Враги народа
Главный инструмент чекиста – это не револьвер и ордер на обыск. Это информация. И источники информации.
По этому поводу и состоялся наш очередной разговор с заместителем наркома на той же служебной даче в ближнем Подмосковье. Притом такой разговор, что у меня сначала мороз по коже пополз.
– Ермолай, я хорошо изучил твои похождения и успехи в старой должности, – улыбнулся как-то угрожающе Плужников. – Успехи, надо сказать, впечатляют.
– Спасибо.
– Особенно впечатляет, как ты умело скрыл своего агента.
– Что вы имеете в виду? – я похолодел. Неужели он узнал о Великопольском?
– «Картель». Тебе его хорошо кто-то подсвечивал изнутри. И этот источник не оформлен. Прав я?
– Были причины, – буркнул я.
– Предательство собственного руководства. Причина уважительная…
– И что теперь? – с напряжением поинтересовался я.
Плужников запросто может приказать мне притащить Великопольского на встречу или просто арестовать его. Может меня запереть снова в камеру за несанкционированные контакты с врагом. Много чего может.
– Ты знаешь, кто я? – с усмешкой поинтересовался Плужников.
– Комиссар госбезопасности.
– Вот именно. Замнаркома. Не мое это дело лезть в детали. Мое дело – стучать кулаком по столу и требовать результат. Так вот, Ермолай, мне нужен результат. А как ты его достигнешь – это дело десятое.
– Понял.
– Мне нужен надежный щит, который оградит нас от тщательно законспирированных, на года и десятилетия, ячеек антисоветского подполья. Нужно порушить их контакты с зарубежьем. Понятно, что все подполье нам не искоренить. Но жизненно необходимо выбить его самые острые клыки. Чтобы враги не были способны ни на что серьезное. Чтобы их можно было не замечать в вопросах войны и мира…
Его правда. Нам по горло нужен результат. На этого эмиссара из Европы мы возлагали большие надежды. Что и говорить, хотелось мне гордо принести Плужникову вражеский скальп, в переносном смысле, конечно, на блюдечке с голубой каемочкой. Но теперь вражеский содержатель явочного помещения и наш агент Барон мертвы. Эмиссар скрылся. На дворе ночь. И мы с Вороновым подсчитываем потери и прикидываем, что делать дальше.
Я пробежал глазами выписки из милицейских протоколов и предварительные заключения специалиста по поводу сегодняшнего взрыва.
– Эксперты говорят, рвануло взрывное устройство. Возможно, оно было в сумке, ошметки которой нашли, – пояснил Воронов.
– Это понятно, – я отодвинул от себя бумаги, отхлебнул еще чая. – Каким-то образом эмиссар расшифровал нашего агента и устроил прощальный хлопок? И зачем ему это было делать? Не легче ли просто смыться?
– Красивый жест, – пожал плечами Воронов. – Казнь пособника большевиков. И демонстративная ликвидация засвеченного соратника – содержателя явочного помещения, который много чего мог рассказать. А также напоминание НКВД, что не все в наших руках… Мне интересно, как он привел в действие взрывное устройство. Не радиоуправляемая же мина у него была.
– Скорее всего, оставил сумку на явке, велев передать Барону. Мол, пусть откроет и убедится, что все на месте. При вскрытии и сработало взрывное устройство.
– А если бы содержатель явочного помещения залез из любопытства в сумку пораньше?
– Значит, эмиссар нашел достаточно веские слова, чтобы отбить охоту лазить по чужим сумкам. Так что было два варианта. Или наш человек осматривает сумку на месте и взлетает на воздух вместе с содержателем явочного помещения. Или тащит к друзьям-чекистам, и тогда взлетают на воздух еще и оперативники – тоже неплохо.
– Интересный у нас оппонент, – скривился Воронов.
– Интересный. Надо будет с ним познакомиться поближе.
Мы помолчали.
– Теперь по поводу монархистов, – Воронов прервал молчание. – В свете случившегося… Пора их брать.
В производстве Воронова было агентурное дело «Корона». В его рамках разрабатывалась монархическая антисоветская организация «Святая Держава», достаточно многочисленная и тщательно законспирированная, действующая уже добрый десяток лет. Именно в результате сложной игры с ними удалось вытащить на контакт этого злосчастного эмиссара. Ну а теперь наступала пора что-то делать и с самой организацией.
