Сотник из будущего. Тёмное время
– А вот пусть нам сам участник того похода на этот вопрос и ответит, – с масляной улыбкой на лице заявил Прибыслав и, приподнявшись со своего места, прошептал что-то в ухо княжичу. Тот стукнул посохом о пол и звонким голосом выкрикнул: – Служивый боярин Андрей, ответь честному собранию, на что столько припасов городских ушло, когда простому люду и самому есть нечего? Какой толк с того похода был, и где с него все там добытое?
«Ну вот и до меня наконец-то добрались», – подумал Сотник, вставая с места.
Ор голосов понемногу затихал, и десятки человек внимательно оглядывали воинского начальника, о котором ходило столько противоречивых слухов.
Андрей вежливо поклонился княжичу и обеим сторонам большого приемного зала, где сидели члены совета.
– Ростислав Михайлович, и вы, честной совет Господина Великого Новгорода. Эти вопросы ведь не мне, пожалуй, тут задавать следует, а самому князю Михаилу Всеволодовичу, что и возглавлял тот славный поход на Эстляндию. Я же со своими воинами был лишь в составе его, так же, кстати, как и уважаемые бояре Прибыслав и Неждан. И да, я не зря здесь, перед вами, этот поход назвал сейчас «славным». Ибо русские рати, вступив в союз с войсками датского короля Вальдемара, разбили большие силы ливонцев, которые стояли уже на границе наших копорских земель. Разбили и тем самым помогли датчанам вернуть обратно свои земли. В благодарность же за помощь союзники передали в вечные владения Новгороду Нарву и ее окрестности, а также еще и остров Котлин, что запирает устье судоходной Невы. Теперь мы имеем не только сильных союзников на своем северо-западе, но и приросли там землей, и сможем обеспечить свободный проход своих судов в Вотский залив Балтики по речному пути. И теперь Ладожское озеро становится нашим внутренним и безопасным, потому как оно и так уже охраняется сильной крепостью Орешек. А тут совсем скоро и еще одна твердыня встанет со стороны моря, обороняя уже и сам выход в него с Невы. Помимо датчан у нас появились еще и союзники из местных племен эстов, с кем союз мы скрепили кровью на поле брани. Я говорю вам про эстов из племени верумцев. Коли мы вдумчиво и честно с ними будем вести дело, так они для нас такими же полезными, как карела, воть и ижора, станут. И будут они защищать западные рубежи Новгорода от набегов крестоносцев. Да и сдерживать тех же датчан они тоже смогут. Разве же этого мало?
– Ты тут о туманных выгодах дружбы с лесовиками нам в уши-то не заливай! – выкрикнул староста Людиного конца. – Мы их давно уже и так набегами примучиваем и добычу с них берем! Что нам теперь, еще и дружбу с ними водить?! Тебя, воевода, про добычу спросили, а не про туманные посольские выгоды! Почто добычи с этого похода нет?! Почто напрасно столько припасов проели. Толк-то тогда какой вообще с вас всех был?! Гнать нам надобно воинских из города, самим же тогда и легче жить будет!
«Ну да, конечно, кому, как не тебе, мешают дружинные, Никодим, – думал Сотник. – Тебе да клещевским, что стояли за спиной у этого старосты с Людиного конца». Но смысла вступать в перепалку здесь не было, и Андрей постарался отвечать как можно более спокойно:
– Уважаемый совет Господина Великого Новгорода, простите, что напоминаю вам, но моя дружина из городских припасов ни пуда для себя не взяла, она в походе брала пропитание только из своего поместья. Если не верите, то у посадника или у тысяцкого спросите. Уж такие уважаемые люди никак вам соврать не смогут, – и он кивнул в сторону княжьего места.
Прибыслав сделал кислое лицо и был вынужден легонько кивнуть.
