Вещи не в себе

Мебеля

“Хороший ковер и койка с тонким бельем, с шелковым одеялом – все отмечало любовь к красивым вещам, а также понимание их тонкого действия” (Александр Грин, "Бегущая по волнам").

Сломался у нас на даче пластиковый стул – возле сиденья хрустнул один подлокотник. Сидеть можно, но мало ли: вдруг обопрешься неудачно и упадешь – на всякий случай выбросили. Дачный мусорный контейнер от нашего участка далеко, и мусор возим в городской, как и многие наши соседи. Вывезли отслужившего бедолагу, поставили на помойке у дома.

А на днях шла я мимо ближайшей автостоянки, смотрю: стоит, родной – издалека признала переломчик знакомый на подлокотнике. Но как достойно стоит! – у будки охранника, стильненько так, даже благородно. И двое мужичков на завалинке – степенно восседают, неспешно общаются, разливают, угощаются. Вышел третий – хозяин сия учреждения, важно занял главное место – на стуле нашем, как на троне. Солидно сел, с достоинством.

На даче смотрю на остальные стулья, и вспоминаю того выдворенного. Теперь с той стоянкой как породнилась, стульями.

Вот ведь судьба у предмета: лишним долго стоял в подвале невостребованным, был достан, сломан, выброшен и воскрес, несмотря на инвалидность.

Матюниха в своем дворе была старухой в авторитете. Жила она на втором этаже, окнами во двор, который из них и контролировала.

Дом стоял буквой «П», и если площадка была как бы сценой ежевечернего действа, то лавочный островок его партером, а стены дома – декорациями и закулисьем.

Длинными летними вечерами на окраине детской площадки образовывалась сходка из местных бабушек. У них была своя иерархия, привязанная к долгожительству в доме, величине пенсии и близости к администрации управляющей компании.

Места в лавочной зоне были в основном закрепленными и располагались как бы вокруг несуществующего большого стола, во главе которого в самом центре на небольшом пригорке было место Матюнихи. Когда она меняла у себя в квартире мебель, своё старое кресло вынесла во двор и водрузила его на свой пригорок: «Спина совсем разболелась». Что на него кто-то посмеет сесть – это святотатство никому и в голову не приходило. А чтобы оно и во второй своей мебельной жизни подольше прослужило, чехлом приспособила на него большой кусок полиэтилена, который снимала перед собственным усаживанием, а вставая, вновь покрывала и как-то там закрепляла.

Восседая на своём троне, Матюниха правила двором: бывающие у нее в милости охотно здоровались со всем сборищем на лавочках, неугодные или не подчинившиеся невидимкой проскальзывали по двору, быстро исчезая в своих подъездах. Дети, и даже подростки, были приструнены ею: с возвышения ей был виден весь двор, и она, распоряжаясь вытянутой рукой, дирижировала: «Не бегайте тут! А вы там вон играйте». И слушались…

Обычно в начале вечера Матюниха выходила медленно вразвалку с палочкой, и пока ковыляла от подъезда до трона – то было время от первого звонка до третьего, а уж после – вечерний спектакль: кто в чем пришёл, что купил, почем, чья это там девочка новенькая, вместе ли сегодня прошли домой начальник швейной фабрики с женой, будут ли класть плитку в подъездах в этом году…

Но однажды в безлюдный вечер – то ли из-за погоды, то ли из-за шедшего по телевизору интересного сериала – вышла гулять с ребенком новенькая, недавно заехавшая молодая мамочка, хрупкий стебелек. Поводила своего ребенка по двору туда-сюда, понагибалась к нему, устала и решила отдохнуть. Все сидячие места были на тот момент свободны, и она выбрала самое удобное – тот самый трон Матюнихи. Сняла с него полиэтиленовую накидку, отложила ее в сторону и села.

Просидела она недолго – двор-то под наблюдением неусыпного ока! Под заветным окном на втором этаже распахнулась дверь подъезда, и вылетела из него пышущая возмущением Матюниха – на скорости, без развалочки и без палочки. Нависла над непуганой мамочкой:

– Ты куда уселась?! Это – твоё что ли кресло? Ты что его – выносила, укрывала? Молодая! Н-наглая!

Женщина–стебелек сидела, ничего не понимая. Матюниха схватила её за худенькую руку и стала вытаскивать из кресла. Подтянувшиеся к лавочному островку старухи–завсегдатаи дружно хохотали за её спиной. Злая Матюниха развернулась к ним:

– Чего вы тут смеетесь? – но хохот не унимался. Наконец, одна говорит сквозь смех:

– У тебя подол-то… штаны-то твои грязные… сзади торчат, а халат в штаны заправлен…

– Аа!! – Матюниха быстро выправила халат и унеслась обратно в подъезд. Хохотали уже не только старухи, но и подбежавшие дети, всем было весело и легко: трон превратился в старое кресло.

Несколько дней Матюнихи во дворе не было. Потом-то она вышла во двор, без палочки. Но ей уже никто больше не подчинялся. Да она и сама присмирела.

У моего дивана в зале с одной стороны изначально была прикреплена боковина в виде округлой горки с плоским верхом. Внутри угадывалась конструкция из дсп и фанеры, смягченная тонким слоем поролона, верх был обтянут дерматином цвета кофе с молоком. Боковина мешалась: приляжешь – ноги не вытянуть, и внучка пару раз ударялась головой – всё как бы подводило к тому, что не должно тут находиться высокое и жёсткое.

И решилась я срезать сие архитектурное излишество. Сам-то диван хороший, красивый, портить его не хотелось, поэтому пригласила нашего мастера-на-все-руки Диму. Пришел, осмотрел, ощупал пациента, покумекал, разобрал, разложив его детали по полу на весь зал, как карету в “Формуле любви”. Снятую боковину забрал, чтобы к утру отпилить закругленно-горбатый спуск, заменив его на плоский верх.

У Димы нет части пальца на правой руке – давно срезал циркуляркой при работе. И у предыдущего нашего семейного мастера-на-все-руки Эдика тоже не было двух пальцев, и тоже из-за циркулярки. Вспомнился Бронька из рассказа Шукшина “Миль пардон, мадам”, схоронивший два своих оторванных берданкой пальца в огороде. Подумала: а куда Дима дел свои оторванные пальцы? Но, конечно, не спросила.

На следующий день утром он сказал по телефону, что у него, как назло, не оказалось нужной дсп-шки. Я в это время возвращалась с почты, завернула к ближайшей помойке. Глянула: маленькой не было, к ограждению возле баков была прислонена только большая, с меня ростом. Подошел интеллигентного вида аккуратный пожилой мужчина – стариком язык не повернулся его назвать, деликатно спросил:

– Что-то конкретное ищете?

– Да, небольшую дсп-шку, но тут вот только большая.

– Это вам вон в том соседнем дворе надо посмотреть.

Я кивнула и повиновалась: хозяйство у распорядителя было в порядке и на учёте. В соседнем дворе дсп-шка поменьше была, но раза в три больше того, что требовалась. Взяла, донесла до дома, оказалось – зря: Дима где-то раздобыл и уже приладил к обрезанной боковине. Натянул на неё перешитый мной за вечер чехол из дерматина, тот лёг, как влитой – хорошо подогнала, не подвел опыт швеи-мотористки школьного УПК.

Выносила отпиленную часть боковины дивана, как ампутированную ногу. Было неловко просто положить её на помойке, словно она, как часть тела, могла кого-то напугать.

В сетевой новостной ленте мелькает то, что я сама же себе и сформировала: профессиональные блоки, экономическая аналитика, интересное в искусстве – литература, кино, живопись, декор, и обязательное для услады глаз – что-то с картинками, например, “Ручные вещи, дизайн пространства”.

Нравится смотреть на жилища, обустроенные подушками, горшками с цветами, пуфиками, абажурами, фотографиями в рамках, разномастной мебелью всех времен, народов, веяний и стран. Жить среди такого пресыщения милыми безделушками я бы не смогла, мне для комфорта ближе минимализм с чистотой и пустотой, лишь порадовать глаз картинками, не более.

Практически в каждой подборке фигурирует старая мебель: какой-нибудь нестандартный шкаф, стол начала прошлого века или, что чаще, комод с причудливыми замками и металлическими ручками на выдвижных ящиках, покрытый связанной крючком салфеткой с кистями. Был у меня такой – мамина соседка и подруга переезжала, предложила мне, и я взяла на дачу в качестве изюминки для интерьера. Красивый, но с характерным запахом старой мебели. Я все его поверхности уж и отшкурила, и лаком мебельным в два слоя покрыла, и проветривала неделями – всё равно при входе в комнату с ним обдавалась волной аромата старья. Избавилась.

С кое-какой старой мебелью не могу расстаться: родна и хороша. Хоть всю обработали раствором уксуса для уничтожения древесных клещей и натерли полиролем, слабый запах всё же присутствует. И как смотрю картинки с антуражем старины – ощутимо представляю, как там пахнет.

Психоаналитик Лакан писал о стадии зеркала – этапе развития ребенка, психиатр Назлоян – о зеркальных переживаниях, как о начальном этапе психотерапии, Абрамян – о Двойнике, которого порой не узнают. Отражения позволяют попасть в Королевство Кривых зеркал, уменьшить доброе и увеличить дурное через зеркало тролля из “Снежной королевы”, спросить “Я ль на свете всех милее”, поворожить с медным зеркалом Ярославны, королевы Франции, поймать отражение ветвей и неба на скользящем фасаде зеркального шкапа у Набокова.

В дни экскурсий по московским музеям я в зеркалах перемещалась в другие эпохи, как в фильме “31 июня”, они для меня были окном иллюминатора в машине времени.

Появление зеркала  изменило человека – он смог увидеть себя со спины, сбоку, посмотреть на свои уши, зубы, заглянуть себе в глаза. Люди стали по-иному ухаживать за собой.

Думаю, примерно такого масштаба произошли изменения с человечеством, когда появились писатели, а потом психологи – М.Мамардашвили называл всю литературу экспериментальной психологией. Выговорены и вынуты на поверхность страхи и сомнения, тайные метания. И если не осознанно из себя, то – читая о подобном у других, попутно оздоравливая себя и развивая душу, особенно под шквал психологической литературы в последние годы. Все же теперь знают, что такое незакрытый гештальт, личные границы, быть в потоке, в моменте и тд.

Но не всякое отражение себя человек способен воспринять, может и окаменеть, как при виде Медузы Горгоны. С.Рубинштейн называл чувства при узнавании себя  “горечью самопознания”.

Техника

“Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться, -

Так покорно другим подставляют себя зеркала,

И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,

И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола” (Вадим Шефнер, “Вещи”).

В выходной мы поехали на мотоцикле на дачу: папа за рулем, мама за ним, я в коляске сбоку. Вдоль дороги тополя стояли по колено в воде – река той весной сильно разлилась. Мне нравилось ехать будто бы одной, и при этом мама с папой рядом, она обхватила его за талию, как в каком-то иностранном кино. Надо же – а ведь я сомневалась в их современности. Навстречу врезался ветер, сбоку все мелькало быстро, я даже забыла тогда, куда еду, мы будто летели в космосе.

Поток воздуха гнул на меня ветровое стекло, холодил плечо, и я погружалась под укрывной тент на дно коляски все глубже, до подбородка. Обустроившись и согревшись, расслабилась, и у меня начали складываться стихи – про дорогу, про деревья, про воду. А оттого, что мотоцикл создавал клуб дрындычащего шума, и никому ничего не было слышно, я потихоньку начала проговаривать свои стихи вслух. Слушая их, тут же поправляла рифму, меняла слова и к концу дороги я уже громко декламировала отредактированные на ходу строки. Сейчас, наверное, не вспомню их. Или – кое-что..:

“Едем мы на дачу, по пути леса.

Листья распускаются, полая вода”.

Смешно… А тогда мне казалось, что это шедевр.

В тот день на даче мама с папой не спорили и не ссорились, как обычно – весенняя природа навела на всё промытую ясность. Стволы яблонь были мокрые и яркие, на земле дотаивал дырчатый, как сыр, снег. Сладкий чай мы пили из розового китайского термоса с разбухшей пробкой – родители из чашек, а мне позволили из алюминиевой закрывашки термоса, ставшей сразу горячей, но это было так необычно, по-загородному – я терпела, держала ее за краешек, отхлебывала и приговаривала:

– … полая вода.

– Чего ты там все бормочешь?

– Стихи к школе повторяю.

Я нашептывала их, чтобы до дома не забыть и там записать. Вернувшись, я о них ни разу не вспомнила. Но зато сейчас – вот они, мои первенькие, всплыли в памяти! А с ними – и мотоцикл с коляской, и чай из горячей закрывашки, и мама с папой в обнимку.

Тут как-то разговорились с подругами: кто что делал в докомпьютерные времена после школы, когда приходили домой. Вспомнила и я свой послешкольный полдень.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.