– Куда ты торопишься? – спросил я. – Давай еще немного присмотримся к ним.
– Уже второй год смотрим. Пора брать. И заглаживать наш провал перед руководством.
– Меньше о руководстве думай, больше о деле. По сообщениям твоего агента у монархистов творятся интересные дела. Надо еще понаблюдать…
Глава 7
После бессонной ночи глаза слипались. Я открыл окно. Ворвавшийся в кабинет холод немножко взбодрил меня.
Я поежился. Закрыл окно. Вернувшись за рабочий стол, погрузился в свежую прессу.
По старой привычке я начинал рабочий день со свежих газет. Дело даже не в информации. Просто таким образом я проникался ритмами времени, настраивался на рабочий лад.
Что у нас тут? Заметка великого советского режиссера Сергея Эйзенштейна: «1938-й ознаменовался большим творческим подъемом. В начале года было уничтожено вредительское гнездо в руководстве кинематографа. Выпущены антифашистские фильмы, направленные против международных убийц и погромщиков. Вышли такие фильмы, как «Ленин в Октябре», «Первая конная»…
«На фронтах Испании ожесточенные бои…» «На южном берегу реки Янцзы китайские войска внезапной атакой выбили японцев из ряда пунктов между Дэанем и Юнсю. Японцы отступили к северу и понесли большие потери…»
Да, мир бурлит. На Дальнем Востоке война – японцы перемалывают Китай и время от времени лезут к нам, чтобы получить по зубам. Озверелая немецкая военщина вместе с европейской падальщицей Польшей только что оторвали самые лакомые куски у Чехословакии, военным путем разорвав на части суверенное государство. Любопытно, что в Мюнхенском договоре, закрепившем этот акт международного пиратства, участвовали Франция, Италия, но самой жертвы – Чехословакии не было. Кого интересует мнение ягненка на заклании?
Дело шло к большой войне. Конфигурация сил в ней пока не ясна. Зато понятно, что рано или поздно разжигатели войны навалятся на нас. И мы должны быть готовы. Формирование современной армии, рост оборонной промышленности и уничтожение «пятой колонны» – это те условия, без которых Советскому Союзу не выжить.
Я отложил утренние газеты и посмотрел на напольные древние часы с боем, стоящие в углу. Половина десятого. Пора на доклад к Плужникову. Он уже в курсе нашего провала. Мой рапорт у него на столе. Но наверняка пожелает высказать несколько нелицеприятных слов в наш адрес. И будет прав.
Я подождал в приемной, пока адъютант доложит обо мне, и прошел в просторный кабинет.
Плужников, как обычно, был погружен в бумаги. Кивнув мне приветственно, указал на стул. Подчеркнул что-то в документе, захлопнул папку.
– Обмишурились, – констатировал он бесстрастно, и не было заметно его намерений метать громы и молнии.
– По полной программе, – вынужден был согласиться я.
– И Барона потеряли. Жалко. Преданный нам человек был.
– Как тяжело терять своих, я еще с Первой мировой знаю.
– Знаешь, война – это не только смерть. В бою учишься ценить каждый миг жизни. Друзей. Родных. Правильно?
– Правильно. – Разговор уходил куда-то в сторону. Похоже, у комиссара госбезопасности мысли витали далеко. Хотя вряд ли – не тот человек. К чему-то он ведет.
– А ты? – резанул он меня острым взором. – Ремизов, сам ты жить умеешь? Или только воевать?
– Умею выживать. Чтобы воевать.
– Вот именно… Воюешь. И боишься жить. Поэтому так и не послал весточку своей прекрасной даме?
– Вы о ком? – мне стало как-то неуютно.
– Об Антонине Лагутиной… Чего нахохлился? Присмотрелись мы к ней. Хорошая девушка. Правильная.
Я похолодел. И как только он узнал? Хотя тут ничего удивительного. У него работа такая. Но как он прочувствовал мое состояние и мысли?
– Что, после внутренней тюрьмы боишься ответственности за близких? – поинтересовался Плужников.
– Боюсь.
– А зря… Значит, слушай мое авторитетное начальственное заключение. В механико-машиностроительном институте имени Баумана вакансия. Нужен хороший математик-преподаватель. И нашим авиаконструкторам математиков не хватает, – Плужников протянул бумажку с номером телефона ректора. – Все обговорено. Так что используй шанс.
