Ставка на проигрыш

В любой ситуации необходима минимальная доля абсурда.

Упитанная белая чайка походкой старого кавалериста задумчиво обходила мусорный бачок. Сонная официантка махнула полотенцем, птица шарахнулась под пластмассовый столик уличного кафе и там наткнулась на огрызок беляша.

Подхватив его желтым плоским клювом, чайка взлетела и была тут же атакована драчливыми соплеменниками. Беляш шлепнулся в воду, и вся стая, вереща и пихаясь, бросилась добычу подбирать. Я вытянула шею – птичьи разборки закрывал от меня высокий гранитный парапет набережной, – но так и не поняла, кому достался трофей: законной ли добытчице или ее флибустьерствующим родственникам. Чайки похожи друг на друга, как диетические яйца в картонной упаковке.

Стая еще немного поорала, повыступала, я отпила глоток гаденького растворимого кофе (в забегаловке на набережной только пиво было приличным) и блаженно потянулась. Предвкушение праздника не могли испортить ни набегающие тучи, ни вопли крылатых флибустьеров, ни сонная официантка, одним видом убивающая желание позавтракать. Предвкушение праздника – состояние особое, и его не способны испортить мелкие пакости вроде дождя или слишком сладкого кофе из пакетика «3 в 1». Я сидела под тентом кафе на набережной и любовалась видом двухпалубного белого парохода – класс «река – море», как скупо информировал Туполев, – пришвартованного метрах в пятистах от меня.

Слов нет, я могла бы любоваться пароходом и с более близкого расстояния, но возле трапа «Мадемуазели» не нашлось уютного столика под балдахином и пластмассового креслица. И потому, побродив по пристани туда-сюда, туда-сюда, я направила стопы к торговому комплексу (бывший кинотеатр «Мираж»), где этих самых столиков расположилось – пруд пруди. Причем абсолютно свободных и девственно чистых, поскольку время вечернего моциона горожан еще не наступило. Был прохладный дообеденный час, и даже наплыв отоваренных в «Мираже» граждан еще не успел осчастливить чаевыми уснувшую возле стойки официантку. Из посетителей в кафе – только я и чайки.

Блестящая лента реки слепила глаза даже сквозь защитные очки, я поменяла угол обзора и, повернув голову немного назад, взглянула на приснопамятный «Мираж».

Здание скончавшегося в постперестроечную эпоху кинотеатра радовало глаз монументально-серым бетоном и обилием стекла по фасаду. По странной прихоти архитектора кинотеатр радовал стеклянным передом не оживленный городской проспект, а пустую набережную, крикливых чаек и редких рыбаков, стоящих, надо сказать, к парадному фасаду тоже далеко не лицом. Дивным ликом застекленного монстра – стиль постройки напоминал Кремлевский дворец съездов – в основном любовались пассажиры прогулочных катеров, совершающих обзорные экскурсии вниз по реке.

Не удивлюсь, если и захирел-то кинотеатр из-за этой архитектурной оплошности: для того, чтобы попасть к кассам, потенциальным зрителям приходилось огибать огромное строение и топать по продуваемой всеми ветрами площади. Зимой и в промозглое межсезонье дамы здесь едва-едва подолы удерживали от несущегося с реки сквозняка.

А зачем, спрашивается, страдать? В городе и без «Миража» полно кинотеатров, приветливо распахивающих двери в пяти метрах от проезжей части. «Мираж» хирел, прозябал и в конце концов отдался квадратными метрами под торговые павильоны, бутики и выставочные стенды. Расторопные торговцы мудро плюнули в сторону застекленного фасада и сделали так, чтобы народу удобнее получилось: раскрыли для посетителей задние двери почившего кинозала. Торговому люду не до архитектурных излишеств, им бы покупателя заманить и отоварить.

…Оглаживая рассеянным взглядом серый бетон, я медленно попивала кофе и пыталась мысленно сверить список собранных в поездку вещей. Два пухлых чемодана дожидались меня дома в прихожей, а серая туча целенаправленно двигалась к белому пароходу и образно напоминала: не забудь, Соня, зонт! И плащ с резиновыми сапогами.

Я заботливо внесла в мысленный список несколько вышеперечисленных предметов, прищурилась в сторону «Миража» и увидела забавную картину. В проходе между двумя рядами стеклянных дверей метался перепуганный гражданин в мешковатом костюме, клетчатой кепке и круглых очках в стиле Джона Леннона или кота Базилио. Гражданин бился о двери и искал выход.

