Сон Царевича
Чего стоило соврать? Возможно, тогда удалось бы избежать безумного чаепития. Но его это не успокоило:
– Все равно. Почему вы должны тратить на меня свое свободное время? Мои родители его не оплачивают.
– Может, еще и за чай расплатитесь? – усмехнулась она.
Елисей приосанился:
– А что, я могу.
И, прежде чем она успела оценить сомнительное предложение, продолжил:
– Вам полочку не надо повесить? Ну или там гвоздь забить…
Она взглянула на него с недоверием:
– А вы все это умеете?
– Не знаю, пока не пробовал. Но стоит рискнуть.
Он над ней издевается, а она слушает и терпит. Хорошо, что можно сделать вид, будто невероятно увлечена приготовлением чая, и промолчать. Наконец она поставила перед ним дымящуюся чашку и тарелку с бутербродами.
Он поднял глаза.
– А вы разве не будете?
Она покачала головой:
– Я в отличие от вас пообедала вовремя.
– А за компанию?
Достав из шкафа еще одну чашку, она устроилась на диванчике подальше от Елисея. Жаль, что у нее на кухне не водится табуреток – нет необходимости, никогда не бывает так много гостей – и сесть напротив, как она привыкла, не получится. Не тащить же ради этого стул из комнаты. Да он здесь и не поместится…
Елисей, кажется, что-то понял, воздержался от комментариев и молча принялся за еду. Она украдкой поглядывала на него. Психологи говорят: хочешь лучше узнать человека – посмотри, как он ест и считает деньги. Оплату за уроки переводили на карточку, поэтому наличных она в его руках не видела, а что касается еды…
Психологи, как обычно, сказали полную ерунду. Если ест просто и аккуратно, не давится и не чавкает, значит, хороший человек? Может, то, как готовят еду, тоже что-то значит, и это он, наоборот, ее изучает? Но она же не борщ при нем варила. Какие выводы сделаешь из бутербродов?
– Спасибо, – наконец сказал Елисей, комкая в руках салфетку. – Буквально спасли от голодной смерти.
– На здоровье, – машинально отозвалась она, наблюдая за его пальцами.
Интересно, каким видом спорта он занимается? Явно не шахматами. Впрочем, нет, ей это совершенно неинтересно.
– Анастасия Андреевна…
Она знала, что у нее в квартире все очень компактно, но только сейчас осознала, какой маленький кухонный диванчик. Елисею хватило всего одного неуловимого движения, чтобы оказаться к ней практически вплотную. Отодвинуться некуда, а встать будет слишком демонстративно. Ну и что – разве она боится его обидеть? Он-то вовсе не стесняется обращаться к ней, используя самые нелепые сочетания имен и отчеств…
Он накрыл ее кисть своей огромной ручищей. Странно: ладонь крупная, а пальцы тонкие и изящные.
– Давно хотел вам сказать…
Она все-таки вскочила. Неужели этот кошмар повторяется? Но почему именно с ним?
– Не стоит, – отрезала она.
– Почему? – удивился он. – Вы даже не знаете, что…
Она невесело усмехнулась.
– Прекрасно знаю.
– Ну и что же?
– Давайте вы первый.
Опять захотелось назвать его по фамилии, но она так и не успела ее найти. А ведь почти открыла файл, когда собиралась звонить родителям…
Мысль о родителях парня мгновенно отрезвила ее. Надо заканчивать этот балаган. Прервать урок, который толком не начался, выставить его и отказаться от дальнейшей работы. Сколько у них там предоплачено? Она готова вернуть деньги, лишь бы больше никогда его не видеть.
Она внимательно наблюдала за ним, стоя у плиты. Как ни старался казаться наглым, а засмущался. Несмотря на все бахвальство, опыта явно маловато.
– Вы мне нравитесь очень, – наконец отважился Елисей.
Она мысленно похвалила его за смелость. Уставился в стол, но все-таки решился сказать.
Она пожала плечами:
– И вы мне нравитесь.
Он с надеждой вскинул глаза, и она поспешила пояснить:
– Как ученик. Вы милый и забавный, не без способностей, хоть и ленитесь. С вами приятно заниматься, но не более того.
