Мортал

– Но для чего? – голос Эма прозвучал еле слышно, в нём было полно отчаяния.

– Думаю,…чтобы сделать его ещё сильнее!

– Выходит, – вмешался Рисовальщик, – что всё его прежнее отношение к жизни как бы сбрасывается со счетов?

– Власть низложена до нуля, а это значит, что эксперимент закончен! Я уже говорил об этом. Да, кинь ты в него чем-нибудь! – обращаясь к Рису, Меч показал ему рукой на своего двойника, трясущего над столом словно в припадке.

– Но…, всё это… – Эм в изумлении развёл руки, сидя, стал разглядывать себя, будто только что весь испачкался в креозоте, – кровь, мышцы, зрение… интеллект, оценочные суждения…

– Ах, старина! Ты опять об этом! Теория власти на практике оказывается сира и немощна. Родился в Туле, а властью наделён был за границей? Такое случается и гораздо чаще, чем ты думаешь! Власть, это тебе не селитра! И не нефть, как думают многие! Власти над собой не имеют граждане, а тут почти идеал! Ну, ты хватил! Власть искать над собой сначала надо, тогда легче будет понять по каким законам строится та, фундаментальная! И поймёшь ты законы, но не те, что пишутся, а те, что читаются. Я здесь давно живу, и ворох макулатуры после себя оставлять не намерен! Вот ты, – Меч повернулся и положил свою руку Эму на плечо, – что привело тебя сюда, знаешь? Эм начал мотать головой, а Меч, глядя на него, весело ухмыльнулся;

– Вот и я не знаю! Да не важно это! Важно видеть, чувствовать, знать, что ты есть, но не дать завалить себя знанием! Так-то.

Эм хотел возразить, но посчитал, что это будет возвращение назад к вопросу, ответ на который он так и не получил. Вспомнив, что Меч прекрасно читает его мысли, Эм, обращаясь к хитрости, продолжил свои рассуждения, но уже не вслух, а проговаривая их про себя.

– Тонны прочитанных книг, затворничество на Афоне…чем впечатлить себя ещё?

– Жизнь подобна реке, она несёт свои воды вне зависимости от того, как мы смотрим на этот процесс. Но, думая так, не дай же себе повода идти за водой, а лишь по воду!

Теперь и Меч молчал, и Рис молчал, слышно было только как кисть его шуршит по канвасу, но, не слыша слов, Эм теперь тоже мог слышать чужие мысли.

– Мой учитель НеОн… Он говорит, что Вечное Знание на Z-Объекте часто становится сутью происходящих там процессов и оттого воспринимается людьми, как истина. Но этого как бы недостаточно, отсюда и их вера в загробную жизнь?

– То Земля, а это МП! – как бы нехотя возразил Меч; – а то и ещё какое-нибудь внепортняжное измерение, вроде дюймокилометров!

– Да, нет! Ты что-то про воду говорил. Ведь, так? – вклинился Рис.

– По воду, за водой… Я хотел сказать, что бражка сделала своё дело, а у нас сегодня не Татьянин день!

Теперь все уставились друг на друга, готовые рассмеяться. Кажется, последняя реплика Меча возымела действие и ему больше не пришлось призвывать свою немногочисленную аудиторию к внимательному прочтению нетленных тезисов о дискутируемом бессмертии.

– Почаще перечитывайте «Книгу Без Названия!» Конечно, Эм, ты вправе сесть на берегу реки, безучастно глядя на её течение, но тогда ты увидишь вечность лишь в отрезке твоего собственного представления о ней лишь от излучины до излучины, так сказать, от одного поворота судьбы до другого, а… – тут он вдруг умолк, что-то стало спихивать его с табуретки, поскольку его другая половина, хулиганившая за столом, стала обиженно тянуть к нему свои руки.

– А ты говоришь, кинь в него чем-нибудь! – но Рис не возмущался, а скорей сочувствовал непутёвому двойнику Меча, – Меч, помнишь год тому назад? – Рис вытер кисть и отошёл от станка, выискивая глазами место где бы притулиться. Но вместо того, чтобы ответить, Меч вдруг стал пунцовым, словно чем-то подавился, задыхаясь, он схватился руками за горло и стал с табуретки валиться на пол. Эм бросился ему на помощь, но Рис решительно преградил ему дорогу:

– Не надо! Мастер знает, что делает!

– Да что тут у вас происходит? – Эм был бледен и напуган, но Рис и сейчас сохранял спокойствие, он спокойно подошёл к столу, молча допил постакана браги и преспокойненько уселся напротив, спокойно глядя как тот с пеной на губах корчится на полу. Итак, двойник Меча за столом корчил плаксивую физиономию и тянул к нему руки, и, несмотря на то, что рот его тоже был закрыт, речь Меча словно бы текла сама собой, как река, о которой шла речь. «Хочешь ощутить её динамику? Тогда войди в неё!» – призывал Мечтатель, вернее, голос его.

– Давай, давай! – Рис стал подбадривать его, смеясь, а Эм стал грести прочь от этого места, будто сидел в лодке и управлялся вёслами.

– Это будет последний пласт информации, полученный нами в процессе познания жизни на рубеже её бессознательного восприятия! – слова Меча сами разносились по комнате, но концентрируясь как бы в одном конкретном месте. Плыть Эму было легко, одно его движение руками покрывало расстояние, равное примерно двум ширинам комнаты, как эта. Его заплыв был похож на полёт во сне, только это не было парение в облаках, скорее медленное проваливание вниз, в тихую безразличную бездну. Но сны тем и хороши, что там любое падение гарантировано благоприятным исходом. Эм радостно гребёт руками, но, как и положено всем ощущениям во сне, до стола он доплыть не может, потому что расстояние до него не типичное, оно сладко высасывает силу из рук и хочется закрыть глаза, и улыбаться… Но, так устроена Старая Планета, что когда там зима, то обязательно идёт снег, а если лето, то, значит, будет обязательно тепло, что не так опасно для сохранения жизни. Не позволяя ему приблизиться к столу, река несла Эмигранта вдоль синих берегов с меридианами, словно они были вырезаны из контурных карт и раскрашены школьником от руки, а фонограмма, под которую Меч говорил, не открывая рта, больше не смущала его, напротив, она казалась ему вполне логичной и обоснованной.

… Не выходя из дома, познаешь мир,И из квартир,Где нет окон,Увидишь свет»[2]…

– Ришикеш? Отрадно слышать такое!

…«Слава Богу, Меч начал шевелить губами!» – Эм неотрывно следит за Мечтателем, который валяется на полу, и хорошо, что тот перестал душить себя руками.

– Находясь в суженном пространстве нашего собственного исследовательского измерения, мы лишь пытаемся повторить то, что до нас уже довелось сделать другим счастливчикам!

– Как «Секси Сейди» из «Белого Альбома» «Битлз»?

– Нет, как в песне «Дорогая Недотрога»! – тут к всеобщему неприятию снова юродливо сломался мечтательский баритон, словно «молнией» прочно сомкнув ораторский источник. Всем вдруг захотелось домой, дискуссии подобного рода у кого угодно могли отбить желание к их продолжению, даже у толерантного Рисовальщика, чьё имя было от слова «худо». А между тем, дурачась, противный голосок продолжал тончить из своих заумных философских сфер, – «И только жизнь неумолима! Она течёт, минуя нас! А, может, мы шагаем мимо на поводу у лживых глаз? А не пора ли нам «пора»?

– Опять чай на посошок? – не сговариваясь, Рис и Эм напряжённо посмотрели на старые дедовские ходики, всегда висевшие в доме у Меча на стене слева от камина, словно ждали, что оттуда сейчас вылетит горлинка, чтобы пропеть под занавес своё неизменное: «Глазищи! Глазищи! Глазищи!»

– Как, уже всё? – заняв своё прежнее место за столом, без двойника, Мечтатель неподдельно развёл руками, будто долгое время он отсутствовал здесь, а, вернувшись домой, нашёл своё хозяйство в совершеннейшем запустении. Посокрушавшись немного, он встал из-за стола и, слегка покачиваясь, проследовал в сени, оттуда, звеня стеклянными колоколами, тут же стал растекаться по воздуху вдохновенный российский благовест. Вернувшись, Меч поставил на стол стеклянную бутыль вдвое большего размера, чем прежде, на этот раз в ней плескался подкрашенный кофе самогон «сатануха», был он крепкий и чистый, как мысли инока.

– Не в провокацию же нам его история создавала?

Когда после сотой накатили по сто первой, всем стало ясно, что выносить им себя из дома придётся по очереди. Эм окончательно угорел у печки. Сколько не обманывай себя, а реальность вершится делами, а не пустой болтовнёй. Решив, что надо заканчивать, он встал, и, тоже заметно покачиваясь, проследовал к запотевшему окну. Он стоял у она, а мысли нечаянные старили дерево на рамах, а стекло, треснувшее по диагонали, сразу напомнило ему о детстве, которое было зачем, не понятно, и зачем память опять дразнит его, делая доступными ощущения, которые он испытывал то ли пятьдесят лет назад, то ли совсем недавно? А малиновый благовест за окном то становился более слышным, то наоборот замолкал, словно давал ему возможность соредоточиться на мыслях из прошлого спокойно, без колебаний. Услышав опять аромат сигары, Эм успокоился окончательно, он понял наконец, что глупости закончились, и что ему вряд ли грозят неприятностями превращения, которые совсем недавно демонстрировал Меч, разрываясь надвое, он улыбнулся, глядя в запотевшее окно, вдохнул свежего воздуха и закрыл глаза, под веками ему виделся простор, полный покоя и совершенной чистоты, сливаясь со звуком стеклянных колоколов, он успокаивал его измученную душу.

– «В мечтательской епархии есть всё, и здесь у каждого есть свой спасительный шанс! Наше жизненное пространство разбито на множество неравных отрезков пути и не важно, что делает нас счастливчиками или неудачниками, шанс кроется в самой возможности человека видеть всё это, слышать и, конечно, чувствовать!»

Эм быстро открыл глаза, потому что его напугал знакомый звук, доносившйся издалека и нараставший с каждой секундой, и его сопровождало видение, и это были то ли австрийские, то ли швейцарские Альпы. В общем, это была снежная равнина, зажатая между двух горных хребтов и она пока была подвижна, но как гигантский лист бумаги, который от дуновения был готов слететь со стола в любую секунду. Находясь в зоне слышимости, Меч спрашивал его, – а что есть «суета сует» в отсутствие осмысленного движения по каждому из десяти отрезков времени? Вопрос, но он же и предупреждение, был задан ему неспроста, но чтобы видеть реакцию Меча, Эм слегка приоткрыл один глаз, но Меч сидел в своём кожаном кресле, попыхивал гаванской сигарой, и демонстрировал Эму своё полное равнодушие. зачяем?» пути, аа т или уличат в чём-то. азбитом на множество неравных отрезков пути, аа в самой возможности виде Ещё глотнув свежего воздуха из форточки, Эм задержал дыхание и стал в уме считать: – «Двадцать два, двадцать три…» Это не нормально, когда ты оказываешься в ситуации не очень тебя устраивающей, и ты хочешь уйти, но не можешь, и ты не хочешь о чём-то думать, но мысли сами без спроса лезут в твою голову. Он смотрел в окно, а было такое ощущуение, что это стекло изменило свою окраску, из прозрачно-зелёного с синей полоской вверху вдруг превратившись в сплошное светло-фиолетовое затемнение. Смеркалось, было видно, как над редкими кронами бутафорских деревьев опять повисла большая сальная Луна, ради шутки изображённая Рисовальщиком на старом «тракторном» холсте без грунтовки. Он обещал, что в эту пятницу это будет его «тур де гран».

– Пора! – сказал Мечтатель, не сильно хлопнув ладонью по столешнице. Взяв со стола пустой стакан, он поднял его в руке и зачем-то сквозь него стал по очереди разглядывать Рисовальщика с Эмигрантом, его большой чёрный глаз, причудливо разбитый гранёным стеклом на несколько одинаковых фрагментов, был страшен.

– Меч! Ты, кажется, про реку что-то говорил! – Рисовальщик забросил рисовать, сев рядом с мольберотом на стул, он, морщась, заглядывал в стакан с недопитым самогоном, словно собирался духом.

– Недописанная ода суесловию? – поставив стакан на стол, Меч странно улыбался, не сводя с него глаз, таким его друзья ещё никогда не видели.

– Хочешь, Эм, я расскакжу тебе одну историю?

– Ты, ведь, знаешь, Меч, я не люблю предсказателей!

– А на МП иначе и нельзя! Либо Рис завалит тебя рисунками, либо… – прищурившись, Меч с еле заметной улыбкой посмотрел на Эма, а потом, перейдя на бархатный речетатив, стал декламировать ему чьё-то произведение: – «Зимний холод убивает во мне тепло, а тепло – это жизнь. На тепло похожа моя жизнь, она закопана глубоко в промёрзшем теле. И вот, подбираясь ближе к сердцу, пустая белёвская зима убивает его». Скучно, неинтересно и бессодержательно! – ты позволишь? – сняв с себя маску чтеца, он опять достал сигару из коробки, щипчиками откусил ей кончик, прикурил и молча уставился в новую картину, только что начатую Рисом. – Ты чувствуешь, как ты меняешься? Эм посмотрел на Риса, решив, что вопрос был адресован ему, но, резко повернувшись в кресле, Меч с серьёзным видом воззрился на него. Честно говоря, Эму надоело, что здесь его постоянно чем-то достают, то намёками, то какими-то странными вопросами. Но Меч не зря сказал, что на ПМ иначе нельзя, если хочешь, что б тобой занимались костоломы из Кащенко, иди туда. Но Меч нисколько не обиделся, заняв прежнее положение в кресле, он одно время пристально разглядывал малиновый кончик сигары, из которого струился медленный сизый дымок, а потом продолжил:

– Я знаю, многие боятся этого процесса. Потому что когда он завершится окончательно, то никто и не заметит в тебе этих перемен! Легко ли быть человеком… А логозавром?

Решив с ним не спорить на этот раз, Эм придвинулся с табуретом поближе к прогоревшей топке, ему показалось, что тень, отбрасываемая последними языками пламени была похожа на дервиша. Подбросив ещё поленьев на раскалённую чугунную решётку, он стал смотреть, как тот извивается между ними, словно красная фольга между валками, теперь этот огонь стал похож на Кальцифера из японского мультфильма! Скакнув с поленьев, он поселился в его чёрных зрачках в виде маленьких красных огоньков, это были чёртики, размахивавшие своими маленькими острыми рогатинками. Три превращения за раз тоже были не случайными, всё говорило за то, что пора закругляться. Какое-то время все сидели молча, и только мысли тихо кружили по хижине, не желая, однако, чтобы их хозяева опять возвращались к старому, в этом доме не принято было утешать друг друга, так распорядилась за каждого его судьба, но, позволив себе плыть вместе с ними, Эм вдруг проникся образом безразличной к его горю реки. На миг Меч и Рис выпали из его поля зрения, исчезла и волшебная русская печь, сама превращающаяся в камин, исчезло всё, что окружало его здесь в его коллективном одиночестве. Он один сидел на пустынном берегу и рядом даже не было завалящегося бревна, за которое можно было бы зацепиться, как за соломинку, случись так, что она смоет его вместе с его сомнениями. Беря в руки акустическую гитару, Музыкант часто наигрывал им красивую балладу из «Битлз» про очаровательного «Дурака на холме»… «День, за днём, один на холме, чудак за улыбкой глупой прячет кротость и гнев»… Эм даже повеселел немного от неожиданно пришедшего ему на ум сравнения, но Меч опять обломал его, громко воскликнув:

– Внимание! Мечта чайханщика!

Мечтой чайханщика опять оказался недопитый самогон, друзья молча составили стаканы вместе, равнодушно наблюдая за тем, как совершенно трезвый Меч пытается изображать из себя человека под градусом. Но, залив «сатануху» в заварный чайник, Меч зачем-то стал кайтарить его как чай, и он и вравду начал темнеть, на что Меч тут же заметил, что с каждой циркуляцией он будет теперь становиться на ноль пятую промилле крепче. Вынув спички из кармана, Рис хотел пошалить, но Меч сказал ему, что это опасно, так как из-за винных паров может возникнуть расширенный взрыв перегретой жидкости. О, как! Для них пятница – это всего лишь один день из жизни, тогда как на Земле – это почти целая эпоха. Настало время расходиться, а это значит, что хозяин «одинокой хижины» позволит огню в камине догореть до конца, все допьют свой «чай на посошок», ибо, на закате дня вся жизнь человеческая видится, как на ладони. Но, вытряхнув спички из коробка, Меч принялся надламывать их двумя пальцами, а из образовавшихся уголков складывать немудреные геометрические фигурки, а когда ходики на стене пробили в последний раз, горлинка выпорхнула из своего маленького окошка, на мгновение обнажив ожившему тетраэдру у печи своё маленькое серое крылышко, подпоясанное тонкой паутинкой из белых пёрышек. Тая во времени, прошлый день сходит на нет, а фигура, выложенная из спичек, была похожа на Звезду Давида, но Меч быстро поправил один из треугольников и сказал, что так раньше выглядел Трилистник из Созвездия Трёх Видимых Лучей! Молча глядя на Мечтателя, ни Рис, ни Эм не проронили больше ни слова, все сейчас почему-то подумали об одном: – «о чёртовой кимберлитовой трубке».

Глава 3

Мечтатель

Мечтатель любил мечтать. Он жил на своей Маленькой Планете и был в курсе всего происходящего. Он немного разбирался в жизни, а так же был наслышан о смерти. Поэтому, зная о приближении к Рагусу головного корабля с Чёрными Попечителями, он, тем не менее, не пожелал изменить траекторию его полёта.

– «Пусть будет так!» – решил он.

Меч на ПМ просыпался первым. Сначала он выходил во двор, сладко потягивался, умывался из рукомойника, потом проходил в дом, кипятил чайник, выкуривал сигару, прихлёбывая чай из блюдца, и только потом обращал своё внимание на стол, где каждое утро заботливый почтальон, имени которого он не знал и в глаза которого не видел ни разу, клал перед ним на столе чистый лист бумаги. Закончив с чаепитием, Меч осторожно брал его в руки и прикладывал к небу, терпеливо ожидая, когда на нём отпечатается очередное ключевое слово. Слово проступало не сразу, иногда его приходилось ждать и полчаса, и больше. Но и потом, дождавшись, когда оно проявится слегка, Мечу подолгу приходилось внимательно разглядывать его, пытаясь расшифровать его витиеватые разводы. Но иногда случалось и такое, что ему не удавалось прочесть его, и тогда Мечтатель мысленно обращался к памяти, тоже не будучи до конца уверенным, что она сможет чем-нибудь ему помочь. Мечтатель не скрывал, что, мечтая, часто он прибегает к помощи схем, придуманных задолго до его появления на свет. И здесь он, конечно, был прав. Но мало кто знает, что когда-то давным-давно Чёрные Попечители придумали для людей дьявольскую концепцию мироздания: согласно их теории с рождения людям предписывалось проживать в Не Ими Построенных Городах. Меч пытался разобраться в этом вопросе, и вот однажды, разглядывая Белый Лист Бумаги, он пришёл к неожиданному для себя заключению, что земная реальность она неустойчива, что она может как бы расслаиваться. То есть, жизнь, воспринимаемая человеком, как данность, на самом деле может иметь ещё и своё параллельное, как он назвал его – «фантомное» образование. Посудите сами: первая, как принято считать, основная жизнь, может казаться скучной и однообразной, особенно, когда с головой погружаешься в проблемы, тогда как другая, возвышенная, даёт нам силы, ощущение полёта. У кого-то это происходит через риск, через неприятие законов, написанных для общей массы людей, а у других через внутреннюю эмиграцию, поддержанную такими мощными адаптогенами, как наркотики и алкоголь. Но в обоих случаях человеку тогда точно не избежать превратностей судьбы. А уж если «беда – ум родит», то это значит, что чьё-то погружение в хаос непослушания оказалось чрезвычайно опасным! Меч тогда стал искать что-то другое, он не спал ночами, он перечёл массу книг, но несколько недель кряду листки не просто перестали баловать его откровениями, случилось так, что почтальон словно забыл дорогу к его дому; не было ни листков, ни радостных пробуждений по утру, ни откровений свыше. И только спустя полгода, когда вконец измотанный и уставший, он чуть было не лишился разума, в одно из утр после тягостного пробуждения, на своём столе он снова обнаружил белый листок бумаги, на котором крупными печатными буквами было отпечатано слово: «Синопсис». В жизни фантомное образование и параллельный мир похожи, оба дают возможность человеку перевести дух, чаще смотреть на себя со стороны, чтобы однажды не быть погребённым под тяжестью надуманных проблем. Так делает скульптор, добавляющий к лепной форме, или отнимающий от неё. Процесс этот очень длительный и он требует творческого подхода. Сегодня Мечтатель прочёл: – «Всё это не твоё», а вчера, например, листок сообщал ему: – «Ты здесь чужой». Что-то наталкивало его на мысль, что читать бы надобно не врозь, а пытаться составлять слова вместе, как единую фразу. Ежели чего-то не хватало по смыслу, следовало ждать, откладывая на потом ранее отпечатанные листки, кто знает, может, это некая книга, что пишется сама по себе? Так он и стал поступать со временем; брал листки, складывал их в стопку и мечтал, что когда-нибудь разрозненные фразы сольются в стройные предложения, а предложения превратятся в законченное логическое повествование. Что-то и правда стало получаться, особенно с прибытием на МП Эмигранта, поскольку Художник, а по совместительству Рисовальщик, был личностью состоявшейся, без привычного в таких случаях комплекса брюзжания на своих коллег. Значит, Эмигрант? Роль этакого шерпа Мечу не нравилась, но у него был свой контракт с Правящей Коллегией Мортала, и если ему сказано «не перечь», перечить он не станет. Проводив