«Ильфа и Петрова не читал, – вздохнув, подумала я. – «В Москве любят запирать двери». А у нас хоть и не Москва, но двери тоже повсеместно заперты».

Гражданин в мешковатом костюме метался по стеклянному вольеру, пихал локтями двери, и выражение его лица напомнило мне вопль Ивана Грозного из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Замуровали, демоны!!!»

«Или «Двенадцать стульев» не читал, или иностранец», – снова вздохнула я и уже собралась помахать рукой бедолаге и жестами направить его к крайней и, скорее всего, незапертой двери, как он сам, методом локтевого тыка, ее обнаружил. Выскочил на площадь, легко сбежал по нескольким ступеням к набережной и направился к стойке кафе.

У меня было прекрасное настроение, я сердечно улыбнулась бестолковому гражданину, но тот так злобно зыркнул на меня из-под очков, что улыбка моя тут же завяла, так и не распустившись до конца.

«Фу… Чучело невоспитанное», – отрешенно фыркнула я и вернулась к пакостному кофе и моему предвкушению. Которое, как известно, ничем не испортишь.

Малообразованный иностранец буквально секунду постоял спиной к стойке, лицом к «Миражу», потом внезапно и резко взял с места и почти бегом бросился к ступеням, ведущим вниз на узкую гранитную полоску возле самой воды. Его клетчатая кепка последний раз мелькнула над гранитным парапетом и исчезла.

Я наконец-то допила пакостный кофе, прикурила сигарету и обратила внимание, что народ продолжает прибывать на набережную. Причем без покупок в фирменных пакетах «Миража». Сначала из стеклянных дверей выскочили два озабоченных мужика – один в джинсовом костюме, другой в рубашке поло и льняных брюках, – потом на площадь перед кафе выкатился тощий юнец на роликовых коньках. Он прокатился вокруг кафешки, поозирался и недолго думая покатил в сторону грузового порта.

Мужики же тем временем о чем-то посовещались и разошлись в разные стороны: джинсовый потопал к дорожкам парка, расположившегося по левую сторону от «Миража», «поло» порысил обратно к кинотеатру. Их цепко ищущие глаза обшаривали каждый метр площади, и мне почему-то показалось, что разыскивают они невоспитанного иностранца.

«Может быть, охрана комплекса? – немного вяло подумала я. – «Клетчатый» спер что-нибудь и теперь его ловят? А впрочем, – с той же вялостью продолжила размышлять, – российское ворье в двух дверях не запутается. Да и мужики на охранников не очень похожи… Может быть, они владельцы магазинов?…»

Эту мысль я не успела додумать. Из «Миража» вольной походкой спешащего куда-то человека вышел молодой мужчина в темном костюме и белой рубашке, стянутой у горла галстуком, и запрыгал по ступеням к столикам кафе. Прошел мимо меня, облокотился на стойку и огорченно забарабанил по ней пальцами. Официантка раскрыла пошире сонные глазки, профессионально оценила клиента, убедилась, что она и пиво клиента пока не интересуют – тот все еще в задумчивости пребывает, – и снова ушла в себя.

Мужчина, так и не сделав заказ, отлепился от стойки и дважды прошел вдоль гранитного парапета туда и обратно. Лицо у него было грустное, задумчивое и глубоко сосредоточенное.

Мне почему-то стало его жаль, и, когда он проходил совсем рядом с моим столиком, я не удержалась и ляпнула:

– Простите. Вы, случайно, не иностранца в клетчатой кепке ищете?

Мужчина был хорошо одет и вполне тянул на владельца ювелирного магазина.

Ювелир проскочил по инерции на метр вперед, потом на какое-то время замер спиной ко мне – руки уставлены на бока, полы пиджака распахнуты, – наконец повесил верхние конечности вдоль тела и осторожненько так развернулся.

– Как вы сказали? – прищурился он пытливо и несколько растерянно. – Иностранца?

– Ну да. В клетчатой кепке и круглых очках… Он вниз к воде спустился.

Мужчина быстро сбегал к воде, вернулся и, потоптавшись невдалеке, с невыразимо кошачьей грацией просочился за мой столик на свободное кресло. Его глаза пошарили по моему личику, подбородок несколько раз дернулся.

– А с чего вы взяли, что это был иностранец? – спросил он со сладчайшей вкрадчивостью.

Не найдя ничего лучшего – все мысли сдувало ветром к белому пароходу на пристани, – я брякнула:

– А потому что он Ильфа и Петрова не читал.

Челюсть визави немного уползла вниз. Выражение крайнего удивления на его лице медленно сменилось на абсолютную подозрительность.

– А откуда… Вы… Знаете, – придя в себя, раздельно произнес владелец ювелирного магазина, – что он не читал Ильфа и Петрова? – Мужчина склонился над столиком совсем близко к моему лицу, и я, к своему ужасу, увидела, что ухо у него напружинено. Кудрявая белая проволочка свешивалась из-за уха и спускалась за ворот пиджака.

Влипла, стремительно пронеслось в голове. Дооригинальничалась, допрыгалась. Вечно язык куда не надо протяну.

Напружиненный представитель правоохранительных органов – а кто еще это мог быть (?!), президент с охраной вряд ли в «Мираж» наведается – внимательно всматривался в мое обескураженное лицо. Я справилась с растерянностью и пустилась втолковывать детально. Зашла издалека:

– Вы сами-то Ильфа и Петрова читали? «Двенадцать стульев»?

– Предположим, – с той же вкрадчивостью кивнул «напружиненный».

– Помните, там отрывок, что начинался словами «В Москве любят запирать двери»?

– Предположим, – не меняя интонации, и с этим согласился мужик.

– Так вот. Тип в клетчатой кепке мало того, что не читал, он еще и испугался, когда увидел, что дверь напротив открытой двери – заперта. Понимаете?

– Предпо… – начал тот и не договорил. – Что было дальше? Почему вы подумали, что вышедший десять минут назад из «Миража» гражданин иностранный подданный?

«Ты что, тупой? – хотела обидеться я. – Я ж тебе три раза про запертые двери сказала!» Но, мудро рассудив – у человека работа такая, въедливая, – пустилась втолковывать дальше и даже голоса не повысила:

– Нормального русского человека запертой у носа дверью не удивишь и не напугаешь. Мы с детского сада знаем, что, если дверей больше чем одна в ряду, открываются они наискосок. Так? Так. А этот все подряд пихал. И паниковал, как будто его замуровали.

– Он пихал их ладонями? – внезапно оживился собеседник.

Я, припомнив, помотала головой:

– Нет, локтями.

– Жаль, – пробормотал мужчина и, внезапно смолкнув, начал прислушиваться к чему-то внутри себя. – Хорошо, – сказал, – слушаюсь.

И я поняла, что прислушивался он отнюдь не к себе, а совсем наоборот, к наушнику на пружинке.

– Вам придется проехать с нами, – произнес он с профессиональным спокойствием, как будто речь шла об очередной чашечке кофе.

– Куда это с вами? – опешила я.

– Вам надо дать показания.

– Кому?! Какие?!

Вопросы, что называется, повисли в воздухе. Из парка к нашему столику выдвигался давешний джинсовый господин, на набережную, обогнув кинотеатр, плавно выруливала белая «газель» с густо тонированными стеклами.

Грустно прикинув расстановку сил, я поняла: их собралось гораздо больше, сопротивляться бесполезно.

Но попробовать стоило.

– Никуда я с вами не поеду… – жалобно провыла я. – У меня теплоход через три часа отплывает!

– Предъявите, пожалуйста, документы, – в ответ на слезливую риторику строго произнес визави.

Скулеж тут, факт, не проходил, и я пошла с другого бока.

– И не подумаю, – все еще надеясь соскочить, гордо фыркнула я и полезла в сумочку за сотовым телефоном. Сейчас я вам покажу. Сейчас я вам устрою. Где там у меня телефон милицейского генерала Ивана Артемьевича записан? А?

– Не надо никуда звонить. – Рука собеседника, изобразив перископический эффект – из рукава пиджака сантиметров на пятнадцать выехал манжет рубашки, и далее выдвинулось волосатое запястье, – протянулась ко мне. – Не надо.

Я дернула плечом и услышала, как из приоткрытой дверцы подъехавшей «газели» раздался начальственный окрик:

– Сидоров!

Напружиненный незнакомец, оказавшийся всего лишь Сидоровым, послушно снял зад с пластмассового сиденья, подарил мне многозначительный взгляд – мы с вами, девушка, еще не закончили – и рысью поскакал к микроавтобусу. Я предупреждающий взгляд призрела, моментально сбросила в сумку сигареты, зажигалку и вскочила на ноги.

Путь мне преградил серьезный джинсовый товарищ.

– Задержитесь, пожалуйста, – произнес он вежливо и бестрепетно.

– Зачем? – Задерживаться мне было вовсе ни к чему.

– Пожалуйста, – с нажимом повторил мужчина, и я поняла, что бунтовать бессмысленно. Артемьичу позвонить не дадут, а лихо закрутят руки и доставят «куда надо».

В «газели», куда меня вскорости доставили, сидел коренастый господин средних лет. Почти лысый, голубоглазый и, в отличие от мелких чинов, сразу представившийся.

– Подполковник Огурцов. Михаил Николаевич, – сказал и выжидательно поднял брови, попросив тем самым представиться меня.

– Софья. Иванова. Документы нужны?

– Желательно, – вымученно-кисло улыбнулся службист и получил в лапу мои автомобильные права. – Так-так. Софья Николаевна, значит… И как же это вы, Софья Николаевна, иностранца-то в гражданине определили?

Судя по всему, пока у кафе меня конвоировал джинсовый товарищ, напружиненный Сидоров успел кратко информировать начальство о сути происшествия. (Или же начальство само все слышало по громкой связи, так как эта связь продолжала осуществляться третьим лицом внутри «газели». Возле узкого столика, сплошь забитого аппаратурой, сидел немолодой мужик в наушниках и, судя по всему, слушал эфир. На меня с подполковником он совершенно не обращал внимания и сосредоточенно смотрел в угол.)

– Про двери заново рассказывать? – обреченно вздохнула я.

– Нет, – снова и уже совсем не кисло улыбнулся товарищ Огурцов.

Мне показалось, что подполковник изо всех сил старается исправить негативное впечатление, оставленное его настырными коллегами. Он пытался расположить к себе свидетельницу (относительно чего у меня уже не было никаких иллюзий, я стала именно свидетелем) и гляделся этаким добрым дядюшкой со сдвигом в провинциальное любопытство.

– Тогда чем я могу быть вам полезна?

– Опишите, пожалуйста, если можно подробнее, внешность человека, вышедшего из «Миража».

Просьба, надо сказать, меня крайне удивила. За «клетчатым», судя по всем событиям, крепко следили. То есть – знали. Кто он, что он и как выглядит. И свое удивление я выплеснула вопросом:

– А ваши товарищи этого сделать не могут?

– Нет, – скуксился Огурцов. – Если бы могли, я бы вас об этом не просил.

– Странно, – пробормотала я и вяло пустилась описывать: – Ну… рост примерно мой, метр семьдесят пять… Вес… Вам и рост, и вес нужно?

– Говорите, говорите, – приободрил подполковник и покосился на мужика в наушниках. Тот поймал его взгляд – я искоса за этим обменом проследила, – покачал головой и пожал плечами с самым виноватым видом. Поиски «клетчатого» иностранца, следовательно, безрезультатно продолжались в порту и его окрестностях.

– Вес, я думаю, килограмм восемьдесят пять, не меньше… Волосы… то ли седые, то ли просто серые, собраны сзади в хвост и накрывают уши… – Бормоча все это, я, убей бог, не понимала, зачем усердствую. За «клетчатым» следили! Причем слежку вели профессионалы, обученные давать словесные портреты и насобачившиеся в этом за долгие годы службы! – Господин подполковник, – не чувствуя в себе энтузиазма, снова взбрыкнула я, – все же не совсем понятно… Почему описанием вашего «объекта» занимаюсь я, а не ваши коллеги?

Огурцов печально посмотрел в мои глаза, догадался о сомнениях и решил добавить мне чувства ответственности емкой фразой:

– А потому, что только вы, Софья Николаевна, видели его в лицо.

– Как? Только я?!

– Да, – просто ответил службист.

– Но ведь вы за ним следили!

– Мы следили за человеком, который пришел с ним на встречу, – сложив лицо в недовольную гримасу, пробубнил Огурцов. – Но «передача» прошла так быстро и скрытно, что, кроме спины и клетчатой кепки, никто ничего не увидел.

– Поня-а-а-атно, – протянула я.

– Надеюсь, – став очень-очень серьезным, сказал подполковник, – теперь вы понимаете всю полноту ответственности.