– Вы мне тоже… То есть вы мне нравитесь не только как учительница.
– А как кто?
Может, если назвать вещи своими именами, будет проще выпутаться из этой бредовой ситуации.
– Как девушка.
Она хмыкнула. Сама ощущала себя даже не девушкой, а девчонкой-школьницей, такой же, как они все, просто умело маскировалась под взрослую. Но ему об этом знать вовсе не обязательно.
– Тебе сколько лет? – спросила она и едва не прикусила язык.
Давала же себе обещание всегда обращаться к ученикам только на «вы»! Кажется, ему удалось вывести ее из себя, и отлаженная программа дала сбой. Оставалась слабая надежда, что Елисей ничего не заметил, но он с таким ожиданием поднял на нее глаза, что сразу стало ясно: нет, не прокатило.
– Восемнадцать, – ответил он после паузы.
Она покачала головой:
– И все еще в школе учишься? В каком классе?
– В одиннадцатом, – послушно отозвался он. – Просто у меня день рождения в январе…
– Врешь, – пригвоздила она. – Забыл, что я видела твои документы?
– Зачем вам понадобились мои документы? – удивился он.
– Всегда прошу их показать перед тем, как заключить договор. Обычная предусмотрительность. Мало ли, что может случиться…
Что может случиться и как от этого уберегут документы, она и сама толком не знала, но Елисей не стал уточнять.
– И когда у меня день рождения?
– Не в январе, – отрезала она.
Странно: на дату рождения обратила внимание, а на фамилию – нет. Первое было важнее: она старалась сразу выяснить, кто совершеннолетний, и точно знала – сейчас взрослых учеников у нее нет.
– Ладно, семнадцать, – неохотно признал он и после паузы добавил: – С половиной.
– Вот и ответ на твой вопрос, – сказала она, хотя он пока еще ни о чем не спрашивал. – Ты же несовершеннолетний.
– И что?
– Хочешь, чтобы меня посадили?
– За что?
– За совращение малолетних.
– Причина только в этом? – ухмыльнулся он. – Зайти через полгода?
Черт! Она и не думала, что ее ответ прозвучит так двусмысленно. Елисей тем временем вылез из-за стола и шагнул к ней, оказавшись практически вплотную. И почему у нее на кухне так тесно?
– Вы никого не совращали, – проговорил он ей на ухо интимным шепотом. – Наоборот, я сам. Скорее, вы меня сможете посадить…
– За что? – удивилась она.
– За это, – он положил руки ей на плечи, прижал к себе и наклонился к лицу.
* * *Нестерпимо болела голова. Он был готов отключиться, но не мог позволить себе долгожданное забытье. Он разучился спать самостоятельно, существуя как машина, которую включают и выключают в нужное время. Когда исследователи понимали, что его физические возможности на пределе, ему вводили очередной препарат, и он вырубался. Это даже нельзя было назвать сном – просто небытие, на определенное время останавливающее работу мозга, дающее отдых сведенным судорогой мышцам и вывернутым суставам.
Через несколько часов он не просыпался, а приходил в себя, жалея, что так мало времени провел без сознания. Он откуда-то знал, что нормальным людям положено видеть сны, и после пробуждения искал их малейшие следы, но измученный мозг отказывался выдавать хоть что-то отличное от его нынешнего существования.
Однако он точно знал – его не создали в этой лаборатории. У него была совсем другая жизнь, может быть, не очень благополучная и счастливая, зато своя. Но воспоминания о ней были надежно заблокированы, и он не мог поручиться, что не сделал это сам. Иначе давно бы уже прекратил тягостное существование, состоявшее из приступов боли и перерывов между ними.
– Как вы себя чувствуете?
Он с трудом поднял голову. Никто и никогда не интересовался его самочувствием. Ему не задавали вопросов, с ним вообще не общались, воспринимая как биологическую машину, определенным образом реагирующую на раздражители. Тем удивительнее был этот вопрос, раздавшийся от двери. Там стояла девушка. Как и все, кто с ним работал, она была в медицинском костюме, перчатках, шапочке и маске, выделялись только глаза, смотревшие на него с любопытством и сочувствием. Впрочем, последнее могло ему просто почудиться.
