– Ящерицы поедают кусты!
– Да не кусты! Хвосты от-де-ля-ют, глухня!
Аня приподнимается и дергает себя за косу. Толя понимает и поправляется.
– Пресмыкающие при опасности, это… прячут головы под хвосты.
Толе ответ нравится, и он победно поворачивает голову к преподавателю. Вид у Анны Павловны непроницаемый, отсутствующий. Но это не означает, что она не оценит ответ ученика. И Толя это знает, у него уже есть одна двойка, и потому он старается вытянуть на трояк.
– В класс пресмыкающих входят эти… Анька?
– Ящерицы, хамелеоны, вараны, – шепчет девочка.
Толя поворачивался к классу то одним ухом, то другим и, уловив информацию, вновь выдавал:
– К ним в класс входят, эти… э-э ящерицы, бараны…
Класс содрогается от нового приступа смеха, только уже громкого. Анна Павловна поднимает голову и внимательно смотрит на отвечающего.
– Так в какой класс входят бараны? – спрашивает она.
– Так, э-э, в этот… – чешет за ухом Толя.
Анна Павловна соглашается с ним и кивает головой.
– Оно и видно. В шестой "б".
Толя, поняв, что ляпнул что-то не то, тушуется, краснеет.
– Толька! За твой ответ даже Карла Маркс и Фридрих Энгельс побледнели! – вдруг раздается звонкий голос Олега Баранцева. – Ты глянь!
Толька заворачивает голову в сторону вверх, а вместе с ним устремляют взоры и остальные тридцать пар глаз.
Я метнул взгляд на портреты и обмер: ни фига себе!.. Вот это фокус!..
Я, наверное, побледнел не меньше этих портретов и обхватил голову руками.
Из оцепенения меня вывел звонкий шлепок голой ступни. Анна Павловна выскочила из-за стола и возмущенно, едва ли не голосом Левитана[1 - Ю?рий Бори?сович Левита?н ? диктор Всесоюзного радио, Государственного комитета СМ СССР по телевидению и радиовещанию. Диктор Всесоюзного радио во время Великой Отечественной войны.], спросила:
– Это что такое?!. – при этом притопнула ногой.
Класс хохотнул и тут же притих. Анна Павловна, опомнившись, вернулась к столу, ногой достала из-под него туфли и обулась.
– Спрашиваю, кто это сделал?
Её глаза, вечно окутанные туманной поволокой, казалось, вспыхнули, рассыпая искры. Взгляда этого никто не выдерживал, и потому все сидели, опустив головы.
Учительница с полминуты терпеливо выждала, потом скомандовала:
– Встать!
Класс, захлопав откидными крышками парт, дружно поднялся.
– Не-ет, это вам даром не пройдёт. Я обещаю! – сказала Анна Павловна – До какого вандализма дошли. Кто? – я спрашиваю… До тех пор, пока этот пакос-сник не объявится… я урок не начну! А ты, Обухов, иди, – вспомнила она про ученика.
Толя направился к своей парте.
– Нет, не туда, – остановила его учительница. – За директором! – и указала на двери.
Меня как будто опять кто-то ущипнул.
– Анна Павловна! Не надо д-директора, – проговорил я.
Класс повернулся ко мне.
Олег Баранцев, сидевший, а теперь стоявший сзади, ткнул меня кулаком в спину.
– Молчи! – прошипел он.
Мне не было больно, но его толчок встряхнул меня, я опомнился, и растерялся.
– И что же ты нам хочешь сообщить, Беляев? – спросила мягким голосом Анна Павловна, от которого по спине пробежали мурашки. – Ты их измазал?..
Я тряхнул головой и тут же отрицательно закрутил ею.
Баранцев хохотнул:
– Ну, даёт! Юмористы эти шаржисты! – и добавил: – Враги народа.
Ему от меня не раз доставалось. Он был едва ли ни постоянным героем моих шаржей. Теперь отыгрывается.
Анна Павловна усмехнулась, видимо, соглашаясь с ним.
– Ладно, садитесь, – сказала она классу.
Она вернулась к столу и стала усаживаться – спинка стула под ней надсадно скрипнула.
– Анна Павловна, – подал голос Латыпов, – что-то непонятно. Пусть Беляев объяснит, что всё-таки произошло? Зачем он это?..
Я было сорвался с места. Я только что сел, точнее упал, как подкошенный на лавку парты. Но учительница упредила моё намерение.
– Потом разбираться будем, – отмахнулась она. – И так пятнадцать минут потеряли. А ты, Обухов, что у двери застыл? Иди на место, садись.
Она замолчала, отыскивая в журнале нужную ей фамилию, и вдруг спросила:
– Обухов, ты мне ответил?
Толька подскочил из-за парты.