– Я прекрасно понимаю твои чувства, правда, но сейчас, туда никому нельзя, вся территория чуть ли не под забором с проволокой. Нам всем надо успокоиться. Уже в ближайшие дни я начну обсуждать этот вопрос с министром обороны, чтобы сделать все правильно и решить…
– Решить, что? О чем может идти речь? – Соломон был в растерянности, граничащей с истерикой. – Там люди, наши люди остались одни, те, кто, пытаясь спастись или найти помощь – пропали, может быть взяты в плен или пытаются выжить, потому что всем было плевать!
– Что ты имеешь ввиду?
– А то, что вас там не было! – Они встретились взглядами. – Вы не видели, как все горит… словно это не имеет значения и всем плевать! Люди умирали страшной смертью, даже не зная, почему… просто так. Никто не помог, мы были сами по себе! Ни я, ни Майя не могли им помочь, да что уж там, мы сами уже готовились к смерти! Мы были отрезаны, сами по себе, связи не было, словно весь мир вокруг перестал существовать. Как такое вышло? Ответьте мне, пожалуйста!
– Я не знаю! – Строго отрезал Бенджамин. – Это одна из причин, почему никто не рискует туда возвращаться.
– Все это какой-то детский сад, – Соломон стал топтаться на месте, отводя взгляд и мотая головой
– Послушай меня внимательно. Я понимаю, что ты чувствуешь, но нельзя терять самообладание и выпускать на волю эмоциям. Она была мне дорога не меньше твоего, ты сам знаешь это. Вместе с ней, ты, я, мы все потеряли многое, а значит нужно адаптироваться и чтить ее память, пытаясь делать так, как она считала бы лучше.
– Она бы не оставила там людей. Спасатели появились, погрузили нас, забрали оборудование, что смогли и просто вернулись обратно. Разве так делается? А как же остальные люди, наши сотрудники, которые пытались помочь людям, которые пострадали от ваших с Итаном рук!
– Не учи меня истории, – строго парировал Бенджамин, – лучше других ее знаю!
– Кристина пропала! Это вы знаете? Ее нет среди тех, кто вернулся, и нет среди погибших. Она там, одна, возможно умирает или захвачена этими уродами… И вместо того, чтобы идти ее искать, я тут, распинаюсь и выпрашиваю у вас ответов, словно на спасение жизни нужно разрешение. А она там, ждет меня, и я даже не знаю, жива она или нет! – Соломон почти задыхался, охваченный страшными мыслями, и Бенджамин прекрасно понимал, как ему дорога та девушка.
– Я постараюсь сделать все возможное, – медленно, успокаивающим тоном начал Бенджамин, – чтобы вернутся туда и спасти всех, обещаю, но сейчас крайне неустойчивое положение. Мы до сих пор не знает, что случилось со спутниками и всей системой контроля, все просто ослепли. Мы так и не восстановили всю сеть, вот почему туда нет дороги. Все сразу слепнет, работает только аналоговое оборудование, а его осталось мало. У нас есть зацепки, но пока мы не найдем в чем причина и не устраним ее, никто и никуда не отправится – это факт, закрепленный прямым приказом военных. Сейчас Природные земли под их руководством. И если кто-то и может туда попасть, то квалифицированные и обученные люди, но не ты. По понятным причина я не могу позволить тебе этого сделать.
Соломон молчал, терзаемый самыми разными чувствами. Шагая из стороны в сторону, он словно потерялся в пространстве, сломленный и уставший, переживающий больше всех из знакомых Бенджамина.
– Ты должен быть сильным, ведь именно на тебя Майя возлагала надежды. На тебя и на Кристину. Да, ее я знаю. А от тебя жду, что ты возьмешь себя в руки. У нас много работы и, поверь, в такие моменты нельзя никогда забывать, зачем мы все это делаем.
– И что мне делать? – устав спросил Соломон. – Просто жить дальше, ходить на работу, на которой я даже не знаю, чем буду сейчас заниматься…
– Отдохни пару дней, потом приходи в ЦРТ, у тебя есть люди и средства, чтобы продолжить вашу с ней работу, касающуюся возможного бесплодия. Майю это волновало, а, значит, это важно, – Соломон впервые всерьез задумался, – это требует всего твоего внимания, я рассчитываю на тебя.
– Спасатели забрали не все оборудование, многое осталось там.
– С каких пор это проблема? Если это действительно обладает тенденцией к увеличению, то надо быть на шаг впереди, иначе все было зря, как и смерть Майи.
– Мы не можем бросить там людей, – практически не осознанно произнес он, – куда мы тогда скатимся, кем мы тогда будем?
– Занимайся своей работой, а я займусь этим, договорились? Уже сейчас готовятся группы для вылазки и поиска людей. Это военные, профессионалы своего дела. Тебе делать там нечего, оставь это другим.
– Хорошо-хорошо, я согласен, – Соломон посмотрел на Бенджамина, не сводившего с него оценочный взгляд, и, оглянувшись вокруг, произнес, – я очень устал, можно прогуляться, пока мы не уехали?
– Конечно.
Соломон сразу же зашагал куда-то в сторону, убрав руки в карманы и чуть сгорбившись. Сам Бенджамин еще какое-то время смотрел вслед юноше, которого Майя так ценила, что даже заставила взять его на должность, к которой он, несомненно, подходил, хоть и был несколько молод. Бенджамин в итоге рискнул и сейчас так хочет сказать ему спасибо, за то, что он хоть чем-то помог женщине, которую сам не смог защитить. Соломон скрылся за деревьями, оставив Бенджамина наедине с оголенными чувствами, которые он так долго держал, и вот они наконец-то хлынули потоком – он почти плакал. Опершись руками о ближайшее дерево, он чуть согнулся и спрятал голову между предплечьями, уткнув лоб в гладкую кору. Его разрывала боль от того, что его не было рядом, когда она умирала… от того, что он никогда больше не увидит ее и не скажет, как сильно любит… а из головы все не выходил их последний, настоящий разговор, который произошел три года назад. Было сказано много слов, но как он помнил, именно эти были последними…
– Да хватит так утрировать! Майя, сколько можно! Ты просишь меня сделать что? Забыть обо всем и начинать помогать каждому пострадавшему? На это есть врачи, есть служба помощи пострадавшим от того же ЦРТ, которое еще существует лишь благодаря мне! Ты хоть знаешь, что приходится делать, на какие уступки идти, ради сохранения этого места и возможностей, которые оно еще сможет создать? Я практически на войне, потому что если мы не сохраним это место и людей, то никакого будущего не будет! Все жертвы будут напрасны. – Вопреки тому, как сильно он ценил в ней филантропию, в тот момент ему казалось, что она неверно расставляет приоритеты. Он и вправду делал все, чтобы сохранить за собой власть и ресурсы, ведь лишившись их, не будет того, ради чего они работали. Она почему-то не понимала этого, и это злило его, ведь Майя всегда находила оптимальный выход, правильно видя шахматную доску, на которой все они стояли. А сейчас она бросала его одного, ставя людей выше их и работы.
– В этом наша разница, ты смотришь на все слишком узко, а я вижу все в перспективе, потому что знаю… – откровенно злился он, но не на конкретного человека, а на примитивную для него точку зрения, ведь цели всегда были глобальнее, чем простое «здесь и сейчас», потому что сам он жил ради этого и, находясь почти на краю пропасти, допустить ослабление хватки ради маленькой победы сейчас, нежели перспективы потом – было немыслимо для него.
– Делай это без меня. Я не собираюсь закрывать глаза на то, какой ущерб мы нанесли, следуя твоей мечте изменить этот долбанный мир.
– Майя… – он был шокирован и, впервые, даже разочарован ею.
– Остановись, пожалуйста. Все пошло не по плану и, раз ты выбираешь такой путь, то… я собираюсь взять полный контроль над Саламисом, работая прямо оттуда, это сейчас все, что меня волнует, и никакие твои уговоры, никакие доводы не изменят моего решения, ты это прекрасно знаешь. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь меня.
Бенджамин злился за то, что она выбрала не его, а их, людей, которых они так хотели изменить… людей, что потратят все ее силы, доброту и ресурсы ЦРТ ради того, чтобы просто дожить очередной день. В то же самое время, ему предстояло работать как никогда, ведь если он позволит ЦРТ развалиться, а проекты будут переданы иным людям, вся его работа, как и вся его жизнь, будет напрасна, как раз из-за того, что, отвлекаясь на, как он тогда думал «банальщину», никто не сможет создать прогресса.
Пока Майя решительно помогает людям напрямую, создав лагерь Саламис и забросив какую-либо иную работу, кроме организации помощи жертвам, он, как человек видящий мир с большей высоты, сможет сохранить то, что они создали. Для него и вправду все случившееся – лишь небольшая кочка – что, конечно, не отрицает его боль из-за Сбоя, чего она не понимала, ведь Майя, как и всегда, смотрела на жизнь здесь и сейчас.
Ныне эти мысли мучают его, принося невероятную боль, ведь это была их последняя беседа, закончившаяся не так, как он хотел бы сейчас. Бенджамин, глотая редкие слезы и скрипя зубами, смотрел на клумбу, с трудом выговаривая слова, шептал – почему же ты не послушала меня?..
ИТАН
– С момента нашего последнего разговора, я пришел к неутешительному для себя выводу, что не могу просто принять факт смерти, как ситуативное событие.
– Разве кто-то желал ей смерти? Это ведь случайность, а случайность нельзя запрограммировать или предугадать.
– Знал, что вы будете так парировать, и знаю, что ответить: нет разницы между случайностью и выбором.
– Мне крайне интересно услышать ваши аргументы, Итан.
– Рад, что я нескучен. Мое видение на самом деле простое, но не самое приятное для понимания, ведь оно приравнивает любого человека к набору функций, не способного, в большинстве случаев, как-то влиять на жизнь более, чем единичным вмешательством. Человек вообще бывает двух типов – тот, кто знает, что владеет своей судьбой – разумеется, допуская факт вмешательства со стороны, – и тот, кто уверен в том, что судьба или сама вселенная приглядывает за ним, давая в жизни лишь то, что он желает… или то, что заслужил. Как только у первого происходит нечто выходящее за рамки его контроля, он сразу же старается вернуть себе свою власть и пытается объяснить отклонение от нормы, оправдываясь тем, что всегда существует фактор внезапности, и никто не застрахован, но, что важно, он все равно уверен в контроле над собственной жизнью. Другой же верит в то, как важны те вмешательства в его день, кои он не мог и не сможет контролировать, успокаивая себя незнаниями всего сценария, ведь жизнь – это цепочка событий, а понять общую причинно-следственную систему не дано никому, но она существует. Кто знает, может быть, опоздав на поезд, вы избежите смерти или же встретите кого-то важного для себя, кто так же опоздал, считая это новым ударом судьбы, не подозревая об удаче. Истина же кроется вот в чем: все, что у нас есть – это хаос. Если вас сразил сердечный приступ, то, значит, были проблемы со здоровьем, плохое питание, стресс или же свою роль сыграла генетика, а отсутствие профилактики и безалаберное отношение к себе лишили человека знаний, которыми бы смог поделиться с ним врач, пойди он на осмотр. Так же, как и убийство – неважно из-за чего оно было совершено. Человека убили не просто так, а потому, что чьим-то родителям было плевать на воспитание, и это родило много факторов, вследствие которых будущий убийца либо не смог найти работу и был вынужден грабить, либо родители не рассказали ему о конструктивном мышлении, чтобы он научился понимать и оценивать свои эмоции, благодаря чему в трудный момент смог бы оградить себя от опрометчивых поступков. Все, что происходит в мире – это последствия тех или иных решений человека.
– Довольно интересная теория, правда, она сама отвечает на свои же вопросы. Ведь, как я понимаю, при такой системе, все зациклено, а, значит, винить некого, лишь принимать так называемую судьбу. К тому же, разве система не может меняться?
– Я не знаю как.
– И это расстраивает вас, Итан?
– Это меня злит!
– Но вы так же являетесь частью системы, от чего напрашивается вопрос: разве вы можете повлиять на нее?
Итан с неподдельным удовольствием вникал в слова, которые могли бы быть восприняты кем-либо менее квалифицированным, строго с негативной точки зрения, но для него это было достижение во взаимопонимании.
– По моему мнению, Итан, лишь понимание всех возможностей провоцирует безудержную страсть к поиску, а, возможно, и созданию чего-то нового и ранее не известного. Это ли не попытка изменить мир, тем самым повлияв на людей, в чьих руках будет возможность повлиять на систему?
– Чтобы найти новое – нужно избавиться от старого, в этом же суть?
– Нужно не просто избавиться от старого, что бы вы не имели ввиду, нужно загнать себя в условия, когда ни одно ранее известное, не способно было бы помочь, от чего ситуация требовала бы открытий, а не повторений. Быть не глупее умных, это пример самосдержанности, тормозящей амбиции.
– И как же это поможет избавиться от того, что я чувствую? – с явным любопытством, спросил Итан.
– От того что чувствуете – никак.
– Разочаровывающий ответ. Ведь именно в этом у меня и проблема. Разве не к этому мы пришли?
– Чувства, эмоции, та химия, что возникает в мозгу у всех и каждого – она, бесспорно, может регулироваться, вы это прекрасно знаете, хоть подобное вмешательство и запрещено нынче, по многим факторам, я сама, честно признаюсь, согласна с этим решением. Ведь это лишает уникальности, возникшей из хаоса и стечения обстоятельств, как бы ранее мы к ним не относились, но здесь проявляется то, что является человечностью, разве нет?
– Мне стоит просто всех простить, приняв каждого таким, какой он есть, типа, наплевав на ответственность и последствия?
