Творения

Глава первая

1. Если, согласно изречению небесной истины (Мф. 12:36), за всякое слово, сказанное нами праздно, мы должны представить отчет, если всякий раб, по своей непредприимчивости или по скупости закопавший в землю (Мф. 25:14 и сл.) те таланты духовной благодати, которые были вверены ему для увеличения их нарастающими процентами, по возвращении господина, подвергнется немалому наказанию: то тем более надлежит бояться нам, которым хотя и при слабом даровании, но однако вверена великая обязанность насаждать в сердцах людей слово Божие, – (надлежит бояться), как бы и от нашего слова не потребовалась также лихва, особенно в том случае, когда Господь будет взыскивать с нас за неисполненное служение. Вот почему у меня и явилась мысль написать нечто. (А именно написать) потому, что наше слово подвергается большей опасности заслужить упрек тогда, когда оно слушается, а не читается. Книга же не краснеет.

2. Итак, не полагаясь на свои природные таланты, но поощряемый примерами божественного милосердия, я осмеливаюсь начать (свою) речь; ибо, по воле Божией, заговорила даже ослица (Числ. 22:28). И вот, если предо мной, подверженным бремени века сего, предстанет ангел, то и я также открою (свои) давно безмолвные уста: тот, кто в этой ослице разрушил преграды природы, может, конечно, уничтожить преграды и (моей) неопытности. Если в ковчеге Ветхого Завета расцвел жезл священника (Числ. 17:8), то для Бога возможно, чтобы и в святой Церкви из наших бутонов распустился цветок. Почему же в самом деле нельзя надеяться, что Бог, Который говорил в терновом кусте (Исх. 3, 4 и след.), не заговорит также и в людях? Бог не возгнушался же терновым кустом. О, если бы Он осветил также и мои терния. A ведь, может быть, найдутся такие, которые даже и в наших терниях будут поражены блеском некоторого света; найдутся (и такие), которых наши терния не воспламенят; найдутся (и такие), у которых голос наш, слышимый из тернового куста, освободит ноги от обуви, и тогда течение мысли (их) будет свободным от плотских преград.

3. Но это – удел мужей святых. О, если бы, хотя немного Иисус призрел на меня, лежащего под этой, еще неплодной, смоковницей (Иоан. 1:48)! Тогда, по истечении трехлетия, принесла бы плоды и наша смоковница (Лук. 13, 6 и след.). Но откуда же столько надежды у грешников? О если бы, по крайней мере, этот Евангельский насадитель Господней лозы, уже отдавший, может быть, приказание срубить нашу смоковницу, оставил ее еще и на этот год, дабы окопать и удобрить ее корзиною навоза: не восстановит ли он ее беспомощную, хотя при помощи земли, и не возбудит ли ее, тощую, при помощи навоза. Блаженны те, которые привязывают коней своих к всенародной лозе и масличному дереву (Быт. 49:9) и посвящают, таким образом, труд свой свету и радости; меня же еще доселе отеняет смоковница, т. е. привлекательный зуд мирских удовольствий, – (смоковница) низкая для возвышенного, хрупкая для труда, изнеженная для работы, бесплодная в отношении плода.

4. Может быть, кто-нибудь недоумевает, почему же я не могу говорить, а осмеливаюсь писать. Но если мы припомним то, что читали в Евангельских писаниях (Лук. 1:63–64), и то, (что видели) в священнических действиях, и при этом возьмем себе за образец святого пророка Захарию, то увидим, что бывает (нечто такое), что не сможет выразить голос и изобразить перо. Впрочем, если имя: «Иоанн» возвратило голос отцу, то не следует отчаиваться и мне, что, при своей немоте, могу получить голос и я, если буду говорить о Христе: хотя род Его, по пророческому слову, «кто изъяснит»? (Ис. 53:8). И вот, как раб, я буду прославлять род Господень; ведь непорочный Господь избрал Себе непорочный род даже в этом теле, полном нечистот человеческой бренности.