Я кивнул. И все мои сомнения как-то исчезли:
– Использую!
То ли мне действительно помогают. То ли мои руководители таким образом приобрели в лице Антонины хорошего заложника для того, чтобы держать меня под контролем. Но это неважно. Я решился.
Ну что, наглеть так наглеть. И я осведомился ненароком:
– А что насчет Фадея Селиверстова?
– Твой бессменный заместитель?
– Он.
Я к Плужникову уже подходил с этим вопросом. И не мог добиться конкретики. Вот и сейчас он поморщился:
– С ним сложнее… Понимаешь, сейчас не время. Пусть подождет.
– А дело тоже подождет? Он великолепный специалист, нужен нам как воздух. Да и пострадал непонятно за что.
– Какой же ты упрямец, – больше с одобрением, чем с раздражением произнес Плужников. – Ладно, готовь бумаги.
Заместитель наркома откинулся в кресле. Взглянул на меня пристально. Все, пряники закончились. Сейчас последует кнут.
– А теперь вернемся к нашим делам… Провал с Бароном – это позорно… Но этот эмиссар уходит от нас не в первый раз.
– Мне что-то неизвестно?
– Человек, на которого вы хотели выйти… Думаю, это Ревизор.
– Кто такой?
– Зловещая личность. Как Летучий Голландец возникает, шерстя подполье и оставляя после себя бездыханные тела. Уничтожил нашего сотрудника в Ленинграде. Вот, – Плужников пододвинул ко мне папку с докладной запиской.
Я пробежал ее глазами. История там излагалась один к одному похожая на нашу. В ноябре 1937 года состоялась встреча секретного сотрудника СПО Тевтона с эмиссаром из-за границы, обещавшем деньги и поддержку антисоветской деятельности. На повторную встречу фигурант не явился. А потом ликвидировал посредника и самого Тевтона. После чего дерзкий фигурант скрылся от контролировавшей секретного сотрудника наружки – ушел прямо по крышам. Как и у нас – грубо зачищены все следы. Потом еще пару раз он возникал в поле зрения органов и тоже срывался с крючка.
– Сделай себе зарубочку. Ревизор – это одна из самых приоритетных целей, – потребовал Плужников.
– Из-под земли достану.
– Лучше живым. А если нет – так раздавить этого кровососа! – с чувством произнес заместитель наркома…
Глава 8
Антонину я встречал на Тушинском аэродроме.
Перед этим позвонил Саше Ломову, сотруднику Ленинградского УНКВД и моему хорошему товарищу, попросил помочь с ее отъездом. Думал, он дотащит чемодан, усадит на Московском вокзале на фирменный поезд «Красная стрела». Но Саша решил действовать с размахом и шиком. Отвез Тоню в аэропорт «Пулково» и погрузил в рейсовый самолет – мол, знай наших!
Авиасообщение с Ленинградом запустили еще в 1932 году, но только в 1937-м перелеты стали относительно регулярными. «Аэрофлот» возил почту, а заодно прихватывал пассажиров. В комфортабельный отапливаемый салон самолета «Р-5» с мягкими креслами их помещалось восемь человек.
В народе это считалось баловством и непостижимой роскошью. Летали или большие оригиналы с деньгами, или серьезные начальники. Ну и Антонина по случаю.
Сия процедура меня нервировала. Да, лететь от Ленинграда всего три с половиной часа. Но техника не могла похвастаться надежностью. Неполадки у «Р-5» случались не так редко. И тогда приземлялись рейсовые самолеты на картофельные поля, а летчики с пассажирами топали пешком в направлении ближайших сельсоветов.
Я заблаговременно отправился на Центральный аэродром имени Фрунзе, раньше носивший имя Троцкого. Недавно там воздвигли просторный аэровокзал – такое длинное, обшитое мрамором, замысловатое двухэтажное здание в стиле конструктивизма. Оборудовали бетонную полосу, освещаемую по ночам прожекторами. Обустроили охранный периметр. И открыли международные рейсы. А поблизости ввели в строй станцию метро «Аэропорт».