– А насчет добычи. Со взятой Нарвы мы для себя ничего не взяли, – пожал плечами Андрей. – Все, что там было, городские находники только лишь взяли, ну еще и ижора с водью. Так что с них теперь вам и спрос. Мы же, по указанию князя Михаила, далее свой поход продолжили, дабы выполнить союзнические обещания перед датчанами.
– Ну вы же добычу с собой везете, с Ревеля взятую? Неужто ты, Андрей Иванович, думаешь, что мы тут про нее ничего не знаем? – хитро улыбнулся Прибыслав. – Или на князя Михаила опять сошлешься, что он тебе ее всю разрешил с собою в поместье забрать?
– Да нет, не буду я на князя ссылаться, не было у меня мысли наперед об этом тогда толковать, – усмехнулся Андрей. – Нужно была сильного врага и далее воевать, а не о будущей добыче торговаться.
– Ну вот, коли не было, так и оставляй ты тогда здесь в Новгороде те три ладьи с зерном, что вы сейчас с собою тащите. Знаем мы, что герцогом Кристианом это вам в благодарность за свою воинскую помощь пожаловано. А вот все-то железо, что вы еще попутно везете, так это можете себе оставить, нам оно здесь без надобности. Ну а зерно для нашего города – это самое нужное сейчас будет. Правду ведь я говорю, господа совет? – И он победоносно окинул взглядом всех присутствующих.
– Правда, правда! – орали со своих мест все, кто сидел на лавках. – В этот голод как раз впору такая добыча нам будет! Железо к себе пущай гонит, у нас все равно здесь ремесло встало. Пусть все три ладьи с зерном здесь оставляет! Коли дружина Сотника Господину Великому Новгороду принадлежит, так, значит, и весь наш люд на свою долю с нее тоже право имеет!
– Ну что же, как скажете, господа совет, – кивнул Андрей. – Завтра же на княжью пристань к обеду они и придут. А дальше вы уже сами то зерно как надо распределяйте.
Такой исход они с Путятой предвидели заранее. Сами же весть о том зерне и шепнули кому нужно, чтобы она до ушей посадника с тысяцким еще до начала совета достигла и они не лезли бы во все то, что еще сейчас везли в ладейных трюмах. А шло, помимо зерна в поместье, много битой немецкой брони да и прочего рабочего металла, вывозимого в виде законной добычи. Для Андреевского это было очень необходимо, ну а три эти ладьи с зерном, при рачительном хозяйском и справедливом распределении, могли бы спасти чьи-то жизни в этом огромном, охваченном голодом городе. Так что было его не жалко, коли шло оно для людей. Да и противник в господских верхах пусть пока радуется и думает, что это он победил в этой их негласной и тайной войне.
– Ну, хорошо, коли так, – покачал головой Прибыслав, втайне рассчитывая на то, что Андрей все же будет сопротивляться такому решению. – И в поместье к тебе мы вскоре особых своих людей отправим, пущай они на месте оценивают, какую подать с вас взять можно. Сидите там за нашими спинами и в казну ничего не отдаете. А товары-то на своих ладьях постоянно в немецкую землю гоните! Князя Ярослава нонче нет, поэтому ваше прежнее освобождение от всех тягот уже недействительно!
«А вот это уже плохо, – думал Андрей, присаживаясь на свою лавку. – Чужие враждебные люди в поместье, если они сумеют оценить весь товарооборот, могут очень дорого ему стоить. До трети, а то и более ведь здесь поборами при ином злом хозяине забирается, если он кого захочет разорить. Ну да ладно, будем дальше думать, что с этим делать». Впереди, этой ночью, было еще одно большое дело, и Андрей посмотрел на старосту Людиного конца. Именно в его части города и свила гнездо самая кровожадная ватага разбойников.
Глава 3. Город в огне
Ближе к полуночи, когда разбирались хозяйственные дрязги пятин, из боковой двери зала к Прибыславу подскочил теремной человек и что-то ему зашептал в ухо. Боярин нахмурился и, выслушав его, махнул рукой, отпуская.
