, что милиция наша в беде не оставит. А дочь мне: «Брось мама, бесполезно». А я верю, что законы наши граждан защищают от произвола. Это участковому нашему дела нет до наших печалей. А я ему сразу сказала, что дела этого так не оставлю, и прокурору напишу, как он преступников покрывает.
Я посмотрела украдкой на Димыча. Тот сидел с невозмутимым видом, слушал тетку, кивал и помечал что-то в блокноте.
– А ведь он мне как родной, вот как ребенок прямо. Я ему: «Джоник, сыночек», он подойдет, положит мне голову на колени и смотрит так внимательно, как человек прямо.
Хозяйка вдруг всхлипнула и промокнула глаза платочком.
– Елена Петровна, а вы с каким дрессировщиком занимались?
– С каким таким дрессировщиком? – тетка убрала от лица платочек и посмотрела на Димыча с недоумением.
– Ну, Джоника вашего вы дрессировали? К кому на площадку водили? Фамилию не помните? Или хоть имя.
– Этого я не знаю. Мне ведь его дочка с зятем отдали, когда ему уже два года было. Они все время на работе, им некогда за Джоником ухаживать. А я на пенсии. Времени много, да и веселее мне с ним было. Так что, про дрессировщика ничего не скажу, не знаю. Может, и водили к кому, это надо у дочки спрашивать. А я не водила. Он и без всяких дрессировщиков все понимал, прямо как человек. Да и как бы я его дрессировала, я же женщина. А он здоровый такой. Как начнет тянуть, так, не поверите, прямо руки все выворачивал. А эти все говорят, мол, на поводке надо водить. Попробовали бы сами такого на поводке. Без рук останешься. Да и незачем – он же умный, он и так все понимал.
Тетка снова всхлипнула, словно спохватившись. Потом продиктовала Димычу адрес и телефон дочки. После этого опять вернулась к рассказу о том, каким умным – «прямо как человек» – всегда был Джоник.
– И не слушайте никого, не агрессивный он. Я сколько раз говорила, от собаки нельзя убегать. Конечно, он догонять бросался. Он же думал, с ним играют так. Я вот в книжке читала, что у них это инстинкт такой. А они орали да угрожали. Лучше бы детям своим наказали, что от собак нельзя бегать. Сами виноваты.
Елена Петровна всхлипывала, вытирала глаза и носик платочком, а сама смотрела поверх него на нас, проверяла реакцию. Я, совершенно ошарашенная, пыталась изо всех сил улыбаться как можно сочувственнее, а Димыч слушал очень внимательно. Вот что значит профессионал. Или ему на самом деле про Джоника слушать интересно?
Кстати, а что это Джоника нигде не видно?
– Елена Петровна, а где ваша собака? – воспользовалась я возникшей паузой.
Она посмотрела на меня почти с ужасом, будто с размаху на стену налетела.
– То есть, как это где? Вы же из милиции? По заявлению? Так что же вы спрашиваете?
В этот момент Димыч наступил мне на ногу, и я захлопнула рот. А хозяйка Джоника еще пуще залилась слезами.
– Нет больше мальчика моего! Нету! А какой умный был. А ласковый какой. Подойдет, голову на колени положит и смотрит, смотрит. И как только рука поднялась, на такую чистую душу! Я говорила им, что он играть хочет. А эта дура старая давай ногами махать. Конечно, он разозлился. Любой бы разозлился, если пинают да орут. Сами виноваты, а пострадала невинная душа.
– Джоник? – осторожно уточнил Димыч.
Елена Петровна кивнула.
– А что с ним случилось?
– Как же? Вы же из милиции. Я же все в заявлении написала, – она перестала плакать и посмотрела на нас с подозрением. – Вы по какому вопросу, вообще?
– По этому, по этому, – успокоил Захаров. – Вы расскажите все подробно.
– А чего рассказывать? Я все в заявлении написала. Вышли мы, значит, из дома с Джоником, я его и с поводка еще отпустить не успела. Вот, кстати, отметьте у себя, что в этот момент собака на поводке была, никаких правил мы с ним не нарушали, врет все участковый наш. Идем, никого не трогаем. И тут мордатый этот, из двенадцатой квартиры. И с ним Лешка, алкаш местный, все время во дворе ошивается, больше всех ему надо. И Лешка этот мордатому на нас показывает: «Вот, мол, они». Мордатый к нам. Подошел молча, ни слова не сказал. Достает пистолет. Я как увидела, у меня все прямо затряслось внутри. Стою, вдохнуть не могу, ноги отнялись. А он подошел совсем вплотную и в Джоника выстрелил. Да не один раз, много. Я кричу: «Что же ты, бандит, делаешь?». А он мне: «Скажи спасибо, что патроны у меня кончились!». И матом на меня. Я за рукав его схватила, давай милицию кричать, только их ведь нет никогда, если нужны. Вот и участковый наш такой же. А мордатый, он здоровый такой, почти как вы, только пониже, меня оттолкнул и пошел себе в подъезд. Я к Джонику, а он уж и не дышит. И в крови весь. Я в милицию – это же убийство среди бела дня. Да и денег собака стоит немаленьких, порча имущества, как-никак. А в милиции наш участковый. И знаете, что заявил? Что давно пора было Джоника моего пристрелить, да у него руки все не доходили.
Тетка сделала паузу, чтобы высморкаться и перевести дыхание. Мы с Димычем переглянулись уже в открытую.
– А что за мордатый-то? Вы его знаете?
– Да из двенадцатой квартиры же! Кравчук этот. Месяца два всего как заехали, а уже порядки свои наводит, стреляет среди бела дня. Погодите, он еще их всех перестреляет, если не посадят. Попомнят потом мои слова, да поздно будет.
– А за что он Джоника застрелил? – Я отодвинула ногу подальше от Димыча, так, на всякий случай.
– Ну как же! Бабка-то эта, что пиналась – она же этому Кравчуку мать. А пацан – сынок его. Да только не слушайте вы никого, Джоник не кусал его совсем, он поиграть хотел. А бабка налетела, давай ногами махать. Каратистка чертова! Да она сама Джонику руки в пасть совала, если хотите знать. А сынок ее бешеный на следующий день Джоника и застрелил. А он у нас, между прочим, породистый, больших денег стоит. А участковый у нас коррумпированный, убийц покрывает. Вы разберитесь с ними.
Димыч вылетел из подъезда и направился куда-то вглубь микрорайона.
– Ты куда?
– Пошли, к участковому зайдем. У них тут опорный пункт во дворе, я знаю. Пообщаемся с коррумпированным милиционером, покрывающим убийцу-Кравчука.
Опорный пункт оказался в соседнем дворе, на первом этаже жилого дома. В небольшой комнатке с надписью на двери «Участковый» пахло застарелым табачным дымом и почему-то ливерной колбасой. Отъявленный коррупционер оказался парнем лет двадцати пяти, светловолосым и круглолицым. Такой Иванушка-дурачок из сказки, еще до того, как он обвел всех вокруг пальца и отхватил себе в жены царевну. Ничем не примечательный такой Иванушка.
Поговорить, правда, сразу согласился. Предложил только выйти во двор, покурить на воздухе.
Так и разговаривали – они с Димычем курили, а я, бросившая это дело три года назад, слонялась вокруг, навострив уши.
Участковый рассказал то же самое, что и хозяйка Джоника, с той лишь разницей, что совсем не считал пса невинно пострадавшим. Наоборот, по его словам выходило, что собака была совершенно неуправляемой, держала в страхе всю округу, а хозяйка, души в нем не чаявшая, ни на какие замечания, уговоры и даже законные требования не реагировала.