Наставник

ВХОД

Эта история начинается и заканчивается на кладбище. Однако, закончиться на кладбище у неё гораздо больше оснований, чем начаться.

Симпатичная серая кошечка шныряла между надгробьями без особой цели. Так, прогуливалась. Остановилась возле одного, более необычного, чем прочие. Высокая каменная полусфера вырастала округлой крышей восточного караван-сарая в миниатюре из широкой горизонтальной, гранитной плиты. Если бы кошечка ещё и умела читать, то надпись на плите непременно удивила бы её. «Не пора ли Вам к нам?» – гласила эпитафия, обращённая, по-видимому, к каждому прочитавшему.

Кошечка ловко вскочила на самую верхушку полусферы и стала с любопытством озираться. Вдруг верхняя половина каменного шара мягко двинулась вниз, а испугавшееся животное оцепенело от неожиданности. Этой неосмотрительной нерасторопности хватило для того, чтобы кошечка на шаре ушла под плиту и только громкое «Мяу!» прощально прозвучало из открывшейся бездны.

Всё! История началась.

І

Сознательный выбор

Ну, кто и куда собрался по окончании школы, это как говорится, его личное дело. Вот неплохой вариант. Идти в начальники. В какие? А бес их разберет. В принципе, какая разница. Много в стране разных должностей и каждая привлекательна. Посмотришь на человека при должности, и сердце колючкой забьётся у рядового гражданина: «А вот бы я на это место!» Идет себе руководитель: костюмчик от кутюр, часы швейцарские, не «Победа» какая-нибудь как у директора школы, минимум «Omega», а машину водила как подгонит, выскочит, двери задние откроет: «Прошу Вас, Петр Петрович!» и, хлоп! Петр Петрович жопу в мерседес. Поехали по государственным делам.

Как дела государственные представляет каждый наш человек: взял бабок зеленью и по девкам или в командировку в Париж, в кабак на Эйфелеву башню, водки нажрешься и рыгай себе как Квазимодо с балкона Собора Парижской богоматери. Красота! Кайф!

Кому ж как не Васе Ручкину, сыну ответственного руководителя, было знать, как начальники живут. Кузьма Трофимович, Васин батюшка, был человек заметный, птица высокого полета. Уже более двадцати лет подвизался на разных крупных должностях областного значения. Особенно повезло в прошлом году – повысили. Вызвали в столицу и назначили начальником областного управления по контролю за моралью государственных служащих. Очень карающая инстанция. Меч, можно сказать, для немедленной рубки всего, что «встает против морали!». Да, так отцу в Столице министр министерства Морали и Этики сказал «Руби, дорогой Кузьма Трофимович, этим мечем все, что встало против морали, невзирая на лица!». После папиного рассказа Васе эта картина ужасно предстала в воображении, отец рубит, кровь хлыщет, а лица, у покараных такие, что точно, лучше не взирать. Правда, постепенно он к этой картинке в своем сознании очень даже привык и порой в фантазиях заменял уставшего отца, так сказать, помогая на производстве.

Кузьма Трофимович, при всей занятости, воспитанием сына занимался регулярно. Беседовал с Васей, помогал определиться в выборе правильного жизненного пути. Сядет, бывало в воскресенье с утра, просмотрит номер свежей столичной газеты «Правда и совесть», начитается всяких политических откровений и позовет:

– Василий!

– Да папа, – идет Вася, на лице фраза «а куда я денусь».

– Садись сынок. Ты скажи мне Василий Кузьмич, что ты дальше в жизни делать собираешься? Может в шахту хочешь пойти или на завод токарем, а может, вообще, говно чистить надумал в общественных сортирах? Говори!

– Нет пап, я в институт пойду или в университет.

– Молодец! – Облегченно вздыхает Кузьма Трофимович, после первого этапа пытки. – А в какой ВУЗ конкретно ты собрался? В политехнический на инженера или в педагогический на учителя, туда, где учат на зарплату жить?

– Ну что ты папа. Я хочу в люди выбиться. Как ты и советовал в прошлый раз, пойду только в Академию главных чиновников.

– Вот и хорошо, – заулыбается отец, самодовольно с прищуром, – вот и умница. Будешь, брат Васька, учить людей строить правильную жизнь, бороться за счастье нашей страны, за ее честь, славу и все такое.

