Холодные сердца

Он нахмурился довольно натурально.

– За что же это стрелять в мирных прохожих?

– Только в тех, что филерить не умеют.

– Да, не умею и не люблю, – сказал незаметный господин и протянул руку. – Какая удача, что вы не носите огнестрельное оружие.

Они обменялись тем особым рукопожатием, крепким и быстрым, что водится между старыми знакомыми.

– Даже не представляете, какая удача, – сказал Ванзаров. – Очень рад вас видеть, Леонтий. Чем занимаетесь?

– Выбрался подышать воздухом. А вы какими судьбами?

– Тоже выбрался.

– И тоже подышать?

– Именно этим и занимаюсь.

– Ну, надо же! Чиновник для особых поручений вдруг, в середине недели, бросает все дела и едет дышать воздухом на залив. Я так и подумал.

– Вот видите, как все быстро выяснилось.

– О, я не сомневался. Кстати, а что вы делали в пролетке с приставом?

– Недельский покатал меня по-дружески. Такой замечательный человек. Что любопытно: тоже ротмистр. Какое совпадение.

– Вы уж познакомьте. Может, и меня покатает.

– Это традиция местной полиции. Стоит кому-то приехать из столицы, так его без устали катают. Непременно познакомлю.

– Надо же, как интересно.

– Вы еще не догадываетесь, как это интересно. Уж вас-то пристав примется катать до полного истощения лошади. Такая важная персона не каждый день посещает уездный городок.

Леонтий смахнул с лацкана невидимую пылинку.

– Да что вы, Родион, какие мы важные, самые рядовые обыватели на свежем воздухе. Самые обыкновенные.

– Кто бы в этом усомнился? – спросил Ванзаров. – Буквально верю в это, как в саму истину. Чем же еще заняться ротмистру Разведочного отдела Генерального штаба[5], как не дышать воздухом.

– Совершенно не понимаю, о чем это вы, – ответил Леонтий, оглядываясь по сторонам. – Нет никакого Разведочного отдела. Нас категорически не существует. Вы же это прекрасно знаете. И могли бы знать еще лучше, если бы согласились к нам присоединиться. Кстати, предложение до сих пор в силе. Нам нужные такие светлые головы, как ваша. Это я так, на всякий случай.

– Сердечно благодарю. Мне особо лестно слышать это от вас, ротмистр.

– Так что же?

– Отвечу, как и прежде: пока не готов. Видите, какая у меня вольготная служба: на свежем воздухе, и никаких нервных потрясений.

– Кстати, о потрясениях. Что вы делали в том домике?

– Вот в том? – Ванзаров указал через дорогу.

Леонтий шевельнул пальцем в противоположную сторону.

– Вот в этом, на Парковой улице.

– Ах, в этом. Зашел узнать, нельзя ли снять комнату на недельку.

– И как? Успешно?

– К сожалению, уже занято.

– Какая незадача. И у такого таланта. Просто не верю ушам своим.

– Вы меня переоцениваете, – сказал Ванзаров. – Зашел в первый попавшийся дом.

– И чем же вам приглянулся этот обветшалый сарай?

– Романтическое местечко. И пляж рядом.

– Пляж, значит… – сказал Леонтий. – Вот что, Родион, наша маленькая дуэль доставила мне истинное наслаждение, готов продолжить ее в любом месте и в любое время, лучше под водку с закусками, но обстоятельства таковы, что я должен спросить вас прямо…

– Ни в чем себе не отказывайте, ротмистр.

– Что вы делали в доме инженера Жаркова?

Ванзаров оглянулся, словно хотел проверить, на месте ли дачка, не развалилась ли, не исчезла, как дым.

– Это официальный вопрос?

– Пока дружеский, – ответил Леонтий.

– В том смысле, это ваш личный интерес или несуществующего отдела?

– У нас личное неотделимо от служебного.

– Хорошо, так и быть. Но только в обмен на маленькую услугу.

– О! Родион! Узнаю ваши приемчики. Не можете не торговаться, как мелкий лавочник. Ладно, только из дружеских чувств. Чего желаете?

– Расскажите, чем вызван ваш интерес к Жаркову.

– Хорошо… Это все?

