Однажды с добрыми людьми случилась беда. Все они погибли от страшного проклятья, хоть в последние мгновения и молили пуще прежнего богов о пощаде. Проклятие то звалось Безропотностью. Не стоит описывать предсмертные корчи, стоны и неуслышанные молитвы. Смерть никогда не бывает милосердна.
Никто не знал, кто был повинен в этом, ибо семья была праведной и богобоязненной, зла никому не делала и жила себе мирно в хлипкой, но гостеприимной лачуге, готовой принять любого путника. Может, они позволили войти в свое жилище не тому человеку. А может, впустили в свои сердца слабость и немощь.
Все умирают, таков злой рок, довлеющий над нами. И не пустословят же некоторые, говоря, что лучшие уходят первыми? Пусть так: возможно, сейчас они пьют за нас вино на небесах, а возможно, жарятся на адской жаровне.
Осталась в живых лишь одна девушка, юная и крепкая телом, но уже начавшая падать духом. Звали ее Наина, и у нее больше ничего не осталось: ни крыши над головой, ни плеча верного друга, чтобы пролить горькие слезы. Пока сидела она в тени деревьев, скрываясь от солнца, или пряталась от грозы под мощными кронами, задавалась сиротка вопросами: почему смерть не забрала ее вместе с родными? Быть может, небеса на нее обозлились? Ведь иначе они не послали бы ей эту кару, не обрекли на одиночество.
Столь долго Наина прокручивала в голове бессмысленные свои думы, что длинные косы поседели, хоть и не стали менее мягкими и шелковистыми, а соленая водица так и блестела яркими бриллиантами, застыв в уголках огромных, как у молоденького олененка, глаз. Все горожане жалели сиротку, но помочь не хотели. Они знали лишь одну истину: хочешь добиться высот – не бойся однажды прыгнуть с обрыва в пучину.
Бесполезно лить слезы, только если не желаешь ими напиться. И всем известно, что беда не приходит одна. Отчаяние часто толкает на безрассудные поступки, а судьба наносит удары под дых в самый неподходящий момент. Тоска и одиночество, первая мнимая любовь и первые пустые обещания. Глупая наивная вера, тоже пустая. Ничего хорошего не происходит, если протягиваешь руку не тому человеку.
Однажды сиротка шла по базару, выпрашивая скупую милостыню, и ее увидел купец, прибывший из-за далекого моря. Да так засмотрелся – взгляд не оторвет от белых, как первый снег, кос, и грустных глаз-самоцветов. Решил он, что хочет эту диковинку увезти. Да уж не так добры оказались его помыслы. Статный и приличный с виду мужчина на самом деле был пресытившимся и избалованным. Он любил ухватить самый лакомый кусочек с тарелки, прожевать, а затем с отвращением выплюнуть – как черт, сотворивший болото.
«Пойдем со мной, милое создание! Расчешу твои косы, умащу кожу благоухающими маслами, дам лучшее платье, а сама будешь купаться в серебре да злате, и дождь с солнцем больше не будут портить твою красу», – уговаривал хитрый купец девушку. Да на что ей были сказочные богатства? Помани он лишь пальцем – все равно бы пошла, ведь один сияющий взор его уже был для ее безропотной души усладой.
Жизнь любит давать жестокие уроки. И, как правило, она не любит ждать. Счастье было жарким, но мимолетным, словно лето. Однако и за мгновение может многое произойти.
Корабль вышел в море, нагруженный роскошными товарами. И было на борту действительно много серебра и злата, которое блестело, словно морские воды на рассвете. Но когда стрелки часов пробили полночь, иллюзия рассеялась. Игрушка, что поначалу была столь желанна, надоела капризному ребенку, лишь только была получена. Одарив напоследок Наину лживыми обещаниями, что вернется за ней, купец оставил ее на чужбине.
Долго девушка ждала любимого на пустынном берегу. Дни и ночи простирала руки, прося у солнца и луны послать весточку, скоро ли приплывет суженый. Однако небеса не внимали ее просьбе, лишь орошая хрупкое тело дождем и сжигая горячими лучами белоснежную кожу.
Однажды мимо проходила старушка – с виду приветливая и добродушная, как божий одуванчик. Но сердце ее заполонили колючие сорняки злости и зависти, которые не искоренил бы самый умелый садовник.
«Что кручинишься, славный ангел? Что понапрасну воздеваешь руки?» – спросила она девушку, приметив, что лицо ее прелестно, а взгляд доверчив и полон надежды. «Пойдем со мной, обретешь ты приют, добрых друзей и подруг. Но ничего не бывает задаром», – сладко увещевала старая ведьма, протягивая костлявую длань. И девушка с радостью согласилась на уговоры, прилипшие к ней, как засахарившийся мед.
Старуха держала гостиницу, зарабатывая этим на жизнь. В услужении у нее находились хитрые девицы и заносчивые юноши – одни других стоили. Слабость человеческую они почитали самым страшным грехом, считая, что боль закаляет тело. Поэтому, лишь завидев Наину, они отвернулись от нее, сморщив носы, будто увидели мерзкую гусеницу. Однако девушка не роптала и принимала словесные уколы да щипки как должное, уповая, что душа ее однажды излечится, как кожа от солнечных ожогов.
С первого дня хозяйка, полная зависти к красе Наины, заставляла выполнять ее самую трудную работу. Сиротка, ставшая почти что рабыней, постоянно чувствовала себя грязной, но помнила: задаром ничего не бывает. Эти мысли утешали ее в тяжелый час. Однако больше всего она страдала от того, что, даже когда была измазана с ног до головы в золе и пыли, мужчины, приходившие найти кров и пищу под покосившейся крышей, не гнушались ее схватить за косы или ударить. У нее не выходило очиститься ни слезами, ни молитвами от позора. К горлу подступал комок.
Некоторые гости и вовсе вели себя как животные: они рычали, хрюкали и визжали, пугая дитя своими звериными воплями, заставляли ее бегать от них на четвереньках и собирать с пола осколки разбитых в порыве ярости стаканов голыми руками. Стекло впивалось в кожу, становящуюся от тяжелой работы все грубее, а раны не переставали кровоточить.
Старуха не соврала, и крышу над головой Наина действительно получила. Но жить ей приходилось в холодном темном подвале, где оголодавшие крысы пели песни своими писклявыми голосами, мешая закрыть глаза даже на пару минут. Они жаждали отведать хотя бы кусочек юного тела.
Пыль осела на ее сердце, когда-то любящем и добром. Но что было, то быльем поросло, как мхом на стенах одинокой темницы. Взгляд помутнел, как протухшая вода, а рассудок грозил помутиться. Если плоть долго умерщвлять, она уже никогда не оживет. Если долго умерщвлять душу, с ней произойдет то же самое. Время порой не лечит, а лишь разрушает. Если даже вода точит камень, что же беспощадные стрелки часов творят с человеком?
Но вот, когда уже, казалось, не было никакой надежды на спасение, прошел слух о приезде в город особы королевской крови, которая устроит бал такого размаха, что прогремит на всю страну. А лучших девушек, говорили в народе, заберут во дворец, где не будут знать они ни бедности, ни печали.
Дом ожил. Служанки, отбросив свои предрассудки, начали судорожно готовиться к приему важных гостей, то и дело подзывая к себе Наину, чтобы та помогла. Они знали: есть возможность – бери ее, лишь протяни руку. Когда пришло время, все нарядились в лучшие платья и выстроились в ряд, выставив напоказ лучшее, что у них было, но жалкая рабыня была все так же в пыли и золе, не успев потратить на себя и минутки.
Заплаканная, она работала весь день за тех, кто вскоре сможет покинуть дом, ставший ей тюрьмой, и проклятия срывались с нежных уст.
С последним ее бранным словом пламя свечи вдруг заколыхалось и погасло. Комната опустела. Остался лишь один господин в черном плаще и широкополой шляпе. Лицо незнакомца было окутано мраком, но даже тьма не могла полностью скрыть его красоту своей мягкой вуалью.
– Хочешь ли ты покинуть это место? – вопросил он.
Девушка кивнула, не в силах вымолвить и слова в ответ на чарующий звон его голоса.
– Хочешь, хочешь, – повторило громогласное эхо.
– Обещаешь быть во всем послушной? – молвил мужчина, взяв Наину за грязную руку.
И снова робкий, как серая мышка в погребе, кивок в ответ. Не испытывая ни толики отвращения, он увлек ее к выходу.
Щелчок пальцами. Вспышка. Вместо рваного испачканного платья на девушке появилось пышное и роскошное, а грязь будто сама собой смылась с ее тела. Комната озарилась светом и исчезла, не успели они отворить дверь. Вместо нее явилась зала огромного дворца, освещенного тусклыми люстрами. Между колонн кружились элегантные юноши и стройные девушки, с каждым новым танцем меняясь партнерами. Маски, обрамленные пышными перьями, блестками и драгоценными камнями, скрывали их лица.
– Танцуй только со мной, – нежно шептал на ухо господин в черном, прижимая к себе очарованную Наину, и все вокруг любовались изяществом их движений.
Подали вино и яства. Мужчина легким жестом протянул партнерше бокал, но едва она вкусила содержимое, рассудок ее затуманился. Маски снова замельтешили, люди растворились в неистовстве танца. Девушка перестала разбирать, кто есть кто в толпе, потеряла своего принца, потеряла себя, заблудилась во дворце, хоть далеко и не отступала.
Протянутая рука оказалась чужой, но мягкой, теплой, такой приятной, что закружилась голова, и закружилась сама девушка в ведьмовской пляске. Все вокруг стало вихрем, уносящим столы, стулья, ветер потушил свет свечей и обрушил люстры. Пол провалился, образуя воронку. Танцующие тела во время падения совокуплялись друг с другом, а лица, с которых упали маски, становились все уродливее, омерзительнее.
Потом все погрузилось во тьму, что так же вертелась, крутилась, засасывая в самое себя. Дьявольский смех звучал со всех сторон. Вместо потолка зияло чернотой ночное небо, откуда доносился колокольный звон и насмешливое хлопанье крыльев.
«Схватил один раз – держи и не отпускай, – смеялся голос из темноты, и ему вторило эхо, – Бери, что дают, и будь счастлива».
«Слабость, слабость! – выкрикивал появившийся из ниоткуда ворон. – Ну потерпи еще немного!»
Небытие объяло Наину, напоминая в последний раз, что в адском шабаше нельзя отпускать руку Дьявола, если уж попробовала за нее ухватиться.
Может быть, ты будешь осторожнее в следующей жизни?
Одинаковые лица в толпе
Девушка в блестящем красном платье с боковым разрезом спускалась все ниже и ниже по ступенькам эскалатора, поглядывая мельком на вездесущие рекламные плакаты и не обращая внимания на предупреждения, доносящиеся из динамика. Прическа растрепалась, и длинные рыжие волосы развевались на ветру. Рука скользила по поручню, как вертлявая ящерка по камням.
Нельзя было не бежать: если замешкаешься, обязательно нарвешься на знакомого. Мир тесен, это непреложная истина. Сегодня Катерине не хотелось никого видеть даже краем глаза. Не смотри, тогда и на тебя не посмотрят. Не обращай внимания, и тебя никто не заметит. Закрой лицо ладонями, как в детстве, и станешь невидимой, это обязательно сработает.
Опаздывать тоже было нельзя. Вечеринка закончилась позднее, чем она думала. Мать придет в ярость, если узнает. Она снова в отместку заставит ее заниматься какой-нибудь бессмысленной работой. Поди-ка, отдели горох от фасоли! Или того хуже, не пустит домой.
Добежав до конца движущейся лестницы, девушка ловко спрыгнула с последней ступени и оказалась в переполненном людьми вестибюле. Толстая дежурная неодобрительно посмотрела на нее исподлобья, но быстро отвела взгляд, чтобы продолжить наблюдение за остальными пассажирами. Ей казалось, было в них что-то чужеродное, но что именно – непонятно: не спешат, спокойно стоят друг за дружкой, синхронно перелистывая газеты и уставившись в смартфоны. Обычные благовоспитанные граждане – тихие, как мыши, смирившиеся, что попали в мышеловку однообразия.
«Ну и толпа», – недовольно подумала Катя, прикидывая, сможет ли втиснуться в приближающуюся электричку, что вполне могла оказаться последней. Даже странно, что столько народу до сих пор не дома.
Наконец она с трудом впихнула себя в душный вагон. Лампы на потолке, похожие на женские груди, мигали. Они вскормили слишком многих, теперь же желали погаснуть и уйти на покой. Потный, воняющий дохлой псиной мужик справа от Катерины держался рукой за поручень, выставляя на всеобщее обозрение мокрую подмышку. Стоящие поблизости люди морщили носы и старались отвернуться, но зловоние уже распространилось повсюду, да и подвинуться было некуда. Слева примостилась сухонькая бабушка, пахнущая старостью и кладбищем. Она мертвой хваткой держала тележку обеими по-крысиному цепкими ручонками, но та все равно перекатывалась из стороны в сторону, насколько позволяло место. Колесики старательно пытались превратить ноги стоящей рядом девушки в лепешку. Сзади хотел протолкнуться кто-то костлявый, больно упираясь Кате в спину локтем, и дышал ей в затылок. Из его рта воняло дешевым табаком. Еще откуда-то доносился запах овощей – переспелых, кислых, с гнильцой.
Но даже в таких некомфортных условиях проехать удалось всего пару остановок. Скоро толпа выходящих выпихнула Катерину из вагона прочь и понесла за собой, оставив ехать до конечной лишь одну из ее туфель. Когда девушка вырвалась из людского потока, было уже поздно – поезд ушел.
Через пару мгновений толпа магическим образом рассосалась, будто ее и не было. Катя даже не заметила, как оказалась на платформе одна. Мысленно выругавшись, она посмотрела на табло, чтобы узнать время, однако экран не работал. На нем, словно огни праздничной гирлянды, загорались и исчезали непонятные символы. Телефона в сумочке девушка тоже не нащупала – видимо, забыла его на столе, когда стремительно уносилась прочь, даже ни с кем не попрощавшись.
Зал будто стал темнее, хоть лампы, как и прежде, освещали пространство. Пустота огромного помещения нагоняла жути. Катя никогда не видела метро, где нет ни одного человека. Она невольно поежилась, вспоминая истории о гигантских крысах и призраках, обитающих под землей. Ей всегда нравились страшилки, но становиться героиней одной из них одна не собиралась. Странные мысли начинали вертеться в голове, а сердце – выворачивать кульбиты, как цирковой акробат. Придется надеяться, что это была не последняя электричка. В противном случае ее выведут отсюда сотрудники метрополитена. Не оставят же человека ночевать в подземке, в конце концов.
Прошла целая вечность. Голая нога мерзла. Однако когда девушка уже начала трястись от беспокойства, люди снова потихоньку начали собираться на платформе. Значит, та электричка не могла быть последней. Все в порядке, обязательно все должно быть в порядке, у ее страшной сказки будет счастливый конец.
Между тем людей становилось все больше, они послушно подходили к краю платформы, не заходя за желтую линию, и в ожидании смотрели в темноту тоннеля – все как один. Оттуда раздавался нарастающий гул, но поезд не прибывал. Это было странно. Еще страннее было их гробовое молчание. Они не переговаривались между собой и даже… не дышали? Казалось, если Катя что-нибудь прошепчет, по бесконечному вестибюлю ее шепот разнесется громовыми раскатами.
Едва справившись с комком тошнотворного страха, девушка решила покинуть зал. Запоздало сняв оставшуюся туфлю, она на цыпочках устремилась к эскалатору, чтобы подняться. «Только не смотри им в глаза, не смотри на них, – говорила она себе, стараясь дышать ровнее. – Пока ты не смотришь, они не видят». Но оказавшись возле своей цели, девушка начала впадать в панику. Все перекрыто, выхода нет, входа тоже. Откуда же тогда взялись люди, если не спустились сверху? Помещение продолжало заполняться, но невозможно было уловить, откуда появлялись новые пассажиры. Они стали частью зала, как белоснежные колонны или желтые линии по краям, которые нельзя пересекать.
Бежать было некуда, разве что в темный тоннель, откуда доносился гул приближающегося поезда. Но спасение ли это? Впрочем, выбор отсутствовал.
Застывшие, как манекены, люди смотрели в сторону звука. Катя снова должна была пройти к платформе через толпу, если хотела уехать отсюда. «Не смотри, только не смотри», – повторяла она, однако невольно ее взгляд все же упал на лицо одного из пассажиров. А затем на другое, третье… Она не могла оторвать глаз от людей из толпы. Похожие, как если бы все они приходились друг другу братьями и сестрами, обладатели ничего не выражающих лиц краем глаза будто следили за ней – чужой в этой подземке, слишком яркой, настоящей. Они не выдавали своих намерений ни случайной ухмылкой, ни движением зрачка, ни наморщиванием лба – застыли в одной неживой, нечеловеческой гримасе.
Звук все еще шел из темноты, однако никакого поезда не было и в помине. Катя пятилась, не замечая, что скоро переступит желтую, как сочная тыквенная мякоть, линию. Не отводя глаз от одинаковых лиц, она медленно придвинулась к краю и, запнувшись о собственные ноги, с истошным криком резко рухнула на пути.
Никто не протянул руку помощи. Жестокий урок: страшны не одинаковые лица в толпе, а человеческое безразличие. Самый же главный твой враг – это ты сам.
***
Прибыл поезд. Толпа погрузилась в вагоны, такая же молчаливая и бесстрастная. Иногда ожидание людей с одинаковыми лицами длилось годы – мука, но не смерть. Наконец-то они покинут платформу. Теперь осталось доехать до конечной.
Электричка тронулась. «Следующая станция…» – монотонно продекламировал голос из динамика.
Возможно, теперь все не повторится с начала.
Метаморфозы
Что ты видишь, когда смотришь в зеркало? Вот я вечно разглядываю не свое отражение, а чье-то чужое, уродливое и полупрозрачное. Иногда в глаза и вовсе взирает лишь пугающая пустота, напоминая, что существование несущественно, оно – лишь видимость, ведь первоначала никогда не было. Было только небытие, хаос, к нему все и стремится.
За окном мельтешат люди, спешащие навстречу неизвестности, поглощающие и перерабатывающие, неугомонные и суетливые. В комнате тоже всегда кто-то есть: разговаривает, копошится, резко контрастируя с моим стремлением к невесомости и забвению. Я привык не обращать на них внимания, в голове шум от суматошной беготни превращается в похоронный марш.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги