Щелкунчик и Мышиный король
Только вот бедняжка Мари так сделать не могла, потому что – вы только послушайте, дети! – прямо у её ног, как будто от действия какой-то подземной силы, стали вылетать песок, извёстка и битый кирпич. Затем из-под пола с отвратительным шипением и свистом показались семь мышиных голов, увенчанных сверкающими коронами, а следом показалось тело громадной мыши. Да-да, это была одна мышь, но… с семью головами, и каждую венчала корона. Всё войско приветствовало её единодушным громким писком, сразу пришло в движение и с топотом направилось к шкафу, а следовательно, прямо на Мари, которая стояла ни жива ни мертва, прижавшись к застеклённой дверце.
От страха у неё так колотилось сердце, что того и гляди выпрыгнет из груди, и кровь стыла в жилах.
Едва не теряя сознание, она попятилась назад, послышалось «дзинь-дзинь-дзинь», и задетое локтем стекло дверцы разлетелось на кусочки.
Левую руку будто обожгло, однако сразу же на душе стало легче, писк и свист прекратились, и всё кругом погрузилось в тишину.
Хотя в темноте ничего нельзя было разглядеть, девочка решила, что испуганные шумом разбитого стекла мыши вернулись в свои норы.
Но в тот же миг Мари поняла, что ошибается: в шкафу за её спиной опять поднялся страшный шум и раздались тоненькие голоса:
Всем вставатьИ идти воевать!Ночь не ночь —Вставать!Воевать!Бодро и мелодично зазвучали колокольчики.
«Да ведь это моя музыкальная шкатулка!» – обрадовалась Мари и, отскочив в сторону, увидела, что весь шкаф как-то странно засветился и всё в нём задвигалось и закопошилось.
Несколько кукол принялись бегать взад-вперёд, размахивая ручками. В ту же минуту поднялся Щелкунчик, отшвырнул прочь одеяло и, решительно выпрыгнув из кровати, громко закричал:
Кнак-кнак-кнак!Мышиный дурак!Кнак-кнак!Мышиный король – дурак.Крик-крак!Настоящий дурак!Выхватив из ножен крошечную сабельку, взмахнув ею над головой, он издал воинственный клич, который тут же был подхвачен тремя полицейскими, паяцем, четырьмя трубочистами, двумя музыкантами и барабанщиком:
– О государь! Готовы служить тебе верой и правдой! Победа или смерть! Веди нас!
Воодушевлённый этими словами, Щелкунчик решился на опасный прыжок на нижнюю полку, новоиспечённые подданные – за ним. Им-то что не прыгать: и одеты в сукно да шёлк, и внутри у них вата да опилки, – а вот бедный Щелкунчик наверняка сломал бы себе что-нибудь (вы только подумайте: до нижней полки больше полуметра, а туловище-то из хрупкой липы!), если бы не Клара. Кукла быстро вскочила с дивана и поймала нашего героя вместе с обнажённой саблей в свои нежные ручки.
– Какая же ты умница, Кларочка! – всхлипнула Мари. – А я так дурно думала о тебе. Уж, конечно, ты бы и сама охотно уступила Щелкунчику свою постель!
Между тем Клара, прижимая юного героя к шёлковой груди, говорила:
– О государь, неужели вы, весь израненный, намерены подвергнуть себя опасностям битвы? Посмотрите на ваших храбрых подданных: они уверены в победе. Полицейские, паяц, трубочисты, музыканты и барабанщик уже внизу, и сахарные куклы с моей полки тоже готовы к битве. Вы же отдохните в моих объятиях или, если хотите, полюбуйтесь победой с высоты моей шляпы со страусовыми перьями!
У Щелкунчика были другие планы, и он принялся так брыкаться, что Клара поторопилась поставить его на пол. Едва оказавшись на ногах, он тотчас же любезно опустился на одно колено и проговорил:
– Сударыня! В битвах и сражениях я неизменно буду помнить о вас с чувством благоговения и благодарности.