Казенно-протокольная фраза легла на мои плечи всем грузом этой – черт ее забери! – ответственности. Я прилежно сощурила глаза, сосредоточилась и восстановила в памяти каждую секунду короткой встречи с иностранцем. Мимо моего столика он действительно проходил очень близко…

Но прежде чем приступить к детализации портрета, для успокоения совести решила все же уточнить:

– Михаил Николаевич, а этот гражданин мог изменить внешность?

– Мог, – четко и твердо сказал Огурцов.

– Тогда… Длинные волосы, скорее всего, парик.

– Почему вы так решили? – оживился подполковник.

– Потому что я женщина, – весомо напомнила я. – И на такие особенности обращаю внимание. Волосы незнакомца имели тусклый, неживой вид. Как пакля. Они совершенно закрывали уши, частично шею и скулы. Лицо у гражданина скорее круглое, чем овальное, но этот эффект могла дать низко надвинутая кепка… Дайте-ка лист бумаги, я попробую нарисовать…

Подполковник тут же выудил из-под стола два листа формата А4, карандаш и положил их передо мной. Я пробормотала «та-а-ак», нахмурила лоб, прикусила нижнюю губу и приступила к начертанию портрета, чего в принципе никогда не умела делать. (Но на пристани белый теплоход уже разводил пары, цейтнот добавил мне талантов и прыти, и портрет получился вменяемым с первого раза.)

– Кепка низко надвинута, парик меняет контуры лица, – старательно рисуя, бубнила я, – щеки чуть-чуть раздуты… как будто он за них что-то подсунул… Нос… нос довольно бесформенный…

Губы… – Я подняла от листка голову, посмотрела на потолок «газели» и, не найдя там подсказки, сконцентрировалась на внутренних ощущениях лица, промелькнувшего буквально в трех метрах от меня, когда «клетчатый» сосредоточенно рысил к прилавку. – Губы не помню. Они почти сливались тоном со щеками. Думаю… он сравнял их гримом…

– Ну попробуйте хотя бы примерно! – взмолился подполковник. – Толстые, средние, узкие? Нижняя часть лица совсем уплывает!

– Нет, – твердо отрезала я и отложила карандаш. – Я смотрела на очки а-ля Джон Леннон, на кепи, на странную прическу, губы остались за кадром.

– А подбородок? Оттолкнитесь от подбородка!

Я старательно оттолкнулась с тем же результатом.

– Нет. Губ нет.

– А щетина? Светлая, темная, рыжая?

– Чисто выбрит. Шея?… Шея… пряталась в приподнятом вороте рубашки, высоко торчащей из-под пиджака. Пожалуй, это все, чем я могу быть вам полезна.

Михаил Николаевич обреченно посмотрел на портрет в формате А4, – рисунок первоклашки, мало применимый для разработки, – и решительно произнес:

– Через… – он глянул на наручные часы, – минут десять мы тут сворачиваемся, поедете с нами, Софья Николаевна, наши специалисты помогут вам составить более качественный портрет.

– Михаил Николаевич, а я не могу, – весело, тем не менее твердо проговорила я. – Через два часа у меня теплоход отходит. – Лукавила. Через два часа ко мне домой только Туполев «подплывал» – и то, скорее всего, с опозданием, – но тратить время на составление портретов всяких там злоумышленников, я все-таки не собиралась. Девушке перед дорогой надо еще душ принять, макияж поправить, в идеале чаю попить и упрятать в чемодан плащ-накидку, резиновые сапоги. – Простите, но я должна…

– Вы должны поехать с ними, – прерывая мою трескотню, бухнул подполковник. – Речь идет о безопасности государства.

Вот, что называется, и поплавали. Безопасность, оказывается. А я-то по наивности думала, менты карманника ловят. Или наркодилера.

Ну не идиотка ли?! Такая облава. Спецсредства. Подполковник лично в «газели» парится. Куча мужиков по набережной носится…

– А-а-а, – протянула я, – прямо тут… нельзя?

– Нельзя, – сурово поставил точку Огурцов.

– Так я же опоздаю!!

– Мы вас вертолетом на любую пристань доставим, – прокряхтел подполковник, тяжело поднимаясь со стула. Приоткрыл дверь «газели» и вышел на улицу.

Зримый образ вертолета добил меня окончательно. Уничтожил прямо-таки. Всего неделю назад Туполев сделал мне последнее китайское предупреждение и сформулировал его так:

– Твоя редкая особенность влипать в истории наводит меня на тяжкие размышления. – Вступление Назар Савельевич произнес весьма игриво, сделал паузу и тут же бабахнул из всех стволов: – Надеюсь, эта поездка пройдет без эксцессов. Пообещай мне, Софья, – никаких историй. Хорошо?