Глава вторая

И очень удачно вышло, что приходится говорить о девах как раз сегодня, в день рождения девы, и начинать книгу с ее прославления. День рождения девы – и мы последуем ее непорочности. День рождения мученицы – и мы принесем жертвы. День рождения святой Агнии – и пусть дивятся мужи, не отчаиваются отроки, изумляются жены и подражают ей девы. И что именно мы можем сказать достойного о той, у которой даже имя не свободно от света прославления? (Ее достоинства): обет, превышающий (законы) возраста, добродетель, возвышающаяся над природой! Как мне кажется, она даже имя носила не человеческое, а скорее – изречение пророка, которым он предуказал то, что с ней имело случиться.

6. Я знаю, по крайней мере, где мне искать помощи. Имя девы есть обозначение целомудрия. Я буду призывать мученицу, стану прославлять деву. И довольно великая та похвала, которая не изыскивается, а (уже) имеется. Итак, да престанет ум, умолкнет красноречие: одно уже имя ее есть прославление. Его воспевают и старцы, и юноши, и отроки. Самая высшая степень прославления, когда кто-нибудь восхваляется (всеми) людьми. И вот, сколько людей, столько и проповедников, говорящих и прославляющих мученицу!

7. Говорят, что она приняла мученичество двенадцати лет. И насколько постыдна (была) эта жестокость, не пощадившая даже детского возраста, настолько же, напротив, велика была сила веры, которая нашла себе доказательство даже в этом возрасте. Были ли уместны раны для такого маленького тела? И вот та, которая не имела (почти тела) для принятия ударов железа, однако имела то, чем победить его. A ведь девицы этого возраста не могут сносить даже гневного вида родителей, и обыкновенно маленький укол булавкой оплакивают как рану. Она же, не питая страха к окровавленным рукам палачей, не чувствуя тяжелых пут гремящих цепей, подставляет все свое тело под меч разъяренного воина, и еще не зная смерти, уже готова к ней. А когда ее влекут против воли к жертвеннику, она в огне воздевает руки ко Христу и даже в самом идольском очаге показывает трофей Господа победителя. Она и плечи, и обе руки вкладывает в железные оковы; но никакие оковы были не в силах заключить столь нежные члены.

8. Не новый ли это род мученичества? Еще не созревшая для наказания, она уже созрела для победы; недоступная для поражения, она способна для получения венца; носившая в себе предрасположение возраста, она исполнила долг добродетели. Не так спешила бы жена в спальню, как, радуясь приближению к месту наказания, поспешным шагом шла вперед дева, украсившая себе голову не сплетенными волосами, а Христом, – украсившая себя не цветами, а благонравием. Все плакали, а она была без слез. Многие удивлялись, что она столь легко расстается с жизнью: в самом деле, она еще не успела испытать ее, но уже отдает, как бы насладившись ею. Все изумлялись, что она, которая по своему возрасту еще не могла быть исповедницей, становится свидетельницей божества. И вот оказалось, что та, которая еще не имела веры у людей, нашла таковую у Бога. И действительно, что превыше природы, – это исходит от творца природы.

9. А к каким ужасам прибегал палач, чтобы устрашить ее, и к каким ласкам, чтобы убедить ее! Сколько обещаний (было), что он получит ее себе в жены! А она: «желать, говорит, удовольствия – это значит оскорблять Жениха. Кто меня Первый избрал, тот и получит. Зачем же, убийца, медлишь? Пусть погибнет тело, и я не хочу, чтобы оно возбуждало в чьих-либо глазах любовь». Она встала, сотворила молитву и нагнула шею. Нужно было видеть, (как) затрепетал палач: он как будто сам был приговорен (к казни), правая рука убийцы тряслась, лицо побледнело от страха пред чужой опасностью, в то время как отроковица не выражала страха пред своей (опасностью). Итак, в одной жертве вы имеете двоякое мученичество – целомудрия (pudoris) и веры (religionis). И девой она осталась, и мученичество восприяла.

Глава третья

10. Любовь к целомудрию, а также и ты, святая сестра, безмолвная пред животными нравами, – побуждаете меня теперь к тому, чтобы сказать нечто о девстве. Пусть же не покажется оскорбленной как бы некоторым невниманием и эта, в сущности основная, добродетель. В самом деле, девство не потому достойно похвалы, что оно обретается в мучениках, но потому, что оно само соделывает мучеников.