– Кузьма Ярилович, Хотислав Путилович, опять ваша чернь свару с людинскими затеяли, железом на улицах бьются и дома жгут! – выкрикнул он со своего «переднего» места. – Ну никакого мира между вашими концами нет!
– А какой мир может быть, когда весь Людинский конец под Клеща лег, а теперь и половину моего они уже отъели и сейчас вот уже и на Неревский лезут! А вся кончанская старшина их разбои там покрывает! – выкрикнул староста от Загородского.
– Ты говори да не заговаривайся, Хотиславка! За такие-то поганые слова не только языка, но и живота лишиться можно! – взъярился Никодим и взмахнул в сторону Хотислава посохом. – У нас вон Ванька не озорует и не забижает никого! Вы сами у себя не можете со своей чернью разобраться и порядок навести, а на другие концы наговариваете!
По всему залу слышались недовольный гул и резкие выкрики. У многих уже в печенке сидели вся эта разбойничья вольница и тот разброд, что творился сейчас в городе.
– Дружину нужно на разбойников слать! Давно приструнить пора Клеща, никакого житья от него нет уже! А на него и другие ватаги сейчас смотрят и пример с него берут! – гомонили старшины купцов, кончанские и сотские старосты.
– Тише, тише, господа совет, – старался успокоить разошедшихся Прибыслав. – Никак не можно нам дружину в город слать. У нас ее всего-то пять сотен, да и то три из них в детинце стоит, а ну как люд в злобе и их в городе перебьет, так и вообще тогда никакой воинской силы у нас не останется!
– Да на что такая сила вообще, которая за порядком в городе не следит и носа вообще из детинца не кажет?! – выкрикнул староста Славенского конца. – С Людиного уже на наш, на противоположный, правый берег на челнах набегают и там народ грабят, убивают, а их избы жгут! Что нам теперича, самим своих людей против клещевских поднимать?!
– Успокойтесь, господа совет, успокойтесь, чай не впервой уже такое, – увещевал людей боярин. – Ну, побьются немного людишки, выпустят себе озорную кровушку, пожгут немного посад да и успокоятся опять. Было уже такое, и еще, небось, не раз будет. Вот придет скоро Михаил Всеволодович с полками, он и разберется с теми, кто там озорует!
«Ну-ну, разберется, – усмехнулся про себя Сотник. – Не больно-то и хочет боярин во все это лезть, не зря же слухи ходят, что и он вместе с посадником и тысяцким был причастен к тому, что угольки недовольства против просуздальской партии костром мятежа вспыхнули, а потом и привели в итоге к самой смене власти. Видать, и лихие люди с Людиного конца в свое время в этот костер тоже эдак хорошо подули. А у городской старшины теперь руки накрепко связаны против тех злодеев. Может быть, они и рады их сейчас приструнить, да уж слишком глубоко увязли в этом болоте».
Шумный совет продолжался, а Андрею уже не терпелось поскорее с него выйти. Похоже, что события в городе шли по намеченному ранее плану. Люди Журавля сцепились с ватагой клещевских, и на улицах левого берега сейчас кипели яростные схватки. Еще немного, и можно было ждать условного сигнала – огненной стрелы напротив Рюрикова городища. Наконец, уже далеко за полночь, закончилось это склочное собрание, и Андрей в окружении охранной полусотни поспешил на пристань. Пять сотен шагов было до нее, а по дороге им пару раз попадались толпы возбужденных и орущих мужиков, вооруженных дубьем, вилами и копьями, переделанными из кос. Расходились пока миром, у горожан были свои заботы, и с дружинными они воевать сейчас явно не желали.
Вот, наконец, и пристань с ожидающей их ладьей. Соскочив с приставных мостков на палубу, Сотник вопросительно посмотрел на Бояна.
– Ну что, Ферапонтович, был условный сигнал?
Тот покачал головой.
– Ждем, Андрей Иванович, а в городе с реки уже несколько пожаров стали видны. Похоже, что не на шутку там разошлись, вон и по берегу какие толпы с дубьем пробегали, так ведь просто и не поймешь, из чьих они будут.
– Ладно, значит, пока ждем, – кивнул Сотник. – С Журавлем у нас четко обговорено, что пока клещевские совсем не втянутся в Загородский и Неревский концы, они сами будут их там сдерживать. А вот как они совсем уже там раздухарятся и как расползутся по городским улицам, вот тогда-то они нам и подадут тот самый сигнал.
* * *Еще больше часа ждали условного сигнала пять андреевских сотен на своей стоянке. Наконец на противоположном левом берегу в небо ушли огненные стрелы.
– Андрей Иванович, есть сигнал! – крикнул Филат, подбегая к комбригу. – Три стрелы в небе, все, как ты и говорил!
– Вижу, Савельевич! Выступаем! Людей в ладьи, а дальше все, как мы и обговаривали! – скомандовал комбриг. – Вы с Тимофеем высаживаетесь за версту до детинца и заходите двумя с половиной сотнями по границе Людиного и Загородского концов вдоль большого ручья. Мы же идем ниже, до самого моста, и уже оттуда бьем в сторону Неревского. Все, удачи, Савельевич, пошли! – И Андрей, сбежав по перекидному мостку, спрыгнул на палубу своей ладьи.
Небо над городом подсвечивалось пожарами. Где то в нем пылали десятки домов и усадеб, и шла настоящая война. Клещевская разбойничья рать, вооруженная несравнимо лучше, чем все ее соперники, разметала несколько заслонов из мужиков и ворвалась в Загородский и Неревский концы. На улицах шел яростный кровавый бой.
К ватаге Журавля пришли на помощь еще две неревских и примкнули простолюдины с обоих концов. Их было гораздо больше, чем нападающих, но что они могли сделать с дубьем против вооруженных боевым железом, опытных, да еще и сплоченных разбойников? Улицу за улицей проходили теперь клещевские, а за ними оставались лежать изуродованные трупы и пылали пожары.
Сотни воинов спрыгивали на бревна городской пристани прямо с бортов ладей. Слышались позвякивание брони, глухие удары щитов и топот множества ног.
– Делимся на три отряда! – скомандовал комбриг. – Каждый идет по своей улице от реки в город. Фотич, твоя будет Прусская, та, что выходит на Загородский конец. Лавр Буриславович, ты идешь по Холопьей, а я по Великой Неревского конца пойду!
Впереди каждого клина шли по восемь, девять десятков воинов в тяжелой броне, прикрываясь большими щитами пешцев. За их спинами двигались легкие стрелки из старших курсов школы. Сто, двести, три сотни шагов, пять, прошел отряд Сотника по своей улице. Сначала ему встречались по пути лишь небольшие группки мужиков, которые при виде воинов испуганно шарахались в боковые переулки или жались к заборам. Затем они стали больше, но все так же пропускали дружинных, предусмотрительно скинув дубины и самодельные косы на землю. А вскоре впереди послышался многоголосый рев, и прямо на воинский клин из пересечения с улицей Щерковой выкатила огромная, истошно орущая толпа.
Впереди неслось сотни четыре испуганных мужиков. Мало у кого из них в руках был сейчас топор или дубина. Многие были в крови и в разорванной грязной одежде. За ними, гоня этих мужиков, неслось с ревом около трех сотен с мечами, секирами и боевыми копьями в руках.
– Разорвать строй! Половины к забору! – скомандовал комбриг, и толпа в панике пронеслась по освобожденной середине улицы.
– Сомкнуть ряды! – И перед остановившейся в нерешительности в паре-тройке десятков шагов погони выстроилась плотная стена щитов.
– Кто такие?! Почему с оружием против городского люда вышли? А ну отвечать! – громовым голосом закричал Андрей, выйдя на шаг впереди своих людей.
– Вы сами кто такие?! Почто в дела людские свободного города лезете! – проорал крепкий мордастый мужик с окровавленным мечом в руке. – Уходите в детинец и сидите там тихо, пока целые! Никто вас не тронет там, за стенами! А не то так же, как и этих, сейчас вас порвем!
– Убирайтесь! – заорали из беснующейся толпы, и Андрей пригнулся, пропуская мимо себя брошенную в него сулицу. И еще одну с громким стуком принял на себя его большой щит. Он резко сдал назад, вставая в первый ряд воинов.
– Стрелкам тоовсь! Первые шеренги на колено! Щиты стенкой вверх ставь!
Три ряда тяжело бронированных воинов разом опустились на землю. А перед толпой сейчас была сплошная стена щитов.
– Стрелкам бей! – И в гомонящую толпу полетела оперенная смерть. Самострелы тут были лишними. Хорошей брони на разбойниках было мало, а с такого короткого расстояния в три-четыре десятка шагов боевые луки своей граненой стрелой легко пробивали даже самую крепкую кольчугу.
Ших! Пятьдесят, сто, полторы сотни, две сотни стрел, три выбивали свои жертвы среди толпы. Несколько копий вылетело в ответ, и они впились в щитовую стену.
– Бей дружинных! – заорал мордастый с мечом, сам прикрываясь, как щитом, мужиком в зипуне с нашитыми на нем костяными бляхами. Стрела ударила мужика в грудь, и ее наконечник вышел из его спины.
– Беей! – отбрасывая в сторону уже ненужное прикрытие, предводитель бросился во главе сотни самых отчаянных вперед.
В вооружение каждого пехотинца бригады входило два метательных копьеца. Толпа только неслась к ним, а навстречу ей уже летели сулицы.
– Бум! Бум! Бум! – с глухим грохотом ударили топоры, мечи и дубины по щитам.
– Крепить строй! – прокричал Сотник, сдерживая натиск спереди. Сзади его подперли со второго ряда, и он чуть сдвинул свой щит влево. – На! – Резкий укол в образовавшуюся щель, и под ноги упал пронзенный мечом противник.
– Раз! Раз! Раз! – Стена щитов, устояв при первом натиске, начала рывками напирать вперед. Толпа чуть подалась, и Андрей, обернувшись, прокричал: – Стрелки, тоовсь! Первые шеренги на колено! Пешцы, щиты вверх ставь! Стрелкам – бей!
И опять в толпу ударили пять десятков боевых тугих луков. Три, пять, семь ударов сердца, и больше двух с половиной сотен стрел со свистом ушли поверх голов мечников. Не каждая из них нашла свою цель. Некоторые тела жертв, стоявших в первых рядах, пробивались двумя и порой даже тремя. Но впереди стоящих атакующих они выкосили всех.
– Стрелкам бить навесом! – проорал комбриг, вскакивая. – Стенка, вперед!
Организованного сопротивления воинам уже не было. Легко сбив дрогнувшую и сильно поредевшую толпу, ее затем погнали по улице в южную сторону. То же самое сейчас происходило и в двух других ударных клиньях.
– Марат, Оська, за мной! – Митяй заскочил в распахнутые ворота двора справа. Два звероватого вида мужика вытаскивали из распахнутой двери крепкого дома какие-то узлы с рухлядью. На крыльце в луже крови лежал с рассеченной головой мужик, а из дома слышался резкий женский визг. На бегу, не снижая скорости, Митяй метнул швырковый нож и, уклоняясь от падающего навстречу ему мертвого тела, выбил ногою дверь вовнутрь. За ним следом, срубив второго разбойника мечом, заскакивал и друг берендей. Оська с наложенной на лук стрелой в это время контролировал двор.
