Действие SKY. Часть вторая

– Очень болит бок. Похоже, они сломали мне ребро. Тяжело грести, больно.

– А грести придётся, Квалуг, придётся… Иначе будет ещё хуже. А то, что рёбра тебе сломали – это ничего. Мне их не раз ломали. Я к этому уже привык. И ты привыкнешь. Сломанные рёбра, боль – это пустяк, по сравнению с тем, что тебя ждёт, поверь мне, – сказал Ширш и захохотал.

В его глазах снова появился жуткий безумный блеск. Из разбитого носа и рассечённой губы бежали ручейки крови, капая со спутанной бороды на костлявую грудь и впалый живот. Смеясь во весь свой окровавленный рот, Ширш щерил чёрные гнилые обломки зубов. Это было страшно и странно, но Тиму показалось, что Ширш получает от всего этого кошмара удовольствие. Удовольствие от боли, крайнего унижения, бедственности и безысходности своего положения, от своей льющейся крови, от своих страданий, от страданий Тима, от страданий всех остальных невольников на галере… В подтверждение мыслей Тима, Ширш торжествующе завопил:

– Мы прокляты! Мы все здесь прокляты! Справедливость Господня существует! Слава Господу! – и ещё несколько минут его сотрясал безумный хохот.

«Наверное, бедолага двинулся рассудком. Что ж, немудрено после восьми лет такой жизни» – решил Тим.

Вскоре Ширш угомонился, замолчал. С час они гребли не разговаривая. Молчание первым прервал Ширш:

– Жрать хочется. Когда уже нас накормят? Пора бы уж.

Огромный барабан внезапно смолк. Мускулистый гигант-барабанщик зычно гаркнул: «Ароб!» Все вёсла были разом подняты из воды. Матросы отвязали от скамьи несколько невольников. Спустя минуту рабы уже волокли по палубе большущий прямоугольный железный чан со знакомой Тиму омерзительной похлёбкой. Другой еды для невольников не было. Матросы разливали похлёбку по мискам и грубо совали её прикованным к скамьям рабам, покрикивая: «Шран! Шран, хрыщес!»

– Что они кричат? – спросил Тим.

– Говорят: «жрите, жрите, свиньи», – ответил Ширш.

О, да! Это была та же самая, знакомая Тиму похлёбка, такого же белёсого цвета, также отвратно воняющая, только наскомых в ней было побольше.

– Что это за мерзость? – спросил Тим Ширша.

– Этот милый жучок называется «большой карклунский таракан». Почему-то, нигде кроме Карклуна он не живёт, но на Карклуне его – в изобилии. На Карклуне он вездесущ. А что? Между прочим, очень вкусно и питательно! Так что, ты ешь, дружище, не стыдись. Чтобы грести, нужны силы.

После обеда, на время отвязанные рабы, начали обдавать сидящих морской водой из больших ржавых вёдер. Эта процедура была весьма кстати в такой-то зной.

– Только не думай, что карклунцы разрешают полить нас, чтобы доставить нам наслаждение, – заметил Ширш.

– А для чего тогда они это делают? – удивился Тим.

– Узнаешь. Скоро ты это узнаешь, – хитро прищурившись ответил Ширш, и зловеще улыбнулся.

Пятерых рабов снова привязали за ноги к балкам под скамье. Барабанщик крикнул: «Дарба!», и принялся выбивать бой. Невольники вновь взялись за вёсла.

Через пару часов Тим обратился к Ширшу:

– Ширш, мне хочется по нужде. Не мог бы ты подозвать надсмотрщика, чтобы он отвязал меня и сводил в гальюн?

– Ну вот, пришла пора тебе узнать, для чего они нас моют, Квалуг! – сказал Ширш со злодейской улыбкой. – Запомни: ни одно из тех животных, что сидят на вёслах, включая нас с тобой, обезьяна, здесь в гальюн не водят! Гальюн – он для них, для людей. А мы, животные, все справляем тут нужду под себя! И малую, и большую. Ты думаешь почему так воняет тряпьё сдохшей обезьяны, которое дали тебе, дабы ты хоть чуть-чуть смог прикрыть свой срам? А? Ха-ха-ха-ха! (Ширш снова загоготал своим ужасным смехом.) Теперь ты понял… Ха-ха-ха… Понял зачем они нас обдают водой два раза за сутки? Не для того, чтоб охладить наши горячие тела. И даже не для того, чтобы сделать нас чистыми. Они делают это только для того, чтобы им от нас не воняло! Ха-ха-ха! – продолжал говорить Ширш, давясь от смеха, – дружище, Квалуг, опоржнись, не мучь себя! Ха-ха-ха! Привыкай. Привыкай к тому, что ты – животное! Ха-ха-ха!

