Животный мир людей

– А если ребенок? Ну ведь все может быть, ты же еще молодой!

– У меня уже есть сын, это ты, другого быть не может. Я бесплоден, и твоя мать это знала.

– А я всегда в детстве боялся, что вы с мамой родите кого-нибудь и я стану вам не нужен.

– Господи, ну почему ты никогда не спрашивал маму об этом, ну ладно я, я был для тебя чужим, ты прости меня, сынок, что у меня взрослого и неглупого мужика не хватило ума стать тебе в детстве отцом и другом, все думал, что получится само собой, а потом как-то привык, да и Тамару я очень любил, а говорил ей об этом только раза два в жизни, так уж по-дурацки я устроен.

– Ладно, пап, проехали, что теперь то… Я вот если кого встречу, так сразу к тебе приведу знакомиться, а пока все не то, типичное не то.

Теперь Федору было хорошо за тридцать, он так и не женился, жили они вдвоем с отцом в большой квартире на Кутузовском проспекте, периодически там бывали разного рода дамы, приходившие либо к отцу, либо к сыну, однако ни одна долго не задерживалась, хоть некоторые и старались изо всех сил. Как-то вечером после работы отец с сыном встретились на выходе из метро и пошли прогуляться перед сном, а заодно и купить что-то на ужин, мимо проходила не совсем трезвая компания мужчин с совсем нетрезвыми женщинами. Одну женщину повело в сторону, и она влетела плечом в Олега Петровича, что уж там показалось ее кавалеру, неизвестно, но он со всего размаха попытался ударить пожилого человека по лицу, расправа была мгновенной и страшноватой. Федор, кажется, даже не сделав никакого движения, оказался между отцом и нападающим и ударил последнего одновременно в челюсть и в солнечное сплетение, остальные предусмотрительно отошли в сторону и сделали вид, что этого, который на земле, видят впервые. Все произошло мгновенно, остальные прохожие даже ничего не поняли и продолжали идти по своим делам, лишь двое мальчишек, восхищенно присвистнув, остановились в сторонке, ожидая продолжения. Продолжения не последовало, компания удалилась в сторону Киевского вокзала. Неудачливый драчун, немного полежав и предусмотрительно дождавшись ухода отца с сыном, встал, погрозил им вслед кулаком, выругался и пошел догонять своих приятелей. Минут пять Олег Петрович молчал, пытаясь осознать увиденное и внутренне заново знакомясь с человеком, которого знал еще четырехлетним малышом.

– Да, вот уж не думал, что твое увлечение боевыми искусствами и армия сделают из тебя, даже не знаю как назвать… боевую машину, что ли, прости за подобное сравнение. Ты все же будь сдержаннее, как бы не нарваться на серьезные неприятности. Такие придурки не стоят того, чтобы из-за них наживать проблемы, – проговорил он и добавил: – А вообще спасибо. За меня никто никогда не заступался, правда, и повода не было. Оба про себя подумали, что если бы тогда давно кто-то защитил их мать и жену, все было бы иначе.

После гибели матери страх потери близкого человека стал для младшего Ямпольского навязчивой идеей. Он боялся за отца, боялся влюбиться, создать семью, а потом неожиданно потерять и жену, и детей. Он настолько боялся душевной боли, что при одной мысли о возможной утрате родных по чьей-то злой воле терял самообладание, кулаки невольно сжимались, и появлялось настойчивое желание убить воображаемого врага, размазать его по земле. Служба в «горячей точке», куда он напросился сам, отнюдь не способствовала его душевному покою. Помогали только тренировки и привычка к жесткой внутренней дисциплине, которую, кстати, он перенял у отца. Женщины в его жизни, конечно, были, но ни одна не задела всерьез, так, отдохнули вместе и разбежались. Постель, как говорится, не повод для знакомства. На новом месте работы Федор старался не интересоваться девушками, еще не хватало проблем, да и на данный момент у него была Ксюша, которую он периодически забывал, как зовут, и называл Катюшей, что страшно раздражало девушку. В тот день Федор пришел на работу и увидел на рабочем месте записку. «Я знаю, что ты сделал!» – гласила записка.

– А я – нет! – подумал молодой человек и выбросил глупую бумажку в урну. Можно было не сомневаться, что подобную чушь положила ему на стол Леночка, он заметил ее интерес к своей персоне и поэтому всячески старался избегать общения с девушкой, к тому же его здорово раздражал в ней этакий воинствующий провинциализм в худшем понимании этого слова. Федор никогда не делил людей ни по национальностям, ни тем более на москвичей и приезжих. Он слишком много видел в своей жизни и пакостных людишек, и хороших людей, и никогда эти качества не зависели, ни от места рождения, ни от разреза глаз, а в Леночке хватало и национализма, и завистливости, и вообще всякого малосимпатичного.

Народ начинал подтягиваться на работу ближе к десяти, а сейчас было всего лишь начало девятого. Компьютер загудел и начал загружаться, Федор тем временем пытался отыскать в рюкзаке телефон, он привык класть его рядом, активную переписку в сети он не вел, но все же иногда приходилось обмениваться письменными сообщениями, дабы не оповещать окружающих о своих делах, да и посмотреть что-либо в сети периодически было необходимо, выход в интернет на работе, к сожалению, был сильно ограничен. Выходя из комнаты в коридор, к своей куртке, он вынужден был протиснулся между двумя столами, задел ногой провод, споткнулся о стул, оставленный с вечера уборщицей, и, чуть не упав, налетел на начальницу.

– Извините, понаставили тут всего, – пробормотал он и ринулся к вешалке, где в кармане трезвонил и сотрясался мобильный телефон, но, посмотрев на экран, отключил звук и пошел на свое место, работа не желала ждать. Где-то через час Федор позвонил отцу, они работали недалеко друг от друга и часто обедали вместе.

– Пообедаем вместе? Или у тебя дела?

– Да нет, я вполне могу с тобой встретиться, и поговорить, пожалуй, не помешает, мы давно не разговаривали.

В обед они встретились в ближайшем «Стейк-хаусе», там подавали хорошее мясо, и хороший кофе, и, главное, никто не мешал посидеть вдвоем и поговорить. Олег Петрович, дожевав мясо с овощами и выпив подряд две чашки кофе, задумчиво что-то рисовал зубочисткой на салфетке. Они сидели у окна, и Федор впервые задумался, а ведь отцу уже за шестьдесят, он работает, старается не переедать и в последнее время даже с дамами встречается редко, может, у него что-то со здоровьем? Волосы почти не поредели и не поседели, лицо гладкое, фигура подтянутая, а все же возраст дает о себе знать. Если бы Федора спросили, в чем это выражается, он бы, пожалуй, и не ответил, просто в душе вдруг возник страх за отца и мысль: «Как же он, Федор, сможет существовать без этого человека, если, не дай Бог, что-то произойдет нехорошее, он всегда был эмоционально защищен, защищен даже там, где в любую минуту могли убить, искалечить, где гибли друзья, где были кровь, беда и временами накатывало отчаяние, а временами злость и ненависть. Но был отец, был дом, где его ждали и любили, был тыл, как бы банально это ни звучало». Мысль о том, что и отца он может потерять вызывала в душе даже не страх, панику и ужас, и от этого ужаса надо было срочно избавляться. Отец обладал способностью чувствовать его настроение, не зная причины, он всегда точно угадывал, что с сыном что-то происходит. Так было, когда Федор влюбился в одноклассницу, а она выбрала парня из другой школы и влюбленного Федю вообще не замечала, так было, когда сын в одиночку принял решение поехать служить в «горячую точку» и обивал пороги военкомата.

– Пожалуйста, отнесись к моим словам серьезно, – проговорил Олег Петрович, – Ты взрослый человек и, я бы даже сказал, очень взрослый и зрелый человек, следовательно, понимаешь, никто не живет вечно, но каждому хочется найти время и для своих увлечений, и для себя любимого. Мне шестьдесят три года, это еще не старость, но, тем не менее мой возраст не предполагает слишком долгих лет впереди. У меня есть деньги, я хочу купить землю подальше от Москвы и построить дом для нас с тобой и твоих будущих детей. Надеюсь, они у тебя все же будут. У Федора скорость сердечных ударов стала постепенно снижаться и страх отступил, но не полностью, он знал привычку отца произносить главное в конце разговора.

– Так вот, – продолжил Олег Петрович, – я ухожу с работы, сперва занимаюсь домом, а потом живу как приличный западный рантье, рисую, гуляю, возможно, займусь разведением кого-нибудь или чего-нибудь. Проект дома я хочу обсудить с тобой и, когда мы придем к единому мнению, начать строительство, участок я уже присмотрел, это километров девяносто от Москвы, надеюсь, тебе понравится.

– Знаешь, пап, так у меня никогда не будет детей, я раньше от инфаркта скончаюсь с твоими заходами. Что, нельзя было просто сказать об этом! Без всяких ритуальных танцев, я ведь за последние десять минут каких только страхов не надумал.

– Это ты в мать такой эмоциональный, она вечно за всех переживала, только о себе не побеспокоилась, пошла аркой, где никого нет, и не убереглась. – Олег Петрович задумчиво посмотрел на улицу, будто видел эту картину перед собой.

– Отец, ты мне скажи, у тебя со здоровьем все в порядке? Ты решил уйти с работы сам без других, более серьезных причин?

– Ну почти, у нас начинаются сокращения руководящего состава мастерской, не исключаю, что и меня это может коснуться, но в первую очередь я почувствовал. что наступила профессиональная усталость, что я не хочу больше заниматься проектированием, хочу поработать руками, когда-то это у меня хорошо получалось, я ведь начинал столяром после ПТУ, ну, да ты это знаешь. Учебный год в институте я точно доработаю, а потом посмотрим. Короче, за мое здоровье пока можешь не бояться, а что касается всего остального, жду твоего мнения.

– Поступай так, как тебе будет лучше, я во всем тебя поддержу, а когда покажешь мне свой проект?

– Да хоть сегодня вечером после работы, а завтра подам заявление об уходе.

– Так тебя небось уговаривать будут. Ты же ас, таких архитекторов, как ты, в Москве можно по пальцам пересчитать.

– Нет, уговаривать вряд ли будут, у меня и должность привлекательная, и зарплата, а свято место, как известно, пусто не бывает. Да и уговорить меня ни у кого не получится, я все решил, ладно, давай закругляться, обед уже кончается.

На обратном пути Федор думал: «Отец, как всегда, мыслит нестандартно, другие в его возрасте держатся за работу мертвой хваткой, а он взял и не позволил никому за него решать, опять показал, что своей жизнью управляет сам. Конечно, большую роль играют деньги, а они есть у отца, он много лет хорошо зарабатывал, а желаний у него было немного. Когда же и я начал зарабатывать, то денег стало гораздо больше, чем нам, двоим мужикам, было нужно».

Рабочий день прошел спокойно, до сдачи проектной документации было далеко, и можно было если не расслабиться, то хотя бы просто вовремя уйти домой. В дверях Федор опять столкнулся с Ольгой Арнольдовной и неожиданно для самого себя выпалил:

– А пойдемте сегодня на выставку, мы еще успеем, в Пушкинский Рафаэля привезли, народу тьма, но у меня там знакомая отца работает, она проведет.

Женщина оторопело уставилась на него:

– Федор, я вам в мамы гожусь, пригласите Леночку или Юленьку, ну кого-то вашего возраста, а я устала, мне не до Рафаэля нынче, и хожу в музеи я исключительно одна, не люблю, когда мешают, а мне, извините, мешает присутствие любого человека.

И, отвернувшись от него, Кудасова вышла на улицу.

– Что, хотел с начальством задружиться? – ехидно ухмыльнулась идущая следом Леночка. – Ты лучше и правда меня пригласи, я еще на этой выставке не была. – И она по-хозяйски взяла его под руку. Чего Федор не переносил совершенно, так это когда пытались им распоряжаться. Молча выдернув руку, он быстро пошел в сторону метро и не услышал, как девушка выругалась, впрочем, для себя он все про нее решил и, даже услышав ругательство, не удивился бы.

Мимо него пролетел мотоцикл и, исторгнув облако вони, ушел налево, в сторону 1-й Брестской улицы. До метро «Маяковская» оставалось метров триста, когда чья-то рука тронула Федора за плечо, и, обернувшись, он с удивлением увидел отца.

– Что-то ты сегодня рано. Мало работы? – Отец, как всегда, спокойно улыбался.

– Просто захотелось дать себе передышку. Мозг тоже должен отдыхать, а то дурь попрет, не остановишь. Пап, у тебя-то что? Ты сегодня тоже как-то рановато. – Федор посмотрел на профиль отца и в который раз подумал: Сдает отец, устал.

– Федь, а почему ты никогда не ездишь на работу на машине? Вот в выходные, когда работаешь, самое милое дело: и дорога свободна, и быстро?

– Не, пап, машина – это не мое, мне на ней скучно, и потом в Москве куча светофоров, иногда только и делаешь, что ловишь красный свет.

– А на кой мы ее покупали?

– Чтобы было что в гараж поставить. Приходишь туда, а там такая новенькая, красненькая, ну просто как леденец! А вообще-то ты, кажется, землю решил купить, строить дом, жить там, так без машины тут не обойдешься, кстати, ты проект-то мне сегодня покажешь?

– Всенепременно, а еще проект бани придется сделать, мне, знаешь ли, хочется дом снаружи деревянный и внутреннюю отделку из дерева, а «конструктив» весь из бетона отлить, чтобы навечно. А еще я мечтаю весь дом резьбой украсить, мебель сделать такую, чтобы только для этого дома. Короче говоря, планов «громадье». Теперь их надо бы претворить в жизнь, и тут я на тебя очень рассчитываю. Как, поможешь?

– А то! Я, между прочим, уже заразился твоей идеей, благо работы сейчас немного, в голове весь день всякие мысли крутятся, а баню я почти придумал, знаешь, такой игрушечный теремок, избушку на курьих ножках, только ножки надо обыграть так, чтобы холодом снизу даже зимой не тянуло. А еще я бы построил открытую галерею от дома к бане, вдруг дождь или снег сильный, из бани в дом надо с комфортом попадать.

Беседуя и мечтая, они шли домой по направлению к метро и не видели устремленного на них недоброго взгляда и не слышали тихо произнесенных слов проклятия. Возможно, прояви кто-то из них больше интереса к окружающим людям, посмотри вокруг не рассеянным, а внимательным взглядом, и многого в будущем не случилось, а может, и случилось бы, все равно.

Двадцать лет тому назад.

Тамара устало повела затекшими плечами, несколько раз наклонила голову из стороны в сторону и встала из-за стола. Пора собираться домой, Федька сегодня должен принести отметку за контрольную по математике, хорошо бы пятерку. Сын учился очень неровно, то пятерки заполняли дневник, то тройки и двойки гуляли по страницам, все зависело от настроения отпрыска. Иногда ему становилось лень делать уроки, и он заполнял освободившееся время своим любимым занятием: рисовал; иногда он набрасывался на учебу, как голодный зверь на еду, и мог сутками заниматься, решать, писать, учить. В начальной школе Тамару это пугало, она даже обращалась к знакомому психиатру, психологам она не доверяла, поскольку не понимала сути их работы, но врач ей объяснил: да бывает и так, мальчик очень импульсивный, у него часто меняются интересы, но, судя по всему, чувство ответственности развито не по годам, и поэтому он старается наверстать все, что, по его мнению, упустил. Психиатр предположил, что у него творческий потенциал высокий, и посоветовал отдать парня в какую-либо серьезную спортивную секцию, чтобы развить в нем самодисциплину, а одновременно дать ему возможность позаниматься и музыкой, и рисунком, и театром. В чем-то да проявятся способности, заложенные природой. Тамара посоветовалась с мужем и отвела сына в секцию карате. Занятия Феде понравились, его не испугал строгий тренер, и за последние восемь лет успехи у парня были весьма значительные. Сейчас он готовился к квалификационным соревнованиям и надеялся получить черный пояс, в школе же все оставалось по-прежнему: пятерки периодически сменялись двойками. Основной причиной появления двоек в дневнике служили несделанные уроки, Федор даже не пытался придумать что-либо в свое оправдание, он честно заявлял, что просто не хотел делать уроки. Учителя уважали его за честность и нещадно наказывали за лень. Впрочем, это не было ленью с лежанием на диване или трепом с ровесниками, Федор рисовал, он рисовал с упоением и день, и два, и три, а потом вдруг оставлял неоконченную работу, никогда к ней более не возвращаясь, и с остервенением набрасывался на учебу. Рабочий день был закончен, и Тамара принялась складывать рабочий инструмент так, чтобы завтра он был под рукой и его не пришлось бы искать, она терпеть не могла по утрам тратить время на всякую ерунду, мимоходом оценила себя в зеркале и, слегка поморщившись, заперла дверь кабинета. Как всегда, она уходила последней. Прежде чем выйти на улицу, женщина оглядела прилегающую территорию в окно. К счастью, тот, кто преследовал ее в последнее время, не стоял, как все последние дни, перед входом, с облегчением вздохнув, она пошла к метро. Тихая ранняя осень, несколько пожелтевших деревьев вдоль Неглинной улицы, огни витрин на Кузнецком мосту, все умиротворяло. Даже прохожие сегодня разговаривали не так громко, словно подчиняясь общему настроению города. Как она любила вот такую вечернюю Москву, загадочную, притихшую, промытую вчерашним дождем, без толп усталых шумных туристов, без громкой музыки, доносящейся из-за дверей кафе и ресторанов. Скоро она придет домой, Олег, наверное, приготовил что-то на ужин, он знает, как много работы у нее в последнее время и не ропщет, просто помогает пережить трудное время. Какое счастье, что они встретились и как жаль, что у них не будет общих детей. Доехав в метро до «Кутузовской», Тамара пошла к своему дому, идти всего-то минут десять, только это были ее последние десять минут. Вот и арка, позади осталась оживленная даже в этот неранний час дорога, тихо поскрипывал висящий в арке фонарь, это жильцы их дома повесили, чтобы не спотыкаться в темноте. Вторая половина отвратительных девяностых, всякая нечисть выползла из подворотен, из городов и деревень, и вся эта нечисть ринулась в Москву и Питер урвать, ухватить свой кусок, а тут в столице и своих мерзавцев хватало, и они тоже старались изо всех сил. Пьяницы, проститутки, наркоманы, подонки всех мастей и национальностей, кого только не видел наш город в те годы. Но были и другие, хитрые и умные, лишенные всех нормальных человеческих чувств, именно такого Тамара встретила в той арке. Давно, когда она двадцатилетней студенткой родила от него сына, он ей велел никогда не показываться ему на глаза, но судьба иногда подкидывает людям неожиданные «сюрпризы», и им пришлось встречаться много раз, и делать вид, что прежде они не были знакомы. Временами Тамаре казалось, что он и правда ее не узнает, но иногда она ловила его брезгливый взгляд, устремленный на Федю, и тогда иллюзия «неузнавания» пропадала, женщина понимала, он все помнит и раздражается от того, что вынужден находиться с ними в одном помещении. С тех пор прошли годы, и вдруг он опять возник в ее жизни, и стал требовать, чтобы она рассказала сыну, кто его отец. Он хотел разрушить то, что создавалось годами, лишить ее семьи. Несколько дней женщина видела этого типа у своей работы, а сегодня расслабилась, устала и не углядела, как он скользнул за ней в арку, только вдруг почувствовала, что чья-то жесткая рука легла ей на шею:

– Мы сейчас идем к тебе домой, там ты расскажешь сыну обо мне и бросишь своего мужа-придурка. Потом ты разведешься и подашь на раздел имущества. Ты, курица, ты поняла меня? В голове Тамары мелькнула мысль солгать, сделать вид, что подчиняется, но чувство собственного достоинства не позволило дать ему даже на минуту почувствовать себя победителем, а он даже и не пытался делать вид, что испытывает к ней какие-то чувства, ему хотелось настоять на своем, унизить ее, растоптать. В бешенстве от его наглой выходки она достала из сумочки газовый баллончик и, вырвавшись, брызнула в ненавистную физиономию ядовитой струей, но он успел отклониться, прикрыться рукавом и, озверев от сопротивления, стал бить женщину подвернувшимся по руку камнем, нет, убивать он не хотел, ему надо было подчинить ее и хоть так отомстить за безразличие, которое он видел в ее глазах во время вынужденных встреч. Как только до него дошло, что жертва больше не подает признаков жизни, он сразу же схватил ее сумочку, спрятал под куртку и как ни в чем не бывало пошел в сторону Москвы-реки, там ему удалось незаметно выбросить сумочку в воду. Приехавшие по вызову милиционеры не стали сильно заморачиваться. В протоколе написали, что предположительно имело место нападение с целью грабежа, преступника не нашли, да и не искали особенно, сколько в то время было подобных случаев! А в милиции тоже люди работают, и у них тоже есть предел возможностей. Один начинающий следователь попытался было покопаться в прошлом жертвы, но на него столько работы навалили, что и он махнул рукой. Так отец с сыном осиротели, но эта смерть неожиданно сплотила их.

За два с половиной года до того.

«Тетя по матери, как же, была у собаки хата, а у мамы сестра», – раздраженно думала Марго, набирая номер тети-самозванки. Ответили почти сразу:

– Слушаю, говорите. – Голос был глубокий, низкий, с легкой хрипотцой, и Марго сразу представила высокую полную женщину лет сорока в шелковом халате и с повязкой на голове, призванной защитить волосы от крема или маски, эта картина мгновенно вызвала в ней еще большее раздражение и даже злость. За последние годы она привыкла к тому, что для нее никто и ничего никогда не делал без личной выгоды, а в чем могла быть в данном случае выгода, ей не приходило в голову, и это пугало.

– Я хотела бы с вами встретиться, но из больницы меня выпишут недели через две, если возможно, объясните по телефону, что означает ваша помощь и чем это грозит мне и моей семье.

– Э! – засмеялась женщина, – не пугайтесь, я сегодня к вам приеду, и мы все обсудим. Время до приезда «тети» Марго провела, стараясь справиться с нервами и хоть как-то заставить тело слушаться, в ее возрасте долгая неподвижность преодолевалась с трудом, голова кружилась, перед глазами прыгала всякая дрянь в виде точек, червячков и прочего, губы были сухими, а лицо вдруг стало немилосердно чесаться под бинтами. В половине шестого в палату вошла женщина маленького роста и чрезвычайно худая. Она поздоровалась неожиданно глубоким и низким голосом и прямо направилась к кровати Дубровиной. Марго опешила, но настоящий шок она испытала, когда поняла, что за плечами пришедшей к ней женщины не менее семидесяти пяти лет.

– Здравствуйте, – слегка заикаясь произнесла она. – Вы и есть та самая «тетя»?

– А то! Я самая что ни на есть «тетя», но, повторяю, не пугайтесь, давайте поговорим, и я все вам объясню.

Женщина села на кровать к Марго, поправила шарф на шее и сказала:

– Это я увидела, как вы упали, тогда я не поняла, что вас толкнула машина. Сразу же вызвала «Скорую», а потом приехала к вам в больницу и поняла, что я ваш единственный посетитель. Членов вашей семьи в больнице не видели. У входа сидела и скулила ваша собачонка, сейчас она у меня, но как только вы выпишитесь, можете ее забрать. Теперь о главном: так сложилось, что у меня никого нет, у тебя – она незаметно перешла на «ты» – судя по всему, заботливые и любящие тоже в очередь не стоят, если захочешь, можешь жить у меня, квартира большая, денег вполне хватит, у меня был свой бизнес, магазин, но потом его сожгли, и я не стала ничего восстанавливать. Решила жить для себя, что с тех пор и делаю, а потом появилась ты. Я старая, мне почти восемьдесят, сколько там впереди, неизвестно, вот я и решила: с собой деньги не унесешь, бизнесом я занималась с начала девяностых, а сожгли меня лет шесть назад, так что успела и заработать, и поднакопить. Сперва хотела взять ребенка на воспитание, но не дали, возраст, так что сама решай: хочешь – соглашайся, хочешь – нет. И еще, мне ты ничего не должна, я деньги государству оставлять не хочу, все равно чиновники разворуют, здесь на визитке мои телефоны, если что надо – позвони или просто позвони.

С этими словами посетительница встала и направилась к выходу. Маргарита Дубровина смотрела ей вслед и не могла ничего сказать, она просто ошалела от услышанного, в голове, без конца повторяясь, крутились слова неожиданной спасительницы.

– Простите! – окликнула она уходящую хриплым голосом: – Как вас зовут?

Та обернулась и, слегка улыбнувшись, ответила:

– Елизавета Сергеевна, по образованию историк-искусствовед, по жизни – торгаш, тогда, в девяностые, особого выбора не было, надо было выживать.

– Постойте, пожалуйста! Я никак не могу прийти в себя, спасибо огромное за помощь, но, боюсь, я не смогу бросить своих и принять ваше предложение, я, если буду на своих ногах, стану к вам приходить, помогать, чем только можно, но у меня почти нет денег, а на шее сын-алкоголик, муж-лодырь и зануда свекровь, которая вечно недовольна. Конечно, муж получает пенсию, и мы со свекровью тоже, и на три пенсии можно прокормить одного неработающего, но это все, ничего не остается, и боюсь, на работу меня теперь не возьмут, а мне очень бы хотелось вернуть вам деньги.