Джип из тыквы

Мой «эмматовый» взгляд. Как бы его потренировать и развить?

Первая тренировка супергерою не удается.

– Что это с ней? – бесцеремонно указывая на меня, орет седой дедуля дедуле лысому.

Они оба почти глухие, но почему-то предпочитают общаться между собой, а не с нормальными людьми, способными правильно расслышать слова собеседника.

– Во сне? – вопит в ответ дедуля лысый. – Видеть во сне красивую девушку – это к богатству!

Он подмигивает мне, и я застенчиво улыбаюсь. Правильным курсом идете, товарищи дедушки, за «красивую девушку» я готова простить вам любую бестактность.

Если честно, красотой я сейчас не блещу. Особенно портит меня прическа «под газонокосилку». В клинике меня обрили наголо, и теперь моя голова похожа на косматый шарик чертополоха. Темные жесткие волосы еще слишком коротки, чтобы сделать модельную стрижку, но уже слишком длинны, чтобы сойти за стильный «ежик».

Зато у меня большие красивые глаза, и как раз на них, рискуя ненароком ослепить меня, трясущейся рукой указывает седой дедуля:

– Глаза, как плошки!

– Как лошадь? – по-своему слышит его лысый дед. – Какая лошадь?

Я тоже в недоумении: какая еще лошадь? Вот уж на лошадь я нисколько не похожа, не настолько крупна.

– Это что, базедова болезнь? – орет любознательный седой.

– Баязет? – вопит в ответ лысый.

– У кого это базедова болезнь? У меня? – лепечу я обиженно.

Все в столовой смотрят на нас и хихикают, только мне не смешно. Допотопные глухари обсуждают меня, нимало не смущаясь всеобщего внимания.

– «Баязет» – это коньяк! – авторитетно информирует лысого седой.

– Конь, да! – соглашается лысый.

Отлично, они пришли к взаимопониманию: конь, лошадь – и все это обо мне!

И лишь потому, что я таращила глаза, как жертва базедовой болезни, пытаясь отработать на своих дедульках проникновенный взгляд эмпата!

Пока не получается, к сожалению. Я буду пробовать еще, но, пожалуй, не в столовой. Надо подыскать другое место скопления людей, на которых можно ставить безболезненные эксперименты.

После обеда я сижу на лавочке у часовни, усиленно пялясь на кучкующихся там граждан. Те из них, кто натыкается на мой пронзительный взгляд, беспокоятся: кто-то потирает область сердца, кто-то шепчет не то молитвы, не то ругательства, а одна особенно нервная старушка так отпрянула, что чуть не сбила стальную мусорную урну.

Я понимаю, что мои эксперименты негуманны, и временно прекращаю их. Попрактикуюсь при случае на ком-нибудь молодом и здоровом.

А потом мне звонит Лариса. Ее номер – уже второй в моей телефонной книжке, и я радуюсь тому, что обрастаю контактами. Что ни день, то чей-то номер!

Новая подружка превращает мою радость из тихой в бурную долгожданным сообщением:

– Есть контакт! Я добыла телефон Матвея Тугарина, правда, только домашний. Такой тебя устроит?

– Меня любой устроит, – заверяю я и под диктовку записываю цифры первым, что попалось под руку, и где попало – карандашом для бровей на обоях под зеркалом.

Варварство, конечно, но я пишу без нажима, а обои моющиеся, так что запись можно будет смыть.

Позже. Сейчас я слушаю эмоциональное повествование о том, как Лариса узнала заветный номер.

– Сначала я нашла телефон его компании, – рассказывает она. – Было ясно, что дальше приемной меня не пропустят, поэтому я и не пыталась спрашивать самого Матвея Васильевича. Я сказала, что звоню из частной клиники «Здоровье женщины», мол, у нас тут случился компьютерный сбой, мы потеряли мобильный номер Ольги Викторовны, так не может ли супруг передать ей, что гинеколог получил ее анализы и… Дальше, как ты понимаешь, секретарша и слушать не стала. Просто дала мне домашний номер Тугариных и предложила рассказать Ольге Викторовне все лично.

– Ольга Викторовна – это супруга Тугарина? – уточняю я.

И с замиранием сердца думаю – может быть, она моя мама? Если Тугарин – мой папа, конечно.

– Ага, – подтверждает Лариса. – Только ты учти, восемь-три-девять-один-девять – это код Норильска, Тугарины там живут. И разница во времени у нас с ними четыре часа, так что ты не тяни со звонком, чтобы ночью людей не будить.

Мне кажется, если я действительно потерянная дочка Тугариных, то они будут рады и полночному звонку, но уверенности в наших родственных связях у меня нет, и я соглашаюсь с подружкой:

– Конечно, я не буду тянуть.

– Потом мне расскажешь! Забегу к тебе вечером! – обещает она и отключается.

А я смотрю на телефон, не решаясь набрать это самое восемь-три-девять–как-там-дальше.

Мне тревожно.

Я отчаянно надеюсь, что вот-вот узнаю о себе нечто важное, и в то же время понимаю, что надежда эта выросла и расцвела на очень зыбкой почве.

Однако выбора у меня нет. Надо звонить, и я звоню.

Дозваниваюсь, как ни странно, сразу же.

«Это судьба!» – ликует внутренний голос, тут же начиная сочинять душещипательную историю воссоединения блудной дочери с семьей.

Все-таки были у меня в роду любители мексиканских сериалов…

– Резиденция «Синие сосны», добрый вечер, – бодро приветствует меня женский голос.

Он явно немолодой, что меня обнадеживает. Если Ольга Викторовна Тугарина – моя мать, то ей точно не меньше пятидесяти. А может, трубку сняла моя бабушка?

Воображение с готовностью рисует добрую морщинистую старушку с начатым вязаньем.

– Ба… Ма… – мямлю я.

– Говорите громче, пожалуйста, и представьтесь, кто вы?

Вот как я должна ответить на этот резонный вопрос, а?

– Ээээ, – тяну я. – Не знаю, говорит ли вам что-нибудь такое имя – Мария Виленская?

Если мне скажут «нет», я прямо спрошу: «А у вас девочка в семье не терялась?»

– Вы кто? Вы из клиники насчет Маши?!

Кем бы ни была немолодая дама на другом конце воображаемого провода, она взволнована.

Я понимаю, что не промахнулась, что-то меня с этими Тугариными связывает, и тороплюсь объяснить:

– Вообще-то, это я – Маша Виленская.

– Слава богу, Машенька! – восклицает моя собеседница и оглушительно кричит:

– Ольга Викторовна! Ольга Викторовна! Маша звонит, Маша Виленская, сама нам звонит!

Так. Непохоже, что эта шумная дама – моя бабуля. Подождем Ольгу Викторовну.

Она появляется удивительно быстро – а я приготовилась терпеливо ждать, предполагая, что дом, который торжественно величают «резиденция «Синие сосны», имеет примерно сотню комнат, и для скоростного перемещения по нему нужны роликовые коньки.

Нет, через считаные секунды из трубки доносится:

– Вероника Семеновна, успокойтесь, не надо кричать!

Но и этот новый женский голос растревожен.

– Маша?! – выдыхает он в трубку.

– Да, это я. Здравствуйте, – говорю я, не зная, какое обращение добавить – Ольга Викторовна? Мамочка? Госпожа Тугарина?

– Машенька, милая, как же я рада! Тебя уже выписали? Как ты себя чувствуешь?

Хм. По-прежнему ничего не понятно.

– Хорошо, – отвечаю я осторожно.

– Руку разрабатываешь? А как нога? Иван Антонович говорил, тебе ногой надо заниматься постоянно! Ты это делаешь?

Ага, она общалась с моим лечащим врачом. Интересно.

– Да, я стараюсь побольше ходить, – говорю я.

– Но не слишком много, да? Не переутомляй себя, пожалуйста! Ты уже в санатории?

Ого, она и о санатории знает!

У меня начинается головокружение.

Ольга Викторовна хвалит санаторий, снова упоминает Ивана Антоновича с его рекомендациями, обещает поставить меня на ноги и вообще не оставлять заботой и вниманием.

Я уже совсем ничего не понимаю и не выдерживаю:

– Простите! Ольга Викторовна, откуда вы меня знаете?!

Трубка замолкает, затем издает тихий вздох.

– Ох, Иван Антонович предупреждал меня… Машенька, ты так и не вспомнила?

Я признаюсь, что не помню ровным счетом ничего из того, что было, прежде чем я очнулась в больнице, и моя собеседница снова вздыхает:

– Наверное, я должна тебе рассказать…

– Расскажите, пожалуйста, – прошу я, стискивая трубку вспотевшей от волнения ладонью.

И она рассказывает.

– Наш папа очень много работает, и мы нечасто его видим, поэтому отпуск всегда проводим вместе.

«Папа Тугарин», понимаю я. Не римский папа. Про римского мне сейчас было бы неинтересно.

– Но на Канарах наша детка очень тяжело пережила акклиматизацию, в Индии чем-то отравилась, а в Африке и вовсе подцепила кожную болезнь, – продолжает рассказчица. – Поэтому Мотя сказал: больше никаких заграниц! Пока дочка не подрастет, только Крым и Кавказ! И этим летом мы поехали в Анапу. Мотя сказал, для дошколят это лучшее место, он сам туда в детстве ездил, и было чудесно.

Ольга Викторовна затихает, и я тоже молчу.

Кто я, чтобы спорить с Мотей? И, кстати, он прав.

– Ах, это было так замечательно! – растроганно вздыхает Ольга Викторовна.

Оказывается, она сделала паузу, чтобы наскоро перебрать приятные воспоминания.

– Мы прилетели в Краснодар, и Моте прямо в аэропорт подогнали машину. Он обожает рулить, но дома у него водитель и жесткое расписание, а тут – езжай куда угодно и как хочешь! Мы не спешили, выехали, когда стемнело – чтоб не по жаре и чтобы машин на дороге поменьше. Останавливались в живописных местах, фотографировались, покупали фрукты и мед, было так весело! Мотя сказал – совсем как в старые времена!

Она опять замолкает.

– Здорово, – вставляю я, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, было здорово, – радостный и ясный голос Ольги Викторовны тускнеет. – А потом мы остановились на перевале. Там, где смотровая площадка, три медведя и деревья, исполняющие желания.

Мое сердце пропускает удар.

Я вспоминаю медведей!

– Мотя с деткой пошли к роднику, – напряженно продолжает Ольга Викторовна.

– Ночью? – автоматически и отстраненно (ибо думаю о другом) удивляюсь я.

– Так это ведь по местному времени было два часа ночи – как раз радио в машине пикнуло, по нашему-то уже утро наступило, а детка у нас рано встает! – объясняет Тугарина. – Они уже возвращались, и доченька шла первой. Она выскочила на дорогу, и тут ты!

– Что – я?

– Ты ехала очень быстро! И прямо на нее! – голос в трубке звенит и ломается. – А она испугалась и замерла…

– И что было дальше? – не выдержав паузу, спрашиваю я.

– Я видела, что машина летит прямо на доченьку, и закричала…

– Вы закричали: «Вера! Вера!» – медленно договариваю за нее я.

И машина криво, боком ушла в пропасть.

– Да! Ты вспомнила?!

– Пока только это. Но вы рассказывайте, рассказывайте!

Звуки в трубке подозрительно похожи на плач.

– Ты убила себя, чтобы спасти нашу детку, – всхлипывает Ольга Викторовна. – Мотя сказал – мы твои должники по гроб жизни!

Вот теперь мне кое-что понятно:

– Значит, это вы оплатили мое лечение в клинике и санатории?

– Мотя сказал – это самое меньшее, что мы можем для тебя сделать! Извини, что не были рядом с тобой в трудное время, но этот милый юноша, твой жених, обещал о тебе хорошенько заботиться, а доктор сказал, что ты в коме и все равно нас не увидишь.

Кажется, Ольга Викторовна смущена, но меня интересует другое:

– Так вы и с Максом разговаривали?

– Конечно, и не раз! Он информировал нас о расходах и советовался по поводу квартиры! Не мала тебе будет «двушка»? Ты, конечно, пока что девушка свободная, но надо и о будущем подумать. Она тебе хотя бы понравилась? Ты ведь ее не видела, Макс один выбирал. Мотя сказал – это наш тебе подарок на день рождения. Ты же вроде как заново родилась!

– Огромное вам спасибо, – благодарю я и думаю: «Придушила бы Макса!»

Аферист он, а не жених!

Интересно, сколько денег из тех, что выделялись «на расходы», Макс положил в свой карман?

– На здоровье! – облегченно смеется Ольга Викторовна. – Что еще будет нужно – любое лечение – ты только скажи! Кстати, как тебе «Старбанк», устраивает, удобно им пользоваться? Мотя сказал, что он и дальше будет переводить деньги на твой счет каждый месяц.

– Как пенсию по инвалидности? – неуклюже шучу я.

– Но ты ведь и вправду серьезно пострадала! – у моей собеседницы опять виноватый голос.

– Все будет хорошо, – успокаиваю ее я. – Со мной все будет хорошо!

Я еще раз сердечно благодарю, прошу передать приветы Моте и Вере, обещаю регулярно звонить, и мы тепло прощаемся.

У меня голова, как котел! В смысле, в ней такая каша!

Самого-то главного мой разговор с Тугариной не прояснил – я по-прежнему не знаю, кто я и как меня зовут! Хуже того, я теперь знаю, что я не Вера, потому что Вера – это дочь Тугариных, так что в этом смысле результат беседы минусовой.

– Да брось, результат положительный – ты узнала, что у тебя есть свое жилье и постоянный источник средств к существованию! – возражает мне Лариса, прибежавшая в мое бунгало после ужина. – Эх, везет же некоторым! Станешь жить, как королева, Тугарин, похоже, не жадина, будет содержать тебя прилично.

– Конечно, Мотя сказал – Мотя сделал, – поддакиваю я, и мы дружно смеемся.

– Все же о какой сумме речь, тебе не сказали? – отсмеявшись, спрашивает Лариса.

– Нет, но я выясню, – отвечаю я, сообразив, что вот это-то могу выяснить без особого труда. – Ты не знаешь, где находится ближайшее отделение «Старбанка»?

– В Кипучеключевске. Отсюда всего десять километров, и автобус ходит каждые два часа.

– Вот и славно.

Я действительно довольна: будет чем заняться завтра!

Посмотрю, что это за Кипучеключевск.

Утром за мной приходит давешняя басовитая тетушка.

– Ты, милая, на процедуры-то собираешься? Вчера пропустила! – строго говорит она, оглядывая меня с нескрываемым подозрением.

Я уже в джинсах, куртке и кроссовках, с торбой через плечо и без макияжа – сразу видно, собралась в поход. На процедуры санаторные дамы ходят принаряженными, в парадном макияже, с прическами и со щегольскими сумочками, дополненными большими цветными пакетами с полотенцами и простынками.

– Уже бегу, бегу! – заверяю я суровую тетю и тороплюсь улизнуть, что мне не так-то просто сделать из-за предательской хромоты.

Со стороны мы двое смотримся, как одышливый бульдог, преследующий тощего колченогого зайца.

На мое счастье, на подходе к процедурному комплексу меня перехватывает Лариса, не стесняющаяся обмануть старшего товарища.

– Марьсергевна, я ее отведу! – машет она сердитой тетушке и сквозь журчащий бюветами мраморный холл без задержки выводит меня из корпуса через заднюю дверь.

– Вот по этой дорожке до забора, там пролезешь в дыру, а оттуда по тропинке прямо до остановки пройдешь, – напутствует она меня. – Давай, удачи!

– И тебе, – киваю я, понимая, что с сердитой тети станется предъявить легкомысленной Лариске претензии.

Тряский астматический автобус с сиденьями из облезлого кожзаменителя и с выцветшими пыльными флагами занавесок на окнах привозит меня в город Кипучеключевск.

Здесь по-своему колоритно. Приземистое здание автовокзала по фасаду украшено серыми морщинистыми колоннами, похожими на слоновьи ноги. В центре площади высится зенитка на постаменте, а перед дверью кафе-ресторана «Путь-дорога» почему-то лежит здоровенный черный якорь. Видимо, заведение таким образом выражает готовность обслуживать и тех пассажиров, которые следуют водным путем, хотя в непосредственной близости такового не видно. А зенитка на площади – серьезная заявка на обслуживание воздухоплавателей.

От бабки, торгующей семечками и астрами в однотипных газетных фунтиках, я узнаю, где находится «Старбанк».

– А вона там, вишь, хвост торчит? Народ за пенсиями встал, – ориентирует меня бабуля.

Торчащий хвост – это довольно длинная очередь. Я обхожу ее с независимым видом, который никого не обманывает. Бдительные граждане в очереди поднимают шум.

– Я не за пенсией! Мне вклад проверить! – объясняю я, хотя по существу они правы: я действительно пришла по поводу пенсии по инвалидности, которую мне назначил Тугарин.

Но и я тоже права: нужное мне окошко свободно.

– Здравствуйте, – говорю я скучной девушке за конторкой. – У меня вклад в вашем банке, я хотела бы узнать сумму на счете.

– Паспорт.

Я отдаю свой документ и с детским интересом жду продолжения. В самом деле, это интригует: какое содержание мне назначил Тугарин?

– Сейчас ноль, – равнодушно сообщает девушка.

