Книга Небесные мстители - читать онлайн бесплатно, автор Владимир Васильевич Каржавин. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Небесные мстители
Небесные мстители
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Небесные мстители

Игорь Званцев, точнее сказать, заключенный под номером 356, был единственным, кто попал в бригаду, занимавшуюся испытанием гидросистем самолета.

За массивной трансформаторной будкой их никто не видел. Они имели минуту на разговор.

– Петр! Не может быть! – воскликнул Игорь, едва они удалились от посторонних глаз.

– Тс-с-с. – Человек, названный Петром, улыбнулся, приложил указательный палец к губам и тихо произнес: – Запомни, я теперь Петер Рауш. Петр Шнайдер на время исчез.

Петр, он же Петер, говорил по-русски очень хорошо, с едва заметным акцентом.

– Ты теперь в моей бригаде, поэтому слушай меня и делай то, что я скажу, – добавил Петр.

Званцев смотрел в лицо брату и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. После стольких дней мытарств и унижений, тяжелых ночей, когда он в полудреме шептал: «Вернусь, обязательно вернусь», но уже почти не верил, что это случится, наконец-то радость, да еще какая! Сколько же они не виделись? Почти семь лет, с мая тридцать восьмого.

Очень скоро Игорь Званцев понял, что Петер Рауш, он же Петр Шнайдер, имевший возможность покидать территорию завода, является участником движения Сопротивления. От Петра он узнал, где расположен завод, как охраняется, какую продукцию производит. Хотя об этом Игорь и сам догадывался, увидев, как из главных ворот, закрывающих вход в подземное пространство завода, один за другим выкатываются наружу новенькие небольшие самолеты без пропеллеров.

«Реактивные!» – сразу понял Званцев.

Его поразили две особенности этих самолетов: малогабаритность и то, что двигатель располагался над фюзеляжем. Это было что-то новое.

Едва они в тот памятный день удалились от посторонних глаз и оказались за трансформаторной будкой, Петр сказал:

– Ты должен бежать и донести до своего командования все, что я тебе сообщил о самолете «Саламандра». Шансы мизерные, но рискнуть надо. «Саламандра» летать не должна. Она является одной из последних надежд Гитлера. Но это еще не все. Если ваши войска или англо-американцы будут приближаться к заводу, то фашисты уничтожат всех заключенных. Так что решайся.

– Бежать я готов, но как? – У Званцева учащенно забилось сердце.

– У Хейнкеля здесь есть небольшой музей авиационной техники. В нем имеются и ваши машины. Справишься?

– Обижаешь. Но самолет должен быть готов к полету.

– Все самолеты из музея находятся в исправном состоянии.

– А горючее? Кто заправит самолет?

– Это я и мои товарищи берем на себя. Так как? Согласен?

Игорь крепко схватил брата за плечи и заявил:

– Конечно, согласен. Но мы должны бежать вместе!

– Нет, – тихо ответил Петр. – Я и моя группа работаем на Лондон, на англичан. С вами, советскими, мы союзники. Но пойми меня правильно. В Лондоне сейчас находится наше правительство во главе с Бенешем, у меня свое командование. Поэтому к вам, в Россию, лететь я не могу. К тому же в Лондоне мой… наш отец.

Игорь молчал. Петр стал поглядывать по сторонам, понимая, что времени в обрез.

– Что задумался? – спросил он Игоря.

У Званцева вопрос был серьезный:

– Ну хорошо, перелечу я, сбегу. А что дальше? Бомбить завод бесполезно. Основное производство под землей, внутри горы. Ты же сам мне сказал, что англичане отказались от воздушных налетов.

Петр тяжело вздохнул.

– Ты прав. Я и сам думаю над этим. У тебя есть на этот счет какие-нибудь мысли?

Званцев чуть подумал и ответил:

– Пожалуй, есть. Слушай, ты ведь мне говорил, что у «Саламандры» крылья деревянные?

– Говорил, и что?

– Но ведь не было случая, чтобы к главным воротам подходил состав с древесиной. Только низкие платформы, на которых что-то основательно укрыто брезентом.

– Ты прав.

– Значит, крылья к «Саламандре» делают где-то на стороне.

Петр потер виски, начинающие седеть.

– Слушай, а ведь это мысль!

– А если это мысль, то давай отложим побег, пока ты не разведаешь все о заводе-изготовителе крыльев.

– Что ж, попробую. В первую очередь надо осторожно поговорить с машинистами. Завод обслуживают четыре железнодорожные бригады: две чешских и две немецких.

Через три дня Петр сообщил Игорю, что железнодорожный состав, перевозящий крылья к месту сборки новых реактивных самолетов, базируется где-то в районе городка Быстрица, расположенного в Чешских Татрах.

– А где конкретно? – спросил Званцев.

Петр отрицательно покачал головой и ответил:

– Это установить не удалось. Машинисты принимают уже готовый груженый состав. Из каких мест его подают, они не знают.

– Значит, в районе Быстрицы. Это уже кое-что, – сказал Званцев. – Ну а с тобой что будет? Ведь если я сбегу, то тебя сразу арестуют!

– Не волнуйся. Через несколько минут после взлета твоего самолета меня в Хинтербрюле не будет.

– В Прагу, домой?

– Нет, туда опасно. Поеду в Быстрицу. Там у меня любимая женщина. Кстати, если с тобой все будет нормально, и тебе или кому-то из ваших доведется быть в этой самой Быстрице, то я помогу.

Глаза Званцева горели.

– Быстрица, конечно, не Прага. Но все-таки где тебя там искать?

Петр на всякий случай огляделся по сторонам и ответил:

– Запомни, улица Яна Гуса, шестнадцать. Это почти у самого леса. Пароля нет. Надо просто спросить Петра.

Теперь было дело только за побегом. Он удался! А результат? Холодный вонючий сарай и приговор, который последует завтра.

Званцев, охваченный воспоминаниями, резко поднялся, выругался, пнул сгоряча пустое ржавое ведро и сжал кулаки. Ну почему ему никто не верит, не желает его выслушать? В контрразведке Смерш и военной прокуратуре вроде бы должны служить государственные люди. Однако у них все мысли в одном направлении. Они хотят посадить или поставить к стенке как можно больше врагов. Теперь известно, каких именно. Секреты настоящего противника их не интересуют.

Да еще эта бывшая его супружница, в прошлом комсомольский деятель. Черт ее сюда принес. Она только разбередила память о мае тридцать восьмого. Хорошее было время, не вернуть его.

Много лет спустя, будучи уже солидным мужем, Игорь Николаевич Званцев, ведущий инженер одного из крупных авиационных заводов, ловил себя на не самой простой мысли. Тридцать восьмой год, повсюду аресты, черные воронки по ночам, суды, процессы, расстрелы, а он с радостью вспоминал тот май. Что так? Почему? Возможно, по самой простой причине. Он был тогда молодым.

Часть вторая

Май тридцать восьмого

В тридцатые годы социалистический Советский Союз и капиталистическая Чехословакия активно сотрудничали в военно-технической сфере. Чешские заводы «Шкода» и «ЧКД», оснащенные новейшим оборудованием, были сравнимы по своим возможностям с немецкими гигантами «Крупп» и «Тиссен». Заводы «Шкода» специализировались на производстве самых различных видов артиллерийских орудий. СССР, осуществлявший тогда перевооружение Красной армии, был заинтересован, в первую очередь, в горных орудиях и тяжелых гаубицах.

В то же время советские конструкторы создали отличный для своего времени скоростной бомбардировщик «СБ-2». Он очень нравился чешским военным, поскольку развивал скорость до 424 км/ч, превосходил самые быстрые самолеты, имевшиеся в этой стране. В результате в начале 1937 года было подписано соглашение, по которому «Шкода» передавала Советскому Союзу лицензию и техническую документацию на изготовление горных пушек «С-5» в обмен на право производства советского бомбардировщика «СБ-2». Предполагалось, что в Чехословакии будет изготовлено порядка 160 таких самолетов.

Но производство разворачивалось очень медленно. Тогда чехословацкие военные решили приобрести в СССР 60 самолетов «СБ-2». В конце апреля 1938 года, перед самым первомайским праздником в СССР для их получения прибыла достаточно внушительная делегация.


Игорь Званцев окончил Московский авиационный институт, стал инженером и получил направление на подмосковный завод, выпускавший помимо других самолетов скоростные бомбардировщики «СБ-2». При заводе работал аэроклуб, в котором учились летному делу не только молодые рабочие и инженеры этого предприятия, но и молодежь городка, на окраине которого оно располагалось.

В те годы авиацией болели миллионы представителей советской молодежи. «Комсомолец – на самолет!», «Трудовой народ, строй воздушный флот!», «Все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц». Эти лозунги, слова песни знал каждый. Число аэроклубов росло по всей стране в связи с тем, что при бурно развивающейся авиационной промышленности ощущалась острая нехватка авиаторов.

Ликвидировать такое несоответствие правительство решило через сеть аэроклубов такой организации, как ОСОАВИАХИМ, Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству. Первичную подготовку летчиков было решено осуществлять без отрыва от работы или учебы.

Денег на аэроклубы государство не жалело. Появлялись учебные самолеты, строились ангары, ремонтные базы, общежития для обслуживающего персонала. В то же время требования к людям, желающим стать курсантами – учлетами, как их называли, – предъявлялись очень строгие, причем не только по состоянию здоровья. Кандидатам для поступления необходимо было помимо медицинской пройти еще и мандатную комиссию, состоящую из председателя, то есть главы аэроклуба, представителей ОСОАВИАХИМа, ВЛКСМ, ВКП (б) и НКВД. Нужно было заполнить анкету и предъявить характеристику с места работы или учебы.

Игорь Званцев прошел все указанные комиссии, будучи еще студентом, и с середины первого курса стал посещать Тушинский аэроклуб. В канун защиты диплома он получил удостоверение летчика-инструктора, которое очень пригодилось ему во время работы на авиазаводе. Инженерам, работавшим еще и инструкторами летного дела, неплохо доплачивали к основному заработку.

В тот теплый предмайский день Званцева вызвал к себе секретарь парткома предприятия Трясогузкин. На заводе и в аэроклубе этого человека знали все, побаивались, но и уважали.

Его предшественник вместе с замом и рядом руководящих работников завода был арестован полгода назад. Став секретарем парткома, Трясогузкин гневно клеймил этих врагов народа. Но справедливости ради нужно сказать, что при нем аресты на заводе прекратились, даже несмотря на то, что в его кабинет частенько наведывался человек в форме старшего лейтенанта НКВД. Видимо, он приносил на согласование планы по врагам народа.

Однажды люди, сидевшие в приемной, услышали сквозь неплотно закрытую дверь, как Трясогузкин решительным голосом произнес:

«Ну да, арестуешь ты еще двадцать человек, а кто работать будет?»

Сотрудник НКВД вышел и хлопнул дверью.

На следующий день многие на заводе уже знали, что нынешний секретарь парткома своих в обиду не дает. Еще люди шептались, что Трясогузкина могут арестовать, как и его предшественника. Но обошлось.

Дело заключалось в том, что Трясогузкин, парторг ЦК ВКП (б), имел возможность позвонить по прямому проводу лично товарищу Сталину. Так и сделал, сказал, что аресты срывают план по выпуску самолетов. После этого сотрудник НКВД на заводе не появлялся.

Грузный, небольшого роста, в полувоенной форме, с орденом Красного Знамени на груди, Трясогузкин каждый день наведывался в цеха и заводские службы, давал ценные указания, а часто просто мешал работать. Заходил он и на летное поле, там, прямо как заправский инструктор, начинал руководить полетами. Никто и ничего не мог ему возразить.

Когда Званцев переступил порог кабинета, Трясогузкин восседал за массивным столом с тремя телефонами.

– Вот что, Званцев, – начал он, хмурым взором окинув молодого инженера. – Ты, вообще-то, у нас на плохом счету, человек недисциплинированный, несдержанный, но летчик толковый, да и по инженерному делу вроде бы нареканий нет. К тому же немецкий знаешь. К нам тут прибыли чехи за самолетами. Среди них есть молодые летчики. Они хотят увидеть наш аэроклуб. Поручаю это тебе. Покажи им наши учебные самолеты, ангары, классы, свози в Москву на первомайскую демонстрацию. Пусть знают, как счастливо живут советские люди.

– Товарищ Трясогузкин, а почему я на плохом счету? – осведомился Званцев. – Вы же сами сказали, что я неплохой летчик и инженер.

Трясогузкин всегда злился, когда его называли по фамилии, а не по должности. Сам он был небольшого роста и полным, недолюбливал тех, кто являлся ему противоположностью, то есть высоких и худых. Игорь Званцев относился к числу именно таких людей.

Поэтому Трясогузкин довольно резко проговорил:

– Ты что, забыл, как на низкой высоте пролетел над колхозным рынком? Люди и лошади от шума кидались в стороны. Зачем колхозников распугал?

– Что они, самолета не видели?

– Не философствуй!

– Но я не хотел никого пугать. Так уж получилось.

– Получилось!.. Знаем мы вас. Все вы хотите Чкалову подражать! А с Махневым?.. За что ты ему врезал по физиономии?

– Он пьяный был, приставал к девушке-курсанту. При этом обозвал ее…

– Я знаю, как он ее обозвал. Однако рукоприкладство по отношению к своему товарищу, летчику-инструктору совершенно недопустимо. Тем более что он старше тебя. Это тебе не царские времена! Ты хоть извинился?

– И не подумаю.

Трясогузкин ругнулся, тут же обмяк и заявил:

– Ладно, забирай своих чехословаков, да только не натвори снова чего-нибудь.

Но натворить пришлось.


Все три чехословацких летчика были как на подбор, выше среднего роста, светловолосые, улыбчивые.

Самый старший из них по званию первым шагнул навстречу и подал руку.

– Лейтенант Петр Шнайдер!

– Званцев Игорь, летчик-инструктор, авиационный инженер.

Услышав фамилию, Петр Шнайдер поневоле вздрогнул. В глазах у него появилось не то удивление, не то страх. Но это секундное замешательство осталось для Игоря незамеченным.

Затем Шнайдер представил двух своих товарищей – Томаша Чаславского и Ярослава Гонзу. По-русски они говорили слабо, зато Петр изъяснялся на редкость хорошо, почти без акцента.

Первомайская демонстрация в Москве не особо впечатлила гостей. Их интересовали самолеты, аэроклуб. Званцев поводил их по территории, показал учебные классы тактики, навигации, двигателей, класс электрооборудования. В огромной аудитории находился «У-2» с полностью оборудованными кабинами летчика и штурмана, служивший тренажером для начинающих курсантов.

Потом они подошли к стенгазете «Самолет». Чехословацкие летчики всматривались в фотографии курсантов в летной форме, переглядывались, улыбались. Текст стенгазеты, написанный от руки, Петр разбирал с трудом. Пришлось Званцеву пересказывать ее содержание.

Потом все прошли на летное поле, осмотрели вышку для прыжков с парашютом и наконец-то направились к самолетам. Новейших «СБ-2» в аэроклубе не могло быть, зато учебные «У-2» имелись в немалом количестве. Некоторые из них стояли прямо на летном поле. Ангаров для всех не хватало.

– «У-2» представляет собой одномоторный двухместный биплан, то есть самолет с двумя парами крыльев в параллельных плоскостях, с фюзеляжем из дерева. В хвостовой части он обшит полотном, – не торопясь, с расстановкой пояснял Званцев гостям, а Петр Шнайдер переводил его слова. – Стабилизатор и хвостовое оперение съемные, шасси трехстоечное, неубирающееся, с амортизатором из резины. Мотор воздушного охлаждения, сто двадцать пять лошадиных сил, винт двухлопастной. – Званцев замолчал и окинул взглядом своих слушателей, мол, понятно вам или нет?

Но было видно, что чехословацкие гости все понимают благодаря Петру Шнайдеру, который оказался очень даже неплохим переводчиком.

И Званцев продолжил:

– Самолет создан для первоначального обучения летчиков, но может быть использован как транспортный или санитарный. Он прост в управлении, надежен и, что особенно важно, легко выводится из штопора.

При слове «штопор» гости переглянулись. Званцеву было ясно, что они, пилоты, конечно же, знают, что это такое, но с переводом оказалось сложно. Пришлось Игорю пояснять жестом.

Молодые чехословацкие летчики слушали его внимательно, задавали вопросы. Особенно усердствовал Томаш Чаславский. Его интересовало буквально все – от устройства самолета и организации аэроклуба, до того, какое пиво предпочитают летчики. Поскольку, кроме «Жигулевского», другого пива Званцев не знал, ответ его был очевиден.

Петр Шнайдер тоже иногда о чем-то спрашивал, но выглядел каким-то сосредоточенным. Похоже было на то, что он обдумывал что-то свое, совершенно личное.

Ответы на вопросы в учебном классе – хорошо, но Игорь чувствовал, что этого мало. Чехословацким летчикам хотелось увидеть самолет в небе. Пришлось Званцеву, летчику-инструктору, переодеть гостей в экипировку курсантов.

Когда они снова вышли на летное поле, ближе всех к ним стоял тот самый «У-2», на котором еще вчера вечером летали летчики-курсанты. Поэтому Званцев выбрал именно этот самолет.

– Далеко собрался? – послышалось у него за спиной.

Игорь обернулся. Перед ним стоял дежурный по аэроклубу Михеев. Михеичу, как любовно называли его здесь, было под пятьдесят. Авиационным техником он служил еще в империалистическую, не раз летал, самолеты знал очень хорошо. Правда, пилотирование ему нынче уже не разрешали, возраст сказывался, да и нога побаливала. Человек он был одинокий, а потому часто подменял многих на дежурстве в праздничные дни.

– Нашу технику желаю показать гостям, – ответил Званцев.

– А почему они в шлемах и комбинезонах? Учить будешь?

– Их учить не надо, они опытные летчики.

– Это те самые, которые из Чехословакии прибыли к нам за самолетами?

– Ну да, они и есть.

Тут Михеич вдруг ударился в воспоминания:

– Всадили в меня две пули эти твои чехи и словаки в восемнадцатом под Самарой. До сих пор правая нога ноет.

– Две пули, говоришь? Очевидно, одну всадил чех, а другую – словак?

Кустистые брови Михеича сдвинулись.

– Смеешься, паршивец! Я ведь за тебя в Гражданскую воевал, за то, чтобы не было буржуев на нашей земле.

Званцев совсем развеселился.

– Ох, спасибо тебе, дорогой Михеич, за доброе дело. Только вот Гражданская война давно закончилась.

– Но товарищ Сталин учит нас бдительности!

«Послал же сюда черт такого дурака», – мелькнуло у Званцева в голове, но обострять отношения с дежурным он не стал.

– Ты ведь сам сказал, что чехословацкие летчики прибыли покупать наши самолеты, – поучительным тоном произнес Игорь. – Они их ценят.

Михеич успокоился.

– А разрешение начлета есть? – спросил он.

Подготовка курсантов в аэроклубе проходила под руководством начальника летной части Грачковского. Без его разрешения подниматься в воздух имели право только летчики-инструкторы. Позволение на вылет с курсантами или с кем-нибудь другим давал именно Грачковский.

– Летай один. А их в кабину садить не смей! – проворчал Михеич.

Но Званцев не унимался.

– Слушай, дорогой, поручение показать самолеты чехам мне дал сам Трясогузкин. Разве этого мало?

Услышав фамилию секретаря парткома, Михеич осекся.

Пока он размышлял, Званцев пошел в атаку:

– Разреши, Михеич. Никто ведь не узнает. Ну?.. С меня пузырь.

Обещание поставить бутылку подействовало убедительней, чем фамилия секретаря парткома.

Михеич, любивший заложить за воротник, сдался и пробубнил:

– Ладно, два-три круга, не больше. Никаких там низких разворотов, виражей и штопоров!

Званцев дважды четко выполнил наказ дежурного, с каждым чехословацким летчиком, сидевшим на месте штурмана, сделал по три круга. Оставался третий, которого звали Петр Шнайдер.

– Игорь, я очень хочу видеть штопор, – заявил он.

Званцев оглянулся. Михеич понаблюдал за двумя полетами и удалился восвояси, уверенный в том, что и третий будет точно такой же.

Игорь решился. Если честно, ему хотелось продемонстрировать чехословацким летчикам именно штопор, показать, как легко учебный «У-2» выходит из этой критической ситуации.

Он набрал тысячу метров, покружил над лесом, большим колхозным полем, заводскими окраинами. Дома, стоявшие там, отсюда казались маленькими, игрушечными. А небо какое! Совершенно чистое, ни малейшей облачности. Как раз для полетов.

Званцев круто повернул самолет, сбросил газ. Скорость упала, пора входить в штопор. Так, хорошо, высота все меньше и меньше. Самолет идет к земле с вращениями. А теперь самое главное – выход из штопора! Для этого достаточно ручку управления перевести в нейтральное положение, и самолет сам все сделает.

Но что это? Машина не слушалась. Ее по-прежнему штопорило.

Виток, еще виток. Званцев почувствовал, как играют нервы, и покрылся потом. За свою летную практику он штопорил на «У-2» десятки раз, и лично, и с курсантами. Что случилось с машиной сейчас? Земля уже совсем близко.

Все-таки он вырулил, но посадил самолет не на взлетном поле, а на лесной поляне, врезался в чащу.

Придя в сознание, Игорь услышал цокот мотоцикла. К ним спешили начлет Грачковский и двое санитаров. У одного из них в руках был большой белый баул с красным крестом.

Званцев не без труда выбрался из кабины. Его волновало только одно. Что с Петром? Услышав слабые стоны, которые издавал чех, он облегченно вздохнул. Жив!

– Если с ним что случится, пойдешь под суд, – заорал Грачковский, подбежав к самолету, и обложил Званцева крепким матом.

Петр тем временем открыл глаза и попытался улыбнуться.

– Да жив он, – сказал Званцев, кивнул в его сторону и ухватился за крыло, чтобы не упасть. Голова сильно кружилась, к груди подступила тошнота.

Если бы он знал, что эта катастрофа будет поворотным пунктом в его дальнейшей жизни!


Их поместили в медсанчасть завода, в одной палате, на соседних койках. Званцев отделался сотрясением мозга и переломом левой руки. У Петра была сломана ключица и повреждено колено.

Начались хождения в палату. Первым посетителем, конечно же, стал Трясогузкин.

Секретарь парткома погрозил Званцеву пальцем, отругал его, правда, без мата, кивнул в сторону койки, на которой лежал Петр, и заявил:

– Ты его чуть не угробил, поэтому шефствуй над ним, чтобы их глава не имел к нам претензий.

Но руководитель чехословацкой делегации не только не предъявил претензии за полет на грани, но и попросил руководство завода поощрить летчика-инструктора, который показал свое мастерство, выйдя из штопора у самой земли.

Вскоре Игорь и Петр стали прогуливаться в небольшом скверике у медсанчасти. Ноги у Званцева были в порядке, а чех передвигался, опираясь на палочку.

Они много разговаривали, конечно, на русском, ведь чешским Игорь не владел. Прошла неделя, и Петр уже говорил почти без акцента. Он постоянно расспрашивал товарища по несчастью о работе, учебе, увлечениях, при этом лишь однажды, как бы невзначай, поинтересовался семьей.

А что Игорь Званцев мог поведать о своей семье? Его воспитывала одна мать, учительница немецкого языка. Отец погиб в Первую мировую войну, которую чехи называли Великой.

Он задал было и Петру вопрос о семье, но тот ушел от ответа, лишь с непонятным волнением в голосе спросил:

– А кем был твой отец на войне?

– Летчик, поручик Званцев Николай Порфирьевич. Его самолет сбили в шестнадцатом над позицией австро-венгров. Может, именно поэтому меня тянет к авиации.

Игорь окинул взглядом собеседника. Ему показалось, что его чешский друг хочет сказать что-то важное, но не решается. Так и случилось, но только после.

Утром в день отъезда Петр в полной военной форме зашел попрощаться. В отличие от Игоря, он почти выздоровел, лишь немного прихрамывал. Примерно через час за ним должен был заехать представитель чехословацкого посольства. Летчики, товарищи Петра, несколько дней назад, пока он долечивался, отбыли домой на новых скоростных «СБ-2».

Они стояли друг против друга в том самом скверике у медсанчасти, где каждый день совершали прогулки. Ласковое майское солнце предвещало хороший день.

Прощаясь, Игорь улыбнулся, протянул руку. Петр в ответ сделал то же самое. Но в руке у него что-то было.

– Это тебе. Прочти и никому не показывай, – негромко сказал Петр, вложив конверт в ладонь Игоря.

Званцев снова почувствовал волнение в его голосе.

Он осторожно вскрыл заклеенный конверт из плотной бумаги, достал листок, развернул. Ни на конверте, ни на листке имени и адреса не было. Но это письмо было послано именно ему, Званцеву Игорю Николаевичу.


Здравствуй, дорогой сын!

Мало надежд, что мое письмо попадет к тебе, но я по натуре оптимист, верю в хорошее. Не знаю, что говорила тебе мама обо мне, только я, как видишь, жив. В июне 1916 года во время знаменитого Брусиловского наступления мой самолет был подбит. Я сделал вынужденную посадку на территории противника и попал в плен к австрийцам. Я очень хотел вернуться домой, но в России произошла революция. Я решил ее переждать, потому что жизнь царского офицера мало чего стоила. Воевать же в Гражданскую, когда русские бьют русских, я не пожелал. А в октябре 1918 года Австро-Венгрия распалась и образовалась Чехословацкая республика. Наш лагерь находился на территории Чехии. Офицерам разрешалось под честное слово посещать близлежащий городок. Там у меня появились друзья и женщина, с которой я связал свою дальнейшую судьбу. После поступил на службу в чехословацкую армию, в одну из ее авиационных частей. Дослужился до полковника. Год назад ушел в отставку. Сейчас живем с женой Эльзой и дочерью Марией в небольшом доме на окраине Праги. Пенсии хватает. Еще пишу книгу о войне. А мое авиационное дело продолжает сын Петр, который и передаст тебе это письмо.