– Еще кое-что, – Ванзаров скромно потупился. – У вас же удостоверение генштаба при себе? Чудесно. Помогите мне без лишних проволочек попасть к директору Оружейного завода.

– Я буквально преклоняюсь перед вашей наглостью, Родион, – сказал Леонтий.

– И тогда я выложу все, что знаю. Слово чиновника для особых поручений, – Ванзаров, как скаут, поднял два пальца.

– Даже не знаю, что лучше: то ли арестовать вас, то ли согласиться…

– Решайтесь, Леонтий, друг мой. Хозяйка уже поглядывает в нашу сторону. Еще немного, и нас настигнет пытка горячими блинами.

– Даже не знаю, зачем я это делаю…

Ротмистр подхватил Ванзарова под руку и потащил в сторону от пляжа.

Катерина Ивановна проснулась в чудесном настроении. Во всем теле была легкость, а на душе радость. Она потянулась в мягких подушках, ощущая сладкую упругость каждого изгиба и силу молодого, здорового организма. Она представила себя со стороны картинно возлежащую в тонкой сорочке, которая не скрывала грудь и холеные бедра, представила, как на нее могли смотреть чьи-то нескромные глаза, и она бы не знала о них, а только чувствовала чей-то взгляд. Впрочем, представила и другое, что невольно впорхнуло в голову. От таких мыслей она пришла в легкое волнение, даже не волнение, а приятное возбуждение, согнавшее остатки сна. Катерина Ивановна решительно не умела волноваться, и даже не знала, что это такое: тревожиться о чем-то или о ком-то. Она твердо знала, что если миру и людям была подарена она, такая, какая есть, во всем великолепии, то волноваться должны все другие, а ей полагается наблюдать за тревогами смертных, порой от скуки, а порой для развлечения.

В окно дул приятный ветерок. Катерина Ивановна спорхнула с кровати, накинула длинный шелковый халат, расписанный длиннохвостыми птицами, легкомысленно распахнутый на груди. В других местах в подобном виде дама не то что из дома выйти не посмеет, в гостиной не появится. Но в нашем дачном городке нравы простые. Катерина Ивановна вышла во двор, где пыхтел самовар в тени сосен, а ее любимое кресло было придвинуто к чайному столику.

Авдотья резала сыр, вздыхая и еле слышно бурча, словно жаловалась на жизнь тяжкую свою и общее несовершенство бытия.

Катерина Ивановна легонько щелкнула ее по уху от игривого избытка чувств и бросилась в кресло. Она закинула ногу на ногу, халат послушно съехал, открывая не только голые щиколотки, но и колени, и даже немного больше, уже совсем на грани приличий.

– Доша, ты чего такая хмурая?

Кухарка опять тяжко вздохнула, налила в кремовую чашечку заварку, долила из самовара кипятку и поставила перед барышней.

– Что только творится… Боже ж ты мой…

Намазав тонкий слой утреннего масла на сдобную булку, Катерина Ивановна добавила сыра, ветчины и сдобрила горчицей. Откусив, она с аппетитом принялась жевать бутерброд, сделавший бы честь любому артельщику.

– Опять на рынке глупостей наслушалась?

– Да какие глупости, – кухарка перекрестилась. – Такое творится, что из дома выйти страшно.

– Неужели страшно?

– Не то слово, мать моя… Вся вот прямо как есть дрожу.

Катерина Ивановна окинула кухарку критическим взглядом.

– Коли страшно, могу дать револьвер, – сказала она. – Будешь на рынок к своим теткам с револьвером ходить, они в ужасе и разбегутся.

– Ничего-то ты не знаешь, потому и храбрая.

– Обожаю страшные истории. Они способствуют пищеварению. Чего новенького наболтали?

– Да не мне, родимая. Весь город уже знает, всего-то и разговоров…

– Что же случилось такого страшного в нашем тихом городке? – Катерина Ивановна покончила с бутербродом, облизала кончики пальцев и принялась за другой.

– А то и случилось, что на пляже нынче тело мертвое нашли…

– Как интересно. Ну, и что тут такого?

– Так ведь тело-то не простое… Говорят, объеденное…

– Доша, да твои бабы от безделья и не такое придумают.

Кухарка махнула на хозяйку без стеснений.

– Скажешь тоже. Куда там, безделья! Говорят, выедено, будто волки напали. А может, что и похуже.

– Акулы, что ли?

– Говорят, на оборотня схоже… Они так людей едят… Прости, господи!

Авдотья истово перекрестилась. За что в нее кинули хлебной корочкой.

– Не болтай глупостей. Самое обычное дело: напился, уснул и околел к утру. Остальное кумушки твои насочиняли.

– Ну, как знаешь… Ты у нас мудрая, а я баба темная, тебе и видней, да только… Эх, да кому я… – Авдотья плюнула и пошла в дом.

Катерина Ивановна не растеряла и капли чудесного настроения и взялась за чашку. Чья-то тень легла на белую скатерть. От неожиданности она не вздрогнула и не вскрикнула, а только повернулась к гостю, появившемуся бесшумно и незаметно.

– Вот уж не ожидала…

Господин в строгом костюме небрежно поклонился.

– Обстоятельства, – сказал он.

– Раз обстоятельства… Хотите чаю, Ингамов? Присаживайтесь, позавтракайте.

– Благодарю, некогда. Да и не время. Поздно встаете.

– Как хочу, так и встаю. Мое дело. Что у вас?

– Небольшое поручение. Велено передать, что нужно повидаться. Место вам известно. Время – в шестом часу.

Катерина Ивановна, так и не оправив легкомысленный халатик, откинулась в кресле.

– Зачем это? – спросила она. – Еще срок не пришел. К чему волноваться? Передайте…

– Не уполномочен. Извольте сами объясниться.

– Объясниться? В чем?

– Надеюсь, что могу передать ваше согласие.

Ингамов не спрашивал, а мягко приказывал, словно имел на это право.

Барышня набросила шелковый край халата на колено и позволила себе недовольный тон.

– Безусловно. Буду. Что-нибудь еще?

Посланник кивнул и растворился в зеленой тьме деревьев, обступавших дворик.

Катерина Ивановна сочла неприятный момент не заслуживающим внимания и обратилась к бутербродам. Казалось, ничто не могло испортить ее настроения. Однако бутерброды остались на блюде. Поиграв хлебными крошками, она оставила завтрак, вошла в дом и закрылась в спальне на ключ, чего не бывало. Она вынула из глубин платяного шкафа сверток в газетной бумаге.

Спальня была подвергнута придирчивому осмотру. Подходящего уголка не нашлось. Катерина Ивановна вышла в гостиную, прислушалась к грохотанию кастрюль на кухне и подошла на цыпочках к печи, выложенной кафелем. Она засунула руку глубоко в печь, пристроила там сверток, прижала, заглянула в пыльную темноту и затворила чугунную дверцу.

Ладони посерели от пепла. Она брезгливо отряхнулась. На руке, чуть выше локтевого сгиба, красовался черный след нагара, который никак не хотел поддаться, сколько ни терла пальчиком. Пришлось применить платочек, смоченный в крепких духах. Вскоре на холеной коже осталась только розовая полоска. И никаких следов. Что ей очень понравилось. Так хитро вышло.

Фабричные строения в иных столицах пугают мрачным видом и торчащими трубами. Наш Оружейный завод трубу тоже имел. Но походил больше на игрушечный городок красного кирпича, а не на кузницу смертельного оружия. Таким был ладным, маленьким, можно сказать ухоженным. Стены чистые, дорожки подметены и выложены булыжником, а огромные окна пропускают вдоволь света. Что не только красиво, но и необходимо. Электрическую станцию у нас построили лишь в прошлом году. Несмотря на мирный вид, завод наш – заведение грозное и солидное. Оружие делает знатное. На парижской выставке получил награду как лучший завод Европы. Даже англичане во время Крымской войны обстреливали его с кораблей, а на десант не решились. Еще недавно трудились тут крепостные мужики из ближайших деревень, приписанные к фабрике. Нынче нравы смягчились, мужики вроде как свободны, но, кроме завода, податься им некуда. Так что не хуже крепости.