– Папа, я учусь не плохо, я ж не дурак, – говорит дежурную фразу Вася, а он действительно был парень неглупый и начитанный, по всем предметам тянул не ниже твердой четверки, а гуманитарка, та вся на «отлично».

– Знаю, Вася, знаю, – размякает Кузьма Трофимович, – поэтому и говорю, что дорога твоя лежит, да! Лежит и ждет тебя в Академию главных чиновников. Туда с «тройками» не берут, ну берут, конечно, но надо, чтоб родители очень высоко сидели, например, если министры или депутаты. А я, как видишь, птица областного масштаба, но я на жизнь, Вася, не жалуюсь, не хнычу и не впадаю в истерику.

«Насчет истерики, это он приврал. Впадает в нее всем телом и часто. Не зря за моралью надзирать поставили. Берсерк в бою с врагами. От него из кабинета людей штабелями в скорую тащат», – отмечает Вася про себя.

В Столице, кстати сказать, именно за эти качества ценили Кузьму Ручкина. Умел впадать в праведный чиновничий экстаз. А как обличал! Как обличал, если сверху просили. Великий Инквизитор мальчик по сравнению с тов. Ручкиным. Как истинный мастер обычно работал с вдохновением, импровизировал, предпочитал дать разнос ни за что. Форму поддерживал. Мог вызвать любого, – трезвенника и пьяницу, честного и вора, мог вызвать с утра, в обед, в конце рабочего дня, иногда, для куражу, среди ночи. А бывало еще, если надо растоптать жертву окончательно, чтобы персонаж никогда не поднялся и даже не думал об этом, то приглашал Кузьма Трофимович подконтрольную прессу. А на следующий день вся область читает, что некто, «бывший уже начальник, растратил, разбазарил, рассыпал последние крупицы своей и без того ослабленной морали, превратившись в негативный пример со всеми вытекающими последствиями».

– Я, Вася, сынок, путь свой прокладывал сам. Выйти из семьи простого учителя в такие начальники, поверь мне, это кусок жизни и здоровья, это, Вася, труд, мораль, Вася, и умение дружить с вышестоящим руководством.

Насчет вышестоящего руководства Ручкин не врал и даже не лицемерил. Он «в люди» через это вышестоящее начальство и вылез.

Когда-то, по окончании физкультурного техникума, молодой Кузьма Ручкин пришел учительствовать в школу, преподавать физическую культуру. Кузя был парень погулять не дурак. Зависал часто вечерами в дискоклубе «Тополек» и имел массу добрачных связей. Однажды подцепил видную девку, в хорошем фирменном прикиде, по всей видимости, без комплексов. На секс-экшн она потащила его на папину дачу, такси оплатила сама.

Двухэтажный особняк, со скромным названием «дача» поразил неискушенное воображение преподавателя физкультуры. Такую жизнь Кузя видел впервые. Ночь он отработал на мировой секс-рекорд, но не книга Гиннеса была его великой целью, а эта чувиха, имени которой он, кстати, еще так и не узнал.

Уже утром на кухне она, от нечего делать, спросила, как его зовут. Когда услышала что Кузьма, долго истерически хохотала. Потом, уже успокоившись, назвала себя: «Таисия».

Что-то сработало у физкультурника Ручкина в голове, как щелкнуло, у нефизкультурников это называется интуиция. Эта щелкнувшая интуиция подсказала Кузьме, что со своим именем он вполне может претендовать на девушку по имени Таисия. Но сработало не только это. Всем нутром учитель Ручкин ощутил, что сможет понравиться родителям, которые дали дочери такое имя.

Как охотничья собака чует зверя за километры, так Кузя почувствовал запах, нет, не запах, дух, нутро Тайкиных папы и мамы за десятки километров от дачи, он уже провел их аэрофотосъемку с огромной высоты, как космонавты фотографируют урожай из космоса, он понял, что вышел на главную беговую дорожку своей жизни. Может быть, именно этот щелчок в голове, этот момент карьерно-сексуального инсайта был предзнаменованием, что Кузя готов к подъему по винтовой бюрократической лестнице. Он тогда этого еще не знал, но это было в тот момент совсем неважно для мировой истории, как впрочем, и потом.

Через несколько дней выяснив, в том же диско-баре «Тополек», кто такая Тайка, где живет, где учится, кто ее родители, Кузьма с букетиком цветов припёрся на ступеньки областного университета к корпусу, где размещался факультет иностранных языков.