Меч боковым хлестом перерубил шейную жилу насильника, и струя алой крови окатила как саму жертву, так и второго мужика, что держал за руки распластанную на полу и визжащую бабу. – А чего?! Ааа! – заорал тот, и метнулся было в сторону. Раздался противный хруст, и Марат вытер о его одежду свой окровавленный меч.
– Прикройся! – Митяй сдернул какую-то дерюжку с полатей и кинул ее женщине, оглядывая цепким взглядом весь дом. Больше здесь никого уже не было.
– Все, чисто, пошли, Марат! Прости, хозяйка, не успели мы немного.
Их клин в это время уже ушел на пару сотен шагов вперед, гоня разбитую разбойничью ватагу по Прусской улице, и его нужно было теперь догонять. То с одного, то с другого двора выскакивали легкие пешцы, зачищающие дворы, и тоже спешили вперед. А сзади уже накатывала толпа мужичья с дубьем и с подобранным у убитых оружием.
– Свои, свои! От Журавля мы! – выкрикнул ширококостный, чернобородый, заросший густым волосом мужик с обожженными руками. – Слышите, вечевой колокол бьет?! Весь народ со всех концов на клещевских находников поднялся! Гайда вперед, робята! – И он, потрясая секирой с широким лезвием, увлек огромную и орущую толпу за собой. А издалека доносился набат вечевых колоколов с Неревского и Загородского концов, да и из Славенского и Плотницкого на левый берег по Великому мосту неслись толпы мужиков с дрекольем. Весть, словно пожар, пробежала по всему огромному городу: клещевские простой люд бьют, баб насильничают, а избы жгут и все себе подчистую выносят! Тысячи людей поднялись, схватив то оружие, что у них имелось, и теперь их было уже не остановить. Основной костяк разбойничьей ватаги был выбит воинскими клиньями, и противостоять толпе народа никто не мог.
– Уходим! – Подобрав десяток своих раненых и двух убитых, андреевские резко развернулись и, выйдя по своим улицам к Волхову, погрузились на ожидающие их ладьи. А разъяренные толпы народа, разметав остатки еще сопротивляющейся ватаги, ворвались в Людин конец. Здесь их поддержали и сами жители, натерпевшиеся от атамана и от своей кончанской верхушки. Гнев этой толпы был страшен!
* * *– До сих пор горят концы? – Варун, поднявшись на колокольню Благовещенской церкви, оглядел всю левую Софийскую сторону города. – Горят, Варун Фотич, – кивнул Родька. – Неревский и Загородский вроде бы как затушили, а вот Людин, что как раз напротив нас, тот вон до сих пор пылает, уже треть часть его дотла выгорела. Правда, дымы стали белые и не такие густые, как раньше, видать, и его тоже сейчас тушат.
– Ну и ладно, ну вот и хорошо, – пробормотал старший разведчик и, развернувшись на макову храма, размашисто перекрестился. – Прости, господи, сколько народу ведь сгинуло!
* * *Под вечер к пристани городища подошла ладья, из нее выскочили уже знакомые по прошлым переговорам новгородцы.
– Андрей Иванович в шатре, пожалуйте к нему туда! – пригласил Журавля и его сотоварищей старший караульной полусотни Угрим Лютомирович.
В сопровождении двух десятков караульных с копьями пятеро новгородских старшин прошли в командирский шатер.
– Здрав будь, воевода-боярин новгородский Андрей Иванович! – поклонился в пояс высокий старшина загородской ватаги. – Вот пришли мы поклониться тебе со старшиной нашей Софийской городской стороны, – и старосты Неревского и Загородского концов – Кузьма Овин с Хотиславом Путиловичем, блюдя свое достоинство, вежливо поклонились.
– А вот с Людиного конца Никодима Паскалова-то и нет, да и не будет уже. Забили ведь вусмерть того старосту. Сами свои люди лютой смерти предали, – развел руками Журавель и перекрестился на походный воинский складень. – Злой ведь нынче народ, в обиде он был на Чудиновича. Забижал, сказывают, он с разбойниками своих людей, в страхе всех сильном держал. Вот, видать, и не стерпели они того. Всех ближних его побили, а усадьбу дотла сожгли.
– Даа, страшно! – вздохнул староста с Неревского. – А ведь говорили мы ему и не раз ведь – зря ты так, Никодимка, со своими людьми. Воздастся ведь тебе за все, а вот так оно и случилось! Народ в гневе ведь не знает никакого удержу, ох и лютый он ноне! – И Кузьма Ярилович глубоко, с шумом вздохнул.
– Пожалуйте к походному столу, гости дорогие. Сейчас распоряжусь, накроем на скорую руку, вы уж извините, не ждали мы вас так рано! – извинился Сотник и, подозвав к себе Буриславовича, шепнул ему что-то на ухо.
– Сделаем, Иванович, не беспокойся, – кивнул тот и, откинув полог, выскочил из шатра.
– А вот Клеща с тремя первыми его подельниками-то мы и не нашли, – сокрушался, сидя за накрытым столом, Журавель. – После того как ваша дружина вышла из города, мы добили всех ватажных на Загородском конце и потом зашли на Людин. Народ ударил в вечевые колокола, набежали его целые тысячи, и даже с правой, с торговой стороны на подмогу пришли. Многим ведь зла наделали за все эти годы клещевские, вот и били их там нещадно. Мало кто сбежать сумел. Только, поди, самые что ни на есть ушлые. Ну да ничего, найдет на себя еще Клещ смертушку. Такие просто так не отходят! Слишком много на нем душ невинно убиенных висит.
Старосты слушали, поддакивали и наворачивали жирную воинскую кашу, пироги с рыбой да запивали все это медовым взваром.
– Извините, уважаемые, не могу я вас хмельным угостить, не держим мы в походах хмельное, – развел руками Сотник.
– Дэк мы-то че?! Мы-то понимаем! Дело служивое! – кивал важно кончанская старшина. – Чай и сами в походы, было время, тоже ведь хаживали. И так вон как нас уважил, эх и хороша дружинная кашка, жирная, с дымком, да на добром сале.
– Что теперь-то делать собираетесь, уважаемые? – Андрей, словно оценивая, внимательно оглядел сидящих за столом гостей и думал: «Так, Журавель, этот из бывших ушкуйников и находников. Он привык больше секирою да мечом себе на жизнь и на пропитание находить. С ним же и два его ближних подручных, как раз под стать своему лихому атаману. Крепкие мужики, с уверенными и цепкими взглядами. Лишь бы не пошли они по пути Клеща. Вот споются с выборной городской властью и будут потом так же народ примучивать. Хотя не должны бы. Нет в них того кровавого и разбойного, злого духа. Все-таки больше воинской закваски эти люди, хотя и тоже весьма лихие. По кончанским старостам понятно. Они, каждый на своей части города, дела ведут и перед его населением свой ответ держат, да еще и представительствуют на господнем совете. Умные, заматеревшие и опытные хозяйственники. И свое они, конечно же, не упустят, но и о народе вроде как думать должны. Только вот время им непростое выпало, очень лихое время».
– Да, а что делать-то? – Кузьма Ярилович облизал большую деревянную ложку и положил ее, перевернутую, аккуратно на стол. – Пожары на своих концах мы к этому часу затушили. Скоро их и на Людином тоже зальют. Будем понемногу поправлять все. Порушено нонче очень много! Спасибо твоей дружине, Андрей Иванович, ударили дружно вы с трех концов. Не дали все разорить да пожечь разбойникам. На господнем совете мы за вас благодарность отдельно скажем. Княжьи-то сотни и дружинка посадника даже и не вышли ведь из-за стен! Так и сидят до сих пор там и выйти наружу в город боятся! Защитнички, чтоб им пусто было! – И он, крякнув, помотал в сердцах головой.