друзей, Меч попыхивал сигарой и медленно перекладывал один листок за другим: «Ты – здесь чужой! Не плохой, и не хороший! – лист за листом, словно пасьянс, ложился один подле другого, – хаотическое движение людей по лабиринту… Но, можно ли жить среди людей и при этом оставаться полностью независимым от них?» – отложив сигару, Мечтатель перевёл дух, едва удержавшись от соблазна, чтобы не поменять слова местами, но хорошо, что вовремя он вспомнил мудрое изречение, которое гласило: «что то, что является первым, то и истинное!» Тут же Меч достал следующий листок, за ним другой: – «Коварство»… «Не нами построенные города»… Задумавшись на миг, он вдруг потянулся за ручкой и инстинктивно в каждом слове маленькие заглавные буквы исправил на большие. «Удачное решение, – подумал он: – «Не Нами Построенные Города!» Итак: – «Коварство Не Нами Построенных Городов заключается в их…заключается в их… – Мечтатель стал быстро перебирать листки, пытаясь найти подходящие по смыслу… – заключается… Он уже давно научился делать так, что когда ему нужна была верная подсказка, он незаметно отпускал мысль, служившую ему соединительным звеном с не найденным пока значением или смыслом, а сам в это время осторожно смещался в сторону своего параллельного фантомного образования, где, как на складе, хранилось всё, что душа пожелает. Только на это раз произошёл какой-то сбой и вместо законченного предложения он получил три совершенно не связанных с собой по смыслу, первым было: «летопись временных лет», второе «не затем мы учим языки, чтобы потом нас упрекали в плагиате», а третье «книги без названия». На МП отсутствовали времена года. То есть, здесь сами по себе они вообще никогда не наступали, и будет ли завтра светить солнце или лить дождь, зависело от многих факторов, в том числе таких, каким было настроение его резидентов, солнечное или пасмурное. А если ещё точнее, то это была полностью преррогатива Рисовальщика. Мечтатель, по совместительству – Летописец, в урочный час приходил к нему домой и тот, пытаясь тонко уловить его настроение, можно сказать, на заказ рисовал ему, скажем, «зиму» или «лето». Когда наступала летняя пора, Рисовальщик извлекал из своей мастерской обновлённый щит с соответствующей надписью на понятном языке и сразу отдавал его Мечтателю, но это был ритуал, конечно, а главная перестройка наступала гораздо позже, когда, вооружившись большой маховой кистью с большим этюдником через плечо, весь перепачканный зелёной краской, Рисовальщик бодро вышагивал по дороге, которая вела его к развилке всех космических дорог: там начинается наша жизнь, там она и заканчивается. Ровно девяноста два дня он писал свою картину, затем история повторялась вновь, но только уже с другим временем года. Надо ли говорить, каково приходилось Рисовальщику зимой или осенью? Девяносто два дня, как столько же шагов, но сделанных кем-то навстречу его судьбе, на МП были обязательным условием пребывания кого бы то ни было. Кстати, вчера педантичный Мечтатель сменил размытую осенними дождями старую вывеску «Осень» на следовавшую за ней по смыслу. Просто совпало; Мечтатель пришёл к нему домой и сразу к камину! Подбросив дров, он стал крест накрест растирать себе руки выше предплечий. Теперь же, глядя в окно на вымазанный белилами цинковыми пейзаж, Мечтатель ёжится от холода и недоумевает: – «Как же быстро пролетела осень! Небо всегда меняет знаки к приходу новых резидентов. Кто бы это мог быть? 2003 год был богат на события, начинался он под Знаком Зверобоя, а к концу лета выяснилось, что это был совсем другой знак – «Джемини»? Меч всё-таки понял, в чём было коварство Не Нами Построенных Городов! Любуясь их Триумфальными Арками, мы даже не догадываемся, что они являются входом в заколдованный лабиринт. Единственный, кому повезло, был Персей. Но мы же не персеи! То, что произошло с Эмигрантом, тоже было похоже на странный лабиринт; чем больше усилий он прикладывал к тому, чтобы выбраться наружу, тем уже становились коридоры и тем больше возникало новых перемычек на пути из ниоткуда. «Книга Без Названия» разрослась, стала толстым и неподъёмным фолиантом, Меч боится, что если вовремя он не отдаст её во Всемирную Библиотеку, то она