11. Спрашивается, кто же может обнять человеческим умом ту, которую не подчинила своим законам даже природа? Кто (сможет) естественным словом выразить то, что превыше порядка природы? Она с неба призвала то, чему подражала на земле. И не незаслуженно прияла образ небесной жизни та, которая нашла себе жениха на небе. Прошедши облака, небо, ангелов и созвездия, она нашла Слово Божие в самом лоне Отца и всей душой прилепилась (к Нему). И кто же, в самом деле, оставит столь великое благо, коль скоро нашел его? «Миро излиянное – имя Твое: сего ради отроковицы возлюбиша тя (и) привлекоша тя» (Песн. 1:2). И, наконец, не мое же (личное мнение) и то, что люди, которые ни женятся, ни выходят замуж, будут как ангелы на небесах (Мф. 22:30). Итак, пусть никто не дивится тому, что сочетавающиеся с Господом ангелов, приравниваются к ангелам. Кто же, следовательно, будет отрицать, и (ту истину), что эта (девственная) жизнь снизошла с неба, так как мы нелегко обретаем ее на земле, и только с той поры, как Бог снизшел в эти члены земного тела? Тогда-то дева и зачала во чреве, и Слово стало плотью, и плоть стала Богом.[1]

12. Кто-нибудь скажет: но ведь (еще) Илия оказался совершенно непричастным к вожделениям плотского соития. Но потому-то он и был взят колесницею на небо, потому-то он и является во славе вместе с Господом, потому-то он и будет предтечей Господнего пришествия. И Мария, взявши тимпан, с девственною стыдливостью была руководительницей хора (Исх. 15:20). Но посмотрите, чей образ она тогда имела? Не образом ли церкви была эта дева, которая непорочной душой объединила религиозный сонм народа, воспевавший божественные песни? Мы читаем также, что и в храме иерусалимском были избранные девы. Но что же говорит Апостол? Все это происходило с ними, как образы, чтобы стать свидетельством будущего (1 Кор. 10:11); ибо образ заключается в немногих, (а) жизнь – в весьма многих.

13. И только после того, как Господь, пришедши в это тело, сочетал общение божественности и телесности без всякого пятна внешнего смешения, Он, разлившись по всему миру, сообщил человеческим телам образ небесной жизни. Это и есть тот самый будущий род, который возвестили служащие на земле ангелы (Мф. 4:11) (и) который воздаст Господу служение чрез послушание непорочной плоти. Это и есть то небесное воинство, которое обещал на земле сонм прославляющих ангелов. Итак, мы имеем свидетеля древности еще от века, полноту же исповедания от Христа.

Глава четвертая

14. Во всяком случае, девство у меня не имеет ничего общего с язычниками, оно не распространено у варваров и не в обычае у прочих живых существ. С этими последними хотя мы и разделяем один и тот же жизненный дух этого воздушного пространства, хотя вместе с ними являемся обладателями обычного состояния земного тела и не разнимся от них также и в пользовании производительными силами; но, по крайней мере, в этом одном отношении мы избегаем погрешностей одинаковой (с ними) природы: хотя к девству стремятся язычники, но посвященная (дева) у них оскверняется; варвары даже преследуют девство, а прочие (народы совсем) не знают его.

15. Кто-нибудь мне укажет на девственниц Весты и жриц Паллады? Но что же это за целомудрие – оно вызывается не нравственною настроенностью, а возрастом: оно предписывается не навсегда, а на время! И особенно легкомысленно такое целомудрие, нарушение которого блюдется до более преклонного возраста. Они сами учат, что их девы не должны и не могут навсегда оставаться девами, и, таким образом, сами полагают предел девству. Но что же это за религия, в которой предписывается, чтобы отроковицы были целомудренны, а старухи нецеломудренны? Нет, не та целомудренна, которая связывается законом; и в той целомудрия нет, которая освобождается от него законом. О, таинства, о нравы там, где необходимость вменяется в без порочность и дается освящение страсти. Итак, не целомудренна та, которая понуждается (к целомудрию) страхом; и не благочестива та, которая руководится (в нем) наградой; и уже не стыдлив тот, который ежедневно подвергается поруганию страстных взоров и (как бы) бичуется постыдными взглядами. Оказываются льготы, предлагаются награды: как будто продавать целомудрие не есть величайший признак наглости. То, что за плату обещается, за плату и нарушается; что за плату присуждается, за плату и отчуждается. Не может снова приобрести целомудрие та, которая имеет обыкновение продавать его.