Когда студентка Тая с толпой сокурсниц вывалила из корпуса и увидела Кузьму с цветами, она очень удивилась. Позже, она ему призналась, что просто охренела. И тут она допустила главную ошибку, которую допускает абсолютное большинство дочек состоятельных и влиятельных родителей, она сделала шаг в его сторону, короче, она подошла к нему. Тая была в шоке. Нет, не от наглости этого Кузи, не от его «отечественной» одежды, она пребывала в шоке от самого факта живого чувака с цветами после такого ночного траходрома. Обычно, другие знакомые мальчики ее круга подваливали с шампанским на тачках с призывом потусоваться да еще потрахаться, выдавали все эти банальности, с нагло кислым «свинским» выражением морды-лица. А тут, с букетиком скромных цветов, с ангельским влюбленным челом стоит скромный учитель Кузя, как из правильных фильмов о любви, которые лезли из детских воспоминаний черно-белыми пятнами.

Через неделю свиданий с бурными ночами Таисия объявила, что завтра поведет его знакомить с родителями, что выглядеть он должен очень прилично, что папа директор крупного завода, а мама значительный общественный работник в областном управлении и, что папа и мама сказали, что за последние дни она изменилась в лучшую сторону и они хотят увидеть того, кто так положительно влияет на их дочь.

Вот какие воспоминания нагло лезли в руководящую голову Кузьмы Ручкина, как он их не гнал. Лезли и тыкали мордой в личную историю, в автобиографию, которую не хочется заполнять фразой «сделал карьеру n-ой частью тела», т. е. за счет жены и ее родителей.

Семья Тайки жила в элитной высотке в центре города. Подъезд с консьержем, стены в импортном кафеле, ручки перил дубовые, в холлах пальмы в горшках и буржуйская мебель.

Родители оказались такими, какими их рисовал себе в воображении Кузьма. Норма! Оба из села, выучились, работали за совесть, Родина оценила, любят прямоту, порядочность, надёжность в людях и так далее.

Кузьма им сразу понравился, он это почувствовал. Не мог понять одного, почему его, человека другого уровня, не их круга принимают так любезно, по-свойски. Или хотят также по-простому дать от ворот поворот, или тут, что-то не то, зачем-то он им понадобился. Всё развеялось, когда папа – директор завода завёл его к себе в кабинет «на коньячок».

– Вот что Кузьма. Парень ты, я вижу, неплохой, без вывертов. Хотелось бы, конечно, нам с матерью познакомиться с твоими родителями. Так, знаешь, на всякий случай. Но тебе я скажу прямо. Тая у нас одна, мы почувствовали, что она к тебе привязалась, можно сказать, полюбила. А если так, то нечего вам по дачам блядовать, нужно оформлять нормальную жизнь. Тебе, я скажу прямо, такого шанса в жизни больше не видать. Повезло – не брыкайся! Я создам все условия. Будешь учиться дальше, если есть голова на плечах, выйдешь в люди. Не хочу, как отец, чтоб Таисия скурвилась. Решай!

Через неделю познакомил Кузьма Тайкиных родителей со своими, во время этого же вечера знакомств сделал ей при родителях предложение руки и сердца. Старики расчувствовались и напились до чертиков, матери расплакались и обменялись рецептами селенных огурцов, наречённые смотрели телик. Идиллия! Все внешние атрибуты будущего счастья висели в воздухе в образе внуков, стодолларовых бумажек, возбужденного пениса и прочей чепухи, в общем, каждому виделось своё, и все были счастливы.

Дальше, а что дальше? Кузьма окончил университет по специальности история. Тайка родила сына Васю. Потом больше рожать не могла. Бурная обеспеченная молодость влияет на здоровье не лучше голодной и холодной.

Карьера Кузьмы, теперь уже Кузьмы Трофимовича, неслась как в скоростном экспрессе, только рельсы печально блестели вслед. Тайка стала кандидатом наук и заведовала английской кафедрой в том же областном университете. Виделись ночью, иногда по воскресеньям, иногда вместе в отпуск. Друг другу не надоедали.

А теперь тов. Ручкин получил новое назначение с повышением и плотно раздумывал над судьбой единственного и любимого сына.