– Голова болит. – Он с трудом вытолкнул из горла слова, мимолетно удивившись, какой хриплый у него голос.
Он так давно не слышал ничего, кроме собственного крика, что забыл, как он звучит.
Девушка осторожно приблизилась. Он ждал очередной инъекции, стараясь не смотреть на свои исколотые вены, но жгута и шприца у нее не оказалось, она просто положила ему на лоб прохладную ладонь. Он прикрыл глаза, сосредоточившись на своих ощущениях, чувствуя, как пульсирующая в висках боль постепенно начинает уходить.
– Так лучше? – спросила она.
Он кивнул, не решаясь отвечать. То, что происходило сейчас, было ново и непривычно, и он поневоле насторожился. Сменили тактику, значит, хотят добиться другого результата. Но какого, если его и так уже изучили во всех подробностях, лишив контроля не только над собственным телом, но и над сознанием?
Кажется, пришел черед эмоций. Классический прием, когда после злого полицейского приходит добрый. Сегодня на роль доброго назначили ее, стоит воспринимать это именно так и постараться скрыть как можно больше. Реакцию на боль замаскировать нереально, но в эмоциональной сфере сделать это будет гораздо проще. Просто не стоит реагировать на притворную ласку и внимание, вступать в разговоры и поддаваться на другие провокации.
Он был готов ко всему, но не к тому, что последовало потом…
Глава 4. Местоимение первого лица
Она словно окаменела. Почему же не сопротивляется, ведь сейчас он ее поцелует, и пути назад не будет…
– Прекратите немедленно. – Она почему-то снова перешла на «вы» и не глядя пошарила по столу, ища свою чашку с чаем, к которому едва притронулась.
Интересно, он уже достаточно остыл, чтобы ожоги остались не слишком сильные?
К счастью, Елисей понял, что это не просто для вида, сразу отпустил ее и отвернулся.
– Извините, – пробормотал он. – Не знаю, что на меня нашло.
– Зато я знаю, – строгим учительским голосом проговорила она, уже полностью взяв себя в руки. – Учиться надо, а не думать о всякой ерунде. И влюбляться в своих ровесниц.
– А сколько вам лет?
– Больше, чем Анне Аркадьевне.
Елисей нервно усмехнулся:
– Ну и что, подумаешь! Для меня это ничего не значит.
Если сейчас скажет, что она выглядит гораздо младше, то она треснет его чем-нибудь по башке. К счастью, парень удержался от очередной банальности, видимо, уловив ее настроение.
– Зато для меня значит, – отрезала она.
– А вы знаете, что существует такое понятие, как возраст сексуального согласия? – вдруг вкрадчиво поинтересовался Елисей. – В нашей стране это шестнадцать лет.
Она мрачно усмехнулась. Еще бы не знать! Предпочла бы, конечно, никогда не слышать, да пришлось ознакомиться во всех деталях.
– И что это меняет?
– С тем, кому исполнилось шестнадцать, можно заниматься сексом, с точки зрения закона никаких проблем. Странно, да? – Он безмятежно улыбнулся. – А фильмы для взрослых имеют ограничение по возрасту – восемнадцать плюс. То есть заниматься можно, а смотреть нельзя.
Он замялась. Что происходит, почему она обсуждает со своим учеником возраст сексуального согласия и рейтинг порнофильмов?
– Это если по взаимному согласию.
– А у нас его нет?
Она опешила от такой наглости и даже не сразу нашлась что ответить.
– Сами как считаете?
Елисей замялся, и она порадовалась про себя – парень не такой уж непробиваемый, каким хочет казаться. Она решила закрепить результат:
– Притом всегда можно приплести насильственные действия. И тогда точно посадят независимо от того, исполнилось шестнадцать или нет… За несовершеннолетнего еще и больше дадут.
– Зачем мне это нужно? – возмутился он.
– Вам незачем, а вот вашим родителям…
– Да им на меня плевать. – Его глаза хитро блеснули: – Притом это если узнают…
Она устало вздохнула:
– Все, Елисей. На сегодня занятие окончено. Домашнее задание остается прежнее. Можете идти.
Думала, он начет спорить и возражать, но ученик послушно потопал в прихожую. Она не пошла следом, предпочитая из кухни слушать, как он там возится.
– Алевтина Алексеевна, я ухожу, – наконец неуверенно объявил он. – Дверь закроете?
Она невольно усмехнулась, услышав новое имя. Значит, уже полностью пришел в себя. У подростков гибкая психика, чего не скажешь о ней самой.
– Просто захлопните, – отозвалась она.
– Лучше заприте, – не отставал он. – А то вдруг украдут.
Она хмыкнула. Если бы еще она была кому-то нужна! В смысле, по-настоящему, а не пару раз перепихнуться под предлогом уроков английского.
Только когда стихли шаги и гул лифта, она решилась приблизиться к двери и запереть ее, но все равно не почувствовала себя в безопасности. Какое счастье, что на сегодня больше не назначено уроков! Вести их она была не в состоянии. Пришлось бы отменять, а это потеря денег, репутации, с таким трудом заслуженной, и неминуемое понижение рейтинга на сайте репетиторов.
Елисей ошибался: она вовсе не похожа на Анну Аркадьевну. Каренина к двадцати восьми – действие романа растянулось на два года – успела выйти замуж, родить ребенка, завести любовника, сбежать к нему от мужа и броситься под поезд, а чего добилась она? Решительно отказалась от романа с учеником? Ничего не скажешь, вот это достижение!
Ее с трудом обустроенный мирок рушился на глазах, а она лишь бессильно наблюдала за этим. Стоило забираться так далеко, обрывать все контакты с прошлым, чтобы здесь началось то же самое! Недаром говорится: куда бы ты ни поехал, все равно берешь с собой себя. А от себя далеко не убежишь. Можно долго обманываться, но рано или поздно на свет выберется то альтер эго, которое словно создано для того, чтобы все ломать и портить. А тебе остается лишь бессильно наблюдать, ведь ты не в состоянии ничего изменить. Против себя не пойдешь…
Значит, причина в ней самой. Чем-то она привлекает этих нахальных подростков. Они чувствуют жертву. Те, что потрусливее, мечтают о ней по ночам, представляя в своих юношеских эротических фантазиях. А те немногие, кто отваживается на решительные действия, не тушуются – просто лезут к ней своим лапами, явно считая: если мама с папой заплатили за уроки, она вполне может оказать и еще кое-какие услуги…
Жаль, что Елисей оказался из числа последних. Она сказала правду: он ей нравился. Конечно, не как парень, а как ученик, всегда аккуратный и приятный в общении. Она чувствовала между ними даже некое подобие дружбы, маленький заговор – паролем и отзывом стали все эти странные и чудные имена, которыми он ее награждал, а она не возражала.
Но теперь все закончилось. После того, что случилось, продолжать занятия, как ни в чем не бывало, не выйдет. Елисей затаится на время, но рано или поздно все равно снова полезет к ней. Этот еще и подковался: теоретическую часть освоил. Изучил, так сказать, историю вопроса… И что нам это дает?
Она ничем не выдала себя, не показала слабину, но он наверняка уловил ее на подсознательном уровне. И в следующий раз все может закончиться далеко не так благополучно… Как именно, не хотелось даже представлять.
Но отказаться от занятий сразу слишком подозрительно. Надо выждать, а потом, когда закончатся оплаченные уроки, просто не продлить договор. Да, так будет лучше всего. Скажет, что причина в ней самой – например, она уезжает. Но все обязательства выполнила, так что никаких претензий.
Тогда они расстанутся, и все закончится. Возможно, ей действительно придется уехать. Жаль, конечно: много сил и времени потрачено на то, чтобы начать жизнь с нуля и наладить сносное существование. Но ничего, ей не впервой. Справилась один раз, получится и еще. Обязательно, ведь она сильная…
Кажется, самовнушение не работает. Какая же она сильная? Такая же растерянная, напуганная девчонка, какой была тогда… И пусть прошло почти десять лет, ничего не изменилось.
Десять лет, подумать только! Елисею тогда было семь, мальчик только в школу пошел, когда она… Зато сейчас вон какой вымахал. Впрочем, хватит о нем. Надо выбросить его из головы и забыть, как страшный сон.
Жаль, что она больше ничего не умеет, кроме преподавания. Казалось бы, знаешь язык – перед тобой открыты все дороги. Хочешь, письменными переводами занимайся, хочешь – устными. Можно вообще за границу уехать, там без языкового барьера гораздо легче устроиться… Только жизнь в другой стране пугала ее до чертиков. Дома и стены помогают, а там, где все вокруг чуждое и враждебное?
С переводами тоже не сложилось. Пробовала заняться художественной литературой – не вышло. С точки зрения языка проблем не возникало, но ей, наверное, не хватало таланта. Переводчик должен быть своего рода писателем – читатели видят именно его текст, значит, он фактически становится соавтором.
Она и старалась передать все до мельчайших подробностей. Из-за этого тексты получались деревянными и ученическими, в них не было страсти и огня, даже добавленных от себя. Заказчики отмечали ее старание и точность соответствия оригиналу, благодарили, расплачивались, но больше не обращались.
От технических переводов она отказалась сама. Они оказались настолько скучны и утомительны, что этого не могли перекрыть никакие деньги – не такие уж и большие, к слову. К тому же каждый раз приходилось разбирать узкоспециализированную лексику, а снова чувствовать себя ученицей ей совершенно не нравилось – это казалось унизительным.
Вот и выяснилось, что ни к чему она не приспособлена, кроме преподавания. Не то чтобы у нее проявлялся в этой области особенный талант – такая же, как многие. И так же, как у многих, у нее получалось: не плохо и не хорошо, средне. Или ей просто казалось? Раз со школой не сложилось, осталось одно – частные уроки. Недостатка в учениках она никогда не испытывала, английский требовался многим.
Конкуренция, конечно, была серьезная, но о ней оставляли положительные отзывы, обеспечивая высокий рейтинг на сайте поиска репетиторов. Молодая симпатичная учительница многим нравилась, а с приятным преподавателем и учеба продвигается живее. Со временем количество перешло в качество – постепенно она поняла несколько принципов, которые позволяли вдалбливать знания в юные головы гораздо эффективнее, и успешно ими пользовалась. К тому же она досконально знала требования к ЕГЭ, и это добавляло очков.
В общем, дела шли нормально, как ей представлялось. Но эта видимость оказалась такой хрупкой, что разрушилась всего от пары неосторожных слов и жестов…
Она сама виновата, что расслабилась. «Нальете чаю»! Сразу надо было заподозрить неладное. Все внутри просто сигналило об опасности, но она проигнорировала голос разума. Легкомысленно решила: что случится, если она подаст парню чашку с горячим напитком?
Неужели трудно было понять, что это только предлог? Преподаватели не пьют чай с учениками во время уроков, а объясняют им согласование времен в условных предложениях. Она допустила промашку, за что и поплатилась. Елисей умело надавил на жалость, и она поддалась. Как же, ребенок голодный! Отродясь не испытывала материнского инстинкта – считала, что природа им обделила, и нисколько не расстраивалась по этому поводу, а тут вылез откуда-то в самый неподходящий момент.
Или родительские инстинкты ни при чем? Будем честны – разве она не догадалась, к чему все идет? За время работы с подростками научилась отлично их чувствовать и понимать. Без этого в ее деле никуда: надо уметь предсказывать, что они могут выкинуть в следующую минуту. Когда бушуют гормоны, голова часто отключается…
Поняла – и все равно допустила то, что случилось. Опять демон саморазрушения прорезался, едва она успокоилась и немного расслабилась от того, что все в ее жизни шло неплохо. Станет ей еще одним уроком: никогда нельзя расслабляться. А уж привязываться к ученикам, испытывать к ним хотя бы малейшую симпатию – вообще табу. Этого нельзя себе позволять ни при каких обстоятельствах. Они для нее, как станки для рабочих на заводе. Как приборы для ученых. Как растения для фермеров. Нет, не то…
Как пациенты для врачей, вот самое точное определение. Те тоже ни к кому не привязываются, чтобы не произошло профессионального выгорания. Для них больные – просто объекты для работы. Жаль, что у нее так не получается…
Характера и выдержки не хватает. Да и откуда им взяться – после всего, что случилось? Других трудности закаляют, а ее, наоборот, сломали. Какое-то время сохранялась легкая завеса благополучия, но слетела при первом же неосторожном движении…
Она усилием воли заставила себя отлепиться от дверного косяка, но почему-то направилась не в комнату, а на кухню. Увидела чашки с недопитым чаем, остатки бутербродов на тарелке, и ее снова накрыло. Елисей, что же ты наделал?
* * *Девушка начала с шапочки. Избавившись от нее, она тряхнула головой, рассыпав волосы по плечам. Сняла маску, открыв симпатичное, но ничем не примечательное лицо. И следом взялась за пуговицы на белом халате.
Он наблюдал со все возрастающим изумлением. Какой реакции от него ждут на этот раз? Он перевел взгляд в угол – красный огонек никогда не засыпающей камеры погас. За ним больше никто не следит? Кроме нее, конечно. А девушка тем временем скинула халатик и улеглась рядом с ним.
Он настолько привык к латексу, что прикосновение живого горячего тела буквально обожгло. Естественная реакция не заставила себя ждать, и это неожиданно смутило. Такое трудно контролировать, как ни старайся.
Девушка тем временем провела пальцами по его щеке, скользнула к шее и переместилась дальше. Чем ниже она спускалась, тем сильнее накатывало наваждение. Становилось все труднее сдерживать себя. Руки непроизвольно дернулись, но фиксирующие браслеты держали крепко. Он ждал неизбежного удара током, но его не последовало. Тогда он все же решился заговорить:
– Может, отстегнешь их?
Она молча качнула головой, приподнялась и одним движением оказалась сверху. Ощутив себя внутри ее, он непроизвольно застонал и машинально прикрыл глаза, но тут же усилием воли снова распахнул их. Надо все видеть, иначе как он поймет, что происходит?
Не успел – все закончилось слишком быстро. Девушка скользнула на пол, накинула халатик и, взглянув на него с непонятным выражением, исчезла за дверью. Знакомо пискнул электронный замок, загорелся красный глазок камеры.
Он откинул голову и привычно опустил веки, боясь возвращения боли, но ее не было. В висках легкость и пустота, словно вместе со спазмами девушка забрала все его мысли. Но, кажется, он предпочел бы боль. По крайней мере, та была понятнее…
Глава 5. Придаточные предложения
Она думала, что вся изведется перед следующим занятием, но неожиданно для себя оставалась странно спокойной. Даже поймала себя на том, что испытывает болезненное любопытство: с каким видом явится Елисей? Как будет себя вести? Сделал ли домашнее задание? Даже не раздражало, что он, как обычно, опаздывал. Кажется, она начала к этому привыкать…
Правда, так надолго он еще ни разу не задерживался. Когда миновала половина занятия, она наконец занервничала. Может, с ним что-нибудь случилось? Переходил дорогу, не глядя по сторонам, и попал под машину. Сейчас «Скорая» везет его в больницу, а телефон разбился, он не имеет возможности позвонить и предупредить…
О чем это она? С какой стати Елисей должен в первую очередь заботиться именно о ней? Она даже не была уверена, что у него есть ее номер – все переговоры велись только с родителями.
Почему вообще она сразу предполагает какие-то ужасы? Вдруг он не может прийти по объективным причинам, а ее не успели или просто забыли предупредить. Или он банально прогуливает.
Как будто она еще не привыкла! Это же далеко не первый подобный случай в ее преподавательской карьере, но никогда она так не волновалась. Все условия были прописаны в договоре: при пропуске занятия без уважительной причины и без предупреждения оплата возврату не подлежит. Переживать не о чем, ее финансы не пострадают. Тем не менее с каждой минутой она беспокоилась все сильнее. Даже к двери подходила, но в подъезде было тихо. На всякий пожарный проверила и звонок домофона, и дверной – оба работали исправно. А Елисея не было…
Когда до конца отведенного ему времени осталось пятнадцать минут, стало совершенно очевидно: парень не придет. А почему, собственно, она подняла такую панику? Может, он решил бросить занятия, поняв, что его романтический интерес обломался. Сказал родителям, что учительница ему не нравится, плохо объясняет, он ничего не понимает. А время-то идет, экзамены уже близко, поэтому надо найти другую, посговорчивее… То есть более высокой квалификации.