Ротмистр направился к заводоуправлению, домику в два этажа, романтично расположенному на пригорке. Вокруг Управления были разбиты газоны, как в парке, аккуратный мостик перекинут через канал, выложенный камнем. И даже окна красиво обведены белым кирпичом. Что на общем краснокирпичном фоне смотрится выигрышно. Словно сюда перенесли кусочек уютной Голландии. Сразу видно, кто руку приложил: царь-плотник с голландской ориентацией.

Но меры предосторожности и охрана завода были скорее воображаемыми. Обнаружить посты, караулы или, на худой конец, стоящего на страже заводского полицейского не удалось. Заходи, кто хочешь. Ротмистр без всяких церемоний, подписания разрешений и прочей чепухи вошел в приемную директора и спросил, на месте ли генерал. Адъютант, занятый разглядыванием журнала мод с точеными барышнями, не спросил удостоверения, а только поинтересовался: кто и по какому вопросу. Простота нравов – мирная до изумления. Откровенно говоря, дружеские услуги Леонтия были излишни. Ванзаров мог посетить завод столь же непринужденно, как общедоступный театр.

Адъютант с некоторым сожалением отложил журнал, неторопливо (о, эти уездные нравы!) привел в порядок мундир, пригладил височек, деликатно постучался и скрылся за белыми дверями.

– Думаю, шпионам тут делать нечего, – сказал Ванзаров.

Ротмистр проникся откровенной глупостью положения, в которое сам же и попал.

– Это почему же? – раздраженно спросил он.

– Для любого шпиона этот завод чистое оскорбление: красть секреты не надо, заходи и бери что хочешь. Никакого удовольствия.

Неизвестно, что ответил бы уязвленный ротмистр, но тут появился адъютант и пригласил войти.

– Вы уж тут побудьте, я быстро, – сказал Ванзаров, направляясь в кабинет.

Леонтий пребывал в растерянности.

– Но как же…

– Нечего вам там делать, лучше подождите здесь: вдруг шпион заглянет на огонек, вы его и сцапаете.

Навстречу Ванзарову поднялся невысокий грузный человек в генеральском мундире. Чуть полноватое лицо, аккуратная «профессорская» бородка, высокий чистый лоб и мягкий, добродушный взгляд доказывали, что Сергей Иванович Мосин носит мундир исключительно по необходимости. Инженерный талант создателя уникальной по простоте и надежности винтовки мог найти применение только на военном поприще. Здесь можно было довести инженерные идеи до конкретного результата. Сергей Иванович не жалел сил и здоровья, чтобы винтовка, которой отказали в имени изобретателя, была поставлена на вооружение.

– Рад вас видеть, господин Радецкий… – Мосин запнулся, взглянул на бумажку и добавил: – Буй.

Ванзаров пожал протянутую руку и честно признался, что он не совсем Буй и, в общем, не Радецкий. И даже не из Генерального штаба. А совсем из другого учреждения.

– Неужели действительно сыскная полиция!

Генералу было по-мальчишески интересно встретить настоящего сыщика. Ванзаров представился официально и готов был показать зеленую книжечку Департамента полиции. Но этого не потребовалось. Генерал предложил садиться, узнал, не желает ли гость чаю, и вообще был рад новому лицу.

– Так чем могу помочь, Родион Георгиевич?

– Меня интересует один ваш служащий: некто Жарков. Знаете его?

– Странно было бы, если бы директор завода не знал своего инженера. А что бы вы хотели узнать о нем?

– Все, что можете рассказать без грифа «секретно».

– Он попал в дурную историю?

– Скажем так: мой интерес связан с одним делом, к которому Жарков имеет некоторое отношение.

Мосин улыбнулся ему искренно, словно старинному другу.

– Ох, секреты сыщика! Ну, не буду вас донимать расспросами. А что же касается Жаркова… Толковый юноша. Мог бы больше приносить пользы, но ветер в голове. Загорается и сразу гаснет. У него в подчинении сборочный цех. Ничем особым не отличился, даже, я бы сказал, несколько ленив. Семью пока не завел, что тоже характерно. Но ничего дурного сказать не могу. Ах нет, вот опять опоздал сегодня на службу. Теперь точно взыскание получит.

– И давно стал опаздывать? – спросил Ванзаров.