– Я скажу тебе как отец, Василий, – продолжал бывший учитель физкультуры, – лучшего высшего заведения, чем Академия главных чиновников, в нашей стране нет. Ни университеты, ни институты, ни театральные и цирковые училища не дадут тебе столько, сколько Академия. Ты, Вася, будешь учиться на элиту и станешь элитой. Я бы и сам там с удовольствием поучился, но мне это уже не надо. Я, сынок, при деле, при должности. А у тебя всё впереди. И надо не музыку слушать и по дешевым кабакам лазить, а учиться, учиться и ещё раз учиться, как я всегда говорю молодёжи на встречах в напутствии в счастливое завтра.

Воспитательная беседа приближалась к финишу. Вася расслабился. «Отец, конечно, неплохой мужик, счастья хочет для меня, по-своему, по-тёмному, есть что-то такое звериное, инстинктивное во всех его рассуждениях, да и достал, конечно, всё про одно и то же каждый раз. Но жалко его, а если посмотреть на него некритично, ещё ничего, классный батя получается.

Я не сосунок, понимаю, что шмотьё, тачка, дача в два этажа, загранпоездки, да вообще всё это не из его руководящей зарплаты в тугриках – 200у.е. по курсу. Никакой учитель, врач и даже средний бизнесмен так глубоко у нас золотой пылью не дышит. Так что быть мне чиновником и я к этому готов. Как говорит отец – это мой сознательный выбор».

Так горько и справедливо размышлял сын бюрократа старший школьник выпускного класса лучшей школы города Василий Ручкин о времени и о себе.

Замечу, дорогой читатель, если уж я взялся толкать Вам эту лабуду, то есть рассказывать эту занимательную историю, что Вася был именно хороший мальчик, в том самом смысле слова, в каком мы с Вами привыкли, особо не задумываясь называть чужих детей хорошими или плохими.

Он не пил, хотя водку и пиво попробовал несколько раз в компании одногодок-олухов, курил тайком, но был уверен, что бросит. Вася, что просто удивительно в наши словоблудные времена, почти не ругался матом и не любил слышать, как ругаются другие. Он был хорошо физически подготовлен, отец, как учитель физкультуры, потрудился ещё в его детские годы – привил любовь к спорту. Вася много и вдумчиво читал, писал неплохие стихи, вёл дневник своих наблюдений за миром и очень стеснялся девочек. Да! Поверьте мне, развращённые мифом о тотальной сексуальной безнравственности молодёжи читатели. Есть ещё девственники в старших классах наших общеобразовательных школ, несмотря на все старания учителей внушить полное омерзение ученикам к классической литературе, а вместе с ней к чистой любви, романтизму, верности, и всему тому прекрасному, во что давно не верят сами учителя.

Но кто-то может воскликнуть, ну вот, смотрите, только что на глазах у почтенной публики был описан, можно сказать, идеальный подросток, продукт гармоничного взаимодействия, слившихся в передовом педагогическом экстазе крепкой семьи и прогрессивной школы. Увы! Разочарую Вас, ибо смысл моего повествования в нелицеприятном оглашении сермяжной правды.

Соседом Ручкиных по лестничной площадке был пенсионер дядя Саша, вернее, Александр Рафаилович Перчик, бывший директор областной филармонии. Человек одинокий, холостой, а почему, попробуйте догадаться сами. Всей своей одинокой душой эстета дядя Саша любил маленького Васеньку с самых ранних лет, а малютка привык называть его дедушкой. Именно эта чистая, бескорыстная привязанность старика и мальчика наполняла новым ароматным смыслом жизнь первого и очень повлияла на настоящую образованность второго.

У Александра Рафаиловича была прекрасная домашняя библиотека отечественной и зарубежной классики, множество книг по искусству и чудесная фонотека классической и джазовой музыки. Полный интеллектуальный набор старого интеллигента. Когда его длинные тонкие пальцы доставали матового жука винилового диска, особенно завораживающе мерцал чёрный крупный камень в серебряном перстне, и он говорил: «Послушаем, друг мой, «Пер Гюнта» Грига, ощутим прозрачность и величие северных фьордов». Эта, некоторая напыщенность не резала Васиных ушей, в этих словах не было фальши как во всём остальном мире, а в остальном мире не было Грига, Врубеля, Рембо и, вообще, так называемый остальной мир жил именно как выброшенный остаток чего-то ненужного из квартиры дедушки Саши. Да и будем откровенны, кто и что может лучше повлиять на душу юноши, чем мудрый образованный старик, хоть он живой персонаж или книга. Ведь все умные книжки – это слова мудрых стариков относительно нашего времени, даже если книжки они писали молодыми.