Ширш ещё долго исходил своим истерическим смехом. Потом затих и долго молчал. Молчал до самой темноты. Молчал и Тим. «Ароб!» – снова прокричал гигант. Невольники подняли вёсла.

– Пять часов на сон, – сказал Ширш.

Спать рабам полагалось на своих местах. Им даже не ослабляли привязь на ногах, кольца кандалов на щиколотках жёстко крепились к балке, проходящей под скамьёй. Те, кто был высокого роста, и соответственно, обладал более длинными ногами, мог откинуться назад. Тогда спина их, а точнее, плечи, могли лежать на полу позади скамьи, ноги же были перекинуты через неё. Спать в таком положении было неудобно, но, по крайней мере, у них был какой-то выбор. Хуже приходилось людям среднего и невысокого роста. Длинна их ног не позволяла им откинуться назад, плечи не доставали до пола. Поэтому спать им приходилось либо сидя, постоянно валясь на бок, и просыпаясь от боли в сдавливаемых кандалами лодыжках, жёстко прикрученных к балке внизу, либо в согбенном положении, когда колени стоят на полу, туловище лежит на них, а лоб упирается в землю. Перепробовав все способы, Тим выбрал последний.

Ужина рабам не полагалось, зато их снова помыли. На этот раз сие действо не доставляло никакого удовольствия, напротив, это было весьма неприятным – быть облитым холодной водой в прохладной и ветреной ночи.

Несмотря на ужасное утомление, Тим долго не мог забыться даже неким подобием дремоты. Мешали до крайности неудобная поза и боль в сломанном ребре, от которой было трудно дышать. Между тем Ширш и другие невольники, почти мгновенно заснули, сигнализируя об этом, раздающимся со всех сторон храпом. «Ничего, и я скоро привыкну, – подумал Тим, – хотя, с другой стороны, как жутко и нелепо привыкать к такому!»

В предрассветный час рабов разбудили грубые крики и удары бичей. Потом был, с позволения сказать, завтрак, состоящей из той же самой похлёбки с тараканами и кружки, пахнущей тиной, воды. «Дарба!» – рявкнул гигант и забил в барабан. Рабы принялись за работу. Галера стала набирать ход.

– Послушай, Ширш, – сказал Тим, – а что ты там говорил мне о том, что, дескать, я – несчастнейший из несчастнейших, о том, что на галере ещё хорошо, по сравнению с тем, что ждёт меня в Бусвире, о том, что там я сильно пожалею по поводу того, что меня не сожрал Сап?

– Ах, да! Дружище, я с радостью расскажу тебе об этом. Я с превеликим удовольствием поведаю тебе обо всём, мой невезучий друг, Квалуг! Внимай же!

Карклунцы, дружище, – преинтереснейший народ, скажу я тебе. О нём мало, что известно в мире. Это оттого, что они не хотят, чтобы о них много знали, и крайне неохотно идут на контакт с любым другим народом. Если они это делают, то лишь в случае крайней необходимости. Например, им нужны рабы – они приобретают их у пиратов. Или, им нужен табак, так как, почему-то он отказывается расти на их острове, и тогда они изредка заходят в порты Новой Земли, дабы приобрести его. Но все эти сношения сведены к минимуму. И знаешь почему? Всё дело в том, Квалуг, что они не считают все остальные народы за людей. Карклунцы убеждены, что все, кроме них – не люди, а животные, – наглые, тупые животные, которые смеют мнить себя людьми. А коль скоро, с их точки зрения, так оно и есть, – так зачем им общаться с животными? Зачем им опускаться до их уровня? Животные, по их мнению, созданы только для того, чтобы они, карклунцы, могли их использовать. Что, как видишь, они и делают.

– Но неужели они не видят, что мы разумны, что мы страдаем, что у нас есть душа?

– Эх, друг мой, мы тоже видим, что многие животные, например, лошади и собаки, весьма разумны, что они страдают, но при этом мы считаем, что у них нет души, считаем, что они даны нам в услужение, и тоже зачастую мучим их.