Тогда Клара развязала свой роскошный, расшитый блёстками пояс, наклонилась и попыталась сделать из него Щелкунчику перевязь, но тот быстро отступил на два шага назад и, приложив руку к сердцу, решительно заявил:
– Нет, сударыня, этого нельзя, никак нельзя. Потому что…
Не договорив, он глубоко вздохнул и, быстро сорвав ленточку Мари, которой были перевязаны его плечи, поцеловал её и надел на шею как талисман. Потом, бодро размахивая обнажённой саблей, Щелкунчик с лёгкостью птички соскочил на пол.
Вы, конечно, заметили, любезные и благосклонные читатели, что Щелкунчик ещё раньше, чем ожил, почувствовал любовь и заботу Мари и в благодарность за её доброе отношение к нему не пожелал принять пояс Клары, хотя тот и был очень красив, а предпочёл надеть скромную ленточку. Но что же дальше?
Едва Щелкунчик оказался на полу, как снова поднялся свист и писк. Оказалось, что под большим столом стояли несметные полчища мышей, а предводительствовала ими отвратительная мышь о семи головах! Что-то будет!
Битва
– Бей походный марш, мой верный барабанщик! – воскликнул Щелкунчик, и тотчас же раздалась барабанная дробь, от чего стёкла в шкафу задрожали и зазвенели.
Внутри шкафа снова что-то затрещало и зашумело, и Мари увидела, как крышки с коробок, где размещалось войско Фрица, поднялись и солдаты стали выпрыгивать на нижнюю полку, где выстраивались в боевом порядке. Щелкунчик бегал взад-вперёд перед войсками, размахивал саблей и выкрикивал воинственные призывы, но вдруг остановился и раздражённо произнёс:
– Куда подевался этот каналья трубач?
В следующее мгновение он уже говорил, повернувшись к паяцу, несколько побледневшему, с трясущимся подбородком:
– Генерал, мне известно о вашем мужестве и огромном опыте, так что теперь всё зависит от вашей сообразительности и умения использовать момент. Доверяю вам командование всей кавалерией и артиллерией. Конь вам не нужен – у вас такие длинные ноги, и вы на них отлично скачете. Приступайте к исполнению!
Паяц тотчас же сунул в рот два длинных сухих пальца и так пронзительно засвистел, что заглушил бы и сотню дудок.
Из шкафа тем временем раздался топот, послышалось ржание, и один за другим стали выезжать кирасиры и драгуны Фрица, которыми командовали новенькие блестящие гусары. Скоро все полки оказались на полу и, с развевающимися знамёнами промаршировав перед Щелкунчиком под звуки военной музыки, встали развёрнутым строем посреди комнаты. С грохотом проехала артиллерия Фрица в сопровождении канониров, и вскоре Мари увидела, как в густые полчища мышей полетело сахарное драже, обсыпав белой пылью, что привело их в немалое замешательство. Но главный урон нанесли тяжёлые орудия. Удачно расположенные на маминой скамеечке для ног, они обстреляли неприятеля пряничными орехами и буквально выкосили его ряды, однако мыши не отступали и подходили всё ближе. Им даже удалось захватить несколько пушек; и тогда поднялась такая пальба, что за дымом и пылью невозможно стало что-либо разглядеть.
Мари поняла только, что обе армии бились не на жизнь, а на смерть, и преимущество в бою переходило то к одной, то к другой стороне. Мыши выставляли всё новые и новые силы, и небольшие серебряные пилюли, которыми они очень ловко стреляли, стали уже попадать и в шкаф. Клара и Гертруда метались как умалишённые и в отчаянии воздевали руки к небу.
– Неужели мне суждено умереть во цвете лет! Мне, прекраснейшей из кукол! – вопила Клара.
– Неужели я так ухаживала за собой и потому прекрасно сохранилась только затем, чтобы погибнуть в собственном доме? – вторила ей Гертруда.
Затем они упали друг другу в объятия и принялись так рыдать, что едва не заглушали звуки боя.
Вы, мои милые читатели, даже не можете себе представить, что это было за зрелище. Только и слышно было: «Др-др-пуф-пуф-пиф-паф, бум-бум», – писк и крики мышей; команды Щелкунчика…
Паяц покрыл себя славой, возглавив несколько успешных кавалерийских атак, но потом пришлось отступить: на беду мыши стали обсыпать гусар Фрица какими-то отвратительными зловонными шариками, которые так пачкали их красные мундиры, что они отказались идти вперёд.
Паяц отдал им приказ повернуть налево, да так увлёкся, что отдал такой же приказ кирасирам и драгунам. В результате все выполнили команду «налево кругом» – и вернулись на исходные позиции, что поставило расположенную на скамеечке батарею в сложное положение.
Враги не преминули этим воспользоваться и с таким напором ринулись на неё, что моментально опрокинули скамейку вместе со всеми пушками и канонирами. Щелкунчик, по-видимому обескураженный, отдал приказ об отступлении своему правому флангу.
Ты, дорогой читатель, конечно, понимаешь толк в военном деле, и тебе известно, что такой манёвр почти равносилен бегству. Ты уже предвидишь несчастье, готовое обрушиться на армию Щелкунчика, однако погоди немножко и посмотри пока на левое крыло, где всё обстоит пока ещё вполне благополучно и даёт основание надеяться на успех.
В разгар сражения мышиная кавалерия незаметно появилась из-за комода и с оглушительным писком дружно бросилась на левый фланг армии Щелкунчика, но встретила яростное сопротивление. Медленно, насколько это позволяли естественные препятствия (дверцы и рейки шкафа), выдвинулся на поле боя отряд куколок с сюрпризами и выстроился в каре под предводительством двух китайских императоров. Это бравое, хотя и разномастное войско, состоявшее не только из людей разных национальностей и профессий, но и животных и даже купидонов, сражалось с необычайным искусством, мужеством и выносливостью. По всей вероятности, спартанская храбрость позволила этому отборному отряду одолеть врага, если бы один неприятельский смельчак не ворвался с безумной отвагой в его ряды и не откусил голову китайскому императору, который, падая, задавил двух тунгусов и одну мартышку. Таким образом, образовалась брешь, через неё проникли мыши и быстро перегрызли всё войско. Однако это злодеяние не осталось безнаказанным. Как только кровожадный мышиный кавалерист перегрызал своего храброго противника, у него в горле застревал сюрприз – картонный билетик, спрятанный внутри туловища, – вследствие чего он сам тут же умирал от удушья. Но и это не могло спасти армию Щелкунчика, которая при отступлении терпела всё больший и больший урон, так что главнокомандующий в конце концов оказался у шкафа лишь с кучкой защитников, но всё ещё пытался переломить ход сражения:
– Резервы, вперёд! Паяц, полицейский, барабанщик, куда же вы делись?
Правда, из шкафа выскочили несколько коричневых тряпичных кукол с позолоченными лицами, в золотых шляпах, но сражались они так неуклюже, что не причинили никакого вреда неприятелю, а только сбили шапку с головы своего полководца Щелкунчика.
Вражеские стрелки очень быстро откусили им ноги, так что, падая, они задавили ещё несколько соратников Щелкунчика. Он оказался в безнадёжном положении, окружённый плотным кольцом врагов, и попытался было перепрыгнуть через порожек шкафа, но не позволили слишком короткие ноги.
Клара и Гертруда лежали в обмороке и не могли оказать ему помощь, а гусары и драгуны преспокойно шмыгали в шкаф, не обращая на него никакого внимания. В полном отчаянии Щелкунчик закричал:
– Коня! Коня! Полцарства за коня!
В этот момент два неприятельских артиллериста схватили его за деревянный плащ, и Мышиный король испустил победный вопль изо всех своих семи глоток.
– Мой бедный, бедный Щелкунчик! – не выдержала Мари и, разрыдавшись, не отдавая себе отчёта в том, что делает, сняла туфельку с левой ноги и изо всех сил швырнула в самую гущу мышей, прямо в их семиголовое чудовище.
В ту же минуту всё как будто рассыпалось и исчезло, а Мари, почувствовав сильную боль в левой руке, потеряла сознание.
Болезнь
Мари очнулась от тяжёлого, казалось, беспробудного сна в своей кроватке. Солнечные лучи, проникавшие сквозь обледеневшее окно, весело искрились и сверкали в комнате. Около неё сидел какой-то господин, в котором она, однако, вскоре признала хирурга Вендельштерна.
– Ну вот она и проснулась, – услышала Мари его тихий голос.
Подошла мама и окинула её испуганным и вместе с тем пытливым взглядом.
– Мамочка, – пролепетала Мари, – ведь противные мыши убежали, а мой милый Щелкунчик спасён?
– Не говори только глупости, доченька! Ну какое дело мышам до твоего Щелкунчика! А вот ты, негодница, заставила нас поволноваться. А всё оттого, что делаешь всё по-своему и не слушаешься родителей. Вчера вот заигралась до поздней ночи со своими куклами, задремала. Очень возможно, что-то тебя испугало – вряд ли мышь, у нас их нет, – и ударилась рукой о стекло шкафа. Оно разбилось, и ты так сильно порезалась, что доктору Вендельштерну пришлось вынимать из раны осколки. Хорошо ещё, стекло не задело вену, а то всё могло бы закончиться гораздо печальнее. К счастью, около полуночи я проснулась и, спохватившись, что оставила тебя в гостиной, пошла посмотреть, легла ли ты спать. Вхожу и вижу, что ты без сознания, в крови лежишь возле шкафа. Я и сама-то от ужаса чуть не упала в обморок. Вокруг тебя были раскиданы игрушки: оловянные солдатики Фрица, куклы, поломанные фигурки с сюрпризами – и пряничные человечки. Щелкунчик лежал на твоей окровавленной руке, а неподалёку валялась твоя левая туфелька.
– Послушай, мамочка, да ведь это были следы большой битвы между куклами и мышами. Мыши едва не взяли в плен бедного Щелкунчика, который командовал армией кукол. Я очень испугалась, вот и швырнула в мышей туфелькой. А что было дальше, я совсем не помню.
Хирург Вендельштерн подмигнул фрау Штальбаум, и та мягко произнесла:
– Ну ничего, голубушка, успокойся: мыши все убежали, а Щелкунчик снова занял место в шкафу.
Тут в комнату вошёл герр Штальбаум, пощупал у Мари пульс, потом они долго беседовали с хирургом Вендельштерном: речь шла о лихорадке, возникшей из-за раны.
Лежать в постели и принимать лекарства Мари пришлось несколько дней, хотя, за исключением некоторой боли в руке, она чувствовала себя совсем здоровой. Она знала, что Щелкунчик вышел невредимым из сражения, и ей несколько раз приснилось, как он отчётливо, однако очень взволнованным голосом говорил: «Мари, моя дорогая госпожа, я вам глубоко благодарен за то, что вы уже сделали для меня, но вы можете сделать ещё больше!»
Мари напрасно ломала голову, о чём идёт речь. Играть, как обычно, она не могла: мешала больная рука, – а когда пробовала читать или рассматривать картинки, то у неё как-то странно мелькало в глазах и она откладывала книгу. Время тянулось ужасно медленно, и Мари с нетерпением дожидалась сумерек, когда мама сядет у её постельки и прочитает или расскажет что-нибудь интересное.
В этот вечер мама читала замечательную историю о принце Факардине. Вдруг отворилась дверь и вошёл крёстный Дроссельмайер.
– Ну как тут поживает малышка Мари?
Едва девочка увидела жёлтый сюртук, ей живо представились картины той ночи, когда Щелкунчик проиграл битву с мышами, и она невольно громко выкрикнула:
– Ах, крёстный, как только тебе не совестно! Я ведь прекрасно видела: ты сидел на часах, прикрывая циферблат крыльями, чтобы часы своим боем не испугали мышей, – и отчётливо слышала, как ты говорил с Мышиным королём. Почему ты не помог Щелкунчику и мне, противный крёстный? Разве не твоя вина, что я порезалась и должна теперь лежать в кровати?
– Что с тобой, доченька? – испугалась фрау Штальбаум.
Но крёстный, казалось, вовсе не удивился и, состроив гримасу, заговорил скрипучим монотонным голосом:
Надобно часам жужжать —Короля мышей прогнать!Колокольчики, играйте,Звоном кукол ободряйте!Крикнула «тик-так» сова —И была вмиг такова.Колокольчики, звените,Короля мышей гоните!«Жу-жу-жу» – часы жужжат.Колокольчики звенят:«Динь-динь-динь,Дон-дин-дан!»А король-то их – болван!Мари изумлённо уставилась на крёстного, и он показался ей ещё уродливее, чем обычно, а правой рукой он размахивал, как заводная кукла.
Она, наверное, порядком бы испугалась, не будь поблизости мамы. А тут ещё и Фриц, проскользнув в комнату, захохотал и выкрикнул:
– Ну, крёстный, прям вылитый паяц, которого я давно зашвырнул за печку! Так же кривляешься.
Мама же совершенно серьёзно обратилась к Дроссельмайеру:
– Какая забавная шутка, господин советник! Однако что вы хотели этим, собственно, сказать?
– Боже мой! – рассмеялся тот. – Это же прелестная песенка часовщика! Я её всегда напеваю детям, если они нездоровы.
Крёстный присел на краешек её кровати и с улыбкой произнёс:
– Не сердись, что я не выклевал Мышиному королю все его четырнадцать глаз: это было невозможно, – но надеюсь, что порадую тебя вот этим.
Советник полез в карман и медленно-медленно вытащил… Щелкунчика, которому искусно вставил на место зубы и починил сломанную челюсть.
Мари радостно рассмеялась, а мама с улыбкой заметила:
– Вот видишь, как хорошо крёстный позаботился о Щелкунчике!
– Но всё-таки, Мари, следует признать, – перебил фрау Штальбаум советник, – что Щелкунчик не вышел ростом и его лицо нельзя назвать красивым. Если хочешь, я, пожалуй, расскажу тебе, каким образом появилась эта уродливость в его семье и стала наследственной. Или, может, ты уже знаешь сказку о принцессе Пирлипате, ведьме Мышихе и искусном часовщике?
– Послушай-ка, крёстный, – неожиданно вмешался Фриц, – зубы-то ты Щелкунчику вставил правильно, и подбородок у него не шатается, но почему у него нет сабли? Куда она подевалась?
– И что это за мальчишка: всё-то не по нему, ничем ему не угодишь! – проворчал советник. – Какое мне дело до Щелкунчиковой сабли? Его я починил, а уж саблю пускай сам себе добывает, коли хочет.
– И правильно! – воскликнул Фриц. – Если он дельный малый, то сумеет раздобыть себе оружие!
– Ну, Мари, – обратился к крестнице советник, – так знаешь ты сказку о принцессе Пирлипате?
– Ах нет, крёстный. Пожалуйста, расскажи.
– Надеюсь, – заметила мама, – уважаемый советник, ваша история не будет такой страшной, как вы обычно рассказываете!
– Нисколько, дорогая фрау Штальбаум, – улыбнулся Дроссельмайер. – Напротив: то, что я с удовольствием сейчас расскажу, вас повеселит.
– Ну начинай же скорее, крёстный! – хором закричали дети, и советник приступил к рассказу.
Сказка о твёрдом орехе
– Мать Пирлипаты была супругой короля и, следовательно, королевой, а сама Пирлипата, как только появилась на свет, так и стала прирождённой принцессой. Король вне себя от радости, что у него родилась такая хорошенькая дочка, ликовал, плясал, вертелся на одной ножке и всё время кричал:
– Ура-а! Ну видал ли кто-нибудь ребёнка красивее моей Пирлипаточки?
И все министры, генералы, председатели палат и высшие офицеры, подражая своему повелителю, тоже скакали на одной ножке и дружно восклицали хором:
– Нет, никогда!
Но в этом не было никакой лжи, ибо и в самом деле, с тех пор как существует мир, не было ребёнка красивее, чем принцесса Пирлипата.
Её личико было как будто соткано из нежного лилейно-белого и розового шёлка, глаза казались сверкающей лазурью, а кудри восхитительно переливались, словно золотые нити. Но самым необычным было то, что Пирлипата родилась с зубами, беленькими, как жемчужины, – так что уже через два часа после появления на свет укусила за палец канцлера, который хотел поближе её рассмотреть. Одни говорят, что он при этом громко воскликнул: «О господи!», – а другие утверждают, что воскликнул: «Чёрт возьми!» Голоса разделились, и до сих пор на этот счёт не установилось определённой точки зрения. Но во всяком случае, не подлежит сомнению, что Пирлипата укусила канцлера за палец, и восхищённый народ убедился, что в прекрасном ангелоподобном тельце принцессы обитают разум и редкие способности.
Как я уже говорил, все ликовали, и только одна королева была печальна и чем-то сильно обеспокоена. Никто не мог понять причину её состояния, но все обратили внимание, как тщательно по её приказу охраняли Пирлипату. Несмотря на то что у дверей стоял караул и две няньки неотлучно находились в детской, каждую ночь вокруг колыбели усаживались ещё шесть нянек. Но что казалось совсем уж чудным и необъяснимым, так это повеление королевы, чтобы каждая из нянек держала на коленях кота и всю ночь гладила, дабы он мурлыкал не переставая.
Вам уж, конечно, не догадаться, милые дети, почему мать Пирлипаты всё так устроила, ну а я знаю, поэтому расскажу вам.
Однажды во дворец съехалось множество гостей. Были среди них и соседи-короли с сыновьями – прекрасными принцами. Время проводили весело, в турнирах, спектаклях и балах; чтобы показать всем, что золота и серебра у него предостаточно, король решил не жалеть своей казны и затеять что-нибудь необыкновенное. Этот период был как раз, по словам главного повара королевской кухни, благоприятным для убоя свиней – так сказал ему по секрету придворный астроном.
Вот и задумал король попотчевать гостей вкуснейшей колбасой, но так, чтобы для них это стало сюрпризом. Вознамерившись задать грандиозный пир, он ласково сказал королеве:
– Дорогая, как ты знаешь, я обожаю колбасу! Вот бы и гостям её попробовать…
Королева отлично поняла намёк: супруг желал, чтобы колбасу приготовили не повара, а она сама, как уже и раньше бывало.
Придворным тотчас же было приказано доставить на кухню большой золотой котёл и серебряные кастрюли. Огонь развели дровами из сандалового дерева, и королева, подвязав свой льняной кухонный фартук, засучила рукава и принялась за работу.
Скоро в котле забулькало, и по дворцу понеслись такие ароматы, что его обитатели едва не захлебнулись слюной. Проник запах и в зал государственного совета, что не могло оставить равнодушным короля.
– Извините, господа, я на минутку! – наконец не выдержал он и побежал в кухню, лично убедиться, что всё идёт как надо.
Помешав золотым скипетром восхитительно пахнувшее мясо и радостно приобняв королеву, с лёгким сердцем король вернулся в совет.
Наконец пришёл черёд сала, которое надо было резать на куски и поджаривать на серебряных вертелах. Повара и поварята отошли в сторону, так как королева из чувства преданности и уважения к своему царственному супругу хотела заняться этим сама.
И вот как только к аромату мяса добавился сытный запах поджаренного сала, откуда-то послышался тоненький писклявый голосок:
– Сестрица, дай кусочек! Я тоже королева и хочу полакомиться. Поделись со мной!
Королева узнала голос старой Мышихи, которая уже много лет жила во дворце и утверждала, что имеет на это право, поскольку якобы находится в родстве с королевской фамилией, сама правит Мышиным королевством и ей прислуживает полный штат придворных. Хоть королева и не считала Мышиху особой королевских кровей, по доброте душевной позволяла ей время от времени появляться на кухне и чем-нибудь лакомиться.
Вот и сегодня она пригласила хоть и незваную, но всё же гостью:
– Пожалуйте сюда, попробуйте-ка моего сала!
Госпожа Мышиха тотчас же проворно вскочила на плиту и стала ловко подхватывать своими маленькими лапками кусочки сала, которые ей бросала королева. Вдруг откуда ни возьмись появилась целая толпа родственников Мышихи: семь сыновей, никуда не годных бездельников, дядюшки и тётушки – и набросилась на сало, так что от испуга королева не могла и слова вымолвить.
К счастью, вмешалась жена обер-гофмейстера и разогнала назойливых гостей, так что немного сала всё-таки уцелело. Был призван придворный математик, и по его расчётам оставшееся сало очень искусно распределили на все колбасы.
Наконец заиграли трубы, загремели литавры, возвещая о начале торжества, и празднично одетые гости стали съезжаться на колбасный пир: кто на белых иноходцах, кто в хрустальных каретах. Король сердечно и дружески всех приветствовал, а затем занял почётное место, со скипетром и в короне, как подобает повелителю страны.