Так лепилась натура нашего героя из материалов двух разных свойств: прагматизм и расчет родной семьи, и мир духа старого соседа.

Итак, наш юный друг, как говаривал господин Перчик, был одновременно и плох и хорош, как большинство из нас, но в силу своей молодости и неискушенности находился к хорошей части своей натуры гораздо ближе, чем любой тренированный жизнью взрослый. Был он среднего роста, строен, блондин с голубыми, как принято считать, предательскими глазами, и обладал очаровательной застенчивой улыбкой, которая легко обращалась на циничную усмешку всем обеспеченного человека.

Существовало ещё нечто в жизни Васи Ручкина, что сыграло определённую роль в его человеческом оформлении. Как это не банально – это была любовь! Да! Именно любовь! Хотите с большой буквы, хотите с маленькой, но любовь. Красивая, трепетная любовь подростка, не опошленная даже фантазиями на тему откровенных картинок и видео из порносайтов, которые, конечно, он с удовольствием маленького самца внимательно разглядывал.

Это была одноклассница. Брюнетка, Илона Северцева. Провоцировало на интерес к её особе уже само сочетание имени и фамилии. Что-то абсолютно южное, тёплое, пляжно- средиземноморское звучало в имени Илона, которое обрамлялось холодным, колючим в легкий морозец снежком – Северцева. Сразу представлялась прекрасная пальма, по капризу природы выросшая где-то в Арктике, на удивление белым медведям. Стройная пальма в ледяных торосах, стала дамой сердца школьника Ручкина, со всеми вытекающими для души и сердца последствиями: стихи, мечты, медленные танцы на школьных балах и т. д. Но в отличие от своего прыткого папаши Василий не был дамским сердцеедом, и если природа решила, в данном случае отдохнуть на потомстве, то сделала это по части любвеобильности. Короче, Васино либидо попёрло в голову, оставив на время без работы ту самую сферу, которая это либидо и порождает.

Подводя итог, вынужденному лирическому отступлению замечу, что жизнь Василия Ручкина была неинтересна по сравнению с жизнью Д’Артаньяна или Дика Сента, но кто знает, может быть, легендарный Чингачгук променял бы привилегию снимать скальпы с врагов на персональный компьютер с выходом в internet и личный автомобиль, если бы имел такую возможность. Надо, кстати, перезвонить ему на мобильник, спросить при случае. Это была глупая шутка.

Кузьма Трофимович решил, что от слов о благоустройстве сыновней судьбы пора переходить к конкретному решению вопроса.

Конкретно! Слово-то какое хорошее! Даром что ненашенское, а как прижилось: выпить – конкретно, порешать – конкретно, обговорить – конкретно, даже в туалет, наверное, лучше конкретно, чтобы долго не хотелось. Вот тебе и философская терминология в народной интерпретации.

Ручкин оформил себе командировку в Столицу на три дня. Перед этим, как человек основательный, перезвонил «туда» старому знакомому Григорию Фомичу Дузову, большой столичной шишке на видном месте. Шутка сказать, начальник кадрового департамента Кабинета Министров. Вся чиновничья братия через его службу прошла и по сей день проходит. Ох, толковый мужик, всё-то у него схвачено, кругом свои люди и каждый Григорию Фомичу должен за услуги, да за нужную бумажку, да за доброе словцо в высокое начальственное ухо. А проштрафится кто перед Дузовым, считай, поставил себе крест на карьере, да и на всей нелегкой судьбе. Это всё равно, что Чингиз-хану в период расцвета монгольской империи сказать: «Слышь, парень, я тебя не уважаю!». Но дураков нет, ни Чингиз-хану, ни Дузову никто такое не говорил и даже не думал.

Договорились поужинать в ресторане «Ночной охотник», что на улице Счастливого детства. Ровно в девять вечера в кабинет с накрытым столом и Ручкиным за ним заявился Фомич. Обнялись, поцеловались, за жизнь покряхтели, после третьей Дузов сам сказал:

– Давай, Кузя, что болит. Выкладывай. Или уже проблем в жизни не осталось, или все деньги уже заработал и больше не хочешь?

– Ну, что Вы, Григорий Фомич, – делано засмеялся Ручкин, – нам ещё работать и зарабатывать долго и, дай Бог, много. Сын мой Василий, умный паренёк, поступить хочу его учиться в Столице, но не так сяк, а с прицелом.

– Говори куда, хотя догадываюсь.

– Совершенно верно, в Академию главных чиновников.

– Эх, замахнулся! В элиту влезть хочешь? Давай вон к международникам на дипломата или в университет на любую специальность.

– Если бы туда собирался, тебя б не беспокоил. Знаю, можешь ведь, старый носорог, как мы тебя называли, можешь пропороть любой вопрос, любую стену пробить.

– Не завирай! Любую… Ну, скажу так – повезло тебе Кузя, как с Тайкой тогда. Я только три года как нового ректора в Академию оформил. Не обращался к нему ещё ни разу. Поговорю завтра. А ты в Столице задержись. Тут, брат, у них правило такое, если он согласится, то кто-то из родителей, кто калибром покрупнее, является в Академию за дитё своё собеседование сдавать.

– Бабла что ли занести надо?

– Дурак! Бабла. Собеседование говорю. Это как на высший пост какой. Идёшь и своими ответами ручаешься за сына на всю его жизнь. Понял? На всю жизнь.

– Ну, понять-то понял, но вот что-то в толк не возьму, это как на всю жизнь?

– Как, как. А так, что он уже не просто студентом будет, а с первого дня получать начнёт такие знания и такую информацию, что ежели где не оправдает доверия, то всё…

– Как всё?

– Вот так, всё! Что, думаешь просто так, в большие люди берут. Это тебе не в твоей селухе королевать. Здесь другие счёты. По сути дела, ты сына полностью отдаёшь во власть стране и после этого ему уже ничем и никогда не поможешь. Вот и поразмысли ещё раз, хочешь такого пути пацану или нет.

– А ты вот, Григорий Фомич, большой человек, ты же этой Академии главных чиновников не заканчивал, а в люди вышел?

– Ушли, Кузя, те времена. Всё! Развод и девичья фамилия как говорится. Академию создали шесть лет назад. Да ты знаешь. Создали как новую кадровую колыбель, сам Президент так сказал и поставил перед ней особые задачи. Какие, не буду говорить. Думаю, что и в «Ночном охотнике» много охотников найдется послушать, о чём говорят два солидных человека. (Переходит на шепот) Первый выпуск уже состоялся. Так представь себе, что сразу со студенческой скамьи двадцать человек кинули в замминистры, пятнадцать – директорами стратегических предприятий, остальных редакторами газет и телеканалов, а ещё несколько поехали послами в нефтяные страны. Вот такие брат пирожки с говном! Думаю, скоро и мой черёд в огороде на пенсии ковыряться. Буду на даче на Багамах в огороде бананы выращивать! – неестественно захохотал Дузов.

«Переживает мужик» – подумал Ручкин – «оно и понятно, кому охота от власти на сраные Багамы».

– А как же дети шишек столичных. Они же все там, в Академии?

– Ну, во-первых, не все, не каждый ребёнка Тараканищу отдаст. Помнишь у Чуковского «приводите ко мне, говорит, детей, звери, всех схаваю!» Но многие отдали. А что делать? Куда их деток-то, не в инженеры ж, не в шахту. Вот и отдают, сердце не на месте, а ведут. Просят, умоляют, бабки суют. Только дурней туда не берут. Экзамены очень строгие, как в партшколу при усатом. Я то уж знаю!

– Да! Кому как не тебе знать. Что ж ты мне посоветуешь, Григорий Фомич?

– Скажу тебе прямо, Кузьма Трофимович. Был бы у меня пацан в таком возрасте, вот те крест, отдал бы. Такая наша доля, доля чиновных людей. Тебе решать! Надумаешь, завтра до обеда мне перезвони в кабинет. Скажешь – Ручкин, секретарша соединит.

С тяжёлым сердцем и в нелёгких раздумьях возвращался в отель Кузьма Ручкин. Ну, было б двое, то одного б отдал. А так, Васенька один единственный. Ух, Тайка курва, «не буду больше рожать, не буду ни за что», врачи ей запретили. Так остро как сейчас, никогда ещё не любил Ваську Кузьма Трофимович, любил как дикий зверь своего детёныша, готов был разорвать это подлое Тараканище, раздавить как тварь последнюю. А где там. Его самого раздавят, только пикни. Что же делать-то?