Серый пилигрим
– Ты! – наконец, каркнул пришелец. В голосе его – гулком, будто из печной трубы – явственно чувствовалась угроза.
– Я, – не стал отпираться любитель похлебки. Барт про себя уже окрестил его Серым.
– Да уж, тебя можно встретить в самых неожиданных местах, любитель поковыряться в падали, – пророкотал Черный.
– Ну, так и падаль порой оказывается в самых неожиданных местах, – усмехнулся Серый. – Взять, к примеру, тебя, Сандро.
Черный дернулся, как от удара, прорычал что-то невнятное и порывистым движением отбросил назад капюшон. По залу прокатились испуганно-удивленные возгласы. Барт и сам едва не взвизгнул в голос, увидев лысый, как коленка, череп и изуродованное застарелым ожогом лицо. Особенно страшна был нижняя половина: с левой стороны рта вместо губ – рваная рана с почерневшими, сморщенными краями, сквозь которую видно неровные желтые зубы. Как это он умудряется внятно разговаривать с такой пастью?!
– Ты, как всегда, неоправданно дерзок, Пилигрим, – ощерился Черный в жуткой ухмылке. – Но я рад, что мы наконец-то встретились снова. И в этот раз даже не надейся сбежать!
Серый равнодушно пожал плечами, отвлекся, наконец, от похлебки и скучающим взглядом окинул убогий зал. Не сделал ни единого движения, даже в лице не изменился, но…
Завертелось, как любил говаривать Матео, сын торговца сладостями и один из вечных соперников Барта.
Стол, за которым сидел Серый – массивный, сколоченный из старых, почерневших от времени досок – вдруг взметнулся вперед и вверх, будто бы невидимый великан щелкнул по нему пальцем. Сила, пославшая в полет этот вовсе не предназначенный для метания предмет, была такова, что он треснул еще в начале броска. Черный, взмахнув руками, вдруг исчез, оставив после себя лишь струи черного дыма, и стол пролетел мимо того места, где он только что стоял.
Серый был уже на ногах – напряженный, слегка сгорбившийся. Сгустки живой тьмы метнулись в его сторону, и из них вынырнул Черный. В руках его был причудливой формы клинок, очень напоминающий кинжал Барта, только больший по размеру.
Серый распахнул полы своего балахона, взмахнув ими, как крыльями. В его правой руке возник пистолет. Грянул выстрел, за ним – еще один, ещё и ещё. Между грохотом выстрелов – звонкие щелчки прокручиваемого барабана.
Барт слышал про такие штуки, но никогда не видел. Многозарядные пистолеты с особыми капсюльными патронами. Вершина оружейного искусства Бакши. Стоят целое состояние. Откуда такой у этого бродяги?
Обгорелый уродец, снова вынырнув из тьмы, бросился на Серого, взревев, как тигр… Хотя, пожалуй, даже рык разъяренного хищника показался бы безобидным мяуканьем по сравнению с тем, что выдал Черный.
Барт сжался, закрывая голову руками. Последнее, что он успел заметить – как из рукава Серого вырывается нечто, похожее на длинное серебристое щупальце.
Что-то полыхнуло, раздался жуткий треск, и с потолка посыпалась труха и мелкие обломки. Рядом с Бартом шмякнулся с потолка массивный масляный светильник. Несколько жгучих капель попали юноше на плечи и спину, и он зашипел, как рассерженный кот, поспешно отползая в сторону. Едва не напоролся на торчащий из пола кинжал. Когда гладкая ониксовая рукоять снова, как влитая, легла в ладонь, Барту даже несколько полегчало.
Двигаясь вдоль стойки, Барт вскоре обнаружил проход, ведущий прямиком на другую сторону, во владения толстобрюхого трактирщика, и не преминул им воспользоваться.
В зале творилось что-то невообразимое. Светильники, и без того немногочисленные, затухли либо разбились в первые же мгновения схватки, тьму освещали лишь вспышки выстрелов и заклинаний. И, судя по всему, по части магии оба странных гостя – и Серый, и Черный – далеко ушли от тех кудесников, что выступают с фокусами на ярмарках. Громыхало и бухало, как во время грозы, потолок трактира так и норовил рухнуть, воздух наполнился запахом гари. Трактирщик, скорчившись на полу и крупно дрожа, причитал, время от времени срываясь на визг. Барт, разглядев в свете очередной магической вспышки котомку, в которую тот начал уже складывать его заказ, подхватил её и пополз к выходу.
Выглянув из-под прилавка, тут же увидел дерущихся магов. Пламя, охватившее дальнюю стену трактира и разгоравшееся все сильнее, достаточно освещало ту часть залы, чтобы увидеть, что Серый ранен – все лицо его в крови – блестящей и при таком свете кажущейся очень темной, почти черной.
В руках у Серого – какой-то обломок доски, скорее всего, от столешницы. Им он заблокировал удар клинка, и пытается отвести от себя острие. Черный налегает все сильнее. Руки Серого заметно дрожат, вот он подпускает клинок ближе, еще ближе… Острие почти касается лица… Последнее усилие – и лезвие резанет его по щеке, по шее.
Барт оцепенел с глупой миной на лице – сморщившись, будто в ожидании удара.
Но Серый – откуда только силы взялись – вдруг отбросил Черного назад, и, не дав тому опомниться, ударил длинным серебристым хлыстом, выскользнувшим из рукава. Хлыст зашипел, вспарывая воздух, хлестнул Черного по лицу, обмотался вокруг головы, шеи. Черный закричал – хрипло, надрывно. Страшно.
Крик этот будто бы подстегнул Барта, и он, все так же, на четвереньках, в кровь сбивая колени, поспешил к выходу. Распрямился лишь у самых дверей и вывалился за порог, будто получив пинка. Вопль Черного звенел у него в ушах, преследовал его всю дорогу, пока он, оскальзываясь босыми ногами на глине, несся по темным вонючим улочкам поселка.
В «Барракуде» еще раз громыхнуло, ощутимо сильнее, чем в прошлые разы. Вывеска с намалеванной на ней рыбиной покосилась, а потом и вовсе сорвалась с креплений, шумно рухнув в грязь.
Потом все стихло.
6
Год 237-й от Разлома, осень, пустоши у южного побережья Валемира
Барт не помнил, как выбрался из Вальбо. Как бежал, не разбирая дороги – долго, пока окончательно не выбился из сил. Не помнил, как набрел на эту пещерку под вывороченной с корнем осиной. Даже не пещерку, а нору, в которую он с трудом поместился, скорчившись в три погибели.
Поначалу, разгоряченный, задыхающийся от бега и пережитого ужаса, он долго не мог прийти в себя. Потом, когда ночная сырость взяли свое, изрядно продрог. Не помогли даже припасы, прихваченные из «Барракуды» и съеденные в один присест. Видимо, начало сказываться утреннее купание в холодной воде. Так что к тому времени, когда из-за пелены сизых туч выглянула луна, Барт занимался тем, что мёрз. Иначе и не скажешь – все мысли были о том, как бы согреться. Зарывшись в опавшую листву, он свернулся в клубок, обхватил руками колени и дрожал, временами громко клацая зубами.
Неплохо было бы вылезти из норы и размяться, разогнать кровь по жилам, но вылезать туда, во тьму, наполненную шелестом, скрипом ветвей и целым океаном каких-то малопонятных и таинственных звуков, Барт так и не смог себя заставить. Будто бы вернулись детские годы, когда он так боялся темноты, что вечерами долго не мог заснуть и укрывался старым клетчатым одеялом с головой, оставляя лишь маленькую щелочку, чтобы не задохнуться.
Да видят боги – он бы сейчас полжизни отдал за то старое клетчатое одеяло!
Когда вышла луна, изрядно посветлело. Барт повернул голову, взглянул на пятнистый светящийся диск, почти идеально круглый. До полнолуния оставались считанные дни. Барт хлюпнул носом, поворочался, шурша листьями, как огромный ёж. Снова выглянул наружу.
Небо в свете луны сделалось темно-серым, будто свинцовым. Угольно-черные силуэты деревьев четко выделялись на его фоне – какие-то странно изогнутые, узловатые, как из ночных кошмаров. Чуть поодаль светлела полоска тракта – вернее, той размытой вдрызг колеи, что могла претендовать на звание дороги только в такой глуши. На покосившемся столбе, врытом на повороте к Вальбо, наверное, когда-то был указатель, но теперь это был просто столб, торчащий, как одинокий гнилой зуб во рту у нищенки.
Барт поежился, выпростал руки из подмышек, яростно потер ладони друг о друга, стараясь согреться. Пальцы замерзли до ломоты в суставах и плохо слушались. Кожа на руках бледная, синюшная, как у ощипанной курицы. Больно глотать, но это уже последствия близкого знакомства с Чёрным.
Тут-то он и заметил на рукаве странный багровый отсвет. Уставился на него, как завороженный. Медленно повернулся… Отстранил руку от тела…
Руны на рукояти кинжала, заткнутого за пояс, полыхали ярким, пульсирующим светом, живо напоминая недавнюю сцену с кольцом, брошенным в камин. Барт, несмотря на холод мгновенно покрывшись испариной, выбрался из норы, с трудом разгибая затекшие конечности. Двумя пальцами, будто боясь запачкаться, вытянул кинжал из-за пояса и отбросил от себя. Зашарил по карманам, выудил добытую у Черного серебряную бляху. Руны на ней тоже вовсю полыхали красным, а кристалл игниса в центре походил на раскаленный уголек.
– А-а-а, проклятье… – зашипел он, отбрасывая и бляху. Отбежал на пару шагов. Игнис пламенел в траве ярко-красными каплями, будто кто-то окропил землю светящейся кровью. Впрочем, он не пульсировал, как то кольцо в огне. Может, ничего опасного?
Любопытство взяло верх. Да и жаль было бросать добытые с таким риском вещи. Ну, светятся, что ж с того? Выглядит безобидно – во всяком случае, пока. Никаких там огненных червей и прочих неожиданностей.
Он простоял так довольно долго, пока на лунный диск не набежала туча, и все не погрузилось во тьму. Красные огоньки, казалось, вспыхнули еще ярче, но потом начали тускнеть и гаснут. Барт зашарил руками в траве, отыскивая пропажу, но в такой темени сделать это было ох как непросто. Кинжал он нашел почти сразу, сверток тоже. А вот серебряная бляха как сквозь землю провалилась. Барт, осторожно передвигаясь на корточках, долго шуршал сухими листьями, но все без толку. Пришлось возвращаться в свою нору.
Луна вскоре показалась вновь – после короткого, но весьма неприятного дождичка, превратившего убежище Барта в грязную яму. Счастливчик, чертыхаясь, выбрался наружу и тут же увидел тлеющий огонек игниса в траве.
– Луна… – прошептал он. Задрал край жилетки. Рукоять заткнутого за пояс кинжала тоже расцветала багровым пламенем. – Это всё из-за луны…
Подобрал с земли бляху, спрятал в карман. Огляделся.
До рассвета, судя по всему, оставалось недолго – небо на востоке заметно просветлело, звезды потускнели, почти слились с серовато-сизым фоном. Из-за опускающегося на землю тумана еще больше похолодало. Барт взглянул в сторону поселка и вздрогнул.
По дороге кто-то ехал. Лошадь неторопливо брела по размытой колее, понуро склонив голову. Всадник, закутанный в просторный плащ с капюшоном, не торопил её, ехал, как-то странно скособочившись в седле, будто придерживая что-то за пазухой.
Барт, пригнувшись, шмыгнул в сторону, спрятался за массивным камнем, лежащим у самого края дороги, рядом с покосившимся столбом.
Кто этот всадник? Вряд ли кто-то из местных. Сразу же, едва увидев его, Барт почему-то решил, что это – тот самый Серый из «Барракуды». Хотя, конечно, под плащом мог скрываться кто угодно. Даже…
Нет, Черного бы Барт узнал бы сразу. К тому же, хотелось надеяться, что жуткий тип не выжил в той схватке.
Барт во все глаза наблюдал за приближающимся путником. Луна снова скрылась за тучами, так что теперь всадник представлял собой размытый темный силуэт, приближающийся медленно и почти беззвучно, как привидение. Странно. Обычно на лошадиной сбруе полно всяких блях, застежек, колец, а то и специально навешанных колокольчиков, которые постоянно звякают во время езды.
Незнакомец был все ближе. Вот уже стали слышны чавканье копыт, выдергиваемых из мокрой глины, фырканье лошади, поскрипывание седла и сбруи. Всадник миновал камень, за которым укрылся Барт, проехал, едва не коснувшись стременем, старый дорожный столб.
Счастливчик медленно, неуверенно распрямился. Раскрыл было рот, чтобы окликнуть всадника, но нарушить эту тягучую, почти осязаемую предрассветную тишину казалось чудовищным кощунством. Страх сковывал, сдавливал ледяным обручем горло, еще болевшее после мертвой хватки Черного. Барт выбрался из-за камня, выбежал, оскальзываясь на холодной глине, на дорогу.
– Кхм… Г-господин! – хрипло окликнул он, удивляясь собственному голосу, больше похожему на карканье.
Лошадь громко фыркнула, перебирая копытами. Всадник резко развернулся в седле, и в воздухе что-то свистнуло. В сторону Барта метнулась шипящая серебряная плеть. Он отпрянул, едва не завалился на спину, в последний момент ухватившись за сырой осклизлый столб. Блестящее металлическое щупальце с клином на конце, чуть не расцарапав ему щеку, вонзилось в этот же столб в пяди от его головы. Барт замер, вытаращив глаза. По телу пробежала горячая волна запоздалого ужаса.
– Хорошая реакция, сынок, – раздался знакомый голос. – Но не делай так больше.
Серый – а это был он – дернул щупальце на себя, и оно, извиваясь, втянулось в рукав, напоследок щелкнув раздвоившимся клинком, как клювом.
– В-вы… Вы… Меня напугали, дон… – пробормотал Барт и закашлялся. В горле першило так, будто он проглотил пригоршню иголок. Разговаривать было больно, даже шёпотом. Проклятый Чёрный!
– Ты меня тоже, – признался всадник. – Говори. Но предупреждаю, я не настроен на длинную беседу.
– Да и мне не до того, господин, – невесело усмехнулся Барт, снова пытаясь откашляться. Безрезультатно. – Меня зовут Бартоломью Твинклдот…
Серый представляться и не подумал. Сидел в седле неподвижно и безмолвно, как истукан.
– Так вот, я… – замялся Барт. – Я потерпел кораблекрушение. Второй день плутаю по этому берегу без гроша в кармане, без еды…
– Откуда ты?
– Из Валемира… Но мне… – он снова кашлянул, болезненно поморщился, потирая горло. – Мне нельзя туда возвращаться.
Серый хмыкнул.
– Потрясающая история. Что ты от меня-то хочешь, сынок?
Барт едва сдержал слёзы.
– Заберите меня отсюда, господин!
Серый долго молчал, разглядывая Барта. Счастливчику тоже было не до разговоров – он вдруг с ужасом понял, что каждое последующее слово дается ему все с большим трудом. Похоже, Черный здорово повредил ему гортань. Как бы вовсе не потерять голос…
– Сдается мне, ты многого не договариваешь, Бартоломью Твинклдот… – сказал, наконец, Серый.
– Поверьте, господин, если вы заберете меня отсюда… – прохрипел Барт. Откашлялся. Шмыгнул носом. – И если я не сдохну по дороге от проклятого насморка или воспаления легких… то я расскажу вам все, что захотите. Даже то, что обычно… утаивал на исповедях отцу Миро в святилище Араноса.
Серый усмехнулся. Снова надолго замолчал.
– Мне нечем заплатить вам, господин… – решился, наконец, Барт. – Но у меня есть вот это…
Он показал серебряную бляху.
– Вижу, – буркнул Серый. – А за поясом у тебя арранийский крис. Судя по форме рукояти, это даже не просто крис, а жреческий никталус.
– Ну… наверное, – пробормотал Барт. Так и есть, этот странный маг следил за ним в таверне. Вот ведь глазастый!
– Не каждый день натыкаешься на юнца, у которого карманы набиты вещами, на поиски которых кое-кто тратит годы…
– Я отдам вам все, только вытащите меня отсюда! – просипел Барт. – Ну… Или продам…
Серый удивленно хохотнул.
– Я недорого возьму, – продолжил Счастливчик. – Мне бы только немного денег… Чтобы путешествовать… Прикупить чего-нибудь из одежды…
– Да, с одеждой у тебя полная незадача, как я посмотрю…
Серый снова замолчал. Его лица не было видно под капюшоном, но Барт чувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд.
– Ладно. Садись сзади. Только одно условие…
– Да, господин?
Серый вытянул руку.
– Крис.
Барт неохотно потянулся к кинжалу.
– Быстрее, Бартоломью, пока я не передумал. Мне совсем не хочется, чтобы позади меня ехал кто-то с арранийским клинком за пазухой.
Юноша, скрепя сердце, передал оружие Серому.
– Вот и отлично. Это очень опасная штука, поверь. Раны от таких не заживают… Ну, запрыгивай.
Барт с трудом забрался на круп лошади, позади седла, ухватился за плащ Серого.
– Осторожнее, – прошипел тот, когда он случайно задел его бок.
– Вы ранены, господин?
– Так, ерунда. Но довольно болезненно. Ладно, поспешим. Мне совсем не хочется задерживаться в этой дыре.
– Мне тоже…
Наездник тронул поводья, и лошадь, фыркнув, побрела по дороге неспешным, монотонным шагом. Барт оглянулся назад, где в свете восходящего солнца уже можно было разглядеть окраинные строения Вальбо. Захотелось стегануть чем-нибудь флегматичную кобылу Серого, чтобы та перешла с неспешного верблюжьего шага хотя бы на рысь.
– Не ёрзай, Бартоломью, – бросил через плечо Серый. – Иначе пойдешь пешком.
– Извините, господин… Кстати, вы забыли представиться.
Серый промолчал.
Барт вздохнул, понимая, что от дальнейших расспросов лучше воздержаться, хотя любопытство так и переполняло его. Впрочем, боль в горле тоже не способствовала продолжительным беседам, так что тут все подобралось одно к одному.
Дальше они поехали молча. Солнце выползло из-за горизонта, залив окрестности не по-осеннему ярким светом, в два счета разгоняя сгустившийся было туман. Здорово потеплело. Глинистая размытая колея, идущая от Вальбо, сменилась более сносной дорогой, и лошадь сразу же пошла шибче. Барт оглянулся в последний раз на каменистую пустошь, тянущуюся до самого моря, на очередной покосившийся и потемневший от дождей дорожный столб. Его вдруг будто шилом пронзило ощущение потери. Будто только сейчас до него дошло, что он уже никогда не вернется к тому, что знал. Что впереди – неизвестность, новая, совсем другая жизнь. Жизнь, к началу которой он не очень-то и готов.
Счастливчик – хотя после событий последних дней он готов уже был отказаться от этого прозвища – опустил голову, сосредоточившись на созерцании грязного плаща своего попутчика.
И больше не оглядывался.
Часть вторая. Коготь
1
Год 237-й от Разлома, Валемир, осень
В воздухе вилась пакостная осенняя морось. Вроде и не настоящий дождь – так, брызги. Но вполне хватило, чтобы одежда промокла насквозь еще на полпути от дома Локрина до кордегардии. Старый капитан чертыхался себе под нос, разглядывая маячащую впереди спину Брина, его смешные вихры на затылке, царапину на шее.
По пути ни о чем не расспрашивал, хотя внутри все кипело от досады и беспокойства. В кои-то веки не вышел лично в утреннюю смену – и на тебе, три трупа! Двое гражданских. И один из стражников. Кто убит, не спросил сразу, и теперь гадал, припоминая, кого посылал нынче в патруль. Кого из них не уберег? К кому домой придется нести страшную весть? Эрин? Толстяк Паул? Тонио?
Эрин ждал их на улице, перед входом в кордегардию. Раскрасневшийся, без капюшона. Намокшие усы повисли длинными пегими сосульками. Завидев идущих, дернулся было навстречу, но, поймав взгляд Локрина, лишь кивнул в знак приветствия и скрылся за дверями. Капитан вошел следом. За ним, едва не наступая начальству на пятки – Брин. Юношу так и распирало от волнения и любопытства. Да, пожалуй, это первое крупное происшествие за все время его службы…
Локрин хотел было отослать юнца, но потом махнул рукой. Сразу, с порога, скомандовал Эрину:
– Говори.
– Особняк Лерано, – в своей обычной отрывистой манере выпалил тот. – Двое убито. Сам хозяин. Его в кровати нашли, глотка вскрыта – от уха до уха. Похоже, что прямо во сне. И в саду труп. Один из охранников поместья. Но на этого уже потом наткнулись…
Локрин слушал доклад, неторопливо вышагивая из угла в угол по скрипучим, как несмазанная телега, половицам.
– С чего началось-то? Какого демона вы вообще туда сунулись? – буркнул Локрин,
Поместье – на самом краю портового района Валемира, уже на твердой земле, и официально даже не входит в зону патрулирования их отряда, хотя и находится по эту сторону стены, отгораживающей портовый район от большого города. Мало того, Андреас Лерано при жизни мог позволить себе личную охрану. В саду и в доме постоянно дежурило с полдюжины головорезов.
– Мы с Паулом неподалеку были. И тут – крики! Женщина кричала, жена. Глядим – кто-то из окна сиганул. Нам повезло – он ногу подвернул. Довольно серьезно. Убежать не смог. Тут мы его и повязали. Из дома еще охранники выбежали, помогли. Дармоеды, чтоб их…
– А… Паул?
Эрин неожиданно вспыхнул, крепко саданул кулаком по столешнице.
– Эх, кур-рва! Проглядел я, капитан! Нет, ну ведь до чего изворотливая тварь, а! Мы на него вдвоем навалились. Я в охапку сгрёб, Паул с верёвкой. А этот… У него в носке ботинка клинок был. И – сразу в горло. Ничего не успели сделать…
Локрин только сейчас разглядел в дальнем, неосвещенном углу накрытое рогожей тело. Скрипнул зубами, подавив желание выругаться.
– А этот где?
– В подвале. Мы его раздели до исподнего и связали. Чтоб уж без фокусов.
– Пойдем, посмотрим, – скомандовал капитан. – Брин, захвати фонарь.
Юнец встрепенулся, отрывая взгляд от тела на лавке, подхватил один из светильников со стола и первым бросился к двери в подвал.
Собственно, не будь там крошечного оконца под самым потолком, это и не подвал был бы, а погреб. Оконце пробито в дальней стене, прямо напротив лестницы и служит в первую очередь воздуховодом. Света от него даже в полдень хватает только на то, чтобы различить очертания предметов.
Хотя глядеть-то тут особенно не на что. Две камеры, отгороженные от прохода толстыми железными прутьями. Два колченогих табурета у дальней стены, под самым окном. На одном из них – плошка с огарком толстой, как полено, свечи.
Тонио – долговязый, нескладный, с волосами цвета прелой соломы и лицом без возраста – стоял напротив дальней камеры, неторопливо похлопывая по ладони дубинкой, обернутой сыромятным ремнем. Увидев начальство, подобрался, спрятал руки за спину. Локрина он уважал и побаивался, как и все остальные. Впрочем, страх этот, как и у остальных, смешан с почти сыновней любовью и почитанием. Старик Локрин не из тех, что отсиживается за чужими спинами, а за людей своих болеет, как за родных. Сироте Брину он и вовсе заменил родителей, подобрав мальчишку после кораблекрушения где-то западнее Валемира.
– Ну, что там у нас…
Локрин забрал у Брина фонарь, приподнял его повыше. Эрин остановился чуть поодаль, всем видом показывая, что ему даже смотреть лишний раз не хочется на этого гада в камере. Брин, смешно вытягивая шею, выглядывал из-за спин старших.
– Твою ма-ать… – присвистнул Локрин и подался вперед, едва не коснувшись лицом ржавых прутьев.
Пойманный без движения валялся на нарах в неестественной, изломанной позе. Руки были связаны за спиной и притянуты к ступням. Во рту торчал внушительных размеров кляп. Из одежды на пленнике лишь набедренная повязка, так что можно в подробностях разглядеть затейливую вязь татуировок, покрывающую руки от запястий до самых плеч и переходящих на грудь, шею, спину. Татуировки нанесены иссиня-черной краской, другую было бы не разглядеть – кожа у убийцы темная, желтовато-коричневого оттенка, как речная глина.
– Рот-то зачем заткнули? – спросил капитан.
– Так ведь кусается, сволочь, – сплюнув на пол, процедил Тонио. – Пришлось его вовсе вырубить, чтоб не буянил.
– Ну, это ты мастер, – буркнул Эрин. – Связанного-то чего не вырубить? Я бы на тебя там, в саду, посмотрел…
– Да пошёл ты, – не мудрствуя, огрызнулся долговязый и повернулся к Локрину. – Что делать-то с ним будем, капитан?
– Открой-ка клетку.
– Может, не надо? – осторожно спросил Эрин – Говорю же – изворотливая тварь. Как бы не выкинул чего…
– Открывай, говорю.
Локрин перехватил фонарь левой рукой, правой вытянул из ножен корд.
Ключ пронзительно, пробирая до самых печёнок, скрежетнул в скважине.
– Да чего там смотреть-то, капитан? – поддакнул Эрину Тонио. – Сдать душегуба имперцам, да и дело с концом. Уже к вечеру, небось, на виселице болтаться будет.
– Проверить хочу, – глухо отозвался Локрин.
– Чего проверять-то?
Капитан поставил лампу на край нар и свободной рукой повернул пленника на спину. Прищурился, разглядывая рисунки у него на груди.
– Не может… Неужто… – пробормотал он, едва ли не носом водя по татуировкам. Потом выпрямился, развернулся к остальным. Глаза лихорадочно блестели, отражая неровное пламя свечей. Взгляд был слегка шальным, будто пьяным.
– Ну, держи теперь кошели шире! Такую награду за поимку отхватим – за год не истратить! Эх, если б не Паул, сказал бы я, что Аранос-хранитель нас милостью своей одарил…
– Да кто это, капитан? – не выдержал Брин, проталкиваясь к решетке.
– Сами-то не допёрли ещё? Олухи! Второй год ведь канцелярия листовки малюет с приметами. Ну?!
Стражники уставились на связанного, будто только сейчас увидели. Высокий рост, коричневая кожа и характерный разрез глаз выдавали в нём уроженца островов Тхай. По обычаям тхайцев, голова почти полностью обрита наголо, а длинные волосы на затылке собраны в хвост. Волосы – это видно даже в темноте – выкрашены в ярко-красный цвет, какого не бывает от природы. Шею пленника стягивает странный амулет в виде паука. Цепочка слишком короткая, так что вдавливается в кожу. Сам паук – крупный, с брюшком размером с серебряную монету в десять лир – кажется, и вовсе врос лапками в ямку между ключицами. Татуировки на теле по большей части состоят из тайских иероглифов, но на груди искусно выколота парящая птица.