16. А что сказать о таинствах фригийских, в которых разврат возведен на степень учения (disciplina)? И о если бы (только) для более слабого пола! Что (сказать) об оргиях Либера, где возбуждение страсти является выражением религиозного таинства (mysterium)? И какова, поэтому, может быть жизнь жрецов там, где блудодеяние богов служит предметом почитания. Итак, нет у них святой девы.

17. Посмотрим, не образовали ли какой-нибудь (девы) хотя бы те философские школы, которые обыкновенно присваивают себе путеводительство всеми добродетелями? В одной Пифагорейской басне прославляется одна какая-то дева: когда тиран принуждал ее выдать тайну, – она, чтобы не дать ему возможности хотя бы при помощи пыток вынудить у нее признание, откусила себе язык и им плюнула в лицо тирана, так что тот, не докончивши допроса, уже не мог ее более допрашивать.

18. Но однако та же самая, которую не могли победить пытки, – та, которая была сильна духом, но похотлива чревом, была примером молчаливости и в то же время расточительницей (proluvium) целомудрия, оказалась побежденной похотью. Таким образом, та, которая смогла скрыть тайну мысли, не укрыла срама (своего) тела. Она победила природу, но не сдержала учения (добродетели). И как она желала бы в слове иметь ограждение своей невинности! К тому-то, может быть, и приготовляло ее терпение, чтобы (при помощи слова дать ей возможность) отречься от преступления. Итак, не во всех отношениях она оказалась непобедимой: тиран не мог от нее добиться того, о чем спрашивал, но зато получил то, о чем не спрашивал.

19. Насколько же более велики духом наши девы, которые побеждают даже те силы, которых не видят; они одерживают победу не только над плотью и кровью, но даже над самим верховным правителем мира и века! Несомненно, Агния была меньше возрастом, но больше добродетелью, богаче по количеству побед, мужественнее терпением; она из страха не лишила себя языка, но сохранила его для победы. Ведь у нее не было ничего такого, что она боялась бы выдать; ее исповедание было не преступным, а религиозным. Таким образом, та скрыла только тайну, эта же прославила Господа, и так как Его не мог еще исповедать возраст, то Его исповедала природа.

Глава пятая

20. В похвальных речах обыкновенно прославляются отечество и родители: это затем, чтобы чрез воспоминание о виновнике потомства возвысить достоинство и этого последнего. Правда, я не намерен был заниматься восхвалением девства, а (лишь) только его уяснением, но однако, думаю, будет относиться к делу и то, если я покажу, каково его отечество и кто его виновник. И прежде всего мы определим, где находится его отечество. Если это отечество там, где находится родовое место жительства: то, конечно, отечество целомудрия – на небесах. Итак, (оно) здесь – пришелец, а там – естественный обитатель.

21. Что же такое девственное целомудрие, как не чистота, непричастная греху (contagionis)? И кого по достоинству мы можем назвать виновником целомудрия, как не непорочного Сына Божия, плоть Которого не видела тления, а божество не причастно греху. Итак, смотрите, каково достоинство девства. Христос – прежде девы, Христос – от девы; от Отца Он рожден прежде веков, а от девы рожден во веки. Первое – сообразно с Его природой, а второе – ради нашей пользы. То было всегда, а этого Он восхотел.

22. Обратите внимание и на другое достоинство девства: Христос жених девы, и если можно так сказать: Христос – (жених) девственной чистоты; ибо девство происходит от Христа, а не Христос происходит от девства. Дева, следовательно, есть та, которая сочеталась (браком), которая носила нас в своем чреве, которая родила (нас), которая выкормила нас своим молоком, о который мы читаем: «Сицевая… сотвори… дева Иерусалимская..[2] По русской библии это место имеет иной смысл сравнительно с библией славянской. Не оскудеют от камене сосцы и снег от Ливана и не уклонится вода зельно ветром носимая». (Иерем. 18:13–14). Какова же эта дева, которая напаяется от источников Троицы, у которой из скалы истекают воды, не оскудевают сосцы и изливается медовая вода? Скала ведь, по Апостолу, есть Христос. Значит, от Христа не оскудеют сосцы, от Бога – непорочность (claritas), от Духа – источник. Это – Троица, орошающая свою Церковь – Отец, Христос и Дух.

