– Вот радость-то была тамошним земледельцам!
– Погибло все, вплоть до корней. Саранча забивалась в дома, и люди вынуждены были бежать.
– Какой ужас! – воскликнул Бен.
– В тысяча шестьсот тринадцатом году саранча объявилась во Франции, уничтожив урожай в нескольких провинциях. Чтобы избавиться от этих маленьких захватчиков, пришлось потратить гору денег. Марсель чуть не обанкротился, нанимая людей, которые сбрасывали саранчу в море. В середине восемнадцатого века такая же беда постигла Трансильванию. Насекомых было так много, что для их уничтожения отправили полторы тысячи солдат.
– А вот и передовые отряды крылатого легиона, – произнес Бен. – Углубимся в пустыню прежде, чем они свалятся нам на голову. Саранча не садится там, где нет зелени.
Верблюды миновали последние ущелья и, помедлив немного, бодро зашагали по песку. Саранча летала в полусотне метров над землей. Насекомые затмевали небо, их полет сопровождался слитным треском крыльев, немного похожим на гул водопада.
– Сколько же их! – воскликнул Рокко, с удивлением рассматривая бесконечную пелену, несущуюся над караваном. – Неужели ничего нельзя сделать? Быть такого не может.
– Думаешь, перебив их, избежишь беды? – сказал де Сартен. – Да, поля, наверное, будут спасены, но сколько людей погибнет! Если огромные массы этих насекомых начнут разлагаться под палящим солнцем, вспыхнет эпидемия чумы или холеры.
– Маркиз прав, – кивнул Бен.
– Много веков назад ураган принес из пустыни и сбросил в Средиземное море тьму саранчи. Это случилось как раз в Северной Африке. Волны вынесли дохлых насекомых на берег, и воздух сделался настолько ядовитым, что разразилась чума. Летописи говорят, погибло восемьсот тысяч человек, включая тридцать тысяч солдат из гарнизона Нумидии[11 - Нумидия – в древности область в Северной Африке, ныне – восточная часть Алжира.].
– Тогда пусть лучше жрут посевы, – буркнул Рокко.
– А нам следует поторапливаться. Иначе бераметский караван уйдет далеко вперед, и мы его не догоним. Господа, поприветствуем ее величество Сахару!
И вот люди и верблюды углубились в раскаленные пески пустыни, в то время как армия саранчи над их головами продвигалась на север. Насекомых становилось все больше. Они подняли настоящий ветер и неслись вперед под неумолчный трескучий гул.
Глава IX
Сахара
Как всем известно, Сахара – не только самая большая песчаная пустыня на земном шаре, но и самая жаркая. Таких высоких температур, как на ее бескрайних равнинах, нет нигде в мире.
Сахара расположена между 16° и 30° северной широты и между 27° восточной долготы и 19–22° западной, то есть длина ее – около четырех с половиной тысяч километров, ширина примерно тысяча, а площадь – четыре с лишним миллиона квадратных километров. Впрочем, с последним можно и поспорить.
Дело в том, что не вся Сахара бесплодное, раскаленное море песка, где никогда не идут дожди, как привыкли верить люди. Не сухой океан, который невозможно пересечь. Наряду с равнинами и низменностями, там есть и плато, и скалы, и даже грандиозные горные хребты, где вода – что многим читателям покажется неправдоподобным – по ночам превращается в лед. Ведь горы эти чрезвычайно высоки, особенно горы Ахаггар, достигающие двух с половиной тысяч метров.
Хотите удивиться еще больше? В Сахаре текут реки! Да, они пересыхают, однако несколько недель в году в них весело журчит вода. Такие непостоянные реки называются уэдами. Их устья теряются в песках, почти не орошаемых дождями.
Надо сказать, что в Сахаре действительно есть места, где дождя не видят по пятнадцать, а то и по двадцать лет, и дневная температура превышает пятьдесят градусов. В оазисах, напротив, температура зимой может опускаться до семи градусов, так же как и на Имощаге[12 - Имощаг в действительности не гора, а самоназвание туарегов.], на Тассильском плато или на плато Эджеле, Муйдир, в горах Адрара, Мохтар, в провинции Варан и в оазисах плоскогорья Аир, самая высокая точка которого – гора Тиндже[13 - Тиндже (Tinge) – сложно сказать, какая именно гора имеется в виду.], возвышающаяся на 1330 метров над уровнем моря.
Таким образом, знаменитые песчаные барханы покрывают отнюдь не всю Сахару, как принято думать, а лишь низины, тянущиеся к югу и юго-востоку от Марокко и Триполитании, доходя почти до левого берега Нила.
Это и есть настоящая пустыня: раскаленная, безводная, бесплодная, где выживает лишь верблюжья колючка, именуемая айгуль, да отдельные виды молочаев. Там дует горячий самум. Он высушивает до капли все соки растений, испаряет воду из бурдюков и поднимает огромные тучи песка, способные похоронить под собой целые караваны.
Однако и в этих местах, если постараться, можно найти воду практически везде. В последние годы европейцы пробурили в северных оазисах немало артезианских скважин, воды которых хватает даже для полива окружающих садов.