Метро мне сегодня не нужно. За мной теперь закреплена служебная машина «М-1». Она была редкого белого цвета и бросалась в глаза, что не шибко хорошо для оперативной службы. Да и вообще непонятно, как она, такая красивая, оказалась в нашем гараже, где живут сплошь «черные воронки». Но для нынешнего случая подходила как нельзя лучше.
Я договорился с комендантом о пропуске на летное поле – так уж повелось, что нам не отказывают. И теперь нервничал, напряженно всматриваясь в небо и ожидая появления там черной точки.
Слава богу, погода солнечная, ясная и безветренная – как раз для полета. Правда, холод собачий – минус двадцать. А в машине нет обогрева. Но это детали.
Дюралевый серебристый моноплан «Р-5» опоздал на полчаса. Приземлился он удачно и даже красиво. Подрулил со страшным ревом своего единственного мотора к стоянке.
Открылась дверца. Второй пилот в форме «Аэрофлота» спустил лесенку и сбежал по ней на бетон. За ним неуклюже, в шубах и пальто, начали выгружаться персоны начальственного вида. Они подозрительно косились в мою сторону – мол, что это за фрукт на машине прикатил прям на летное поле. И, прихватив чемоданы, тащились в сторону здания аэровокзала.
Нервное напряжение у меня было нешуточное – это похлеще, чем в засаде ждать. Бодрило и пугало предчувствие важного и судьбоносного жизненного поворота. Даже дыхание сперло. А Антонины все не было.
Наконец появился командир воздушного корабля. В руке он держал объемистый потертый кожаный чемодан. Поставил его на землю. Обернулся. Подал руку даме. И та королевой сошла по лесенке на бетон.
Эх, какая же она родная, изящная и красивая в приталенном пальто с меховым воротником и пушистой лисьей шапке.
– Спасибо, я сама донесу, – с холодной улыбкой сказала она летчику, потянувшись за чемоданом.
– Не стоит. Я донесу, – сказал я, приближаясь.
Тут она обратила на меня внимание. Подняла глаза. А потом бросилась ко мне, вцепившись, как в спасательный круг.
– Ремизов! Ты, змей такой! Это ты!
– Я, Тонечка. Я, родная!
– Никогда не прощу тебе, что столько ждала!
Постояли немного, не в силах оторваться друг от друга. И даже не зная, что произносят в таких случаях. Буря чувств часто не втискивается в узкие границы слов, и это был как раз такой случай.
Подкатил грузовичок, из самолета стали выгружать почту в опечатанных холщовых мешках.
А мы уселись на заднее сиденье машины, и я приказал водителю:
– Костя, давай домой.
– Есть! – водитель с интересом кинул взгляд на Антонину в зеркало заднего вида.
Она улыбнулась и прижалась ко мне.
Машина вырулила на Ленинградский проспект, развернулась около Путевого дворца и влилась в не слишком плотный поток движения. Обогнала похожий на дом на колесах двухэтажный троллейбус – их запустили курсировать по Москве в конце прошлого года.
– Прямо американская мелодрама – романтический герой встречает Золушку на белом лимузине, – засмеялась Антонина.
– Где ты видела американские мелодрамы?
– Да где их увидишь? Больше наслышана.
Вот и дом. Я велел водителю ждать.
На пороге квартиры Антонина восторженно произнесла:
– Отдельная!
– К счастью, да, – кивнул я, зная, что отдельная холостяцкая квартира – роскошь даже для ответственных сотрудников НКВД.
Она провела уважительно пальцем на тумбочке в прихожей массивному черному эбонитовому телефонному аппарату. Критически осмотрела дощатую расшатанную мебель с алюминиевыми бирками инвентарных номеров «ХОЗУ НКВД». Остановила взор на двухпудовой гире в углу.
– Теперь это твой дом, Тоня, – сказал я.
– Где же ты был? – с укором произнесла она. – Думала, выйдешь – и сразу ко мне… А тут неделя. Месяц… Я же знала, что тебя отпустили. Думала, уже не вспомнишь обо мне… Почему ты только спохватился?
– Боялся.
– Меня?
– За тебя. Знаешь же, что моя жизнь сплошной шторм. Со мной легко уйти на дно.
– А что у тебя есть любящая женщина, которую не пугает опасность уйти с тобой на дно, ты не думал? И что мне больно, ты не думал?!
– Думал. Ты не представляешь, сколько я о тебе думал.
– И что надумал?