23 Но перейдем теперь от матери к дочерям. «О девах…, – говорит св. Апостол, – повеления Господня не имам». (1 Кор. 7:25). Если же учитель языков не имел, то кто же иной мог иметь? И, конечно, он не имел (о девах) заповеди, но имел о них совет (exemplum). Ибо девство не может быть повелеваемо, но (только) желаемо: то, что превыше нас, и выражается более в форме совета (in voto)y а не в форме научения (in magisterio). «Хощу же вас, – говорит, – беспечальных быти; не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви…. и не посягшая (virgo) помышляет о Господних, … да будет свята и телом и духом. A посягшая помышляет о мирских, как угодити мужу» (1 Кор. 7:32–34).

Глава шестая

24. Я не порицаю, конечно, и супружества (matrimonium), но только преимущество отдаю девству. «Изнемогаяй, – говорит, – зелия да яст» (Римл. 14:2). Одно терплю (exigo), другому удивляюсь. «Привязался ли еси жене – не ищи разрешения; отрешился ли еси жены – не ищи жены» (1 Кор. 7:27). Такова заповедь тем, кто состоит в супружестве. А что он говорит о девах? «И вдаяй браку свою деву, добре творит: и не вдаяй, лучше творит» (1 Кор. 7:38). И та не грешит, если вступит в брак; и эта, если не вступит в брак, делается вечной. Там – врачество немощи, здесь – слава непорочности (castitatis). Та не порицается, а эта восхваляется.

25. Сравним, если угодно, блага замужних женщин с благами дев. Возьмем жену, славную своим многочадием: чем больше она рождает, тем больше она трудится. Она может исчислить нам радости от сыновей, но может она исчислить также и тяготы. Она выходит замуж и проливает слезы. Вот каковы эти вожделения (vota), которые оплакиваются! Она зачинает и делается беременной. И вот беременность прежде всего начинает доставлять ей огорчения, а не плод. Она рождает и болеет. Вот как приятен плод, который страданием начинается и страданиями оканчивается, – вот плод, который наперед должен доставить скорбь, а потом уже и удовольствие. Страданиями этот плод покупается и не по доброй воле (pro arbitrio) становится собственностью.

26. А что сказать о трудах воспитания, обучения и бракосочетания? Счастливцам присуши в то же время вот какие печали. Имеет мать потомство, но (чрез это) увеличивает (и свои) скорби. О несчастных (браках) не следует и говорить, дабы не привести в трепет души святейших родителей. Смотри, сестра моя, как тяжело бывает переносить то, о чем не следует и слушать. И это в настоящем веке. Но придет день, когда скажут «блажени неплоды, и утробы, яже не родиша» (Лук. 23:29). Дочери века сего родятся и рождают; дочь же царства воздерживается от похоти мужа и от похоти плоти, чтобы быть непорочной и телом и духом.

27. А что сказать о тяжелом служении и рабском подчинении мужьям, предназначенном для женщин, которым Бог повелел служить еще раньше, чем рабам (Быт. 3:16)? Я говорю об этом для того, чтобы жены охотнее повиновались; ведь для них в этом (служении), если только они добродетельны, заключается милостивая награда; если же они нечестны, то здесь же (скрывается) наказание за проступок.

