– Господи боже мой! Из-за колокола, из-за неодушевленной твари, и такие, можно сказать, ругательные куплеты от дяди своему единоутробному племяннику! – восклицает он.
– Молчи, пока цел! Как ты смеешь колокол неодушевленной тварью называть? Ах ты, волчья снедь! Да после этого я с тобой и за одним столом не хочу сидеть!
Старый купец встает, хватается за шапку и идет из комнаты; молодой, растерявшись, смотрит ему вслед и разводит руками.
– Дяденька! Вернитесь хоть травиату-то с колокольным звоном послушать! – кричит он.
В ответ раздается плевок.
В гостях у пристава
Воскресный день был душный, жаркий. Разбогатевший мастеровой, записавшийся в купцы и именующий себя уже фабрикантом, Роман Кирилыч Семижилов, велел «закладать шведку в шарабан», а сам начал надевать себе на шею медаль на анненской ленте.
– Надевай гродафриковое-то платье да сбирайся! – крикнул он жене. – К приставу в гости на дачу поедем.
– Ну вот! Охота к приставу! Будто уж лучше-то места и не нашел. Сиди у него как на иголках, да оглядывайся, чтоб лишнего слова не сказать, – откликнулась жена.
– Дура! Да ведь он тебе кум, ты с ним у городовихи крестила, так чего тебе бояться?
– Мало ли, что у городовихи! У городовихи все это при протопопе происходило, опять же, дьячок был. Ну а там в его собственном доме будем. Что захочет, то с нами и сделает.
– Ах, какие понятия! Что ж он, по-твоему, сечь нас будет у себя-то в гостях, что ли?
– Не сечь, а как ему что поперечишь, он сейчас и крикнет: «Взять их в кутузку!» Я и городового-то своего боюсь. Нет, поезжай один, а я не поеду!
– А я тебе говорю, что поедешь! – топнул ногой муж. – Что это за музыка! Человек в гости к себе зовет при всех своих чувствах, а у нее кутузка на уме! Где ж это видано, чтоб гостей в кутузку сажали!
– Да ведь он пристав.
– Молчи!
Жена заплакала, но все-таки начала одеватьея. Муж был весел, ходил по комнате, напевал себе «Стрелочку» и время от времени любовался в зеркало на свою медаль.
– Надень бриллиантовую браслетку! – снова крикнул он жене. – Можешь ею приставше глаз уколоть. Наверное у нее такой браслетки нет. Пусть почешется.
Перез полчаса быстрая шведка несла их по Каменно-стровскому проспекту. Ехали без разговоров. Роман Кирилыч далеко уже был не так весел, как дома, сдержал лошадь и, едучи шагом, сказал жене:
– Сомнение меня берет: зачем это я приставу понадобился? Ни разу и на именины-то к себе он меня не звал, а тут зовет запросто на дачу, на кофий.
– Ага! Вот видишь, ты и сам боишься! – заметила жена.
– Что ты! Ни в одном глазе! Да нешто он смеет что-нибудь у себя на даче?.. Ну, вся беда, что раскричится, зачем у меня на фабрике непрописанный народ живет, а задерживать человека он не смеет.
Опять пустили лошадь рысью и опять остановили ее.
– Разве купить ему пару дынь в подарок, что ли? – обратился муж к жене. – Вон дыни продают.
– Конечно, купи. Все-таки лучше задобрить, – отвечала жена. – По-настоящему пирог бы следовало, – прибавила она.
– Ну вот! Пирог – это купцу ежели, а приставу самое лучшее – дыню.
Купили пару дынь и начали подъезжать к даче пристава. Роман Кирилыч совсем обробел. Руки у него тряслись. Он ехал не своей рукой и чуть не задел колесом шарабана за встречный экипаж.
– Анна Семеновна, уж ехать ли нам? – спросил он жену.
– Конечно, лучше вернемся назад. Долго ли до греха! Дыни-то можем и сами съесть. Ну что нам пристав?
– Нет, ты этого не говори. Пристав – нужный человек. Я весь в его руках. Ведь фабрика-то моя в его участке. А только бог его знает! Пришел я к нему вчерась в участок поговорить по секрету об одном деле. Переговорили, а он потрепал меня по плечу да с улыбкой эдакой и говорит: «Приезжай, – говорит, – Роман Кирилыч, завтра днем ко мне на дачу на кофий да и куму мою с собой захвати». Это то есть тебя. Одно вот только я не могу разгадать: пронзительная у него улыбка была или радостная?
– Ну да что тут улыбки разбирать! Знаешь что, Роман Кирилыч! Поворачивай лошадь, и поедем обратно домой, – сказала жена.
– А вдруг обидится? Скажет: на поклон не захотел приехать, гордыню в себе возымел. Ведь тогда худо будет, потому по своей фабрике я весь в его руках. – Роман Кирилыч задумался. – Ну, будь что будет! – решил он, махнув рукой. – Поедем!
Подъехали к даче.
– Вот здесь он живет, – проговорил муж, прочитав на воротах надпись дачевладельца и номер, и свернул на двор. – Ну, Господи, благослови! Анна Семеновна, перекрестись.
Муж и жена украдкой перекрестились и осадили лошадь у заднего крыльца. На подъезде участковый солдат-рассыльный вертел мороженое в кадушке.
– Доложите Петру Ермолаичу, господину приставу, что купец Семижилов желает его видеть, – обратился Роман Кирилыч к солдату.
– Купец Семижилов? Пристава? – переспросил тот, оставив вертеть мороженое. – Да он у нас здесь не принимает, пожалуйте в участок. Там и разберут!.. У вас драка, что ли?
– Чудак-человек! Да мы в гости…
– В гости? – протянул солдат и стал обозревать приезжих с ног до головы. – Я доложу, только смотрите, чтобы чего не вышло.
Солдат ушел. Жена и муж смутились.
– Роман Кирилыч, едем лучше домой. Ну как там солдат и не ведь что наговорит! – шепнула жена.
– Я теперь сам думаю, что лучше убираться подобру-поздорову, – отвечал муж, повернул лошадь, стегнул ее вожжами и помчался по двору мимо палисадника.
– Роман Кирилыч! Роман Кирилыч! Куда ты? Я здесь! – кричал между тем пристав, стоя в белом кителе нараспашку у отворенной калитки, и махал руками.
Роман Кирилыч осадил лошадь. Делать было нечего.
– Я, ваше высокоблагородие, хотел только лошадь проехать, – оправдывался он.
– Милости просим войти! Лошадь солдат проехать может, – отвечал приставь и протянул руку. – Кумушке поклон! – добавил он.
Супруги вышли из шарабана.
– Не обидьте уж, ваше высокоблагородие! Мы ваши, а вы наши, – начал муж и подал дыни.
– Зачем обижать гостей? Ну а дыни-то уж напрасно, напрасно…
– Кушайте, ваше высокоблагородие, на радость. Не обессудьте только на малости!
