Шагая по звездам
Так и есть. На лбу испарина, волосы слиплись в сосульки, рот приоткрыт, из него вырываются хрипы. Дэн потрогал лоб – горячий! Попробовал разбудить брата и тихонько дотронулся до его плеча, чтобы не напугать. Тот не проснулся. Тогда Дэн принялся трясти брата сильнее.
– Алекс, Алекс! Ты слышишь меня? Ответь, Алекс!
Но мальчик только беспомощно болтался в его руках, закатив глаза. Иногда будто силился проснуться, мычал, но не просыпался.
– Алекс!
Схватив брата в охапку, на ходу сдернул плед с кресла и завернул в него дрожащее тело. Дэну не было дела до того, где сейчас мать, чем занята и почему не заметила, что Алекс болен. Крепко прижимая горящее в лихорадке тело к себе и перескакивая через три ступеньки, Дэн выскочил на улицу, аккуратно уложил мальчика на заднее сиденье, кое-как пристегнув ремнями, и, взвизгнув тормозами, вылетел на дорогу, едва поднялись ворота. Как он доехал до ближайшей больницы – Дэниел не помнил. Он вел машину на автопилоте, думая только о брате. Шепотом прося того потерпеть и уверяя – скорее, себя – в том, что все будет хорошо, проскакивал перекрестки на желтый сигнал, резко заворачивал, не включив поворотник… Он даже не думал о том, что может попасть в аварию. В голове билась только одна мысль – Алексу плохо, ему надо в больницу.
Влетев в приемный покой с братом на руках, бросился к медсестре.
– Мальчику плохо, помогите!
Тут же рядом материализовался врач, потребовавший каталку и кабинет для осмотра. Дэна не пустили, попросив подождать в коридоре. Та ночь была самой длинной в его жизни…
…До этого момента. Эта ночь наверняка будет длиннее.
Глава 8
В ожидании Брюса прошло несколько часов. Дэн не мог сидеть на одном месте, ходил по коридору, постоянно пил кофе, который, казалось, скоро из ушей польется. Болела голова, глаза слипались, но он не уходил, хотя прекрасно понимал, что ничем Алексу помочь не сможет. Он мог только ждать. Но оставлять брата сейчас не хотелось. Алекс был единственным, кто у него остался. Почти единственным. Мать, которая в последние годы жила в пансионе для душевнобольных, Дэн уже давно не брал в расчет.
В течение последних десяти лет он безуспешно пытался выяснить, что произошло в тот день, когда погиб отец. Сначала довольствовался словами матери, но потом стал подозревать неладное. Спрашивать было бесполезно: после того случая с маленьким Алексом она все больше замыкалась, разговаривала сама с собой или с погибшим мужем и вообще производила впечатление не совсем здорового человека. Врачи были убеждены, что у Лавинии началась деменция. И Дэну пришлось подыскать для нее соответствующее учреждение. В первое время он навещал мать часто, разговаривал. Но она принимала его за мужа, спрашивала, взял ли он ружье и знает ли, как стрелять. А после принималась хохотать и плакать одновременно, выкрикивая угрозы в адрес какого-то Джона. «Это ты во всем виноват, Джон! Ты! Ты зверь, самый настоящий. Это тебя надо было убить! Ты не заслуживаешь права жить!» Она кричала это снова и снова. В конце концов лечащий врач пришел к выводу, что Дэну не надо приходить. В одиночестве она вела себя спокойно, слушала музыку, напевала и улыбалась. Дэниел с облегчением согласился с решением врача. Ему было не по себе от того, какой стала мать. Той нежной, любящей, ласковой женщины, которая никогда не унывала, больше не было. Она умерла вместе с отцом. Осталась лишь оболочка, любить которую у Дэна не получалось. Он решил сохранить воспоминания о той Лавинии Карсон, которая была раньше, и не омрачать их. Поэтому счета из клиники оплачивались, Дэн регулярно созванивался с врачом, но сам давно там не бывал. Да и Алекс, практически выросший без матери, не очень в ней нуждался. Всех такое положение дел устраивало. Лавиния жила в пансионе, разговаривала с бабочками, а Дэниел занимался проблемами компании.
И лишь в последнюю пару лет он начал подозревать, что со смертью отца не все так просто. Документы подтверждали то, что всем известно: Клеменс Карсон умер от обширного кровотечения, была повреждена яремная вена. Кроме того, на теле обнаружено много укусов, рваная рана на бедре и несколько переломов. И все же Дэниела что-то смущало. Он не мог точно описать свои чувства. Просто интуиция. А ее в качестве доказательства не принял бы никакой суд. И ни один судья на основании интуиции не дал бы ордера на эксгумацию тела отца. Но одно Дэн знал точно: любой документ можно подделать.
Поэтому год назад, не добившись успеха самостоятельно, он нанял частного детектива. Марк Леруа был его старинным другом, которому Дэн доверял. За это время Марк нашел много интересного, но ничего, что касалось бы той злосчастной охоты. Однако ни один из них не собирался сдаваться: раз есть вопросы, ответы тоже должны быть. И Марк продолжал копать. Получив от Дэниела карт-бланш и практически неограниченные средства, он добыл кучу сведений. Благодаря ему Дэн узнал о махинациях в фирме, уволил несколько человек, тем самым сохранил миллионы долларов, утекавшие в карманы нечистых на руку сотрудников. Так что польза от детектива была ощутимая. Тот рьяно взялся за все странное, потихоньку подбираясь к главному. Дэн чувствовал, что Марк вот-вот наткнется на что-то по-настоящему важное, и не мешал, наоборот, старался всячески помочь. Перед тем как Дэну сообщили об аварии, в которой пострадал Алекс, он как раз сидел над документами отца, пытаясь сложить картинку воедино. Что-то в них не давало покоя. Он стал замечать нестыковки. Какие-то странные счета, немалые суммы, которые куда-то исчезали. Какая-то мысль билась в сознании, но он никак не мог ее ухватить, постоянно что-то отвлекало.
Вот и сейчас, стоило прикрыть глаза и вновь задуматься об этом, как он услышал знакомый голос и вскочил.
– Брюс!
Заметив шедшего по коридору невысокого крепкого мужчину весьма своеобразной внешности, Дэн быстрым шагом направился навстречу. Комбустиолог уже смотрел карту Алекса, хмуря брови. Услышав, что его назвали по имени, поднял голову и встретился взглядом с Дэниелом.
– Привет, Дэн! Я прочитал карту, но нужно осмотреть самого Алекса.
– Врачи сказали, что он никогда не сможет видеть. Я не верю им. Но тебе поверю. Скажи, надежда есть?
– Слушай, ну как я могу делать прогнозы, не осмотрев пациента? – Он кивнул медсестре, и та, уже зная, кто это, быстро принесла халат и маску. Облачаясь на ходу, Брюс шагнул в палату реанимации, а Дэниел остался снаружи. Он наблюдал, как лучший врач в своей области внимательно взглянул на показания приборов, сделал пометки, а потом наклонился над Алексом. Чем в этот момент Брюс занимался, мало интересовало Дэна. Главное – что он скажет. И с нетерпением ждал вердикта.
Выйдя из палаты, Нейтон первым делом стянул маску и выдохнул.
– Ненавижу маски, они меня душат. – Увидев укоризненный взгляд, поднял руки в примиряющем жесте. – О’кей, о’кей. Итак, на данный момент я могу сказать только одно – ему требуется операция и как можно скорее. Налицо повреждение сетчатки. Остальное заживет, времени потребуется много, и, вероятнее всего, нужна будет пластика, но ожоги не смертельные, хотя и выглядят страшно. Да, останутся шрамы, но они украшают…
– Брюс, мне плевать на шрамы. Главное – будет ли он видеть.
– К сожалению, – врач развел руками, – это станет известно лишь после операции. И то не сразу. Возможно, зрение восстановится частично, возможно, полностью… Но не стоит исключать вариант, что ничего не произойдет. И к этому тоже надо быть готовым. И тебе, и ему.
Дэн сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Сейчас он готов был ударить любого, кто сказал бы что-то подобное. Но Брюс знал, что ему Дэн вреда не причинит. Иначе кто будет лечить Алекса?
– Ты должен сам провести операцию! – Дэниел сказал это тоном, не терпящим возражений.
– Разумеется. Ведь Алекс – мой крестник. Это моя обязанность. Я обещал твоему отцу позаботиться о вас. И мне почему-то кажется, что тебе помощь сейчас нужна больше, чем Алексу…
– Вот только не начинай, ладно? Думай о нем. – Дэн кивнул на лежащего в палате брата. – О себе я сам позабочусь.
– Хорошо. Но для начала тебе надо поспать. Сколько ты уже на ногах? Двое суток? Судя по твоему виду, не меньше.
– Отстань, ты мне не папочка, – огрызнулся Дэн и отвернулся от врача, пытаясь успокоиться. – Мне сейчас не до отдыха, у меня брат в реанимации.
– Да ладно, расслабься, – Брюс хлопнул его по плечу, – подлатаем мы твоего братца, будет как новенький. Готовь его к перевозке в мой центр, а сам – спать! – Голос врача был строгим.
– Как новенький, говоришь? Твоими бы устами… – Дэн ворчал, но все же от сердца немного отлегло. Если Брюс говорит, что шансы есть, значит, надо сделать все, чтобы Алекс снова мог видеть. Позвонив куда следует, вызвав медицинский вертолет для перевозки Алекса, он наконец позволил себе немного расслабиться. Не все еще потеряно. За брата он будет сражаться всеми средствами. И вместе они победят. Должны победить. Судьба – в бога Дэниел уже давно не верил – не может быть столь жестокой.
Забрав карту у Брюса, который быстрым шагом направлялся к выходу, он мельком взглянул на диагноз и вновь поморщился. Он ровным счетом ничего не понимал в медицинских терминах, однако Брюс уже успел популярно объяснить ему основное. Дэн невесело усмехнулся и подошел к стойке регистрации. Нужно было оформить перевод Алекса, сейчас не до размышлений о превратностях судьбы и медицинских терминах…
***
– Кларисса, а почему у меня в палате нет телефона?
Шеннон будто только сейчас заметила этот факт. Она хотела позвонить домой и узнать, как там отец. Харриджу она не очень верила и хотела убедиться, что тот все еще жив. Этот монстр мог и соврать.
– Не знаю, мисс Макбрайт, мистер Харридж сказал, что нельзя вас беспокоить и запретил его устанавливать.
– Что?! Да как он… Это же черт знает что! Немедленно установите! – Невольно сорвавшись на крик, Шен опомнилась и виновато взглянула на медсестру. – Пожалуйста. Отец болен, мне надо ему позвонить.
Но Кларисса лишь покачала головой.
– К сожалению, я ничего не могу сделать, мисс. Это распоряжение главного врача. – Посмотрев на поникшие плечи пациентки и потерянный взгляд, добавила: – Но в холле есть телефон-автомат.
– У меня нет на него денег. – Шеннон покачала головой – все ее вещи Харридж забрал с собой. Ни телефона, ни кошелька, ничего.
– Ну уж пару монеток я смогу вам подкинуть. – Медсестра подмигнула и улыбнулась, а Шен благодарно кивнула.
– Спасибо, я все верну…
– Да перестаньте. Родители – это святое. Мама с папой, наверное, переживают за вас.
– Моя мама… – Шеннон с трудом смогла сглотнуть вставший в горле ком. – Она умерла много лет назад. Я была еще маленькой.
– Простите, мне жаль. – Печаль в голосе была искренней.
– Ничего. —
Шен через силу улыбнулась, и Кларисса, поправив одеяло и прошептав: «Я скоро вернусь», вышла из палаты. Улыбка еще долго не сходила с лица Шеннон. Теперь у нее была возможность поговорить с отцом и все выяснить.
Глава 9
В ожидании перерыва Кларисса положила в карман пару квартеров2 для Шеннон, чтобы та смогла позвонить домой. Девушке не позавидуешь: мистер Харридж был очень неприятным типом. Медсестре он не просто не нравился, а вызывал чувство отвращения и необъяснимого страха. Он напоминал Табаки, но был куда хитрее. И опаснее. Когда он смотрел на нее, казалось, что не только заглядывает внутрь, но и выворачивает наружу, ощупывая холодными, скользкими пальцами. Каждый раз передергивало, когда взгляд этого человека останавливался на ней. Хотелось умыться. А еще Клариссе не нравилось то, как он смотрел на Шеннон и других молоденьких девушек. Взгляд был одновременно сальным и жестоким. И когда она узнала, что Харридж – жених Шеннон, девушку стало искренне жаль. Не верилось, что подобный тип способен на любовь и нежность.
Шеннон была сама не своя в ожидании медсестры. Она ходила туда-сюда по палате, грызла ногти и думала. Об отце, давно умершей матери, о парне, попавшем из-за нее в реанимацию. О том, что было бы, если бы она не сбежала, а покорно вышла замуж за Джонатана. Отец бы не заболел, парнишка – не попал в больницу… Всем было бы лучше. Кроме нее. Что стало бы с ней? Не давала покоя фраза, услышанная в тот роковой день от отца: «За тобой тянется шлейф из слухов и домыслов». Будучи в пансионе, она не интересовалась жизнью светского общества: ей претили снобизм и чопорность, присущие сильным мира сего. Поэтому и не знала, что за слухи роились вокруг ее жениха. И спросить тоже не у кого. Подруг у нее не было: общению Шеннон предпочитала книги. В отличие от людей, они никогда не предавали, не причиняли боль, не бросали. Она часто вспоминала, как мама читала ей перед сном.
– Мам, а ты сегодня почитаешь мне про Пеппи? – Маленькая Шен посмотрела на маму.
– Уже поздно, пора спать.
В глазах дочери не было и намека на сон.
– Мам, ну немножко, совсем чуточку. – Девочка сложила вместе большой и указательный пальцы, оставив между ними меньше дюйма. – Во-о-от столечко.
Миранда с сомнением посмотрела на часы: было действительно поздно, но она не могла устоять, когда Шен так на нее смотрела.
– Ну ладно. – Она улыбнулась и пошла за книгой, а девочка откинула одеяло и юркнула в постель. Миранда вернулась, прилегла рядом с дочерью и открыла книгу.
«Тем временем они вышли на кухню, и Пеппи заорала: «Здесь будут печь блины! Здесь будут жарить блины! Здесь будут кормить вкусными блинами!» И, схватив три яйца, она подбросила их высоко в воздух. Одно яйцо свалилось ей на голову и разбилось, а желток потек прямо на глаза. Два же других яйца она ловко поймала в кастрюльку, где они и разбились. «Я всегда слышала, что желтком хорошо мыть волосы, – сказала Пеппи и вытерла глаза. – Вот увидите, они сейчас начнут расти так, что только треск пойдет!»
Рассказывая все это, Пеппи умело выгребала пальцем яичную скорлупу из кастрюльки. Потом, взяв банную щетку, висевшую на стене, она стала взбивать ею жидкое тесто, да так, что только брызги по стенам полетели. Затем она вылила все, что осталось в кастрюльке, на сковородку, стоявшую на плите. Когда блин подрумянился с одной стороны, она подбросила его на сковородке чуть ли не до самого потолка, при этом блин перевернулся в воздухе. Но Пеппи тут же снова поймала его сковородкой. И когда блин был готов, она швырнула его наискосок через всю кухню, прямо на тарелку, стоявшую на столе».
– Мама, мама, – Шен захлопала в ладоши, – а ты научишь меня печь, как Пеппи? Я хочу, как она, подбрасывать блинчики. – Девочка взяла воображаемую сковороду и подкинула, а затем ловко поймала вымышленный блинчик. Раздался смех. Миранда и сама не могла не улыбнуться, глядя, как дурачится дочь. – Так научишь, мам?
– Я и сама так не умею. Но верю, что ты сможешь научиться и без моей помощи. – Онаа поцеловала девочку в лоб. – А теперь – спать.
– Хорошо, мамуля. Спокойной ночи. – Шен повернулась на бок и натянула одеяло до самого подбородка.
– И тебе спокойной ночи, детка.
Миранда оставила ночник, выключила верхний свет и вышла из комнаты, прикрыв дверь.
Воспоминания о матери были настолько яркими, что Шеннон казалось, будто все это произошло вчера. Она сердито вытерла слезы. Мамы давно нет, остался только отец. Она была зла за то, что он выбрал для нее такую судьбу, даже не посоветовавшись. Разум говорил, что отец был неправ, нужно отказаться от свадьбы, что бы ни случилось, но сердцем она понимала, что Уильям – единственный оставшийся у нее родной человек. И несмотря ни на что, она его любила. Больше никого не было: бабушки и дедушки умерли еще раньше матери, других детей она не захотела, отдав всю свою любовь единственной дочери. И вот сейчас Шен практически одна.
Девушка обернулась на звук открывающейся двери. Кларисса, улыбнувшись, вошла и положила пару монет на тумбочку.
– Приятного разговора. Надеюсь, что у твоего отца все в порядке. – Медсестра кивнула ей и вышла.
– Я тоже на это надеюсь, – чуть слышно прошептала Шеннон, подходя к тумбочке. Она сгребла монеты и сунула их в карман халата. Потуже запахнув его, вышла из палаты и направилась вниз.
В холле ничего не изменилось: было все так же шумно и многолюдно. Шеннон прошла на другую сторону, обойдя группу обсуждавших что-то молодых врачей. Телефон-автомат смотрел на нее со стены. Зажав монеты в руке, выдохнула и на секунду прикрыла глаза. Она волновалась. Что скажет отец? Как он себя чувствует? Сможет ли ее навестить? Задаваясь этими вопросами, она опустила квартер в прорезь и набрала номер. В ответ послышались длинные гудки, но никто не подходил. Она уже хотела прервать звонок, как вдруг услышала отклик.
– Алло! Отвечайте, черт вас побери…
От неожиданности Шен чуть не выронила трубку. Хриплый баритон был незнакомым. И неприятным. Грубым. Высокомерным. От него веяло холодом и какой-то обреченностью.
– Кто это? – Она не узнала собственного голоса.
– А вы кто? Что вам нужно?
– А где миссис Диккенс? – Энни Диккенс уже много лет служила у них экономкой и всегда сама брала трубку.
– Какое вам дело?
– Это дом Макбрайтов? – Шеннон начала сомневаться, что попала туда, куда нужно.
– Именно так.
– Тогда позовите к телефону моего отца, кем бы вы ни были. Немедленно. – В голосе прорезались властные нотки. В ответ она услышала смех.
– Так это малютка Шеннон! Эй, Джонни, тут твоя нареченная звонит. – Незнакомец продолжал смеяться, а потом в трубке раздался визгливый фальцет Харриджа.
– Шеннон? Ты… откуда? Где ты? – Голос был удивленным, словно она внезапно возникла на пороге.
– Я в больнице. А вот что вы делаете в моем доме? Кто снял трубку? Где Энни и мой отец?
– Ой-ой, сколько вопросов. Погоди, успокойся. Твой отец спит – ему нужно больше отдыхать после сердечного приступа. Я пришел проверить, все ли нормально. В конце концов, это теперь и мой дом тоже, ты не забыла? А трубку снял мой… кузен Кристофер. – Харридж чуть запнулся, словно сомневаясь в имени.
– Где Энни? Почему она не подошла?
– Она… Миссис Диккенс уволилась. У нее сдали нервы из-за твоего побега и болезни Уильяма. Со вчерашнего дня она здесь больше не работает.
– Но… – Шеннон начала было возражать, но поняла, что это бессмысленно. Лучше она спросит у папы. – Когда я смогу поговорить с отцом?
– Он очень слаб, почти все время спит, это ему на пользу. – Голос Джонатана был пустым и равнодушным. – Вот вернешься домой, и поговорите. А сейчас иди в палату, Шеннон. Тебе тоже не помешает больше отдыхать. Ведь скоро будет не до этого. Свадьба на носу. Все-все, иди. Кузен, попрощайся с Шеннон, она идет отдыхать.
– Пока, Шен. – Тон Криса был дурашливым.
В трубке очень внезапно раздались короткие гудки, и Шен замерла. Харридж сказал, что отец спит. Но, может, это неправда? Может, позвонить папе на сотовый?
Рассудив, что хуже не будет, бросила второй квартер в прорезь и набрала номер отцовского мобильного. «Абонент временно недоступен». Она повесила трубку и забрала выкатившуюся обратно монетку. Уже отойдя на пару шагов от телефона, вдруг развернулась и решительно набрала номер Энни, скормив жадному автомату кусочек металла. Длинные гудки. Два. Пять. Семь. И вдруг знакомый голос. Шен чуть не заплакала.
– Энни? Это Шеннон. Ты меня слышишь?
– Шен? Девочка моя, как ты? Где ты?
– Все хорошо. Я в больнице.
– Как все может быть хорошо, если ты в больнице? Мистер Харридж сказал, что к тебе никого не пускают.
Шен недоуменно нахмурилась.
– Неправда. – У нее зародились нехорошие подозрения. – Что он рассказал?
– Что у тебя травма головы, ты все время спишь и беспокоить тебя нельзя.
– Нет у меня никакой травмы, только ожоги на руках и все. Он соврал. – Настало время главного вопроса. – А как там мой отец? Харриджу я не верю.
– Ох, деточка… Мистер Уильям очень сдал за последнее время. Как будто пропал стимул жить. Почти не выходит из своей комнаты, весь какой-то угасший. И сразу постарел. Прости, Шен, я не хотела тебе это говорить, но…
– Ничего, Энни, все нормально. Харридж упоминал про сердечный приступ, что отцу очень плохо, и он постоянно спит.
– Не было никакого приступа. Но он и правда много спит. Мне кажется, что… – Энн замолчала.
– Что? Не молчи, пожалуйста.
– Это… не телефонный разговор, деточка. Давай я приду к тебе, и мы все обсудим.
– Конечно. Я в больнице Святого Стефана. Приходи завтра.
– Я приду утром, в одиннадцать.
– Хорошо, буду ждать. До завтра, Энни.
– До завтра, детка.
Шеннон повесила трубку и задумалась. Что такого важного хотела сказать бывшая экономка? Судя по голосу, та чего-то боялась. У Шен даже были предположения, чего именно. Она поежилась, запахнула на груди халат и побрела в палату. Было о чем подумать.
Глава 10
В ожидании Энни Шеннон не находила себе места. Заняться было нечем, телефон у нее отобрали, поэтому приходилось либо слоняться по коридорам больницы, либо пялиться в экран телевизора. Второе быстро надоело: ничего интересного она там не нашла, в новостях про них с отцом даже не упоминали, так что смотреть было нечего. Поэтому все свободное от процедур и осмотров время она проводила в холле больницы. Ей нравилось наблюдать за людьми издалека. Врачи и медсестры выполняли свою работу, а пациенты… Проще было сказать, чего они не делали: смеялись и плакали, кричали на сотрудников и тихо сидели, забившись в уголок, жаловались и ныли, устало ждали своей очереди, кто-то кричал от боли. Некоторые даже умудрялись спать в таком шуме.
Ее внимание привлекла суета у двери. Шен посмотрела туда и увидела носилки с лежавшим на них человеком. Во рту трубка, одежда вся в крови, вокруг суетились медсестры, слышны крики: «Готовьте вторую операционную», «Адреналин, быстро»… Каталка пронеслась мимо, чуть не сбив с ног, но она успела вовремя отскочить. Интересно, что случилось с этим человеком? Похоже на автомобильную аварию, но уверенности не было.
– Вот ты где!
Позади раздался знакомый голос, и она обернулась. Теперь уже бывшая экономка стояла, протягивая руки, и Шен бросилась в раскрытые объятия.
– Энни! Я так рада тебя видеть!
– Я тоже, деточка, – срывающимся голосом прошептала женщина, поглаживая ее по волосам. – Как ты тут? Дай посмотреть на тебя. – Она отодвинула Шеннон и осмотрела в головы до ног, задержав взгляд на руках. – Ну как же так, а?
– Да это ничего, Нэн. – Шен улыбнулась. – Заживет все, и следа не останется. Ты лучше расскажи, как там отец.
Экономка нервно оглянулась. Шеннон, заметив это, потянула ее к лифту. Поднявшись, они обе зашли в палату и плотно закрыли дверь. Сев в кресло, Энн стала рассказывать.
– Как только ты пропала, мистер Уильям стал сам не свой. И заправлял всем этот гнусный тип, мистер Харридж. – Экономка дернула плечами, будто от омерзения, и продолжила: – Половину слуг уволил сразу. Собрал всех и заявил, что теперь он хозяин дома. За месяц выгнал всех, кроме меня и садовника. А потом привел своих людей.
– А за что он их уволил? – Шен помнила слуг как абсолютно преданных, честных людей.
– Так за верность мистеру Уильяму. Подчиняться этой змее подколодной никто не хотел, вот он и злился.
– А что папа? Неужели даже не защитил никого? Ведь вы все долгие годы у нас работали.
Экономка вдохнула и отвела взгляд, а Шен напряглась.
– Энни, что случилось с папой? – В голосе были слышны слезы. Несмотря ни на что, она отца любила.
– Он почти из комнаты не выходит. Запил он, по-черному. Я его последний раз таким видела, когда мама твоя, помилуй, господи, ее душу, пропала. – Экономка приложила платочек к глазам.
– А я не помню, что он тогда пил. – Шен нахмурилась.
– Так ведь ты совсем малышкой была, тебе никто и не говорил. Сказали, что папа очень занят, работает – ты и поверила. Незачем ребенку такие подробности знать. А сейчас… Боюсь я за него, детка. – Голос Энни снизился до шепота. – Он из комнаты не выходит, почти не ест, ему слуги эти, пришлые, только бутылки из погреба таскают. И видеть он никого не хочет. Когда я еду приносила, даже внимания на меня не обратил. Сидел, уставившись в одну точку, и к бутылке прикладывался. И так каждый день. Я его разговорить пыталась, так он только посмотрел мутным взглядом и отвернулся. Ну я сдуру и пошла к поганцу этому, мистеру Харриджу. Опасения высказала. Мол, сердце ведь может не выдержать, надо что-то делать. А тот улыбнулся недобро и сказал, что позаботится об этом. Вот и позаботился. Наутро вызвал меня, сунул конверт и сказал, что я больше в этом доме не работаю. И на сборы дал два часа. А куда мне идти? Так и спросила у него. Он лишь рассмеялся и ответил, что его это не касается. Он мне денег дает, и я могу отправляться куда душе угодно, хоть к черту на рога. Еще и пригрозил, если кому-нибудь расскажу о том, что в доме творится, то мне не поздоровится. А когда я уходила, заявился этот «кузен», как Харридж его назвал.