– Что я должен прожить свою жизнь по полной. А без тебя это невозможно.
Я обнял ее. Затем отстранил от себя.
– Ладно. Лирику размазывать и разговоры вести будем потом, – я положил на стол связку ключей. – Разберешься, что к чему. А мне на службу.
– Когда будешь? – разочарованно спросила Антонина.
– Когда одну сволочь захомутаю…
Я энергично сбежал по лестнице вниз. Как не вовремя подоспела реализация агентурной информации. Не хотел расстраивать Антонину, но сегодня она меня точно не увидит.
Если все пройдет нормально, то предстоящая ночь – это допросы и рапорта…
Глава 9
Это все агентурное дело «Корона» – по той самой монархической организации. В рамках этой разработки мы вышли на Ревизора и позорно провалились.
Если мы провалимся и сейчас, у руководства будет полное право задать вопрос – а на черта мы тебя, Ремизов, такого бестолкового, из камеры вытащили и на должность возвели?
Фигурантом у нас был работник крупной французской машиностроительной фирмы, с которой у СССР настолько тесные деловые отношения, что та имеет представительство в Москве. Итак, наш объект – Мишель Моро (он же Миша Моравский), русский по происхождению, из семьи послереволюционных эмигрантов. Он вошел в контакт с функционером разрабатываемой нами монархической организации «Святая Держава». Оперативная комбинация была сложная. Но в итоге наш агент должен был передать ему документы стратегического характера, за что получить полновесную сумму в рублях и фунтах стерлингов – самой надежной мировой валюте.
Поскольку дипломатического иммунитета у эмигранта не было, номер являлся для него смертельным. При провале его ждал советский суд, хоть и справедливый, но к шпионам строгий.
К реализации оперативной информации мы привлекли французское отделение Второго отдела, отвечавшего за контрразведку. Коллеги были счастливы от такого оборота и полны ожиданий.
Опять вечная нервотрепка при проведении операции – получится или не получится.
Передача должна была состояться в сквере около Большого театра на площади Свердлова. Я ждал в служебном черном, с красной полосой, автобусе в двух кварталах от места встречи, положившись на наружку и наших сотрудников. Ожидать в неведении гораздо тяжелее, чем самому бросаться в атаку. Но я был уверен, что ребята отработают на совесть и без меня. Побуду немножко Наполеоном, посылающим в бой полки…
Не успел я поволноваться по полной программе, как в теплое нутро автобуса завели отчаянно верещащего по-французски эмигранта.
– По-русски говори, рожа эмигрантская! – мой сотрудник не сдержался и отвесил доставленному хороший пинок.
Хотел еще добавить, но Мишель Моро неожиданно вспомнил родной язык. И началось привычное в таких случаях: «Я иностранный гражданин! Это провокация! А подайте-ка мне посла!»
Отвезли мы задержанного не на Лубянку, а на конспиративную базу на севере Москвы. Там мы совместно с сотрудниками французского отделения контрразведки обстоятельно, с толком и расстановкой принялись за него.
– Ты же русский, – укоризненно произнес я, глядя на понуро сидящего на табурете эмигранта в приталенном изящном пальто из дорогого бостона. – А работаешь на французиков, которые Россию исторически всеми фибрами души ненавидят. Это правильно?
– Против большевиков я работаю, а не против России, – буркнул Мишель, которого несколько тумаков и мрачная неофициальная обстановка привели в состояние некоторой откровенности.
– А чем мы тебе не угодили? Благодаря большевикам, а не временному правительству, Россия осталась на карте мира. И она только крепнет.
– Государственным террором она крепнет.
– А представь, какой тут будет террор, если твои европейские хозяева дорвутся до дележа России…
Когда ему разъяснили тонкости законодательства и ответственность за шпионаж, Мишель вообще приуныл.
За полчаса мы его психологически обработали до состояния полной готовности к употреблению. Он дал подписку о секретном сотрудничестве с органами НКВД. После этого я оставил его контрразведчикам.
Что он дальше будет петь – это не для моих ушей. А петь он будет о структуре своего разведывательного органа, руководстве, связах и дальше по мелочам. А потом его потихоньку начнут припахивать для тонких операций. Все как всегда.
Перед тем как я покинул базу, начальник французского отделения негромко сказал мне:
– Низкий поклон вам, товарищи! Хорошую щуку выловили. И теперь кусать она будет по нашей команде.