Тим не нашёлся, что ответить на это, и Ширш продолжал:

– Но непохожесть карклунцев на любой из народов Земли этим не исчерпывается, дружище. Другое разительное отличие – это их вера. Вообще, карклунцы, скажу я тебе, очень религиозны, фанатично религиозны; вера для них – всё. Но вера эта их – очень странна и удивительна для нас. Веруют они в единого и могучего бога Краура – создателя и распорядителя всего сущего. По мне же, этот их Краур напоминает Сатану. Сам посуди. Карклунцы нерушимо верят, что страдания неизбежны, что страдания, как и всё сущее – есть порождение Краура. Но Краур, якобы, велик и мудр, и страдания он создал для того, чтобы они оттеняли блаженство, служили ему контрастом: ведь если бы не было страданий, мы не могли познать бы и блаженства, считают они. И так как страдания неизбежны, следи за мыслью, Квалуг, то кто-то должен страдать! Неважно кто, но кто-то должен. Краур дарует и блаженство и страдания, значит, по их мнению, если кто-то возьмёт на себя страдания, то другие возьмут блаженство! Кто же должен взять на себя страдания? Да, конечно же, мы – животные, нелюди! Мы должны взять на себя страдания, чтобы карклунцы могли блаженствовать! Краур должен питаться страданиями, для того чтобы даровать взамен блаженство. Вот они и кормят его нашими страданиями, для того чтобы взамен Краур даровал им различные блага, как на этом, так и на том свете. А теперь, отметь, Квалуг, один удивительный момент: их Крауру нужна не просто жертва, гибель, а именно СТРАДАНИЕ! Ты понимаешь, что это значит? А значит это то, что им не нужна наша смерть, им нужны наши мучения! Они не хотят, чтобы мы, их скотина, их рабы подыхали. Они хотят, чтобы мы ЖИЛИ И СТРАШНО МУЧИЛИСЬ! Ведь, по-ихнему: нет жизни – нет и страданий. Ада для них не существует. Ад для них – на Земле. Они считают так: те из них, кто за жизнь свою земную подарил много страданий Крауру, тот после смерти подает в царство блаженства, а тот, кто подарил мало – снова рождается на Земле, и будет в своём воплощении небогатым, незнатным, больным.

– А куда же после смерти, по их мнению, попадаем мы? – поинтересовался Тим.

– А никуда. Мы бесследно исчезаем навечно, так как у нас нет души. Душа, как уверены они, есть только у них, карклунцев. Но я продолжу, с твоего позволения. Итак, чтобы обеспечить себе счастливую жизнь, как сейчас, на Земле, так и в посмертии, карклунец должен подарить как можно больше страданий Крауру. Как ты уже понял, карклунцы предпочитают расплачиваться не собственными страданиями, а чужими, страданиями других существ способных страдать, то есть, страданиями животных. Причём, чем более высокоразвитое животное страдает, тем более «высокого качества» его страдание, тем больший дар получает Краур. Мы, другие народы, с точки зрения карклунца наиболее высокоразвитые животные, значит, наши страдания очень высоко ценятся Крауром. Поэтому, чем большее количество нас, «высших животных», и чем сильнее и дольше, заставит страдать данный конкретный карклунец, тем выше будет его заслуга перед Крауром, а, следовательно, и ответное воздаяние. Потому, каждый карклунец старается приобрести как можно больше рабов, и как можно сильнее заставить их страдать. Но ведь и мы, «высшие животные» тоже весьма неоднородны, верно? Мы делимся на нищих, простолюдинов, мелких мануфактурщиков, богатых буржуа, высоких вельмож, коронованных особ… Так вот, с точки зрения краурита, чем более высокого происхождения человек, ну, в смысле, животное для карклунца, – тем больше его страдания ценятся Крауром. Представь: допустим, бедный карклунец, коих, надо сказать очень мало, может позволить себе иметь лишь собаку или кошку, значит, он будет мучить её. Но страдание одного безродного нищего раба, скажем флинийца, будет стоить в глазах Краура, страданий тысячи собак. Страдание же одного человека, допустим, из среднего браганьского сословия будет стоить страданий десяти нищих флинийцев. А страдание человека из высшего сословия, вроде тебя, Квалуг, будет стоить страданий, сотни офицеров, тысячи матросов, десяти тысяч бродяг и всех собак Карклуна! Представляешь, какой ты для них лакомый кусочек, бывший граф! По их законам, животное, добытое в результате захвата судна – собственность капитана. Твоё судно считается захваченным. Теперь ты понимаешь, почему так радовался Врынур, когда узнал, кем ты был в своей прошлой жизни, и когда у него появилось доказательство твоего происхождения, в виде медальона, который он сорвал с тебя? Врынур может продать тебя за баснословную цену, но я уверен, что он поступит с тобой иначе. Он и так очень богат, и для него, как и для каждого карклунца, гораздо важнее заслуги перед Крауром, нежели приумножение своих богатств. Он не продаст тебя людям, он продаст тебя Крауру. Ты будешь страдать, страдать безмерно, увеличивая заслуги Врынура перед его богом.