сгниёт под собственной тяжестью. Электронным носителям тоже не стоит доверять; данные во искушение, они столь же не надёжны, как и бумага. МП – это логический край Вселенной, и здесь не место таким крайностям, как грязь из денег и горы писанины, которые и книгами-то назвать нельзя. Что Меча постоянно сбивает с толку, что он никак не может понять, почему парк Заппио в Колонаках и парк Альсос Панграти так тесно переплелись в судьбе Эмигранта? Неужто, они стали драматическим продолжением знаменитого критского лабиринта? Если верить «Книге Без Названия», не впервые оба эти парка пленяли путешественников своей прохладной красотой, но при чём здесь Эм? Вошёл не в те ворота? Меч был неприятно удивлён, когда ему впервые было отказано войти в его параллельное фантомное образование за подсказками, а «Книга Без Названия» стал противиться Белым Чистым Листам! И Меч решил поступить против правил, когда сам от руки стал писать слова на листках стандартного формата А-4. Самоуправство ему ничего не стоило, так как вскоре ему стали сниться сны… не то чтобы вещие, но довольно реалистичные, по-крайней мере. Сначала ему снился один и тот же корабль, похожий на старую канонерку, но довольно скоро канонерка эта разрослась до размеров дредноута с очень низкими бортами, вода гуляла по палубе, но корабль не тонул, и лишь захватывало дух от всего этого представления. А потом ему стала сниться Греция, в частности дендрарий, похожий на Дисней Ленд, который, впрочем, позже уменьшился в размерах и он видел только ворота, которые вовсе не были похожи на арку, тем более на Триумфальную. С тех пор ему настойчиво является один и тот же образ, это был обычный вход без дверей, сваренный из железных труб примерно пятидесятимиллимитрового диаметра и покрашенных в ядовитый тёмно-зелёный цвет, а сразу за ним была небольшая площадка с гравийным красным покрытием, а слева и справа от неё были аллеи, убегающие в тень мандариновых деревьев, впереди тоже была аллея, которая сразу взбегала по бетонным ступенькам на холм в окружении сочной листвы, сквозь которую даже небо не просматривалось. Несколько дней парк ему снился пустым, без посетителей, но потом ему стал там являться один молодой мужчина, словно застывший в кататонии, он как будто выбирал куда ему пойти: налево, направо или вперёд. К сожалению, Меч видел его только со спины. Надо спросить у Эма, он носил когда-нибудь рубашку с коротким рукавом и с широкими бледно-серыми и розовыми горизонтальными полосками, а так же застиранные синие джинсы, а вместо обуви на ногах у него были не то кроссовки, не то спортивные ботинки чёрного цвета на белой полиуретановой подошве? Однажды, пытаясь найти подсказки в самой книге, Меч стал наугад перелистывать одну страницу за другой, но они вдруг поменяли цвет, шрифт исчез, а книга стала прозрачной, как стекло, и вот сквозь эту толщу стекла едва едва виднелись спутанные строчки, словно страницы слиплись и их больше нельзя было перелистывать взад-вперёд как раньше. Оставив её в таком положении, Меч решил специально не предпринимать никаких попыток по исправлению ситуации, он словно догадывался, что пройдёт минута-другая, и книга сама начнёт светиться изнутри, а строчки станут более различимыми. Оставалось только напрячь немного зрение и прочесть: – «Нельзя заглядывать в будущее!» Реагируя на включение, Меч быстро закрыл глаза, а когда открыл их, строка уже исчезла: «Выход из лабиринта возможен, если спустя много лет, горе-туристу удастся пройти ещё раз через его центральные ворота? Это ж всё равно, что ещё раз вернуться с того света!» – закрыв и открыв глаза, Меч ещё несколько раз отлистал страницы назад, пока не нашёл для себя более менее внятное обоснование своим догадкам – …«На этот раз обращение к памяти ни к чему не приведёт, она и без того работает на пределе»… – решительно тесня старый шрифт, на этот раз слова на дне стеклянной книги стали выстраиваться, как солдаты; – «увы, на входе в лабиринт он оказался вне своего фантомного образования! Оно тогда находилось чуть правее от него! Заблуждение, называемое Злым Духом, повело его по ложному следу. Ему не хватило всего лишь двух с половиной метров! Лучше бы он вошёл в Триумфальную Арку!»