Мы с Вороновым отправились на Лубянку – к утру должна быть докладная у Плужникова.
В кабинете подняли по рюмке «Перцовки» за удачу.
У Воронова настроение немного поднялось. Последние дни он пребывал в подавленном состоянии духа после смерти своего агента в результате того взрыва. С Бароном они немало прошли вместе и были боевыми товарищами. Однако удача окрыляет и гонит прочь печаль-тоску. Так что лицо моего заместителя просветлело, а от алкоголя еще и щеки зарумянились.
Мы помолчали, думая каждый о своем. И Воронов едва слышно, по своей зловредной привычке, прогнусавил себе под нос: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля».
– Хороший результат, – бестактно прервал я его вокальные упражнения.
– Будет чем отчитаться, – кивнул Воронов.
– Еще скажи – пыль в глаза пустить. Не-ет. Этот французик только как закуска сойдет. Но основное блюдо у нас другое. Щит, как говорил Плужников. А это другой масштаб… Какая наша наезженная колея? Получили информацию, арестовали врага, расхлопали по решению Тройки. Так далеко не уедем. Мы рубим щупальца спрута. Вырастают новые.
– У противника силы тоже не бесконечны. Перемелем его ресурсы и резервы. И превратится спрут в жалкого слизняка.
– Резервов у него полно. Весь Запад на эти резервы работает. Нас же поджимает время. Видишь, как международная обстановка накаляется. Поэтому стоит подумать, как приручить спрута.
– Чтобы он тянул на себя их ресурсы и резервы?
– Как-то так… Что, считаешь, это фантазии провинциального чиновника?
– Да какие фантазии! Делали такое не раз. Операции «Синдикат», «Трест». Не абы кого, а предводителя левых эсеров Савинкова со знаменитым английским шпионом Рэйли из-за бугра вытащили и в сети словили. Только когда это было. И как подступиться к такому сейчас? Что у нас есть?
– У нас в активе твоя великолепная разработка «Корона». И твои монархисты.
– «Святая Держава»? Эти убогие осколки царизма?
– Недооцениваешь ты их. Это же образцовая контрреволюционная организация. Тщательная конспирация. Подготовленные боевые ячейки. Источники информации в органах государственной власти.
– Поэтому их давить давно пора.
– Задавили бы – и не было бы сегодняшней реализации с французиком. И много чего другого.
– Контролировать «державников» трудно. И там полно бешеных фанатиков. А завтра они Мосводоканал взорвут или здание Моссовета. И тогда что?
– Ключевое слово – контроль. Конечно, парой агентов их контролировать трудно. Но это сейчас.
– А что изменится? Предлагаешь там еще с десяток навербовать?
– Ты агентурные сообщения своих источников читаешь? В организации раскол. Там сильны позиции «соглашателей»», которые уже и не хотят свергать советскую власть, больше выступают за пропаганду своих идей да за возврат Православия. А «непримиримые» и правда не прочь Водоканал с Моссоветом подорвать. И этот раскол усугубляется.
– А нам-то что до их звериной свары?
– Пора вмешаться в их внутреннюю кухню. Раскол так раскол. Чтобы с треском. С пламенем. Керосинчику надо подлить.
– А дальше?
– А вот дальше начнется самое интересное…
Глава 10
Антонину приняли преподавателем в Бауманку. Днем она работала со студентами, а по вечерам корпела, делая расчеты для авиапромышленности. Такая нагрузка не мешала ей поддерживать дома идеальный порядок, при котором сдвинуть с места хотя бы табуретку казалось кощунством.
– Чувствуется женское присутствие, – отметил Воронов как-то утром, критически осматривая меня после совещания.
– Глаженые рубашки?
– И внутренняя бытовая дисциплинированность. Видно, что дома тебя держат в тонусе.
– Это верно.
Держала дом и меня Антонина в своих тонких пальцах крепко. Также успевала она быть в курсе основных событий столичной культурной жизни и часто сетовала, что я не могу составить ей компанию в многочисленных культпоходах.
Вечером, возвратившись с шестой выставки МОСХ – Московского Союза художников, она с восторгом сыпала именами творцов – Платов, Налбандян, новые формы и волшебная палитра, восхитительно, выше всяких похвал! А потом объявила: