– Нет, думаешь, я не искала, – отмахнулась графиня. – Когда я впервые узнала, что проклятие перешло к моему мальчику, не поверила, списав происшествие на юный возраст. Ведь ему было тогда всего двенадцать, а я так боялась проявления страшного недуга. Он однажды пришел ко мне весь в крови, признавшись, что убил свою любимую кошку. Я спросила, за что, а Габриэль, рыдая, ответил, что не знает. Но подобного не повторялось… До шестнадцати лет. А после конюх обвинил мальчика в том, что он чуть не задушил его дочь. Я заставила их молчать, заплатив немалую сумму. И конечно, принялась искать то, что способно его излечить, но сколько врачей ни осматривали внука, сколько целителей ни давали своих снадобий, пророча скорое выздоровление, ничего не помогало. Временно пришлось его изолировать. Однако когда наступали те темные моменты, он крушил все вокруг, начиная вредить даже себе. Габриэль был не виноват, что унаследовал столь страшное проклятие. Думаешь, он этого хотел? Разве ты помнишь его жестоким? Или грубым? Вспомни! – утерев слезы, потребовала Эдит. – Он всегда был веселым, жизнерадостным мальчиком.
Да, Мишель помнил его именно таким: беззаботным, шебутным младшим братом. Оттого и в слова бабушки было сложно поверить.
– Восемь лет, – опустив голову, произнес граф. – Восемь лет ты скрывала правду. Целых восемь лет! Уму непостижимо! Ты превратила родовой замок в пристанище дьявола. Ты поощряла его безумия, приводя к нему новых девушек. Это ты должна быть проклята за содеянное.
– Не говори так! – прокричала графиня. – Я просто боялась, что он навредит себе. Хотела спасти его и защитить! Кто они, эти девушки? Рабыни, которые, не подбери я их, давно бы сгинули. А здесь они под крышей, в тепле и сыты. Габриэль лишь малая плата за их жизнь.
– Да ты сама безумна! Брата нужно было защищать от тебя! – прорычал Мишель ей в лицо. – Если бы ты только рассказала, я нашел бы выход, и он был жив! Но нет, ты решила молча потакать пороку, вместо того чтобы его искоренить.
– Глупец, – отчаянно выкрикнула старуха. – Ты ничего не знаешь об этом. И благодари Бога за то, что проклятие не коснулось тебя. И моли Его, чтобы оно не передалось твоим сыновьям.
– Вы больны, дражайшая графиня! И ваша болезнь именуется сумасшествием, – промолвил, брезгливо отшатнувшись, Мишель.
– Моя болезнь – слепая любовь к детям дочери!
11 глава
Мишель метался по комнате, не находя себе места. Распахнул окно и впустил внутрь холодный ветер, от которого тут же замаячило пламя в камине. Слова бабушки не выходили у него из головы; они как эхо слышались снова и снова: «Благодари Бога за то, что проклятие не коснулось тебя». Но точно ли не коснулось? Сейчас душу мужчины бередили сомнения. Все услышанное казалось бредом сумасшедшей старухи, и если бы не изуродованные тела служанок, Мишель ни за что не поверил бы в произошедшее. Однако факты говорили сами за себя. И теперь граф не знал, как ему поступить с ужасной семейной тайной. Не знал, обошло ли его стороной безумие. Нет, он никогда не был жесток с женщинами. Но на войне в жестокости с ним вряд ли кто-либо мог сравниться.
Мишель впервые задумался: насколько нормальна его кровожадность? Граф сам лично, не морщась, пытал пленных, и их боль и крики не вызывали у него совершенно никаких эмоций. Он был безжалостен на поле боя и не щадил никого. Но то была война, а в жизни мужчина не проявлял подобной жестокости. Теперь голову бередили жуткие мысли: что, если он не уподобился брату лишь потому, что крови ему хватало на поле боя?
Слова бабушки не давали покоя. Мишель злился на нее и в то же время отчасти понимал. Уйдя в армию, он взвалил на плечи старой женщины все хлопоты по управлению замком. Да и воспитанием Габриэля занималась непосредственно она, в то время как Мишель рос самостоятельно. Граф не обязан был служить, так как унаследовал титул и огромное состояние. К тому же он получил все обязательства по управлению столь огромным наследством и мог начать думать о продолжении великой династии. Но еще в пятнадцать лет Мишель понял, что его прельщает служба. И когда все-таки принял окончательное решение, все очень удивились. Бабушка принялась его отговаривать, но он оставался непреклонен. На восемь лет его затянула военная жизнь, а поле боя заменило родной дом. Да и двор короля принимал его как героя, женщины сами кидались к нему в постель. Мамаши же толкали своих юных дочек к нему под ноги, мечтая выдать их за благородного графа, в придачу ко всему и обеспеченного. Он наслаждался таким раскладом и без страха бросался в бой, не боясь получить очередное ранение.
Известие о мирном договоре нимало огорчило Мишеля, ведь к тому времени он уже являлся капитаном королевской армии и приближенным самого короля. Тогда мужчина не сдержался и высказал все, что думает об этом абсурдном договоре, на совете.
– С чего они согласились на это сейчас? – он недовольно ударил ладонью по карте. – Тогда, когда мы оттеснили их армию за свои границы и отвоевали часть вражеской территории?
Мишель обвел пальцем недавно завоеванные земли.
– Это решение короля, и не вам его обсуждать, капитан! – отрезал генерал, нахмурив брови. Он тоже не был в восторге от такого расклада, но возражать его светлости не посмел.
– Не мне. – согласился Мишель, прекрасно понимая причину мира, так как королевская казна была пуста, а армия требовала немалого обеспечения. – Но я был там и знаю, что вражеская армия, как никогда, истощена и именно сейчас очень уязвима. Нам не составит труда в считанные дни разбить ее.
– Капитан Дантон, знайте свое место, и не забывайте, что и наша армия на грани. Люди устали от затянувшейся войны и хотят покоя, – возразил советник короля, поправив напудренный парик. Да что этот сноб может знать об армии, как, впрочем, и о самой войне? Можно подумать, что совет когда-то интересовал простой люд. Голод, чума, бесчинства свирепствуют за пределами королевского дворца, и кому до этого есть дело?
Возмущению Мишеля не было предела. Он понял, что доказывать совету что-либо бесполезно, и обреченно удалился от двора. Вернулся лишь, когда король лично послал за ним гонца с требованием немедленно явиться ко двору. Конечно, же граф понимал, что это требование не полностью принадлежит Его величеству. За те месяцы, что не появлялся во дворце, он получил кучу писем от принцессы Агнес. Мишель часто вспоминал белокурую красавицу, коротая вечера в поместье Дантон: там он в последнее время проводил большую часть времени, вдали от бабушки и брата.
Но теперь брата нет, бабушка обезумела от горя, а мысли Мишеля находятся в страшном беспорядке. Почему-то именно сейчас он вспомнил день, когда их, сопливых солдат, привели впервые на пытку. Всех ребят вывернуло, а он смотрел, не моргая, за что и получил свою первую похвалу. А теперь все это казалось странным… Не от того ли он был так непроницаем, что жестокость у него в крови? Вспоминая прошлое, Мишель не казался себе больше бесстрашным, наоборот, теперь он видел себя безумцем. Он мог до смерти пытать шпионов, забрызгав свое лицо кровью, и не испытывал никакой жалости, когда те испускали дух. Не ощущал горечи, теряя близких соратников на поле боя, считая, что война может отнять все. Впервые узнал боль от потери, когда услышал о смерти брата. Сначала граф думал, что все дело в их родственной связи и погиб его брат, увы, не на войне. Но теперь он находился в смятении, и вся его жизнь казалась ложью. Как будто в этот самый момент глубоко в себе граф почувствовал совсем другого человека: монстра, которого взращивал на протяжении многих лет, наблюдая за чужой болью. А что, если он хуже Габриэля? Что, если извращенный войной порок окажется смертельным для окружающих?
Мишель рухнул в кресло, обхватив руками голову. Все эти жуткие мысли выжигали мозг. Да еще и алкоголь добавлял пламени. Возможно, все это бред, и так влияет на него потеря брата. И он вовсе не безумец, а мужчина, закаленный войной!
Лишь под утро, когда солнечный свет проник в окно, и лампы уже давно догорели, Мишель вспомнил об истерзанной девушке, запертой в подвале. И вдруг осознал, что не представляет, что с ней делать. Отпустить пленницу граф не мог, так как она знает тайну их семьи. На убийство тоже рука не поднималась, хоть он и считал, что служанка отчасти причастна к гибели брата. Оставить в замке то же, что подписать смертный приговор: графиня не упустит шанса при удобном случае избавиться от девчонки. Уповать оставалось лишь на то, что израненная невольница не доживет и до рассвета.
12 глава
Поздним утром Мишель решил наведаться в подвал, чтобы проверить, как там пленница. Жива ли? И каково же было его удивление, когда он не обнаружил девчонки на положенном месте. Граф никак не мог понять, как ей, обессиленной и израненной, удалось сбежать незамеченной.
– Найти пленницу! – бушевал Мишель, собрав всех рабочих у ворот замка. – Живой или мертвой, но найти!
– Мой господин, – из толпы выступил здоровый бородатый мужик, – если волки нашли девку первой, то от нее небось и костей не осталось.
– Значит, вы отыщете доказательства того, что ее сожрали волки! – гаркнул граф сердито.– Повторяю: без живой или мертвой девчонки не возвращайтесь!
Люди молча рассыпались по двору, кто в лес, кто в поле, а кто – в соседние деревни. Мужчина понимал, что служанка не могла уйти далеко, ибо была слишком слаба. Скорее всего, действительно ее в лесу разорвали дикие звери. Такой исход вполне устраивал графа, только нужно было удостовериться в этом наверняка.
Пришпорив коня, Мишель направил животное к лесу, дабы подозревал, что именно там укрылась служанка. Внутри у него все клокотало от гнева: «Да как она вообще посмела бежать? Да еще часовой, видать, уснул на посту, за что тоже понесет строгое наказание. От капитала Дантона еще не удавалось сбежать ни одному пленному, а осмелившегося ждет неминуемая гибель».
Еще не совсем пробудившись, Кэтрин почувствовала резкие запахи сала и трав, щекотавшие ее ноздри. «Неужели и на том свете присутствуют земные ароматы?» – пронеслось у нее в голове. Приоткрыв слипающиеся глаза, мутным взором девушка напоролась на плавно мерцающий огонь неподалеку. Немного пошевелившись, она ощутила, как спина вновь заныла. Разве мертвые ощущают боль? Или она все же жива? Теперь уже в смятении Кэт проморгалась, пытаясь лучше разглядеть обстановку. Напротив находилась печь, в которой дымился закоптившийся котелок. Рядом стояли деревянные покосившиеся стол и стул, а она лежала на животе на твердой кровати. Не понимая, где находится, девушка попыталась приподняться на ослабленных руках, но это ей не удалось. И снова рухнув на жесткую постель, Кэтрин ощутила под собой грубую мешковину.
– Не двигайся, дочка, иначе раны опять разойдутся, – донесся до нее мягкий мужской голос, заставивший Кэт насторожиться. Девушка попыталась обернуться, желая разглядеть говорившего, и почувствовала сильнейшие рези, пронзающие спину. Но все же увидеть человека она смогла. Бородатый дедушка сидел в углу на соломе, и пушистые, седые брови практически скрывали его маленькие глаза.
– Где я? – тихо прошептала Кэтрин, заметив, что каждое слово дается с трудом.
– В скромном жилище лесника, – ответил, поднявшись, старичок и, подойдя к печи, принялся помешивать содержимое котелка.
Дедушка был невелик, наверное ниже Кэтрин на полторы головы, и в своих громоздких лохмотьях выглядел довольно забавно. Девушка отметила, что не боится незнакомца и совершенно не чувствует исходящей от него опасности. Возможно, готовность встретиться со смертью приглушила ее инстинкты самосохранения.
– Как я оказалась здесь? – продолжала любопытничать Кэт.
– Анадысь ночью отбил тебя у волков, намереваясь похоронить по-человечески, – не оборачиваясь, молвил старик. – А ты оказалась живехонькой.
– Благодарю, – произнесла Кэтрин, не скрывая горечи в голосе. – Но, боюсь, ваши старания напрасны.
– Уж не знаю я, за что тебя так, – махнул дедушка головой на ее спину, усевшись на стул, – но вряд ли ты заслужила пойти на корм лесному зверью.
– Заслужила не заслужила, кому какая разница! – опустив голову на руки, ответила Кэтрин. – А найдут – жизни все равно не дадут.
– Ну ты, дочка, погоди, не гони лошадей, поправляйся, а там видно будет.
– Не хочу я, дедушка, чтобы и вас из-за меня покарали, – жалостливо прошептала Кэт, растроганная до глубины души его добротой.
– Не сокрушайся понапрасну, никто не знает, где моя хижина. Коли только звери, а они-то тропу не укажут, – отмахнулся старик, и Кэтрин показалось, будто под густыми усами его губ промелькнула улыбка.
– Спасибо, добрый вы человек, – поблагодарила девушка, смахнув ресницами слезы, застилающие глаза.
– Добрый то добрый, только добро не ценится в народе, вот и живу в лесу. Даже дикие животные порой лучше людей.
Да, в этом Кэтрин не сомневалась – зла от представителей человеческого рода она хлебнула сполна. Может, за это и сжалился над ней, наконец, Господь и послал спасителя в лице душевного лесника.
– Нужно раны мазью обработать, дочка, – произнес дедушка, взяв в руки глиняный горшок. – Жечь будет сильно, но зато кожа быстро зарастет.
– Спасибо, – только и проронила Кэтрин, подумав, что страшнее боли, которую она пережила, уже и быть ничего не может.
Старичок склонился над ней и, осторожно раскрыв спину девушки, принялся толстым слоем наносить мазь на рубцы. И только сейчас Кэт вспомнила о том, что была совершенно обнаженной. Залившись стыдливой краской, она уткнулась лицом в соломенный матрас.
– Не кори себя попусту, а благодари Бога за то, что жива, – словно услышав ее мысли, произнес дед, продолжая теплыми пальцами, еле касаясь кожи, покрывать спину снадобьем.
Кэтрин всхлипнула; доброта словно невидимыми лучами исходила от этого человека и проникала в душу и сердце, обволакивая их теплом. Наверное, это то, чего ей так давно не хватало, – а именно покоя и умиротворения. И не важно, что спина пылает огнем, главное, на душе сейчас спокойно. А все, что будет впереди, теперь не кажется таким смертельным.
