Книга Озирис - читать онлайн бесплатно, автор Инна Тронина. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Озирис
Озирис
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Озирис

– А есть другие доказательства, что он не болел? Родители могли и не знать. – Филипп застучал пальцами по столу – он думал.

Андрей провёл ладонью по щеке и удивился – щетина уже здорово отросла. Очень хотелось воды со льдом, но лень было вставать с табуретки.

– Подполковник сказал, что год назад в Москве был в точности такой же случай. Южный кореец умер от инфаркта, и его семья тоже уверяет, что дело нечисто.

– Грешки, что ли, за родичем знают? – Филипп подавил зевок и встряхнулся. – Чёрт, устал сегодня… То есть уже вчера.

– Я практически ничего не знаю, – разочарованно сказал Андрей. – Похоже, что почерк один. Но между собой эти фирмачи вряд ли были знакомы. Марио Санторио приехал в Питер, чтобы купить цех на бывшем военном заводе. Бывал ли он в Москве, с какими целями – неизвестно. Ким Ён Юн привёз товар из серии лёгкой промышленности – майки-джинсы-косметика. Через полмесяца собирался возвращаться в Сеул. Петренко хочет справиться через Интерпол, не были ли эти двое преступниками, и не достала ли их тут собственная мафия. Мало ли что… Сейчас в Россию кто только не приезжает, потому что компьютерную характеристику у нас не спрашивают. Душа нараспашку – пожалуйте, гости дорогие!

– Это точно, – согласился Обер.

Он вытянул вперёд длинные ноги, и его лакированные сапоги заблестели.

– Так, сразу, сказать трудно. Надо знать состояние здоровья и психики этих господ. Не баловались ли наркотой, с кем здесь имели дело. И только по совокупности можно строить какой-то график…

– Но, в принципе, такое возможно? – нетерпеливо перебил Андрей.

Новое дело затягивало его, будто в омут. Он снял под столом английские туфли, которые слегка жали, и стал гонять их ногами туда-сюда. Летучие мыши снова мелькнули у кухонной двери и пропали в полутьме коридора.

– Да, пожалуй, можно. – Готтхильф ещё немного подумал. – Например, инъекцией сулемы.

Андрей так и замер:

– Сулемы?!

– Да. Если попадает в желудок, поражает почки. Через кровь цепляет сердце.

Озирский снова схватился за сигареты: даже сломал одну и просыпал табак. Во дворе стало тихо, и ночное тягучее безмолвие повисло над городом. Уже давно наступило второе августа, воскресенье. Надо бы накормить гостя, поднести ему чарку. А Андрей, как идиот, опять завёл свою шарманку – как можно убить, а как нельзя. Похоже, с возрастом даже Блад становится «синим чулком» – тут уж ничего не попишешь. Неужели он больше ни о чём не может поговорить со своим другом и спасителем?

– Значит, и у того, и у другого должны быть следы от уколов?

Нет, так не годится. Надо хотя бы на выходные выбрасывать эту муть из головы. Вот Сашок молодец, умеет растворяться в женщине; и ничего ему в этот момент не надо.

– Обязательно должны. – Готтхильф раздавил окурок в хрустальной пепельнице. – Вот на это, в первую очередь, и надо обратить внимание. По крайней мере, у итальянца. Корейца-то нужно было осматривать год назад – сейчас уже поздно. Хотя, если тело не кремировали, можно провести эксгумацию. Исследование покажет наличие в тканях тела хлорида двухвалентной ртути, то есть сулемы. Мне кажется, что это – наиболее правдоподобное предположение.

– Филя, ты – гений! – Андрей изо всех сил ударил гостя по спине. – Это супер-идея! Мы только на одну эту догадку угробили бы месяц, а то больше…

– Я, конечно, не юрист, – заметил Готтхильф. – Но вижу, что здесь слишком уж много общего.

– Это называется серия, – констатировал Андрей. – Дальше поработаем мы сами. Надо бы и прокуратуру поставить в известность. Нужен был вектор расследования, и ты его дал. Но именно про этих господ, в частности, про Санторио ничего не знаешь?

– Я – ничего. – Филипп погремел спичками в коробке.

Озирский принялся убирать со стола тарелки, составляя их стопками в навесной шкаф. Оставшиеся после посуды лужицы он рассеянно вытер тряпкой. Летучие мыши бесшумно носились по коридору, и Андрей запоздало удивился. Странно, что батя их не заметил. Он ведь нервный, должен был испугаться.

Андрей вспомнил его мокрые, пьяные глаза, дрожащие руки, заискивающую улыбку – особенно когда просил водки. Вот и докатился сынок преуспевающего адвоката Фрейденберга до точки. Действительно, к чему тогда все труды и надежды?…

– Они надеются, что насчёт сулемы никому и в голову не придёт, – вслух подумал Андрей, торопливо полируя полотенцем ножи и вилки.

Филипп сначала смотрел в окно, потом резко отвернулся. Напротив, через двор, целовалась у подоконника пьяная парочка – вроде Сашки с Клавкой.

– Разумеется, – кивнул Обер. – Думаю, что и анализ делать не станут. А что, теперь модно дома летучих мышей держать?

– Да, есть такое поветрие. Говорят, что насекомыми питаются, – объяснил Озирский. – Надо отцу моему сказать, что мышки-то настоящие. Вот смеху будет!

– Между прочим, разумно, если воображения нет. А уж больно они страшные. – Филипп только сейчас окончательно проснулся, и его пронзительные глаза блеснули в тёмных впадинах. – Слушай, Андрей, я на день рождения пришёл или на консультацию к судмедэкспертам? Угощай гостя. А то я в ресторане почти ничего и не съел…

Филипп выхватил из подмышечный кобуры свой верный «браунинг» и в шутку направил его на Андрея. Разумеется, оружие стояло на предохранителе. Хозяин шутку оценил, округлил глаза и упал на одно колено. Рубашка распахнулась на его груди, открыв косо висящий крестик.

– Уно моменто! Коньяк в комнате, сам понимаешь. Надо разведать, не нарушу ли я чьих-нибудь сладких утех.

– Минца, что ли? – усмехнулся Готтхильф, придвигая к себе запотевшую в холодильнике салатницу.

– Я быстро, подожди.

Озирский не ответил на вопрос и нырнул в темноту. Вернулся он очень быстро.

– Не думай, я для тебя «Наполеон» припас. На, держи. Я пойду, проверю, кто там в кладовке возится…

Он на цыпочках подкрался к двери, ведущей в «тёщину комнату» и увидел отца. Герман стоял среди всякой рухляди и дрожащей рукой гладил шелковистое тельце летучей мыши, морщась и утирая слёзы. Пустая бутылка из-под «Сибирской» стояла рядом с ним, на ступеньке стремянки.

* * *

То, что небо синее, Андрей заметил лишь выйдя из машины на Литейном. С раннего утра в понедельник он уехал в валютный магазин на Московском проспекте, где при передаче денег должны были брать группу рэкетиров. Операция проводилась силами Московского РУВД при участии сотрудников РУБОПа. Дело оказалось хоть и опасным, но стандартным, скучным. Озирский радовался, что всё быстро закончилось, и бандиты больше не станут терроризировать фирмачей.

Всё прошло по плану. Помеченные деньги оказались в руках вымогателей, и ровно в семь часов утра на их запястьях защёлкнулись наручники. Андрей, позёвывая, смотрел на часы и прикидывал, сумеет ли он позавтракать в какой-нибудь забегаловке перед тем, как возвращаться на Литейный. Петренко ждал его ровно в девять, чтобы поподробнее поговорить о случае с Санторио.

Конечно, на Озирском висит ещё два срочных дела. Но это – семечки, максимум на несколько дней каждое. На такой стадии их можно поручать даже стажёру, и тот справится – если не совсем дурной. А вот загадка смерти двух иностранцев, причиной которой могло стать изощрённое убийство – проблема как раз для Блада. Он за месяц успел отдохнуть от «дела Зарубина» и снова рвался в бой.

Расстегнув кожаную куртку и откинувшись на подголовник сидения, Андрей ехал в РАФе вместе с сотрудником уголовного розыска. Он курил «НВ», пуская дым в потолочный люк, и лениво думал о том, как неожиданно возвращается прошлое. Одним из задержанных рэкетиров, кстати, их главарём оказался его тёзка Андрей Селиверстов.

Это был кузен Аллы, круглой отличницы и первой красавицы их класса. Её, как свою соперницу, люто ненавидела Власта Сорец. Сам Андрей буквально разрывался между ними – он любил и ту, и другую. Веронику Марьясову он ещё в упор не видел и даже не представлял, что когда-то сойдётся с ней.

В те времена внук генерала Озирского вёл себя так, что от него стонала вся округа. По утрам и вечерам Марии Георгиевне жаловались родители пострадавших чад с Литейного, Маяковки и Лиговки. Многие в качестве доказательства приводили избитую детвору. Потом у Озирских появилась немецкая овчарка Рина, и к побитым прибавились укушенные. О рогатках, ножах, индейских луках и кастетах с нунчаками не приходилось и говорить.

На счету юного разбойника был инфаркт со смертельным исходом. Тогда Андрей, в белой простыне, нарисовав на своём лбу огромный светящийся глаз, через окно влез на кухню чужой квартиры – через открытое окно. Кухня располагалась на пятом этаже, и поэтому жильцы ничего не боялись. Глаз был нарисован фосфором, который Андрей соскоблил со стрелок часов. И в двенадцатом часу ночи, когда уже сильно стемнело, перебрался с пожарной лестницы прямо на подоконник.

Это была месть очень вредной старухе, которая постоянно жаловалась родителям на их детей. С ней нужно было громко и почтительно здороваться издалека, чтобы не нарваться на неприятности. Кого-то предки только ругали, а вот Димку Сочагина после каждой такой жалобы отец бил смертным боем. Старуха об этом прекрасно знала и провоцировала новые экзекуции. Жильцы их дома не хотели, чтобы старая сплетница перемывала им кости, и потому вымещали раздражение на своих детях.

Летом семидесятого года тринадцатилетний Андрей избавил Димку от заклятого врага. Увидев на кухне привидение, да ещё с горящим во лбу глазом, старуха рухнула на пол и больше уже не встала. Она даже не смогла крикнуть, хотя слыла очень голосистой – ужас сдавил ей горло. Конечно, мальчишка не хотел её убивать – рассчитывал только на обморок и длительное пребывание в больнице. Но, когда всё случилось, особо не опечалился. Правда, никому об этом и не рассказал – даже Димке…

Но мать Аллы Селиверстовой считала неприличным надоедать Марии Озирской доносами на её сына. Она только остановила мать Андрея на улице, когда Алла наотрез отказалась ходить в школу. Озирский действительно выражал свои симпатии весьма своеобразно – встречал девочку у дверей квартиры, не пускал домой, заставлял кукарекать, петь и плясать, а также громко ругаться матом.

И сейчас, когда «рафик» бежал от конца к началу Литейного, Озирский приоткрыл глаза. Он увидел заворот на улицу Жуковского, вход в кондитерский магазин. В тот злополучный день Алла долго выглядывала из булочной, ловя удобный момент, чтобы проскочить в подворотню. Наконец, решившись, она набрала в грудь побольше воздуха и опрометью кинулась домой.

Она вбежала во двор колодцем и замерла в ужасе. На железной, заляпанной краской бочке, болтая ногами в разбитых кедах, сидел её мучитель. Он широко улыбался и, как всегда, преграждал ей дорогу. Алла, рыдая, выскочила обратно на улицу. Её толстая светлая коса металась по клетчатому пальтишку. Подковки туфлей, казалось, высекали искры из асфальта. Ника Марьясова, которая возвращалась из магазина с кочном капусты и бутылкой водки в потёртой кошёлке, бросилась следом за Аллой.

– Дурочка, он же влюбился в тебя! – Вероника уже знала, из-за чего в их дворе кипят страсти.

Озирский, который в этот момент как раз выбежал из подворотни, дал её увесистый щелбан. Аллу проводила домой дворничиха, но это не помогло. Той же ночью девочка повесилась, оставив записку на тетрадном листке. «Я не могу больше жить. За что Озирский мучает меня?»

Аллу откачали, она лежала в больнице, а Мария Георгиевна стыдилась смотреть в глаза её матери. В красном уголке жилконторы этот вопрос обсуждался при огромном стечении народа. Взрослые кипели от негодования. А вот у детей было другое мнение. Димка Сочагин, Власта Сорец, Ника Марьясова и прочие малолетки заявили, что Алка ничего не поняла. Андрей влюблён в неё по уши. Все поля его тетрадок и обложка дневника зарисованы портретами Селиверстовой; он даже украл её фотографию со школьной Дочки почёта. Бюст её из гипса вылепил, вот как! А Алка, неженка, ради самого Озирского прокукарекать не может…

– Меня бы он нарисовал хоть разочек!

Ника всхлипнула и, взметнув в воздухе свой вьющийся золотистый хвост, убежала из красного уголка, чуть не растянувшись у порога.

Власта, накручивая на палец кончик глянцево-чёрной косы, видимо, мечтала о том же самом.

– Вешать таких подонков надо! – закричала добрая половина родителей. – Мать – приличная женщина, дедушка – генерал-лейтенант! На «Волге» его, мерзавца, возят, подарками заваливают. Джинсы у него американские, куртка кожаная. С жиру взбесился, голубая кровь. Острых ощущений ему не хватает!

– И зачем он на свете живёт? Вот вырастет такой сорняк, и не выдерешь его, и не спалишь…

– Колония по нему давно плачет! И посадили бы простого-то парня за сотую долю этих безобразий. Но, раз дед в Комитете, всё ему можно. Скоро нас всех перережет, причём безнаказанно! И не смотри так, Машенька! Бандита ты растишь, убийцу, рецидивиста будущего. Помяни моё слово, сама из-за него пострадаешь!..

Директриса их школы с трудом успокоила встрёпанных мам и бабушек. Потом подозвала абсолютно спокойного Андрея к застеленному кумачом столу. Тот вышел на всеобщее обозрение вихляющейся походкой и заправил за ворот куртки обгрызенные концы пионерского галстука.

– Ты хоть немного раскаиваешься в своём поступке? – строго спросила директриса.

Все замерли в ожидании. Мария глубоко дышала, сдерживаясь из последних сил.

– И ни фига не раскаиваюсь! Повесилась – значит, дура. И плохая дочь – о матери бы хоть подумала. Мальчишки всегда девчонок задирают, и никто из-за этого не вешается.

Далее разразилась такая буря, что, казалось, рухнет потолок. Озирской советовали убраться из дома подобру-поздорову. Уверяли, что её сынок-негодяй ворует газеты из ящиков; потом перешли на бельё с верёвок и кошельки из карманов. Власта тоже заплакала, стараясь перекричать взрослых.

– Этого не было! Андрей не вор! Только один раз Алкину карточку стибрил… Но вещи и деньги – никогда! Мама, ну скажи! Скажи что-нибудь! – теребила она за руку худощавую брюнетку в тёмном платье – Бэлу Сорец.

– И уже с тремя девками гуляет, – продолжали выступать соседи. – Смотри, Маша, как бы бабушкой тебя не сделал во цвете лет. Ника, Илюшкина дочка, иссохлась по нему. Эта пигалица чернявая – тоже влюбилась. Да ещё он и Аллочку приметил. Тринадцать лет всего, а туда же…

– Нет, это ужасно, ужасно! – кипятились матери, вертя головами. – С таким трудом добиваешься послушания! Ведь главное, чтобы ребёнок был послушный, а такие вот хулиганы сбивают его с пути истинного. Это же змей-искуситель, а не мальчишка! Мой пообщался один раз с Озирским, и уже просится в кино на взрослый фильм и знает, откуда дети берутся…

– Разрешите мне сказать!

Бэла от волнения говорила с сильным акцентом. Она даже не стала дожидаться, пока стихнет шум.

– Вот вы считаете – послушный должен быть. А я думаю – это очень плохо, когда мальчик не подерётся, не поозорует, а под юбкой у женщины сидит… Погодите, не мешайте – вы уже всё сказали.

Бэла побелевшими пальцами впилась в спинку стоящего впереди стула. Власта с восторгом смотрела на мать и сжимала её локоть.

– Послушный мужчина – это плохо. Вырастет большой, а как работать будет, как воевать будет, скажите мне, пожалуйста! Мария, ты не переживай – твой сын молодец. Из него потом толк выйдет.

– Ничего себе, молодец! – ахнула мать Аллы. – Бэла Хусейновна, у вас в горах могут быть другие правила поведения, но здесь… Принесёт ваша Власта от него в подоле, небось, тогда заплачете! Тогда вы ему не простите…

– А это уж, Галина, моя дочь виновата будет, а не Андрей, – возразила Бэла. – Дай доскажу, а ты потом… Мужчина – он везде мужчина – и в горах, и в Ленинграде. Так уж устроены мальчики, что без риска да шалостей не могут. Помяните моё слово – дельный мужик вырастет из Андрея, храбрый и честный. Воровать он не ворует, ни копейки, ни гвоздя. Фотография – не в счёт, влюблённые так часто делают. А девчонок многие обижают. Те должны уметь сдачи дать. Пускай дети между собой отношения выясняют, дерутся, но родители в это влезать не должны. Нельзя их пороть, ясно? Мы своих детей в строгости держим, но никогда не бьём, раз они ответить не могут. Из таких, поротых, трусы вырастают или, наоборот, звери, убийцы. Мария, я вот что тебе скажу. У меня три дочери, но сына я бы хотела такого, как твой. Надо же, до чего парень молодец! Столько людей на него кричит, а он не боится!..

Подъезжая к «Большому Дому», Андрей решил из подаренного миллиона тысяч двести пятьдесят отвезти Бэле. После гибели Власты она заболела; её муж давно умер. Роза и Дина сидеди без работы, на иждивении старшей сестры. Теперь они тоже очень нуждались. А ведь к тридцатому апреля будущего года должен быть готов памятник.

Делом чести капитана Озирского будет позаботиться о том, чтобы монумент получился красивым, а его установка не причинила хлопот осиротевшей семье. Теперь мать Власты уже знала всю правду о её гибели, но ни разу не упрекнула Озирского, хотя могла бы. Бэла повторила те же слова, что сказала сразу после трагедии: «Погибнуть в бою – это честь, Андрей…»

А тогда, после собрания, ребята пригрозили на следующее утро не явиться в школу, если с Озирским что-нибудь сделают. Галина Селиверстова решила срочно менять квартиру. Поразительное единодушие одноклассников, защищающих проклятого бандита, произвело на неё едва ли не большее впечатление, чем неудавшийся суицид дочери. Две свои громадные комнаты на улице Маяковского семья отдала за двухкомнатную квартирку на Гражданке и перебазировалась туда. Новый адрес Аллы некоторое время удавалось скрывать.

Впрочем, слухами мир полнится, и Андрею удалось узнать этот адрес от Ники Марьясовой. Накануне нового, семьдесят второго года, он приехал на проспект Науки. Там он встретил Аллу в обществе рослого парня, лет на пять старше их обоих. Парень был в куртке и лыжной шапке, как и сама Алла. Похоже, они катались в Пискарёвском парке и теперь возвращались домой.

Конечно, для восемнадцатилетнего верзилы не составило труда избить своего младшего тёзку. Он пустил в дело и кулаки, и ноги, и лыжи, и палки. Алла, похоже, много что ему рассказала, а теперь упивалась созерцанием заслуженной кары. Примерно таким же Андрей Селиверстов оставался и поныне, когда наводил дуло «Стечкина» на онемевших от ужаса продавщиц.

Пострадавший подросток имел полное право обратиться в травмпункт, зафиксировать телесные повреждения. После этого Мария подала бы на совершеннолетнего кузена Аллы в суд, а дед-генерал проследил, чтобы дело не замяли. Ничего этого Андрей Озирский предпринимать не стал, даже никому не рассказал о случившемся.

Он долго носил водолазку, чтобы мать не заметила синяки. А обидчику пообещал найти его лет через пять, чтобы окончательно выяснить отношения. Правда, получилось попозже – спустя двадцать один год. Тёзки снова встретились лицом к лицу. Тогда же, вскоре после той вендетты, Андрей сошёлся с Никой Марьясовой и заставил себя забыть дорогу на Гражданку.

– А мне кореша не верят, что я самого Блада побил! – Селиверстов, которому было без одного месяца сорок, широко улыбнулся. – Я оценил твоё благородство и зауважал тебя.

– Не хочешь ли сейчас тряхнуть стариной? Наручники, естественно, я с тебя сниму. – Андрей присел рядом с задержанным на стул.

Тот отрицательно качнул коротко стриженой головой. Чёрная спортивная куртка переливалась на его широких плечах под лампой дневного света.

– Не в настроении я сегодня, – нехотя сказал Селиверстов, скользнув опытным взглядом по фигуре Озирского. – Да и зачем продолжать? Я тогда счёт закрыл.

– Ладно, проехали! – согласился капитан. – Как Алка-то поживает? Очень мне это интересно знать.

– Старшим научным сотрудником недавно стала.

Селиверстов осклабился и подмигнул двум другим рэкетира. Те внимательно наблюдали за этой милой беседой.

– А семейное положение?

– Холостая.

Озирский вспомнил девчонку в клетчатом пальто, и его сердце стукнуло сильнее обычного.

– Коса у неё всё такая же толстая?

– Какая там коса! Давно стрижка и «химия». Ты не горюй, Алка потом подурнела. Заучилась совсем…

– Жаль. А я как раз жену себе ищу, – поделился с задержанным капитан.

– Теперь она за тебя, может, и пошла бы. Когда подросла, ей всё стало ясно. Только вот дело какое… Ты ведь роковой мужчина, верно? Тех двух девчонок, которых ты кадрил, уже похоронили.

– Это верно. И тех, и двух других, на которых я женился. Так что Алке лучше держаться подальше, – согласился Озирский и опят ь вспомнил гадание Ливии. – А ты как чувствовал – отделал меня на славу. Большой уже был тогда, мог кузине объяснить, что к чему. Не захотел…

– Я знал только, что Алка из-за тебя вешалась. – Селиверстов пошевелил руками в «браслетах». – Надо же, двадцать с лишним лет прошло, а ты всё помнишь! Тогда уже было видно, что далеко пойдёшь. Даже не заревел, когда я тебе руку вывихнул. А мать моя всё ждала, когда менты к нам пожалуют. Суда боялась…

– Под суд ты сейчас пойдёшь, – успокоил Озирский. – Допрыгался, голубчик.

– Вылезай, приехали! – сказал Озирскому попутчик из уголовного розыска.

Андрей приоткрыл глаза и увидел, что они уже заехали во двор. Вот жизнь-зараза – Селиверстов жив и пакостит, а Власты с Никой нет на свете. И Димка Сочагин утонул на подлёдной рыбалке, в восемьдесят третьем году. Льдина на Ладоге оторвалась при сильном ветре. Сочагин хотел перепрыгнуть на другую, но упал в воду и захлебнулся. У него осталась молодая вдова с двумя пацанами.

Сунув кулаки в карманы куртки, Андрей вошёл в здание, поднялся по лестнице. Кобура болталась под мышкой и сегодня почему-то особенно действовала на нервы. Хорошо, если Петренко сейчас будет один – о многом нужно поговорить.

Начальник одним глазом читал «Час Быка», а другим просматривал сводку за выходные. Перед ним стоял стакан чая и лежал бутерброд с сыром.

– Салют! – Подполковник протянул руку и взялся за подстаканник. – Значит, закончил одно из дел?

– Закончил. Как раз хочу попроситься на работу по иностранцам.

– Сначала пускай наш Приап, Александр Львович, поработает. Я ему передал задание прямо с утра. Вроде, он уже трезвый. А ты садись, не торчи.

Петренко встал и убрал надкусанный бутерброд, а также книгу Ефремова, разгрёб бумаги на столе.

– Теперь уже окончательно решено – Турчин выходит десятого, через неделю.

– Да?! Всё-таки отказался от инвалидности! А то вопрос всё время оставался открытым, – обрадовался Андрей, устраиваясь в кожаном, с заклёпками, кресле.

– Говорит, что в состоянии сидеть за столом, и языки не забыл. Да, Андрей, на тебе сейчас много чего висит?

– Не-а. кроме сегодняшнего, ещё одно дельце передаю в прокуратуру. Это оказался элементарный маньяк – не по нашей части. Третье планирую завершить прямо сегодня. По нему мы работаем с ОБЭП, речь идёт о липовых страховках. Да, Иваныч, я тут посоветовался со знающим человеком насчёт возможности спровоцировать сердечный приступ у здорового субъекта. – Андрей закурил и подкинул на ладони зажигалку.

Петренко перегнулся через стол, и его очки съехали на самый кончик носа.

– И?…

– Можно, если внутривенно ввести сулему. Хоть верь, хоть нет.

– Ого! Это интересное предположение… Одну минуту.

Геннадий схватил трубку местного телефона и набрал номер. В трубке послышались длинные гудки, и Петренко подмигнул Озирскому.

– Я тебе уже сразу объявляю благодарность… Да, мне нужен Дубинец. Это по поводу господина Санторио. В прокуратуре? Спасибо, всего доброго. Что, сулема действительно так действует? Раньше не слыхал. – Он прижал рычаги и снова набрал номер.

– Консультант – доктор химических наук, к тому же – медик от Бога. Я думаю, что ему можно верить, – серьёзно сказал Озирский.

– Я понимаю, кто это такой, – кивнул подполковник. – Только не Бога он, а от Дьявола. Я ведь не сомневаюсь в его словах, просто очень неожиданно и интересно… Да, это Петренко! Дубинец у вас? Скажите ему, что есть новости по делу Санторио. Да, очень срочно! Разумеется, подожду.

Пока в прокуратуре искали Дубинца, Петренко протянул руку и, не глядя, извлёк вишнёвую коленкоровую папку. Оттуда вынул фотографию курчавого полноватого мужчины лет пятидесяти, в смокинге с «бабочкой», протянул Андрею.

– Это господин Санторио. Приглядись пока к нему… Да, я вас слушаю. Скажите, чтобы подошёл скорее! Не могу я весь день висеть на городском. А-а, Алексей Алексеевич, доброе утро! Петренко беспокоит. Тут мне Озирский интересную идею подкинул. Заслуживающий доверия консультант-специалист, химик и медик, сказал, что сердечный приступ у здорового человека можно вызвать инъекцией сулемы в вену… Слышали что-нибудь подобное? – Петренко левой рукой рисовал на перекидном календаре рожи. – Припоминаете? Я считаю, что не мешало бы как можно скорее провести соответствующий анализ. Да нет, это же Андрей высказал предположение, да и то с чужих слов. А я вообще не причём. Значит, проводите экспертизу, а потом уже звоните. По зелёной улице пропускайте все мероприятия, связанные с Санторио. Мне наплевать, что он иностранец. Просто способ убийства слишком оригинальный. Как бы тут новая серьёзная группировка не замаячила, вот в чём дело… Ага, заранее спасибо, только не чешитесь. Сразу проверьте, есть ли на венах покойного следы от уколов, а в тканях – соли ртути. Результат сообщите в любое время дня и ночи. Всего доброго, очень жду.