Зона особого внимания
– Игорь, говорю прямо: Москва на пороге бандитской войны, – голубые глаза майора смотрели в упор, не мигая.
– Это точно? Источники надежные? – Игорь был опытным опером и быстро сориентировался.
– Источники, откровенно говоря, погань последняя, друг друга продадут, не моргнув глазом, но… – начал Каменев.
– Тогда это не разговор, – оборвал его Громов. – «Москва на пороге войны» – это тебе шутки? Домыслы это одно, факты – другое. Лекцию об основах ОРД[5] тебе читать? Раз пришел, говори все. Не доверяешь, ступай и пиши рапорт в Главное управление. – Громов был резок, но отходчив.
– Игорь, не пыли, дело серьезное, – как ни в чем не бывало продолжал Каменев. – Кое-кто хочет стравить кавказские и славянские группировки и устроить серьезное мочилово. Я сейчас разрабатываю одного из приближенных Маршала, есть у них такой авторитет… Так вот, он встречается по-дружески с людьми, с которыми нормальный бандит встречаться не должен, а из их речей следует, что готовится большая война. Будут взрывы, расстрелы и все сопутствующее. Пострадают невинные люди, в результате криминогенная ситуация окончательно выйдет из-под контроля. Это само по себе ЧП, но есть в этом деле одна деталь, такого дерьма у нас вроде раньше и не бывало. Кое-кому у нас в Конторе это, оказывается, на руку, слушай внимательно…
Разговор бывалых оперов продолжался еще около часа. Затем Громов сказал:
– Я верю тебе, Миша, хотя, возможно, ты что-то преувеличиваешь, но это даже хорошо. Придется этим заняться серьезно. Не уверен, что нам такое по зубам, однако надо что-то делать. У тебя что сейчас в разработке?
– Автостоянка. Дело о группировке, перепродающей угнанные иномарки.
– Вот ею пока и занимайся официально. А сам тем временем продолжай разработку своего авторитета, постарайся идентифицировать его контакты. Понимаешь, нужны факты, причем неоспоримые. А я свяжусь с подразделениями по борьбе с бандитизмом и задам пару наводящих вопросов смежникам из ФСБ. Вечером зайди, поговорим.
Возле своего служебного кабинета Каменев обнаружил переминающегося с ноги на ногу коротко остриженного коренастого парня лет двадцати. Бритый затылок, широченная спина, мощная шея и бицепсы, крепкий подбородок, позолоченная цепь на шее явно указывали на его принадлежность – урка, причем из начинающих, больно простодушно глазами лупает, наверное, простой боец, низшее звено какой-нибудь банды, определил майор. Странно, такие сюда попадают только под конвоем…
– Вы майор Каменев? – неожиданно робким голосом спросил посетитель.
– Я-то Каменев, а вот кто ты и как сюда попал, это вопрос! – майор вставил ключ в замочную скважину и открыл кабинет.
– Я Пушкарев, – неуверенно продолжал парень, видимо, не ожидавший от хозяина кабинета столь агрессивного тона. – Из Высшей школы милиции, прикреплен к вам на практику.
– Тьфу, е-мое… – хлопнул себя по лысому темечку Каменев. Он совсем забыл, что вчера ему звонили из милицейской школы и предупредили о прибытии слушателя-практиканта. Михаил Петрович пытался отбиться от ненужного ему в данный момент педагогического поприща, но милицейское начальство было неумолимо. В приказном порядке велено передавать опыт подрастающему ментовскому поколению.
– Ну заходи, практикант, – жестом пригласил слушателя майор. – Как зовут-то тебя?
– Александр, – парень уже не смущался, ел глазами начальство и был готов с ходу применить на практике накопленный теоретический багаж.
– Михаил Петрович, – пожал майор широкую, как лопата, ладонь Пушкарева. – Ты, Саня, машину водишь?
– У меня профессиональные права, – гордо отрапортовал практикант. – Могу рулить любой тачкой, кроме танка и бронепоезда!
– Ну надо же, как мне с тобой повезло. Держи ключи! – майор протянул Пушкареву брелок. – Вон мой автомобиль, самый крайний, – Каменев показал в окно на руоповскую автостоянку, – разогрей двигатель и жди меня. Я тут быстренько рассую кое-какие бумаги и подойду. Действуй!
Саня, повесив брелок на указательный палец, направился к выходу.
– Только не перепутай, – добавил вслед майор. – Там рядом машина командира СОБРа, тот сначала бьет, а потом спрашивает документы.
– Не перепутаю, – весело откликнулся Саня. Каменев усмехнулся, ну и молодежь пошла, ему бы золотую фиксу и брюки на три размера больше, и можно в кино показывать, типичный бычок при бандитском авторитете, чем его заманили в школу милиции, непонятно, сейчас такие шкафчики нарасхват…
Минут через десять Каменев уселся рядом с водителем.
– Посмотрим, как ты знаешь Москву, – майор назвал адрес.
– Четверть часа, и мы на месте. – Саня крутанул руль, и они выехали с территории РУОПа.
– Едем опрашивать потерпевших, – пояснил суть поездки Каменев и начал вводить слушателя в курс дела о торговле угнанными иномарками. Бремя педагогической деятельности уже не казалось столь несвоевременным и невыносимым. Пушкарев же был просто в восторге от такого начала, он слышал немало разговоров о том, что на практикантов сваливают бумажную работу, которой он боялся как огня и готовился отбиваться от нее до последнего, а тут с ходу за руль, и мчимся выполнять оперативную работу! Это был кайф, это было круто! Если бы он знал, насколько круто это окажется…
Через 15 минут.Фирма «Лондон-сервис»Потерпевшим оказался темпераментный азербайджанец Гасан, президент фирмы «Лондон-сервис». В Лондоне он никогда не бывал, но по телевизору видал, что город приличный, автомобилей на улицах невпроворот и сплошь крутые иномарки, ну совсем как у него в сервисе. И звучит хорошо, особенно если ударение на последнем слоге: Лондон. Возвышает как-то. Кое-кто из персонала пытался приспособить очевидную рифму, но Гасан самородных поэтов пресекал сурово, и погоняло вслух не произносилось.
Президент принимал Каменева и Саню в своем кабинете, обставленном, как ему казалось, в лондонском стиле: толстый бельгийский ковер на полу, кожаные кресла, стол чуть поменьше бильярдного, вместительный бар, блондинистая секретарша килограмм на девяносто – весьма аппетитная и к кому надо весьма приветливая. С майором президент встречался не в первый раз, когда-то Гасан Такоев был не в ладах с законом, однако сейчас отдалился от преступного мира и переквалифицировался в бизнесмены, дела вел солидно, вполне легально. Возможно, у него и было что скрывать от налоговых органов, но данный вопрос не входил в компетенцию РУОПа.
– А-а, Михал Петрович, – Гасан приветствовал майора стоя, улыбаясь во все тридцать два зуба, в большинстве фарфоровых. Собственные он потерял в разборках во времена тревожной молодости. – Какой гость, какой гость… Вижу, что здоров и весел, рад за тебя. Чай, кофе, коньяк? Коньяк не надо, только кофе? Мариночка, детка, сделай нам… Что, и кофе не надо? Обижаешь, Михал Петрович. Ну, смотри сам. А кто это с тобой такой молодой и красивый? Практикант? Помогает тебе ловить этих позорных тварей, ворующих у меня автомобили? Или взяли уже?
– Тварей скоро возьмем, а вот с твоим автопарком хуже… – ответил Гасану Каменев.
– Что хуже? Хочешь сказать, что не можешь найти мои тачки?
– Две твоих «Ауди» я нашел, их продали в Смоленскую область, наши ребята там не даром свой хлеб с маслом едят, отловили красавиц. Скоро вернем. А вот остальные три, в том числе дипломатический «Мерседес», пока ищем.
– Когда возьмешь этих шакалов, отдай их мне на пару дней, Михал Петрович, – как все дети гор, Гасан говорил горячо и зажигательно. – Клянусь, они вернут все, что украли, даже свои отдадут и чистосердечное признание тебе напишут.
– Я, в общем, не против, Гасан, да вот прокурор может не понять. – Каменев достал авторучку и блокнот. – А пока нам нужно уточнить кое-какие подробности….
Внезапно их прервал голос секретарши из селектора:
– Гасан Рустемович, вам звонят из дома, просят срочно соединить!
– Вай, Марина, я же просил не беспокоить! У меня гости из милиции…
– Что-то случилось, Гасан Рустемович! Ваша супруга взволнована и очень настойчива! – в голосе секретарши звучала тревога.
– Ну соединяй! – махнул рукой Гасан и снял трубку. Лицо его изменилось на глазах. Застонав, он произнес короткую фразу на азербайджанском языке, повесил трубку и закрыл побледневшее лицо руками. Опытный в подобных ситуациях Каменев не торопил событий. Около минуты Гасан просидел молча, потом пробормотал что-то на родном языке и наконец произнес:
– Только что какие-то шакалы взорвали моего двоюродного брата. Он садился в машину, прямо под нашим окном, потом вылез, зачем-то открыл капот, и машина взорвалась. А в ней сидели его жена и двое детишек. – Такоев отнял крупные ладони от лица и тихо произнес, глядя в лицо Каменеву: – Пока ты занимаешься ерундой, моего брата и дорогих племянников разорвало на мелкие части… – азербайджанец замолчал и снова закрыл лицо руками.
– Поехали, – скомандовал Каменев Сане. – Извини, Гасан.
Адрес они узнали у секретарши.
Москва, Ломоносовский проспект.Место преступленияЕще издали зоркий глаз майора Каменева разглядел долговязую фигуру полковника Громова. Заместитель начальника РУОПа как бы возвышался над мирской суетой, а вокруг него носились оперы из отдела по расследованию взрывов, следователи из прокуратуры, женщины-эксперты и прочие ребята, кому положено. Каменев сжал зубы. Картина, десятки раз виденная, и все же привыкнуть к этому невозможно, внутри все сжимается, а тут еще известно, что пострадавшие – женщина, детишки. Вот тебе и опрос потерпевших…
Место преступления было оцеплено бойцами ОМОНа.
– Подождешь в машине, – бросил Каменев практиканту и хлопнул дверцей.
Возражать Саня не решился. Подперев увесистыми кулаками подбородок, Пушкарев вначале созерцал действия правоохранителей, вспоминая похожие картинки из учебника по криминалистике, но скоро стало невмоготу – какая же это практика из окна автомобиля? Страшновато, конечно, а надо хоть краем глаза…
Пушкарев, заперев машину, двинулся к оцеплению, зажав в кулаке свое удостоверение.
Миновав омоновский кордон, Каменев направился к Громову.
– Началось, б… – с деланным спокойствием констатировал Игорь. Аристократическая внешность не ограничивала его в выборе выражений, когда он волновался. – Потерпевшие азербайджанцы, ты будто накаркал утром.
– Надо же такому случиться… – майор огляделся вокруг.
– Полный беспредел: жену и детишек в клочья, – продолжал Громов. – Самого-то ладно, у него уже 77-я,[6] можно сказать, на лбу сияла.
– Чем их? – поинтересовался Каменев.
– Взрывотехник из ФСБ сказал, что простой миной. Без особых ухищрений, ночью открыли капот и заложили. Утром стал заводить, не заводится. Не сообразил, что за дела, полез под капот. Тут и рвануло. А в салоне жена с двумя детьми была.
– Что же у него машина ночью без сигнализации была, подходи кто хочешь?
Полковник криво усмехнулся:
– Он же себя большим авторитетом считал, врагов вроде не заводил, подвохов не ждал. Полагал, что к его тачке никто и близко не подойдет. Переоценил, стало быть, свою крутизну…
– Да, пожалуй, даже бравировал: «Меня все знают, и тачку мою тоже, зачем мне сигнализация». Поэтому об отсутствии сигнализации знали многие.
– Кому надо знать, знали. И все же ясно, что это не мелочь пузатая порезвилась. Похоже на войну, дай бог, чтобы я ошибся. Отойдем…
Переместившись на приличное расстояние, оперативники продолжили разговор.
– Непонятно вот что, Миша, – начал Громов. – Если это война, выходит, первыми выступили славяне, а им это вроде бы и ни к чему. Во-первых, смертельных обид им последнее время не наносилось, а во-вторых, Маршал завтра выходит, зачем им в такой момент начинать, они же знают его отношение к подобным делам. Следовательно, провокация. Любимая шутка для тех, кто ищет повод для большой драки. Вспомни, почти все войны начинались с провокаций. Но чтобы азеры взорвали своего, да еще с семьей, нет, на них непохоже. Непонятно.
– А по-моему, как раз наоборот, слишком понятно, – без излишней дипломатии продолжил Каменев. Он был всего лишь майором.
– Раз так, говорю открытым текстом: нам с тобой это дело не по зубам! – Игорь тоже отбросил дипломатические изыски. – Или ты вчера на свет родился? Вроде непохоже. Надо идти на самый верх, только оттуда можно организовать операцию нужного масштаба. Иначе это будет подковерная война среди своих, а этого нельзя делать, сам понимаешь. А чтобы идти наверх, нужны факты, имена, доказательства. Посему продолжай, как договорились.
– Чтобы действовать с толком, нужны люди, и не с бору по сосенке, а лучшие из лучших, на хороших колесах. Собирать факты, тем более документальные, на профессионала – сам знаешь, чем пахнет… Середнячки здесь не подойдут, нужны асы.
– А вот с людьми плохо, – полковник помрачнел, – ты прав, любого не поставишь, суть даже не в квалификации, тут годится только тот, кому веришь, как себе, а сейчас времена такие, что и себе не всегда поверишь… Нет, ни одного подходящего человека под это дело у меня пока нет.
– А Сергея Сомова куда забрали? У меня ведь на нем вся разработка этого бандита держится, поскольку он молодой и пока незасвеченный, мою-то лысину, считай, все московские бандиты знают…
– Ну уж и все… Гордыня – главный грех у христиан, не забывай. А Сергей с утра отозван на суперсекретное обеспечение безопасности каких-то мероприятий по линии министерства. Скорее всего, организация охраны народных избранников от избравшего их народа. Вернется, боюсь, не скоро.
– Черт, – не сдержался Каменев. – Выходит, я пока один?
– Можешь отказаться и продолжать работать по автостоянке.
– Значит, один, – тоскливо повторил майор.
Они двинулись к машине Каменева, работы возле взорванного автомобиля и четырех изуродованных трупов для них не было.
– А кто это у тебя за рулем? – Игорь разглядел Саню Пушкарева. Тот сидел бледный, лоб влажный, рот страдальчески перекошен, ботинки в разводах – с них что-то пришлось очищать, обоняние однозначно подсказывало, что именно.
– А-а, – усмехнулся майор, – практикант из Высшей школы. Что, Саня, не утерпел, поинтересовался? Вон, в ларьке кока-кола есть, пойди хлебни и быстро назад, ехать надо.
– Я в порядке, уже хлебнул, – Саня попытался лихо усмехнуться.
– Ну вот видишь, какой кадр у тебя, и уже хлебнул. Считай, прошел обкатку, так что вы теперь самостоятельная боевая единица, важно ввязаться в бой, а там и подкрепление подойдет! Да, и вот такой момент – завтра из тюрьмы выходит Маршал. Ты же его хорошо знаешь, пожалуй, он как раз самая нужная здесь фигура. Только осторожнее с ним, вор есть вор, и место его – в тюрьме, как известно. Ну, езжайте. Помни, вечером у меня…
На Шаболовку возвращались молча. Каменев обдумывал, с чего начать непростое и непривычное дело, а Саня не решался его беспокоить.
– Саня, – тихим голосом начал разговор Каменев. – Тебя чего ко мне-то прикрепили?
– Сказали, вы опытный…
– Понятно, – майор вздохнул и снова замолчал.
«Ох, Саня, Саня… Куда же мне тебя деть?» – думал Михаил Петрович. Работа по установлению тайных связей криминального авторитета резко осложнила жизнь, и без того непростую. Ввязывать Саню нельзя категорически, это чревато катастрофой и для работы, и для Сани. Надо любыми средствами возвращать в строй лейтенанта Сомова.
Москва, вечер 23-го.Квартира Громова– Ну, будем… – Каменев опрокинул стопку отечественной «Смирновской» на можжевельнике. В меру охлажденная, она прошла, как говорили когда-то, соколом. Закуска – маслины, маринованный чеснок, рыночные помидоры «бычье сердце» и селедочка с маслом и луком. Кто-то, может, поднимет бровь: а почему не семужка слабосоленая? Семужка, конечно, хорошо и даже прекрасно. Однако, во-первых, на ментовскую зарплату семужкой можно баловаться по редким праздникам, а во-вторых, хорошая жирная селедочка пряного посола, аккуратно разделанная, с лучком и свежим маслицем – да не уступит она семужке, и уж точно оставит позади сухую, жилистую и обычно пересоленную холоднокопченую осетрину или стерлядку. Особенно под водочку.
Громов, на правах хозяина ограничившись полустопкой, с удовольствием наблюдал за Михаилом, смакующим закуску. Их встречи на квартире у Громова, случавшиеся раз в две-три недели, а то и реже, стали традицией. Оба холостяки (Громов так и не был женат, у Каменева жена умерла несколько лет назад), они устраивали себе тихие праздники и получали от них большое удовольствие, хотя люди были совершенно разные.
Громов должен был родиться по крайней мере графом лет полтораста назад, и не обязательно в России, но ухитрился появиться на свет в приснопамятном 37-м году на Кропоткинской улице в Москве, отец – архитектор, мать – музыкант-аккомпаниатор. Он с детства любил хорошие вещи, хорошие книги, хорошую еду, когда стал постарше – интересных женщин; полковник подпускал к себе очень немногих людей. Игорь неплохо владел английским, хотя осваивал его самостоятельно: спецшкол тогда не было, а на платных курсах шла та же долбежка грамматики. Громов совмещал полезное с приятным: читал английские детективы в подлинниках, слушал живую речь на учебных грамзаписях, которые мать привозила с зарубежных гастролей.
Английские детективы, приобщив отрока к языку, имели тяжелый побочный эффект, похоже, именно они подтолкнули его к роковому решению пойти на юрфак, а оттуда в милицию. Родители делали вид, что уважают выбор своего повзрослевшего чада, тая в душе обиду, если не отчаяние. Особенно огорчалась мать, ведь Игорек легко, без принуждения окончил детскую музыкальную школу, позднее с удовольствием часами фантазировал за пианино (ноты он не раскрывал с того дня, как окончил музыкалку), а в студенческие годы увлекся гитарой, став душой компании тащившихся от музыки.
Музыка превратилась в хобби, Игорь же стал хорошим ментом и мог бы сделать куда более впечатляющую карьеру, если бы не отвращение к обязательной в такой ситуации норме поведения: постоянное взвешивание своих поступков, слов, предпочтений, готовность стелиться перед начальством и такая же готовность вовремя подставить начальство, если его кресло закачалось; восприятие соседа по кабинету как конкурента… К подобным вещам Игорь инстинктивно относился так же, как к грязным ботинкам.
– Миша, оставь местечко для главного номера программы. – Игорь, улыбаясь, глядел на приятеля, дожимавшего селедочку и помидоры. Кулинария, высокое искусство, не терпящее спешки и неряшливости, стало вторым хобби полковника.
– Не боись, Игорек, разве я когда обижал тебя отказом? – Нигде Каменев не предавался чревоугодию с таким сладострастием, как у Игоря. В ресторане так не приготовят. И потом в ресторане ты не столько ешь, сколько отбываешь мероприятие, даже если собрались сугубо своей компанией. Сама обстановка – посторонние, официанты, запах вчерашнего сигаретного дыма и позавчерашнего сыра, терзающая уши музыка – лишала еду вкуса. А дома у майора еда была на десятом месте. Он жил в трехкомнатной квартире с дочерью и двумя внучками. С мужем дочь рассталась по обоюдному согласию два года назад: неплохо устроившись ради хороших денег и престижа в фирму, торгующую компьютерами, тот счел, что дочь мента для него – мезальянс, стал попивать, погуливать, тестя-милиционера в упор не видел, короче, все вздохнули с облегчением, когда молодые разбежались, разменяв квартиры, а дочь съехалась с отцом.
Дочь, естественно, пошла работать, от внучек пребывание в детсаду требовало не меньшего напряжения, чем от взрослых служба. Образом жизни был перманентный цейтнот, обходились колбасой, яйцами и пельменями. Каменев о женитьбе, а дочь о замужестве пока не думали.
– Давай тарелку, Миша. – Друзья сидели на кухне – она была достаточно просторной, все было под руками. Главным номером программы Игорь занимался перед самым приходом друга не меньше получаса: два огромных, толщиной почти в три пальца, куска говядины, слегка обжаренных на сухой сковороде и затем долго тушившихся между слоями овощей и ломтиками черного хлеба с горчицей, залитыми полубанкой светлого пива, дошли до готовности точно в срок. Бутылка «Смирновской» опустела, когда гора еды еще лежала в тарелке, но майор знал – открыть вторую хозяин не позволит, как не позволит и начать разговор о делах до кофе, к которому по традиции переходили спустя 15–20 минут после завершения обеда.
– Сомова я все же верну заниматься делом, – гость закурил любимые «LM». Из кухни друзья перешли на застекленную лоджию, расположившись с кофейником за крохотным столиком у открытого окна.
– Миша, не пори горячку, и парня подставишь, и сам выговорешник схлопочешь.
– Не, я по-умному, я уже с ним договорился.
– И как, если не секрет?
– Почему секрет, все законно. Приступ этого… кгм… аппендицита, или еще чего, пусть сам думает, у него участковая врачиха – ну, очень хорошая знакомая, даст бюллетень, а то и в больничку наладит. В конторе он не появится, будет вести этого бригадира, связь – телефонная.
– Ну смотри. Чтобы об этом никакой болтовни, и я ничего не знаю, естественно.
– Само собой. У нас ведь как: чтобы дело не делать, а то и вред приносить, вплоть до воровства – это запросто, закон тебя здесь защитит, народ поймет и не осудит. А если кто дело делает, так по морде схлопотать первый на очереди, и все смотрят, как на дурака…
– Ну, Миша, завел свою любимую песню. Давай лучше о деле.
– Я как раз о деле. За Сережку Сомова побаиваюсь. И не того побаиваюсь, что его какой-нибудь мудак из наших бюрократов засечет – плевал я на них, а вот как засекут его те, кого он водит. Эти его чисто уберут на следующий день, с концами и без вариантов, вопрос только – отправят на тот свет быстро или же поизгиляются сначала. Он ведь один, машины, правда, меняет, но и они не дураки, здесь только дело времени, рано или поздно его вычислят обязательно… Нужны еще люди, Игорь.
– Миша, я понимаю. Откуда я их возьму, ведь мы же работаем по этому делу нелегально, официально я никого послать не могу, тем более просить у Пахомыча… Надо искать добровольцев на стороне, найти, в принципе, можно, из наших же старых кадров, но хорошим спецам надо хорошо платить, а где я возьму? Все же найду и людей, одного-двоих, и бабки, однако на это нужно два-три дня. Ну не могу я тебе их из кармана вынуть, вижу, что надо, но у меня нету вот прямо сейчас.
Николай Пахомович Орликов, в обиходе Пахомыч, был главой РУОПа, непосредственным начальником Громова. Вступивший уже в пенсионный возраст, но крепко сидящий в своем кресле благодаря аккуратному и экономному расходованию сил по принципу: лучше не получить орден, чем получить пулю от бандита или пинок от начальства. В управлении давно сложился негласный расклад – начальник определяет стратегию, обеспечивает контакты с многочисленными вышестоящими чиновниками, дает ценные указания и не лезет в повседневную оперативную работу, для этого у него есть замы. Громов, самый работящий и потому самый нагружаемый, нередко брал на себя то, что должен был бы делать Пахомыч, кроме распределения людей. Кадровые вопросы Орликов решал сам, и, если кто-то из замов превышал в этом отношении свои полномочия, демонстративно менял решения подчиненных на обратные, не обращая внимания на пользу дела. Такое статус-кво всех более или менее устраивало.
– Есть у меня вариант… – Каменев замолчал.
– Ну давай, не тяни, хотя я знаю твои варианты.
– Этого еще не знаешь, и боюсь, ты меня не поймешь. Надо сообщить Маршалу. А он найдет людей, бабки и меры примет сразу. И снимет проблему так, как снимал ее когда-то товарищ Сталин – быстро и окончательно.
– Ну вот. Я так и знал. Может, ты еще с ним, с вором в законе, совместное предприятие учредишь по очистке бандитских и ментовских рядов от чуждого элемента – перерожденцев и матерых двурушников? Он Маршал, ты у него генерал-майором станешь, и звание выше, и в зарплате прибавка…
– Игорь, ты не язви, а подумай головой. Я все…
– Это ты, друг ситный, подумай головой, – перебил Громов. – Он вор, и если ты настолько глуп, что готов с ним вести общие дела, то он не такой дурак, чтобы вести общие делас тобой. Ты для него мент поганый, ему с тобой говорить западло, не то что общие дела делать. Он сразу это определит как провокацию и будет верить своему бригадиру больше, чем раньше. А если что и узнает, тебе так просто не отдаст, твое идиотское дон-кихотство нашей Конторе боком выйдет. А сам сорвет заслуженные аплодисменты воровского сообщества, и смеяться над нами, над тобой, будет вся воровская Москва. Так?
– Не знаю, Игорь, может, и так. Однако в душе я считаю иначе. Ты понимаешь… Вот я смотрю на шустриков сегодняшних. На тех, кто сейчас в политике и экономике ворочает. В том числе нами, ментами, руководит на высоком уровне. Скажи, у них есть, ну… Понятие о чести, говоря высоким штилем, а? Есть хоть какие-то моральные заповеди, которые нарушать нельзя не из страха, что погоришь, поймают за руку, а из внутренних убеждений? Нету у них таких понятий. Даже у попов теперешних нету.