Гораздо опаснее песка и ветров обитатели пустыни. Все они, от тиббу[14 - Тиббу (тубу) – народ, живущий в Центральной Сахаре.] до туарегов, живут исключительно грабежом караванов, пересекающих Сахару. Это смелые и свирепые люди, дикие фанатики, похваляющиеся убийствами христиан.
Караван маркиза де Сартена бесстрашно вступил в пустыню.
Впереди на осле ехал мавр, исполняя функции проводника. Для ориентации ему не требовался компас: жителям Сахары достаточно солнца и Полярной звезды. За мавром вышагивал верблюд с паланкином, около которого ехали маркиз, Рокко и Бен. Следом за первым двигались остальные верблюды, связанные цепочкой.
Перед глазами путешественников до самого объятого огненным закатом горизонта простиралась пустынная равнина. Впрочем, равнина отнюдь не была ровной, она представляла собой череду высоких и низких песчаных гряд. Там и сям торчала hedysarum alhagi – верблюжья колючка – худосочные растения, в полфута высотой, с разветвленными корнями, маленькими темными листочками и длинными колючками. До этих растений чрезвычайно лакомы верблюды. Вдали, на фоне неба, темнели силуэты финиковых пальм с длинными перистыми листьями, пожелтевшими от горячего дыхания самума.
– До чего тоскливая картина! – воскликнул маркиз. – И какая тишина стоит над этими песками.
– Тем не менее караванщики любят пустыню, – ответил Бен. – Оказавшись в Марокко, они ждут не дождутся дня, когда сюда вернутся.
– Но здешнюю жизнь вряд ли можно назвать веселой.
– Наверное, маркиз. Жизнь в пустыне трудна, полна тяжких лишений и опасностей. Ежегодно здесь гибнет немало отважных путешественников, чьи кости остаются лежать под палящим солнцем. Однако другие не теряют силы духа и продолжают странствия.
– Наверное, самумы пожинают богатый урожай жертв? – поинтересовался Рокко.
– Сами поймете по скелетам, что нам встретятся. Дорога в Нигер усеяна костями людей и животных. Нередко в песках навеки исчезают целые караваны.
– Разрази меня гром! – воскликнул Рокко. – Звучит не слишком обнадеживающе.
– Это если еще не учитывать тех, кто умирает от жажды, – произнес маркиз.
– В Марокко до сих пор помнят тысяча восемьсот пятый год, когда пересохли все колодцы.
– И много тогда караванов погибло? – спросил Рокко.
– Две тысячи человек и тысяча восемьсот верблюдов и ослов.
– Неужто все они погибли от жажды?
– Их трупы нашли рядом с сухими колодцами.
– Вот так гекатомбы… – протянул маркиз.
– Надеюсь, нам подобная судьба не грозит, – сказал Рокко.
Пока они беседовали, караван медленно продвигался с бархана на бархан. Жара сделалась невыносимой, свет, отражаясь от граней песчинок, резал глаза. Верблюды и кони поднимали пыль, от которой у людей начинался сильный кашель.
Временами казалось, что земля так пышет жаром, словно они ехали не по песку, а по озеру лавы, извергнутой невидимыми вулканами. От тишины, не нарушаемой ни щебетом птиц, ни гулом насекомых, корсиканцу и сардинцу, непривычным к таким местам, сделалось не по себе. Душу разбирала такая тоска…
Маркиз начал было мурлыкать под нос какую-то корсиканскую песенку, но вскоре умолк: пыль сушила губы. Да и голос, теряясь в пустоте, не веселил, а только усиливал грусть. Из-за отсутствия эха казалось, он мгновенно глохнет, словно жара поглощала звуки так же, как влагу.
В полдень, после четырех часов пути, караван остановился в крошечном оазисе с несколькими кустами саксаула[15 - В оригинале lichen esculentus – лишайник, в настоящее время известный под названием lecanora esculenta, то есть лишайниковая манна.] и десятком финиковых пальм, чуть ли не сгибавшихся под тяжестью гроздьев спелых плодов.
Пустыню по праву можно назвать родиной фиников. В оазисах они растут сами по себе, стойко сопротивляясь натиску песка, долгим засухам и палящему зною. Без верблюда обитателю пустыни пришлось бы плохо. Без финиковой пальмы – совсем худо. Поэтому понятно почтение, которым пользуется здесь это растение. Из него туареги и тиббу получают практически все, что требуется для жизни.
Нежные молодые листья легко усваиваются и идут в салаты. Старые надрезают и извлекают освежающий млечный сок, так называемое финиковое молоко. Он очень вкусен, однако быстро прокисает, и пить его надо сразу же. Сухие листья размягчают, отбивают и плетут циновки, корзины, головные уборы и крепчайшие веревки. Свежие цветы финика – прекрасная, здоровая пища, а из очищенных от цветов гроздей получаются удобные мётлы.
Из плодов, содержащих, как известно, большое количество сахара и крахмала, туареги делают свой основной продукт питания: сытную муку, хранящуюся долгие годы. Помимо муки, из фиников готовят вкусный сироп, «финиковый мед», который используется для заправки кушаний из риса и проса. Из заквашенных фруктов выходит отличное вино, а из вина – уксус и дистиллированный спирт.
Ценится и твердая, почти не подверженная гниению древесина этих удивительных пальм. Уголь из нее лишь немногим уступает каменному.