– Клянусь! – мяукнула я и даже проделала ладошкой в воздухе знак, отдаленно напоминающий крестное знамение. – Никаких историй. Только ты, я и белый теплоход.

– Надеюсь, – хмуро кивнул Туполев и поцеловал меня в щеку. – Будь умницей.

Интересно, что он скажет, когда «умницу» Софью доставят к любой пристани на вертолете?

Думаю, ничего не скажет. Только чемоданы за борт выкинет. Назара Савельевича родная мама «человек-топор» зовет.

Ох, я и влипла!..

Начать звонить генералу Артемьевичу и орать: «Караул, спасайте!»?

Пожалуй, не стоит. Артемьич вмиг уважаемому олигарху стукнет, и результат будет тем же. Чемоданы за бортом плавают, Софья с пристани мокрым платочком машет.

Мамочки родные, что ж делать-то?!

Оторвав онемевшее седалище от табурета, я было метнулась на выход, но путь из «газели» мне перегородило чье-то плечо. Сгибаясь и неловко переставляя ноги, обутые в роликовые коньки, в автобус забирался тот самый юнец, что недавно нарезал круги по площади перед магазином.

– Здравствуйте, – улыбнулся спортсмен, и я отметила, что «юноше» хорошо под тридцать. Улыбка собрала вокруг его глаз глубокие «гусиные лапки». «Юнец» тяжело опустился на оставленный начальством откидной стул и потянулся к крошечному ящику, оказавшемуся мини-холодильником, битком забитым минеральной водой в пол-литровых бутылках. – Софья Николаевна, кажется? – фыркнув открывшейся минералкой, спросил он и отхлебнул водички.

– Угу, – кивнула я и тут же завопила: – Слушайте! Скажите вашему Огурцову, что я никуда не поеду! У меня билеты пропадают! У меня цейтнот! Жених, пароход и так далее! Я что, обязана вам всяческие портреты составлять?!

«Юноша» поерзал, пожал плечами, сунул ополовиненную бутылку в широкий карман у колена на спортивных штанах и уклончиво ответил:

– Думаю, это не займет много времени.

– Да у меня его вообще нет! Мне еще сапоги… у меня еще столько дел!

Господи, ну зачем я поперлась на эту пристань?! Сидела бы спокойно у собранных чемоданов, книжечку почитывала… Так ведь нет! Как последняя дурища, следующая советам мамы, собрала пожитки с вечера, с утра разнервничалась с предвкушениями и побежала теплоходом любоваться! Голову проветрить, нервы охладить…

Энергию девать некуда?!

– Ну пожалуйста, – заскулила я, – пожалуйста, объясните вашему подполковнику, что не могу я ехать… И вообще. – Решительно распахнув дверцу, но не имея возможности проскочить через вытянутые ноги в роликовых коньках, я высунулась в дверную щель и завопила: – Никуда не поеду! Арестовывать меня вы не имеете права!

Подполковник Огурцов, Сидоров и гражданин в джинсовом костюме стояли неподалеку от отъехавшей в кусты «газели» и тихо переговаривались. Мой вопль заставил их дружно поморщиться, но иного ответного действия не произвел. Впрочем, Сидоров сделал шаг по направлению к автомобилю – я всерьез решила, что он сейчас дверцу захлопнет, та мне по носу чиркнет, и быстро юркнула в глубь салона, – но он только подошел ближе и обратился к «юноше»:

– Серый, выйди, – затем быстро занял освобожденное «Серым» место и приступил к повторной обработке свидетельницы: – Софья Николаевна, скажите, пожалуйста, – ах, ах, какие мы вдруг вежливые сделались! – вы могли не заметить, как объект сменил направление движения и ушел не влево, а вправо?

Говоря все это, Сидоров умело чертил план местности на втором листке А4: кафе, столики, прилавок, крестиком обозначил мое месторасположение, полоски асфальтированной набережной и гранитный спуск к воде. Стрелка показывала направление движения клетчатой кепки к речному вокзалу.

Вроде все верно. Я задумчиво посмотрела на план, перестала ерепениться и вразумительно уточнила:

– Рыбаков у воды не было?

– Нет, – ответил Сидоров, и всю полноту ответственности мне пришлось брать на себя.

– Я думаю… мне кажется… обратно он не пробегал. Я бы его заметила.