28. Здесь же[3] зарождаются те порочные побуждения, руководясь которыми женщины разрисовывают лица особо изобретенными красками как раз в тот момент, когда они боятся не понравиться мужчинам, и таким образом, подделывая лицо, они помышляют подделать целомудрие. Какое безумие – изменять природный образ, стремиться к украшениям; ведь женщины, боясь супружеского приговора, тем самым обнаруживают и свой приговор! В самом деле, та, которая стремится изменить дар природы, прежде всего свидетельствует о себе. Пока она усиленно старается понравиться другим, она прежде всего не нравится себе самой. Какого же более верного судью о твоем безобразии, жена, мы можем найти, кроме тебя же самой, – тебя, которая боишься показаться (в своем естественном виде)! Если ты красива, то зачем скрываешься? Если же безобразна, то зачем ложно выдаешь себя миловидной, так как ты в данном случае все равно не можешь получить ни одобрения своей совести, ни расположения, хотя бы и ошибочного, – со стороны чужого (человека)? Ведь он любит другую, да и ты хочешь понравиться другому. И можешь ли ты гневаться, если полюбит иную тот, который чрез тебя научается любодействовать? Плохая ты наставница при своей несправедливости. A ведь обольстительной приманки, пожалуй, избегает даже та, которая живет у продавца женщин; и хотя она – презренная женщина, но однако грешит не пред другим, а только пред собой. И, можно сказать, в (этом) втором случае преступление более терпимо: ведь там орудием любодеяния является целомудрие, а здесь-природа.

29. А сколько нужно драгоценностей для того, чтобы удалось понравиться даже красивой (женщине)!

У нее здесь с шеи свешиваются драгоценные ожерелья, там по земле стелется золотом шитая одежда. Следовательно, покупной у нее и этот внешний вид, и разве имеется он в наличности? А к чему даже для обоняния употребляются различные приманки! Уши обременяются тяжелыми серьгами, глазам придается другой цвет. Что же, следовательно, остается своего там, где так много допущено перемен? Не теряет ли жена и свои чувства, да верит ли она, наконец, в возможность своей жизни?

30. Вы же, блаженные девы, которые не ведаете подобных мучений, а тем более украшений, – вы, у которых по стыдливым лицам разлито святое целомудрие и благая непорочность служит украшением, – вы, которые предназначены не для человеческих взоров, вместо чуждого (вам) заблуждения, возвышаете свои достоинства. Конечно, и вы имеете оплот своей красоты, у которой воинствует облик (forma), но только не тела, а добродетели: этот облик добродетели не уничтожит никакой возраст, не может истребить никакая смерть, сокрушить никакая болезнь. Пусть для этого облика (добродетели) один только Бог, Судия (красоты), составляет предмет стремлений, – Тот Бог, Который даже в некрасивом теле любит души, обладающие красотой. (Для добродетельной девы) не существует обычного бремени, носимого чревом; для нее нет скорбей рождения; и однако ей присуще более ценное потомство благочестивой мысли, – той мысли, которая всех считает за детей. Она богата последователями, но бедна сиротством, не знает похорон, (но) имеет наследников.

31. Так святая церковь не осквернена соитием, но плодоносна в рождении, она – дева благодаря целомудрию, но матерь благодаря потомству. Итак, нас рождает дева, исполненная не мужа, но духа. Рождает нас дева не с болезнью членов, но с радостью ангелов. Питает нас дева не телесным молоком, но тем молоком апостольским (1 Кор. 3:2), которым она еще доселе питает неокрепшее тело возрастающего народа. Итак, какая же жена имеет детей больше, нежели святая Церковь, которая есть дева по своим таинственным узам (sacramentis) и мать для народов; о плодородии ее свидетельствует даже Писание, когда говорит: «яко многа чада пустыя паче, нежели имущия мужа» (Ис. 54:1)? Наша (дева) мужа не имеет, но имеет жениха; потому что, будет ли она церковью среди народов, или душою для отдельных людей, она без всякого нарушения целомудрия вступает в брачный союз, как бы с вечным женихом, – с Словом Божиим, не имущая (в себе) неправды, богатая разумом.

Глава седьмая

32. Вы слышали, родители, в каких добродетелях вы должны воспитывать и в каком учении должны наставлять своих дочерей, чтобы иметь возможность снискать в них таких (дочерей), заслуги которых могли бы искупить ваши прегрешения. Дева – это дар Божий, ограждение (munus) родителя, священство целомудрия. Дева – матерняя жертва, ежедневным священнодействием которой умилостивляется божественная сила. Дева – неотъемлемый залог родителей, она не доставляет им забот из-за приданого, она не оставляет их вследствие (своего) переселения, и не причиняет обид.