– Да вот последние дни стал какой-то рассеянный. Мне доложили, уже третий день подряд вовремя на месте нет. Так нельзя. Это безобразие, честное слово.

– Только последние дни так изменился?

– Кажется, так…

– Как насчет выпивки?

– Наверно, не брезгует, молодой ведь еще. Но в злоупотреблении не замечен.

– Жарков собирался в отпуск или в командировку?

Генерал приподнял брови.

– С чего вы взяли, Родион Георгиевич? Это совершенно невозможно. Сейчас у нас горячее время наступает. Ни о каких отпусках не может быть и речи.

– Это я так, к слову, – сказал Ванзаров. – Прошу простить за нескромный вопрос: ваши подчиненные могут вынести с завода кое-что…

– Я вас решительно не понимаю… – ответил Мосин. – Вы на воровство намекаете?

– Скажем так: мог Жарков взять саперную лопатку или штык?

– Это невозможно. У нас строжайший учет.

– Как часто сверку складов делаете?

– Раз в неделю.

– То есть Жарков, если и взял, мог успеть вернуть.

– Вы говорите очень странные вещи. Не знаю, что вам на это ответить. Зачем Жаркову лопата? Грядки вскапывать? А штык?

– И я бы хотел это знать, – сказал Ванзаров. – Позвольте последний вопрос?

Мосин был рад продолжению такой приятной беседы.

– Кто же это придумал строить фешенебельный курорт рядом с военным заводом?

– А что в этом такого?

– Шпиону не трудно затеряться в толпе отдыхающих, а между процедурами выведывать секреты и тайны. Разве нет?

Генерал очень строго посмотрел на штатского гостя.

– Это решительно невозможно. У нас и муха не пролетит, не то что шпионы. Для этого полиция фабричная имеется.

– Значит, мой вывод ошибочен, – сказал Ванзаров, поднимаясь. Он попрощался и спросил разрешения вернуться, если возникнет такая необходимость. Мосин был гостеприимен и все пытался узнать, чем же вызван интерес сыскной полиции к его инженеру. Ему ответили нечто невнятное. Уточнить Сергей Иванович счел неприличным.

Когда Ванзаров и Радецкий-Буй вышли из Управления, Леонтий сохранял спокойствие. Армейская выдержка, не иначе. Молчание затягивалось.

Шагах в двадцати, где начинался аккуратный газончик, виднелась одинокая фигура. Какой-то господин в потертом сюртуке, с которого спороли форменные пуговицы, делал вид, что бесцельно осматривает окрестности. Заметив Ванзарова, он ленивой походкой скрылся за углом дома.

Ротмистр ничего не заметил, он был занят размышлениями.

– Довольны? – наконец спросил он, когда перешли мостик.

– Нельзя быть довольным, судьба это не прощает, – ответил Ванзаров. – Позвольте нескромный вопрос?

– Вы и нескромный вопрос? Да разве можно такое представить!

– А вы попробуйте. Скажите честно: вы здесь один?

Леонтий усмехнулся.

– Даму брать с собой у нас не принято. Быть может, в сыскной полиции это нормально, но у нас…

– Всего лишь хотел узнать: взяли с собой филеров?

– Родион, вам прекрасно известно, что филеров у нас нет. Все сами. А если нужда – одалживаем у вашего Департамента. По дружбе. К чему этот вопрос? Разве не знаете?

– Знаю, потому и спросил, – ответил Ванзаров. – Так, ерунда. Не забывайте, что должны рассказать о причине своего появлении в мирном городке. Жду с нетерпением.

– Ваша наглость – ваше счастье. Не понимаю, как вам это удается.

– Это результат жизни, полной лишений. Леонтий, чем быстрее расскажете, тем скорее открою вам страшную тайну.

– Ну, смотрите, если тайна окажется какой-нибудь второсортной…

– Останетесь довольны. Обещаю. Ближе к делу.

Дело оказалось в следующем. К ротмистру попала информация, что к сестрорецкому заводу проявило интерес некое лицо, подозреваемое в шпионской деятельности. Лицо это действует просто: устанавливает дружеский контакт и предлагает за хорошее вознаграждение делиться нужной информацией.

Примечания