Лестница в Эдем

– Вообще-то лишенцы не должны здесь бывать. Не положено. Совсем мрак охамел. Все подряд нарушает, – добавил он недовольно.

– Позвать златокрылых? – спросила Ирка, запоздало сожалея, что не бросила в лишенца копьем.

– Как хотите, хозяйка! Вам решать! Я что? Я ничего! – устранился Антигон.

Как бывшая, а во многом и не бывшая нежить, он относился к златокрылым с опаской.

Посмотрев на часы и прикинув, что до поезда еще достаточно времени, Ирка вызвала златокрылую двойку. Секунд через десять явились два сосредоточенных молодых стража, патрулировавших площадь над тремя вокзалами. Один был под мороком сурового капитана милиции. Другой, видимо, обладавший чувством юмора, обычному зрению представлялся испуганной старушкой в платке, которая из опасения жуликов цепко прижимала к животу сумочку.

«Капитан» подошел к Ирке. «Старушка», будто невзначай держащая в опущенной руке флейту, осталась в стороне, шагах так в семи. Ирка приписала это легкому недоверию, которое многие златокрылые стражи испытывали к валькириям.

– Документики спрашивать будете? – спросила Ирка, пытаясь пошутить.

Златокрылый смотрел на нее серьезно и без улыбки. Ждал сути. Настроившись на деловой лад, Ирка описала ему то, что видела. Страж даже не попытался что-то записать или с кем-то связаться. Только кивнул, спокойно повернулся и пошел к напарнику.

– Эй! Постойте! – крикнула Ирка. – Я не понимаю! Вы что, не собираетесь ничего делать?

«Капитан» остановился. Повернулся. В глазах у него было бесконечное златокрылое терпение.

– Что вы хотите, чтобы мы делали? – спросил он мягко.

– Ну догонять там. Ловить! Вообще работать! Выполнять свои обязанности! – с негодованием произнесла Ирка.

Златокрылый вздохнул и беспомощно повернулся к напарнику.

– Скажи ты ей. Может, тебя она послушает. Ее, видно, мой морок с толку сбивает, – попросил он.

– Девушка! Вы что, новенькая, что ли? Это же лишенец! Он что есть, что его нет. Его надо было сразу глушить, как увидели. А то сейчас он здесь, а через секунду в Южной Америке, – объяснила Ирке «бабулька».

И, действительно, «бабульке» Ирке было психологически поверить гораздо легче. Видимо, причина действительно состояла в «милицейском» мороке.

В Питер Ирка приехала ранним утренним поездом. Было даже не темно, а как-то сизо-сыро. В вокзальном динамике простуженно хрипел приветственный марш. Бесснежный, сырой город показался Ирке похожим на размороженную курицу.

Рядом с Иркой шли две девушки. Одна, маленькая и сердитая, как оса, гулко катила по перрону чемодан на колесиках. Другая, высокая и симпатичная, то и дело отставала и догоняла ее короткими перебежками.

– Как ты можешь встречаться с молодым человеком, в доме у которого стоит телевизор? – внушала оса подруге.

– Он его не смотрит! Бабушка смотрит! – оправдываясь, вступилась высокая.

Оса расхохоталась.

– Это он так тебе сказал? Где гарантии? Вдруг он тоже хоть одним глазом смотрит? Ниже, чем в телеканализацию, рухнуть нельзя!.. И вообще, москальская твоя душонка, еще раз обзовешь мой Питер «Петей с бургером», откушу тебе нос!

– А если Ленингрогом? – встревожилась высокая.

– Тогда еще и уши отгрызу! Сказано: Питер! Пять букв! Начинается с парной глухой мягкой, заканчивается сонорной звонкой дрожащей! Уши отгрызу! – решительно отрезала оса.

Ирка покосилась на нее с легким беспокойством. Она справедливо опасалась людей, которые, не нуждаясь в раскачке, становились бодрыми уже сразу, с утра. Да и шутки были подозрительно про одно и то же. Шутки шутками, но когда некая тема повторяется навязчиво часто, тут есть повод задуматься. Граф Дракула, по непроверенным слухам, тоже начинал с относительно невинной привязанности к сырому фаршу.

Рядом с Иркой шагал Антигон, на которого у валькирии-одиночки вчера при посадке в поезд потребовали свидетельство о рождении и еле-еле согласились впустить без него. Вот и сейчас повторилось примерно то же самое.

– Смотрите, какая мамаша наглая! Нет чтобы ребеночка на ручки взять, она ему еще и удочку дала тащить! – с негодованием произнесла какая-то активная бабулька.

Ирка даже остановилась. Удочкой ее копье еще не обзывали. Да и матерью пятилетнего ребенка, под мороком которого часто путешествовал Антигон, нечасто. Заметив на лице своего оруженосца ухмылку, она навьючила на него еще и рюкзак.

– Еще одно «хи-хи!» – и сама тебе на плечи сяду! – предупредила она.

– Спасибо, гадкая маменька! Век не забуду вашей милости! – пропыхтел нагруженный кикимор, кроме копья тащивший еще сумку с ноутбуком и связку книг. По всезнайской своей привычке валькирия-одиночка вечно читала десяток книг одновременно, причем добрую половину из них кусками и из середины.

У здания Московского вокзала в сизых сумерках стояли двое – молодая женщина в очках, обмотанная уходящим в бесконечность белым шарфом, и мальчик лет семи. Мать, глядя вверх, проводила пальцем извилистую черту, призывая сына обратить внимание на архитектуру. Сын к архитектуре был равнодушен и пытался потерять свой указательный палец в носу.

Ирка улыбнулась. Маму, которая воспитывает гения, видно сразу. У нее почти всегда бывает твердый взгляд, спокойно-вопросительная улыбка и настойчивый голос, менторски всплескивающий и замирающий на конце фразы.

Ирка подумала, что, если у нее у самой когда-нибудь будут дети, она не станет растить их гениями. Разве только научит читать года в три, разговаривать месяцев в семь и… Тпрру! На этом лучше остановиться, а то, пожалуй, и у нее самой скорее, чем она думает, появится такой же шарф.

По длинным проспектам, заглядывая в арки, бродили стылые ветры. Знакомиться с ними Ирке не хотелось. От Московского вокзала до Васильевского острова она доехала маршруткой. Пассажиры бились о зачехленное копье коленями, спотыкались о рюкзак, но не злились, а лишь укоризненно вскидывали на Ирку глаза.

– В Москве бы меня уже убили, – пробормотала Ирка, сравнивая питерские маршрутки с московскими.

Сидевший рядом парень студенческого вида повернул к ней розовое лицо.

– Не-а. В Москве больше орут, но рук не распускают. В Питере орут меньше, но руки распускают значительно чаще, – со знанием дела произнес он.

Наблюдение оказалось точным. Минут через десять, когда парень уже вышел, втиснувшийся на его место здоровяк сердито пнул копье, попутно наступив на ласты Антигону.

– Эй ты, психопатио истериотти! Еще раз так сделаешь, коленки будут гнуться в другую сторону! – предупредил его Антигон.

Здоровяк испуганно взглянул на ребенка, говорившего скрипучим старческим голосом, и на всякий случай отодвинулся.

Ирка мало-помалу просыпалась. Настроение у нее улучшилось, что немедленно сказалось и на восприятии окружающего. Курица сонного утреннего города ожила, разморозилась и зашевелила крылышками.

Нужный дом по Большому проспекту Ирка нашла сразу. Ей даже не представился случай заблудиться. Водитель, которому она назвала адрес, остановился прямо напротив. Ирка вышла и ссадила Антигона, который долго с воплями выдергивал застрявшее между креслами копье. Гильотинная дверь маршрутки хлопнула, и микроавтобус умчался.

Дом оказался последним в ряду, не слишком далеко от портовых кранов. Он был громоздким, длинным. Ввысь не рвался, но на земле стоял прочно, подозрительно поглядывая на мир небольшими, утопленными в массивных стенах окнами.

Прежде чем войти в подъезд, Ирка отыскала площадку напротив бензоколонки, за которой ей поручено было наблюдать. Детская горка, турник. Забытая в песочнице синяя лопатка и несколько пивных жестянок под мокрой от ночного дождя скамейкой. Дневной приют детей с мамами, студентов и смирных городских пьянчужек. Весь джентльменский набор большого города.

Некоторое время Ирка трепетно созерцала площадку, напряженно ожидая, что сердце проснется и что-то подскажет. Ничего подобного! Сердце молчало и лишь огрызалось, как партизан на допросе.

Подбежала крупная молодая собака, тощая, с ребрами, обозначенными, как на анатомическом пособии. Очень серьезно, не заигрывая и не попрошайничая, она обнюхала Ирке руки и отбежала. Ирка попыталась посмотреть на собаку истинным зрением, но увидела только то, что у собаки блохи, а на задней ляжке следы глубокого, но неплохо заживающего укуса.

Ирка окликнула собаку и бросила ей остатки еды из пластиковой коробки, которую ей дали в поезде. Пес вернулся, внимательно все обнюхал, но съел только сливочное масло.

– А ну пошел отсюда! Собачек небось кормите, а слуга у вас две недели уже не пнутый! – завистливо топая на пса ластами, крикнул Антигон.

Собираясь уходить, Ирка машинально взяла у Антигона копье, сделала шага два и внезапно ощутила, как футляр от бильярдного кия дрябло провис у нее в руке. Первой мыслью было, что копье сломалось в маршрутке, но тотчас по весу Ирка осознала, что причина в ином. В футляре больше ничего нет. Копье, упорно не желавшее исчезать вот уже несколько дней, теперь удалилось само собой.

Ирке захотелось немедленно призвать его, чтобы проверить, отзовется оно или нет, но что-то подсказало, что делать этого не следует. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.

Антигон нетерпеливо прыгал у подъезда. Глухая железная дверь была недавно покрашена в серебристо-серый цвет. Причем красили так старательно-злобненько, что закрасили даже и кнопки домофона. Несколько секунд Ирка соображала, как ей попасть внутрь, после чего догадалась достать ключ, который дала ей Фулона. На брелоке вместе с обычным ключом висел и магнитный. Она поднесла его к домофону, и тот запищал, как голодный птенец, увидевший мамочку.

Подъезд поражал своей масштабностью и одновременно запущенностью. Он был похож на узкий, непропорционально вытянутый кверху пенал. Ступеньки выглядели так, будто им пришлось выдержать минометный обстрел. Ирка на мгновение остановилась, вслушиваясь в сонную тишину подъезда, и решительно двинулась вперед.

Кикимор, тащившийся сзади, с отставанием ступенек на пять, неожиданно издал горлом неясный возглас. Ирка обернулась и увидела, что кикимор исчез.

– Антигон! – окликнула она нервно.

Никто не отозвался. Снаружи кашлял случайными звуками город. Натянутой стальной струной гудел кран в порту. Где-то наверху, довольно далеко, хлопнула дверь. Пока Ирка соображала, каким образом кикимор мог умчаться вперед, кто-то несильно, явно отвлекая внимание, дернул ее сзади за рюкзак. Ирка стала поворачиваться, но тотчас чьи-то холодные ладони закрыли ей глаза.

Валькирия-одиночка всегда считала, что у нее хорошая реакция. Однако чем больше человек уверен в каком-либо из своих достоинств, тем сильнее он заблуждается. Это непреложное правило ей сейчас и доказали более чем наглядно.

Ирка попыталась освободиться, но держали ее крепко. Можно было, конечно, сделать что-нибудь в меру кардинальное, например, сломать нападавшему мизинец или ударить его каблуком по подъему ноги, однако с этим Ирка пока не спешила. В конце концов, вреда ей пока не причиняли. Даже больно не делали. Кроме того, Ирка сообразила, что, напади на нее темный страж, ее голова давно бы уже прыгала по ступенькам. Церемониться бы с ней точно не стали.

– Считаю до трех и начинаю злиться! – предупредила она.

Сзади кто-то хмыкнул, явно не слишком устрашенный.

– Если с моим кикимором что-то случилось, бери фломастер и рисуй себе черную рамочку! – продолжала Ирка.

За ее спиной послышался смех, и очень знакомый голос сказал:

– Я вот тут прикинул. Большинство поездов из Москвы в Питер и из Питера в Москву выходят поздно вечером и идут одну ночь. Билет в плацкарте стоит гораздо дешевле гостиницы. Интересно, кто-нибудь из иногородних туристов додумался днем бродить по Питеру, а ночью ехать в Москву? Следующий день бродить по Москве – и ночью снова в Питер? Интересный такой эмоциональный бутерброд. Довольно вкусно может получиться, если продумать все детали.

– Матвей! – радостно воскликнула Ирка.

Руки отпустили ее, и, действительно, она увидела Багрова. На нем была яркая альпинистская куртка с большим количеством «молний». Длинная челка спускалась ниже бровей.

– А я тебя чуть не убила!

Багров улыбнулся.

– Я так и понял. Знаешь анекдот? «Я б ему шею сломала, повезло, что не сунулся!» – заявила черепаха, провожая взглядом жирафа».

Немного обиженная, Ирка наклонилась, поднимая упавший рюкзак.

– Откуда ты здесь взялся? – спросила она.

– Мог бы сказать «от верблюда», да не хочется клеветать на бедное животное.

– Перестань хохмить! Я серьезно.

– Я тоже. Адрес и ключи дала мне Фулона, ну а с поездом я решил не связываться. Мне и билет бы не продали. Я паспорт свой опять потерял.

– Что, еще один? Это какой, пятый? – не поверила Ирка.

– Если не шестой, – самодовольно признал Матвей.

К гражданским бумагам он относился с величайшим равнодушием. Паспорт, которым на всякий случай снабдила его Фулона, он называл «инструкцией на мой труп», а чистые его страницы со всевозможным семейным положением использовал как записную книжку. Ирка его в целом понимала. Никто из тех, кто хотя бы слегка, хотя бы краем души постиг вечность, никогда не сможет важно дуть щеки при виде любой бумажки с гербовой печатью. Да и что такое бумажка, когда само наше тело при всем его мудром устройстве всего лишь треть ванны воды и еще примерно полведра всякой прочей таблицы Димы Менделеева?

Когда Багров терял очередной паспорт, Ирка, втайне побаивающаяся Фулону, отправлялась к Гелате и через нее уже добывала новый документ. Гелата относилась к Матвею благосклонно, хотя и дразнила его за глаза: «Некромаг-с-пропиской-в-лодочном-сарае». В сарае – это потому, что адрес лодочной станции был записан у него внутри штампа с пропиской.

– Значит, ты здесь уже давно? – спросила Ирка у Багрова.

– Часов шесть точно. Время оглядеться и познакомиться с соседями у меня было, – таинственно заверил ее Матвей.

Ирка понадеялась, что соседи хотя бы живы.

– А где Антигон? Куда ты его дел? – спросила она.

Багров уклонился от прямого ответа.

– Ну и шума же от вас было! Вначале пыхтели у дверей, как стадо паровозов, затем вошли навьюченные, наступая друг другу на пятки. И это в незнакомом месте! Нет чтобы растянуться, оглядеться, просканировать магию! – сказал он с укором.

Распределительный щит, установленный внизу, дрогнул, будто кто-то пнул его изнутри. Свет в подъезде мигнул, погас и снова зажегся. Дверца распахнулась, и выглянул Антигон. Потемневшие бакенбарды стояли торчком. От одежды пахло проводкой. Зато в глазах плескало буйное счастье.

– Вообразите, хозяйка, меня током шибануло! Вы поднимайтесь, а я тут пока ремонтик сделаю! – крикнул кикимор в восторге и, отплюнув кусок оплавленного провода, вновь полез в распределительный ящик.

Щит задергался и задымил. Свет в подъезде погас окончательно.

– И догадался же я, шляпа, его туда сунуть! Хуже, чем запереть наркомана на аптечном складе! – сказал Багров виновато.

Лестничные пролеты были длинные. Поднимаясь по ступенькам, Ирка пыталась сообразить, зачем Фулоне потребовалось отправлять к ней в Питер помощника. Это, конечно, здорово, но все же интересно, почему…

– Я думаю, она поняла, что никто не способен наблюдать за площадкой круглосуточно. Надо же иногда делать вид, что спишь, – вслух предположил Матвей.

Ирка остановилась и, повернув к нему лицо, взяла его за локоть.

– Еще раз влезешь ко мне в мысли – умчишься вниз считать ступеньки! – предупредила она.

На третьем этаже Багров остановился и шагнул к тяжелой двустворчатой двери. Ирка потянулась за своим ключом, но вспомнила, что у Матвея ключ тоже имеется.

– Хочешь открыть дверь? На, попробуй! – коварно предложил Багров.

Ирка повернула ключ четыре раза. Ключ слушался охотно, даже слишком, однако на общем результате это никак не сказывалось. Дверь оставалась закрытой.

– Не получилось? То-то же! Я тоже долго мучился. Оказалось, есть секрет. Когда провернешь ключ до половины, вот так, до диагонали, дверь надо пнуть. Не сильно, а нежно и прицельно. Примерно сюда… Только не переусердствуй! А то предохранитель защелкнется, и с этой стороны вообще не откроешь.

– А если пнешь слабо? – поинтересовалась Ирка, отводя ногу, чтобы испытать полученный совет на практике.

– Тогда дверь не ощутит серьезность твоих намерений попасть внутрь квартиры…

Ирка сделала короткое движение ногой.

– Ай!

Язычок замка щелкнул.

– Молодец! У тебя определенно талант! Только в другой раз пинай не пальцами! На ноге столько замечательных мест! Зачем же выбирать самое неудачное? – снисходительно одобрил Багров.

Ирке вновь захотелось его убить. Со своей опекой Багров порой становился невыносимым. Не потому ли с ним Ирке бывало иногда так же тяжело, как и без него?

Ирка дважды безуспешно врезалась плечом в дверь («Все же лучше на себя!» – не удержался от совета Матвей) и оказалась в длинном широком коридоре. Направо шли двери, за которыми угадывались узкие комнаты-пеналы. Всего комнат было три. Крайняя совсем откушенная. У Ирки возникло стойкое ощущение, что там им и предстоит жить.

Коридор выводил в помещение с занавеской. За занавеской обнаружилась кривоногая ванна, а само помещение, в котором поселилась ее кривоногость ванна, – кухней.

– Это как так? Почему? – спросила Ирка озадаченно.

Она попыталась, но так и не сумела представить, как какая-нибудь бабулька сможет сидеть в ванне, когда тут же, в метре от нее, через занавесочку, гоняют чаи два коммунальных соседа.

Матвей охотно пояснил, что они в доходном доме 1911 года постройки. Доходный – это значит под сдачу. Учитывая, что Васильевский остров считался тогда дремучей окраиной, дом, мягко скажем, строился не для богатых. Ванная в нем была не предусмотрена. Водопровод с канализацией тоже. Когда, лет через сорок уже, стали устраивать кухню и ванную, не придумали ничего лучше, чем занять под это крайнюю комнату.

Вдоль левой стороны коридора тянулся длинный стол-верстак с полками, на которых помещались многочисленные части горных велосипедов. Судя по числу рам, велосипедов было не меньше трех. На стене висели доски для виндсерфинга, серфинга и кайта, а все пространство под ними занимали постеры с профессиональными серфингистками. Серфингистки были девушки как на подбор видные, но, на придирчивый взгляд Ирки, с короткими ногами.

– Никакой мистики! Чем центр тяжести ниже, тем больше устойчивость, – пояснил Матвей, предупредительно разорвав дистанцию, чтобы не поплатиться за очередное подзеркаливание. – Соседей тут двое, – продолжал он. – Один, Игорь, парень-студент. Это его доски и велосипеды… А вот со второй соседкой я познакомился ближе, чем хотелось бы. Активная такая дама. В квартиру меня пускать не хотела. Я дверь открываю, а она ключ мой с другой стороны своим ключом выталкивает.

– Ты ей ничего не сделал? – с беспокойством спросила Ирка.

– Да не, ничего. Только посадил в тот же ящик, что и Антигона… Шучу! Поладили потом. Ты ее увидишь. Зовут Инга Михайловна. Она такая подтянутая вся, правильная. На кухне у нее пять ведер, в которые она собирает мусор разных сортов. Пластиковые банки отдельно, жестянки отдельно, бумагу отдельно.

– Разве это плохо? По-моему, правильно. Просто Европа, – одобрила Ирка, сроду не имевшая помойного ведра, но по бытовой лени заталкивавшая мусор внутрь пустых молочных пакетов.

– Хорошо-то хорошо, – согласился Багров. – Но если что-то случайно опрокинешь, она орать начинает. Она из тех экологов, у которых на лбу написано: «Растерзаю за раздавленного таракана». По мне так в первую очередь человек должен любить людей. А мусор и антарктических пингвинов только от крайних излишков любви, которых обычно не бывает.

– Странно. Вроде хорошо, а на самом деле плохо, – сказала Ирка, представляя себе Ингу Михайловну как маленькую и кругленькую женщину с поджатыми губами.

– Я не говорю, что плохо. Но есть настоящая любовь к людям, которая уже потом переливается и на все другие живые существа, а есть любовь замещающая, пустая и фальшивая. Это когда человек любит исключительно кошек, собак, попугайчиков, бенгальских тигров или дельфинов. Любит до безумия, до повизгиваний, ненавидя все остальное и замещая любовь к человеку любовью к кошке или птичке. Такой человек легко произносит что-нибудь в духе: «Только моя собака меня понимает» или «Всех людей в мире не променяю на одного волнистого попугайчика!» – серьезно сказал Багров.

Ирке надоело стоять в коридоре с рюкзаком, и она толкнула дверь в комнату. Комната оказалась лучше и просторнее, чем можно было ожидать снаружи. Не исключено, что кто-то из валькирий, скорее всего любившая уют Гелата, тайком от Фулоны немного похимичил здесь с пятым измерением. Поперек комнату удачно разгораживали книжные полки, так что получились две вполне независимые и автономные жилые зоны.

– Чур, я у окна! – заявила Ирка.

– А я? – грустно спросил Багров.

– А ты будешь сторожить дверь, чтобы меня не украли, а украли тебя!

Ирка бросила на кровать сумку с ноутбуком, скинула рюкзак и отправилась умываться. После поезда у нее было острое ощущение собственной нестерильности.