Потом стучит по клавишам компьютера, снова смотрит на экран и так же равнодушно выдает:

– А, нет, был ноль, сегодня поступило тридцать тысяч.

Тридцать тысяч! Я впечатлена.

Умножаю тридцать сначала на двенадцать (это триста шестьдесят тысяч в год), потом еще на… м-м-м, например, пятьдесят лет – получается восемнадцать миллионов! Ого! И еще за квартиру, наверное, не один «лимон» был заплачен, и затяжное мое лечение чего-то стоило.

Получается, Тугарин оценил мой самоотверженный подвиг в двадцать с чем-то миллионов рублей. Это очень хорошая цена, семьям жертв катастроф выплачивают суммы куда как меньше. А я ведь при всем при этом еще и жива!

Пока я занимаюсь приятными подсчетами, банковская девушка голосом бездушного робота бубнит про рекламную акцию: оказывается, я могу совершенно бесплатно получить пластиковую карточку. Она не именная, зато выдадут мне ее прямо сейчас.

– Давайте, – соглашаюсь я.

– Но дубликата не будет, – еще раз посмотрев на экран, объявляет девушка.

– А зачем мне дубликат? – недоумеваю я.

– Вы же оформили дубликат на свою карточку «Виза».

– У меня две «Визы»?

Я поднимаю брови. Если честно, у меня ни одной банковской карточки нет! Только некоторая сумма наличных, выданная мне Максом на покупку нового гардероба.

Я, кстати, почти ничего не потратила – не успела. Купила только в сувенирном ларьке при санатории пару футболок с затейливой, в брызгах пены и клубах пара, надписью «Кипучеключевск».

– Одна на имя держателя счета, то есть на ваше, а вторая – на Максима Сергеевича Реброва по доверенности, – невозмутимо информирует меня девушка.

– Да, в самом деле, – я быстренько соображаю. – Скажите, а я могу закрыть эти карточки?

– Обе? – девушка впервые поднимает на меня глаза. – А зачем?

– А мне так хочется, – с нажимом говорю я, пристально глядя в незамутненные мыслями голубые глаза.

Аура у девушки серенькая. Ей страшно скучно, и даже я со своим странноватым желанием ее почти не развлекаю.

– Ну, можно, – она пожимает плечами и барабанит по клавиатуре.

Через четверть часа я выхожу из банка с новенькой пластиковой карточкой в руке и злорадной улыбкой на устах.

Вот тебе, Макс Ребров! Получи!

То есть, наоборот, ничего ты больше не получишь с моего персонального пенсионного счета!

Я чертовски довольна собой и сажусь отпраздновать свою маленькую победу – она и моральная, и материальная – в кафе-ресторане с гигантским якорем у порога.

День ясный и солнечный. Я устраиваюсь на открытой террасе и, прихлебывая вкусный грибной супчик, бездумно пялюсь на площадь.

Бабка с семечками сидит на месте, как приклеенная, несмотря на то что товаром ее никто не интересуется. Хвост ожидающих пенсии медленно втягивается за дверь банка, становясь все короче. Вид на слоновьи ноги автовокзала то и дело закрывают подъезжающие автобусы.

Из них лишь некоторые имеют бледный вид доходяг, с прошлого века курсирующих между Кипучеключевском и окрестными поселками. Очень часто к автовокзалу подкатывают новые двухэтажные автобусы междугороднего сообщения. Какое-то время я изучаю помещенные под ветровым стеклом таблички с указанием маршрута, и мой желудок переваривает супчик, а голова – перспективную мысль.

Спасибо Ольге Викторовне Тугариной, я теперь знаю точное время и место моей аварии! Что, если мне удастся найти и других ее свидетелей? Может быть, кто-то расскажет нечто такое, что поможет мне в поисках самой себя?

А где искать потенциальных свидетелей, я уже придумала.

Закончив свой обед, я пересекаю площадь и в густой тени непропорционально низкого портика, обессиленно распластавшегося на слоновидных колоннах, нахожу окно с вывеской «Предварительная продажа билетов».

Должно быть, летом тут аншлаг, но сейчас никого. Только по ту сторону стекла, продырявленного полукруглым, как кошачий лаз, отверстием, увлеченно читает книжку немолодая кассирша.

Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в амбразуру, очень неудобно прорезанную на уровне моей груди, и некоторое время с интересом рассматриваю цветную обложку книжки.

На ней нарисован мускулистый голубой мужик, и «голубой» в данном случае не сексуальная ориентация, а цвет кожи. С ориентацией у дюжего детинушки все в порядке: он страстно тянется к фигуристой блондинке с грудями тугими и розовыми, как наши кубанские помидоры. Цветовой контраст заставляет задуматься: а пара ли они друг другу, эти двое? Розовая Джульетта и голубой Ромео! Это ж какие детишки у них будут, если лав стори сложится благополучно?

«Фиолэтовые в крапинку!» – жеманно ужасается мой внутренний голос.

Цитата из мультика про Алису Селезневу наводит на мысль о глубоком космосе. Возможно, синий Ромео – Чужой?

Жаль, что толстыми пальцами кассирша закрывает название книжки.

«Любовь Аватара!» – тут же предлагает свой вариант мой внутренний голос.

– У Аватара хвост был, – возражаю я.

– Что? – кассирша поднимает голову.

Взгляд у нее затуманенный, нездешний.

– Добрый день, а это кто тут у вас? – вежливо поздоровавшись, спрашиваю я вовсе не то, что хотела. – Аватар?

– Да это же Ладислав, герцог мрака! – обижается читательница.

– Мертвец, что ли? Зомби? – мне хочется понять происхождение синих кожных покровов.

– Вампир!

– А-а-а-а! – я хлопаю себя по лбу. – Ну, точно! Не узнала, долго жить будет… А вы не поможете мне?

– Предварительная продажа билетов за четырнадцать календарных дней, – сообщает кассирша, глядя на меня без приязни.

– Я заплачу, – говорю я. – Но не за билет, а за помощь. Мне нужна информация. Очень нужна!

Женщина смотрит на меня с подозрением. О чем, она думает, я ее попрошу? Предложу продать родину-Землю чужим аватарам?

– Через ваш вокзал проходят все автобусы дальнего следования на море и с моря, ведь так? – спрашиваю я.

Кассирша неуверенно кивает.

– Мне нужно знать, какой автобус или какие автобусы проезжали мимо смотровой площадки на перевале около двух часов ночи четвертого июня. Это можно узнать?

Одновременно я засовываю в окошко купюру, достоинство которой не позволяет отказать мне в этой пустяковой, в общем-то, просьбе.

– А зачем… – не отрывая взгляда от денежки, начинает кассирша.

– Зачем мне это нужно? – с пониманием подхватываю я. – Затем, что ночью четвертого июня у меня на перевале заглохла машина, а я чертовски плохо разбираюсь в автомеханике и наверняка проторчала бы в горах всю ночь и еще полдня, если бы меня не спас водитель проезжавшего мимо автобуса. Не спрашивайте, откуда и куда он шел, и какого был цвета и марки! Я тогда ничего не запомнила, потому что жутко нервничала!

Тетка смотрит на меня, как на чокнутую.

– Да, да, все это звучит очень глупо, вы можете подумать, что я идиотка, но неблагодарной меня еще никто не называл! – тороплюсь объясниться я. – Мне хочется отблагодарить того водителя, но я не знала, как его найти, пока не попала сюда и не увидела все эти автобусы.

Я толкаю вперед купюру, и она планирует на стол кассирши.

– Я даже не знаю, – тянет она, косясь на денежку, но не делая попытки ее вернуть.

– Вы просто попытайтесь, – прошу я. – Не получится – значит, не получится. Я все равно буду признательна вам за попытку.

Сказанное означает, что в любом случае кассирша может оставить деньги себе, и она это понимает. Книжка ложится на стол, накрывая собой купюру, руки кассирши перемещаются к клавиатуре компьютера.

Пару минут я слушаю птичий клекот пластмассовых кнопок так увлеченно, как не слушала бы легендарную японскую камышовку – самую знаменитую певчую птицу Страны восходящего солнца. Затем кассирша говорит:

– Примерно в два десять там проходил новороссийский автобус, и еще минут через двадцать пять–тридцать – сочинский.

– Новороссийский, – выбираю я. – Можно найти водителя?

– Это не так просто, как вы думаете, – ворчит кассирша, и я с намеком открываю кошелек.

Это довольно громкий намек – металлическая застежка издает характерный звук, и кассирша меняет тон:

– Но, так и быть, я попробую.

Пробы несколько затягиваются и включают в себя телефонный звонок некой Диночке с автобазы, но в результате я получаю конкретную информацию:

– В том рейсе были Свинаков и Тарасов, они напарники, работают в Новороссийском АТП.

– Контакты, – прошу я шепотом, потому что кассирша все еще держит у уха телефонную трубку.