– Так чем же моя участь хуже участи какого-нибудь матроса из народа?

– Терпенье, терпенье, мой друг, я обо всём тебе расскажу. Карклунцы – люди, конечно, практичные, но религиозность их куда выше их практичности. Рабы им, безусловно, нужны. Ни один, даже бедный карклунец никогда не выполняет тяжёлой физической или грязной работы. Это делают рабы. Раба можно использовать универсально, то есть и заставлять его работать, и мучить одновременно, что и делают они с нами на галере. Но религиозные карклунцы пошли гораздо дальше такой универсальной практичности. Плевать они хотели на практичность, когда речь заходит о вере. Они решили, что не так-то просто, да и не совсем честно по отношению к Крауру совмещать одно с другим: полноценный рабский труд и отборное, изощрённое, «качественное» страдание своих жертв. Нужно сделать так, чтобы определённое количество рабов стали по-настоящему жертвенными животными, сделать так, чтобы их жуткое существование служило только одной высокой цели – порождению страданий для Краура. И они сделали это: на «жертвенных быках» карклунцы не пашут. И эти «жертвенные быки», предназначенные исключительно для мучений, страдают у них так, что нам – «рабочим лошадкам» и не снилось. Так как твои, мой несчастный друг, страдания ценятся очень высоко, тебя непременно сделают таким жертвенным животным. Как только мы явимся в Бусвир, Врынур тут же сдаст тебя кранарам. Он получит за тебя от них символическую плату – не больше семи ста арканов. В общем-то, и это приличные деньги, но они ничто по сравнению с тем, сколько он бы мог выручить за тебя на невольничьем рынке. Если бы он продал тебя кому-нибудь, а не кранарам, как раба, то выручил бы за тебя в сотню раз больше. А знаешь, что можно купить на Карклуне за семьдесят тысяч арканов? Можно приобрести большой надел земли, можно замок, можно новенькую галеру средних размеров…. Семьдесят тысяч – огромные деньги! Но эти деньги для Врынура ничего не значат, в сравнение с тем, сколько благодати он получит от своего Краура, если принесёт тебя ему в жертву.

– Кто такие кранары?

– Это священники, жрецы, служители Краура. Они и занимаются принесением в жертву несчастных животных, то бишь нас, некарклунцев. А делают они это в своих храмах – самурах. При каждом самуре есть тюрьма, где и содержатся страдальцы. Там кранары ежедневно, ежечасно, ежеминутно подвергают жертвенных страдальцев ужасающим пыткам. Эманация их мук восходит к Крауру, питает его и возвращается к карклунцам обратно, но уже в виде настоящей и будущей благодати. Такова их бесовская вера, Квалуг. Только не подумай, что вследствие этих непрекращающихся нечеловеческих мук страдальцам приходит скорый конец. Нет! Карклунцы в целом, а их кранары в особенности, – великие мастера продления мучений. Так что, узники самуров невыносимо мучаются, но живут! Живут годами и десятилетиями. Кстати, эта необходимость, как мне думается, привела к высочайшему развитию врачебного искусства на Карклуне. В этом ты уже успел убедиться на собственной шкуре. Своими истязаниями они подводят несчастного к краю гибели, а затем исцеляют его. Исцелив, начинают всё сызнова. Так они создают для нас, их пленников, подобие ада на Земле, где страдания не прекращаются.

– Каким же именно истязаниям подвергаются узники самуров?

– О, дружище, Квалуг! Об этом достоверно мне неизвестно. Сами карклунцы об этом не распространяются, даже в пьяном виде. А от невольников тоже об этом точно не узнать, потому-что ещё ни одному из них не удалось выбраться оттуда, как не одной душе не удалось покинуть чертогов ада. Достаточно знать, что страдания, испытываемые рабами на галере – это рай, по сравнению со страданиями заключённых в сарумах.

– Послушай, Ширш, но ведь ты, если верить словам твоим, тоже в прошлом – знатный вельможа. Почему же тебя миновал ад самуров?

– Мне повезло. Велением Господа нашего мне повезло. При нападении, пираты сорвали с меня медальон с гербом моего рода, отняли гербовую печать, благо она была из чистого золота. За время пиратского плена моя одежда превратилась в лохмотья, так что, внешне я не отличался от самого завалявшегося пленного матроса, имел вид ободранного бродяги. Один добрый человек, встретившийся мне плену на Моне, узнав о моём происхождении, предостерёг меня. Он сказал, что если, не дай бог меня продадут карклунцам, то я должен сделать всё, чтобы те, никоим образом не узнали о моих голубых кровях. Это было первым вмешательством Провидения. Во второй же раз длань Господа коснулась меня, когда нас продавали карклунцам. Остаток всей нашей команды приобрёл один хозяин, а меня, одного единственного – другой. Так я попал на галеру Врынура, а остальные – на другое судно. Попади я не на «Орарру», а на корабль вместе с остатками моей бывшей команды, мне было бы несдобровать. Ясно, что карклунцы охотятся за людьми высокого происхождения, вроде нас с тобой. Взяв на борт новую партию рабов, узнав, что они члены одной команды, карклунцы начинают пытать их, в надежде выявить офицеров, капитана, и, если повезёт, то и высоких господ. Вельможи и офицеры всегда отправляются в самуры, на галерах оставляют лишь матросов и простолюдинов. Карклунцы великие мастера пыток. Команда, без сомненья, выдала бы меня. Хотя, в целом, матросы относились ко мне неплохо, я ведь, назначил им приличное жалованье. А нашему капитану – месье Респьеру, точно не повезло. Уверен, что команда выдала его с радостью и безо всяких пыток. Он был жёсток, даже жесток. Матросы его боялись и ненавидели. Так что, наш дорогой капитан, наверняка в самуре. Кто знает, может быть, ты его и встретишь, когда окажешься там же. Я же назвался простым писарем-счетоводом.

Нельзя сказать, что Тим был удручён услышанным от Ширша. С одной стороны он сомневался, стоит ли во всём верить словам странного человека, который частенько бывает явно не в себе; с другой, после всего пережитого за последнее время, Тиму уже было всё равно, что случится с ним дальше. Помолчав с минуту, он вдруг спросил:

– Ширш, а ты не боишься, что я тебя выдам? Ведь я теперь знаю твою тайну.

– Ни капельки, – невозмутимо ответил тот. – Во-первых, ты пока не знаешь их языка. Во-вторых, у тебя нет доказательств, а на слово тебе могут не поверить. В-третьих, Квалуг, я всегда мог хорошо разбираться в людях. За годы же моего плена, эта способность моя отточилась до небывалой остроты. Ты – благородный человек, и никогда бы так не поступил. А в-четвёртых, после стольких лет проведенных здесь, на галере, я уже ничего не боюсь, и если будет на то божья воля, пойду в самуры с радостью.

«Однако, – подумал Тим, – несмотря на периодические приступы безумия, несмотря на весь кошмар пережитого, этот малый сохранил способность здраво рассуждать». Тим снова помолчал, а потом опять спросил:

– А если убить себя? Ведь это отличный способ избавить себя от длительных страданий и лишить их Краура пищи. Должно быть, узники самуров так и поступают. Да! Что если я убью себя?

– Квалуг! Не будь таким глупцом. Как ты себя убьёшь? Ты не можешь сделать этого даже на галере. Что ты сделаешь? Твои ноги накрепко прикованы, и ты не можешь сдвинуться с этого места. В твоих руках нет ни ножа, ни верёвки. Ты что, будешь биться башкой о палубу или скамью пока не сдохнешь? Но таким образом ты не достигнешь цели, а только расшибёшь свою глупую голову!

Ширш снова начал хохотать, но быстро остановился, и продолжил:

– Карклунцы умны. Ими всё продумано. Им вовсе не нужно, чтобы гибли их рабы – это им невыгодно. И уж подавно им не выгодно, чтобы гибли их дорогие «жертвенные быки». Они прекрасно понимают, что многие предпочли бы смерть, столь невыносимым и длительным мученьям. Поэтому, подумай, если даже на галере убить себя практически невозможно, то, что можно говорить о самурах, где, наверняка, всё продумано до мелочей, для того, чтобы лишить узников такой возможности? И потом, Квалуг, ты же (Ширш оглянулся по сторонам и понизил голос до шёпота) – яруанин. А для яруанина – самоубийство великий грех.

– Почему ты перешёл на шёпот, Ширш?

– Нельзя произносить при них имени Господа нашего. Услышат – страшно накажут.

– Почему?

– Потому-что они считают, что нет бога, кроме их великого Краура. А Господа нашего, часть из них считает предрассудком невежественных животных, а часть – антиподом Краура, кем-то вроде Сатаны.

«Ароб!» – заорало барабанившее чудовище. Обед. Омовение. «Дарба!», – и снова за вёсла.

– Расскажи мне ещё о Карклуне, – попросил Тим Ширша.

– Охотно, – ответил тот. – С чего бы начать? Начну, пожалуй, с Бусвира, куда недели через три прибудет наше проклятое судно. Бусвир – чудесный город: большой, богатый и бесконечно красивый. Что не дом в нём – то дворец. Его украшает множество искусных скульптур, некоторые из которых сделаны из чистого золота. Многочисленные фонтаны из белого мрамора наполняют прохладою его воздух. И всё это великолепие утопает в прекрасных благоухающих садах. Большинство жителей его пребывает в довольстве и купается в роскоши. Порой мне думается, что этот их Сатана-Краур, действительно щедро возносит им за наши страдания, но гоню от себя эту крамольную мысль. И всё же Бусвир – не самый большой и не самый красивый город Карклуна. К северу от него, в двух днях езды, в самом центре острова расположен Краурбор – главный город страны. С карклунского Краурбор переводится как «Город Краура» или «Божественный Град». Я никогда не был в нём, но те невольники, которым удалось там побывать, говорили мне о том, что Бусвир меркнет перед огромностью, красотой и величием Краурбора. Множество самуров стоят на его земле, и в них томятся тысячи невольников, претерпевающих муки, сравнимые с адовыми. Что ещё рассказать тебе о Карклуне, мой несчастный друг?

– Ты рассказал мне о том, какая судьба в Карклуне ждёт рабов мужского пола. Но берут ли карклунцы в рабство женщин, и если да, то, что они делают с ними?

– О, да, Квалуг, женщины-рабыни тоже есть на Карклуне. Их берут в семьи, для исполнения самой тяжёлой и грязной женской работы. Хозяева подвергают их ежедневным телесным мучениям и всяческим унижениям – Краур должен получать свои жертвы. Если нам, мужчинам, ещё полагается некое подобие одежды – вот эта полоска грязной ткани на бёдрах, то женщинам-рабыням не положено никакой, – они заставляют их ходить полностью обнажёнными. Естественно, что карклунские мужчины постоянно используют их для плотских утёх – утех дьявольски гнусных и извращённых, таких о которых мне грешно даже рассказывать. Они делают с рабынями то, что даже в самых непристойных мыслях своих не могут позволить себе делать с карклунскими женщинами. Их жёны почти не ревнуют их к рабыням, но разве что, совсем чуть-чуть – не больше, чем наши жёны ревнуют нас к нашим скакунам или собакам. А когда молодость покидает тело рабынь, их свозят в каменоломни и рудники, где они в зной, задыхаясь от пыли, под ударами плетей надсмотрщиков, таскают на своих спинах тяжёлые мешки с рудой и камнями. Когда же несчастные становятся немощными и старыми, для того, чтобы справляться с этим непосильным трудом, их отправляют в драны. Драны – это жуткие места, они предназначены для мученического умерщвления старух-невольниц. Там несчастные старухи мучительно и медленно умирают, привязанные или прибитые по рукам и ногам гвоздями, к высоким столбам. Молодых невольниц регулярно привозят в драны, дабы они могли видеть, что ждёт их в будущем, для того, чтобы их сердца наполнялись ещё большим ужасом и безнадежностью, для того, чтобы их, и без того тяжкие страдания ещё больше множились. Представь, Квалуг, каково это: лес столбов с сотнями, подвешенных на них, стенающих, корчащихся в муках нагих костлявых старух! Да! Да! Одни из них ещё живы, другие же – гнилые полуразложившиеся трупы, источающие зловоние, вкруг которых клубятся сонмы мух, шершней и других отвратительных насекомых…

– Жуткие картины рисуешь ты предо мною, Ширш! В моей голове не укладывается вся эта безумная жестокость острова Кары. Это какой-то дурной кошмарный сон. Если всё это так и есть, как ты рассказываешь, то и вправду, это куда страшнее Чёрного Сапа, и моим друзьям, погибшим в его щупальцах, повезло. Я понял, основной закон Карклуна – здесь стараются любой ценой произвести страдания для Краура, страдания и телесные, и, в особенности, душевные. Карклунцы стараются, чтобы ни одна капля наших страданий не была потеряна для их бога.