Неудачная дача

– Эй, девушка… – раздался таинственный шёпот, и из густых зарослей шиповника атакующей коброй вылетела рука.

Рука эта была чужая, то есть абсолютно мне незнакомая, по виду – старческая, но возраст не помешал её обладателю быстро и крепко вцепиться в мою руку, беспечно болтавшуюся в опасной близости от кустов.

Правду сказать, болталась там не только моя рука, болталась там я вся целиком. Да и не болталась вовсе, а шла по тропинке к дачному пруду. Виновата ли я, что тропинка оказалась настолько узкой, что при ходьбе доводилось невольно задевать ветки кустарника, которым эта самая тропинка была «облагорожена» с двух сторон? Я-то задевала их не нарочно, а вот они мне мстили уже вполне осознанно: хлестали и царапали так, что – мама дорогая!..

А когда из этих мстительных кустов ещё и крючковатая рука вылетела да вцепилась в меня, я заорала во всё горло и ринулась подальше от этих злых колючек, в которых прятался отнюдь не леший, не добренький сказочный старичок-лесовичок, а какое-то чудище лесное, которое поджидает беспечных девушек и тут же их съедает.

Однако вырваться из его цепких лап не удалось. Чудище отцепляться не пожелало, а я рванула что было сил подальше от страшного места, в результате чего выволокла на свет божий обладателя так напугавшей меня руки.

Чудище лесное какое-то время бежало за мной вприпрыжку, хрустя гравием, потом повалилось на дорожку, потянув меня за собой. «Оно» упало, я от неожиданности повалилась на него сверху. Следующие несколько секунд мы оба тяжело дышали и молчали. Потом я всё-таки отважилась взглянуть на обладателя страшной руки, которая меня никак не отпускала.

При ближайшем рассмотрении обладатель оказался обладательницей. «То есть это не чудище лесное, а самая обычная Баба Яга», – мелькнула мысль.

– Бабус Ягус вульгарус, – произнесла я вслух.

– Чего-о? – опешило чудище лесное.

– Баба Яга обыкновенная, – любезно перевела я. – А вы что, не знаете латыни?

– Это ты меня, что ли, обзываешь? – догадалась «Бабус Ягус» и рассердилась: – Ну-ка, живо слезай с меня!

Я проворно и даже радостно отползла в сторону.

«Бабус Ягус», освободившись от гнёта, которым была я, вольготно расселась на дорожке. Ноги она скрестила по-турецки, локти упёрла в колени, ладонями подпёрла щёки и сказала:

– Лидией Самсоновной меня зовут, понятно?

– А меня – Алевтиной! – широко улыбнулась я.

– И не смей меня больше дразнить! Ясно тебе?

Я послушно кивнула:

– Ясно. Я не собираюсь вас дразнить. Более того, я надеюсь никогда больше не встретиться с вами на жизненном пути! Если вы, конечно, не станете больше нападать на меня из засады…

Я машинально потёрла предплечье, где когтистая старушечья лапка оставила следы в виде длинных красных полос, и осмотрелась на местности. Пока что всё складывалось не в мою пользу: мы обе сидели на дорожке, посыпанной гравием и печной золой. Дорожка эта вела от жилой части дачного посёлка к прудику. На пруд идти мне уже расхотелось, я просто мечтала вернуться домой – к телевизору, компьютеру и бабушкиным пирожкам, но пока что это оставалось недостижимой мечтой: «Бабус Ягус вульгарус» по имени Лидия Самсоновна сидела с той стороны дорожки, куда я мечтала улизнуть. Но убежать можно было только в двух случаях: если переступить через старушку или просто грубо отпихнуть её в сторону. Сделать что первое, что второе я просто не смогла бы, потому что меня с детства учили уважать старость.

Жалко, правда, что вот эту конкретную старость не научили уважать беззащитную молодость… Лидии Самсоновне сидеть на дорожке было очень удобно, и чувствовала она себя при этом превосходно. Ещё бы! Она была одета в армейский камуфляж, и длинные рукава и штаны защищали её и от мелких противных камешков на дорожке, и от шипов злого шиповника… Я же была одета в очень открытую маечку на тоненьких бретелечках и вызывающе короткую мини-юбку. Как говорится – почувствуйте разницу! Я же чувствовала не только разницу, но и каждый камешек, на котором сидела… Эх, знать бы заранее, что на дачный пляж лучше всего ходить в толстых ватных штанах и стёганой куртке, причём рукава у куртки должны при необходимости молниеносно отбрасываться, как хвост у ящерицы в момент опасности… Вот если бы моя правая рука сегодня была облачена в такой вот самокатапультирующийся рукав, мне бы удалось сбежать от этой ненормальной, оставив её с носом, точнее, с ненужным рукавом в руках!

– Меня скоро убьют, – сообщила мне с улыбкой Лидия Самсоновна, тем самым безжалостно вырвав меня из царства грёз.

Я моментально вернулась в состояние «здесь и сейчас».

– Убьют? – переспросила я, надеясь, что ослышалась.

– Ага, – кивнула старушка, продолжая безмятежно улыбаться.

Видимо, она и вправду не в себе. Только ненормальный может сообщать такие вещи, и при этом улыбаться так радостно.

Впрочем, если она всегда и со всеми ведёт себя так, как сегодня поступила со мной, то удивляться надо не тому, что её убьют, а почему её не убили до сих пор!

Поёрзав немножко на пятой точке, я отползла от неё где-то на пару шагов – так, на всякий случай. Дальше отползти не удалось: камешки очень больно впивались в тело.

Тут я вспомнила, что над сумасшедшими ни в коем случае нельзя смеяться. Их вообще лучше не злить, а просто принимать их правила игры. Зачастую именно такое поведение помогает нам, нормальным людям, выжить.

– А кто убьёт? – поинтересовалась я светским тоном, как будто речь шла о приезде эстрадной звезды или о том, кто из политиков победит на ближайших выборах.

Лидия Самсоновна пожала плечами:

– Пока что не знаю наверняка, но желающих – предостаточно.

Точно, ненормальная!

– А в милицию вы обращались?

– Куда-а? – захохотала она хохотом лесной кикиморы.

– В милицию, – повторила я терпеливо. – Компетентные органы на то и существуют, чтобы предотвращать подобные преступления.

– Вот ещё, – отмахнулась она. – Делать мне больше нечего! Они же считают меня сумасшедшей…

Значит, всё-таки обращалась… Помощи ей, понятное дело, не оказали, зато диагноз поставили очень верный!

Мне надоело сидеть на дорожке и мысленно пересчитывать камешки, впившиеся в мою, извините, голую натуру.

Я встала, отряхнулась и спросила:

– Зачем вы всё это мне рассказываете?

Лидия Самсоновна продолжала сидеть в той же позе: ноги по-турецки, руки подпирают голову:

– Я впервые вас здесь вижу. Следовательно, вы – человек новый. А значит, ещё не скованы предубеждениями. То есть не считаете меня сумасшедшей. По крайней мере, пока что.

Я с сожалением покачала головой:

– Ошибаетесь. Это была первая мысль, которая пришла мне в голову при встрече с вами.

– Почему? – изумилась она. – Вы же ещё ничего обо мне не знаете!

– Потому что нормальные люди не выпрыгивают из зарослей на мирных прохожих! Дайте пройти, – я решительно зашагала в сторону дома.

К моему искреннему удивлению, странная старушка посторонилась, насколько это было возможно в условиях узкой тропинки, и спросила:

– Вы в каком доме живёте?

– В серо-зелёном, который с балконом.

– Это там, где ворота сделаны из стальных прутьев в виде солнышка? – уточнила она.

Я кивнула.

– Ладно, идите. Я приду к вам сегодня вечером чай пить. Расскажу что-то интересное. Ждите!

Я снова кивнула и заторопилась в посёлок, к людям.

Она придёт к нам сегодня чай пить! Надо же, вот счастье привалило… И зачем только я сказала, где живу? Да дура я потому что, вот как есть дура!

Добежав до своих ворот с жёлтым солнышком, я нырнула во двор и заперла ворота на засов. После этого жизнь показалась мне уже не такой опасной.

– Алечка, это ты там железками лязгаешь? – донёсся бабушкин голос.

Как хорошо иметь бабушку! С ней ничего не страшно! А её необыкновенные пирожки помогут пережить войну, холод, голод и даже «ядерную зиму». Да здравствуют наши бабушки!

– Я, бабулечка, я, – прокричала я в ответ, ещё раз проверила крепость засова и пошла вглубь двора.

Бабушку я обнаружила за домом. Она полусидела-полулежала в старом плетёном кресле и слушала радиоприёмник. Волосы её были намазаны сиреневой краской и убраны под полиэтиленовый пакет. Пальцы на руках и ногах она слегка растопырила, потому что на ногтях красовался свежий лак, который она таким образом сушила. Лицо её было измазано красным соком – не то вишнёвым, не то малиновым, – а поверх сока были наложены тонкие огуречные ломтики.

Сделав тише музыку, я спросила:

– У нас намечается торжество?

– Не то что-о, но вроде того-о… – промурлыкала бабушка на мотив песни «Надежда – мой компас земной», которая как раз лилась из приёмника. – Хорошо, что ты пришла так быстро. Поможешь мне смыть краску с волос, а то у меня лак на ногтях ещё не совсем высох. Ну, и причешешь меня понаряднее… У тебя это получается лучше, чем у меня.

Я кивнула:

– Ладно. А позволь спросить: по какому поводу парад?

Бабушка улыбнулась загадочно. Я думаю, сто лет назад так улыбались выпускницы Смольного института благородных девиц. Причём даже покрывающая бабулино лицо странная вишнёво-огуречная маска не испортила загадочной прелести этой улыбки.

– Сегодня к ужину, Алечка, к нам пожалует мой давний поклонник, Викентий Самсонович. Здесь недавно поселилась его сумасшедшая сестра, которая всего на свете боится, а потому считает своим долгом отравить жизнь всем окружающим. Викентий говорит, что только в моём обществе он способен чувствовать себя мужчиной, кавалером, а не санитаром психбольницы, состоящим при родной сестре. Мы с ним условились устроить сегодня музыкальный вечер.

– Танцевать под приёмник, что ли?

Бабушка фыркнула:

– Фи, Аля, стыдись! Викентий принесёт гитару, и мы с ним будем петь старинные романсы на два голоса. У нас это всегда так хорошо получается! Ты разве не помнишь?

– Бабуль, а ещё гости намечаются?

– Нет. Только он один. Мы с ним будем исполнителями, а ты будешь олицетворять собой ошалевшую от восторга публику. Так что изволь бурно аплодировать и кричать «Браво!» и «Бис!», договорились? Викеша очень любит бисировать.

– Бабуль, но если из публики буду одна я, так зачем ты так прихорашиваешься?

– Хочу Викеше сюрприз сделать.

Я вздохнула:

– Боюсь, бабуля, мой сюрприз будет покруче твоего. Как бы наш гость из-за обилия сюрпризов вообще не умер от счастья! Я сегодня к ужину тоже гостью жду. Лидию Самсоновну.

– Лидку?!!

Ноги бабушки, до этого аккуратно и неподвижно лежавшие на маленькой скамеечке – для качественной просушки педикюра, – вспорхнули с этой самой скамеечки. Сама бабушка села в кресле очень прямо, из-за чего с её лица отвалилось изрядное количество огуречных ломтиков.

Бабушка грозно сдвинула брови и снова повторила:

– Лидку?… Ты, душа моя, часом, не заразилась ли от неё паранойей? Совсем ополоумела девка – местную сумасшедшую в гости звать…

– Да не звала я её! Она сама на меня из кустов выпрыгнула и сообщила две новости: во-первых, что её хотят убить, а во-вторых, что она сегодня вечером пожалует к нам чай пить. Так и сказала: ждите, мол! Она даже разрешения у меня не спросила, а просто в известность поставила.

– Ну, что её убить хотят – это давно уж не новость, – проворчала бабушка, снова укладываясь в кресло и пристраивая на место отвалившиеся огуречные кружочки. – Она эту «новость» каждый день сообщает каждому встречному. Мы-то уже попривыкли, а ты, небось, поверила, без подготовки-то? Испугалась?

– Испугалась. Не того, что кто-то кого-то убить хочет, а того, что, оказывается, в тихом дачном посёлке можно прыгнуть на человека из кустов и тем самым вогнать его в гроб!

– Ну, под каждым кустом милиционера не поставишь, – тоном оракула изрекла бабушка избитую истину.

– Это да… – согласилась я. – Тебе когда краску смывать?

Бабушка глянула на часы и спокойно сказала:

– Её надо было смыть минут двадцать назад.

– Так чего ты сидишь? – заволновалась я. – Давай бегом в ванную!

– А чего спешить? Если краска вредная, то волосы давным-давно погибли. А если не вредная, то ничего страшного не будет, – пожала плечами бабушка, но всё-таки собрала с лица овощи-фрукты и пошла в ванную.

Я вприпрыжку побежала следом.

Краска оказалась хорошая: волосы не только не сожгла, но даже сделала их шелковистее. И цвет волос вполне отвечал тому, что было заявлено. На упаковке было написано: «сиреневый перламутровый», и бабушкина седина в самом деле приобрела благородный перламутровый окрас.

С помощью фена и круглой щётки я уложила сиреневые волосы в модную когда-то причёску «паж», которая моей бабулечке шла необыкновенно и делала её моложе лет на десять. А вот макияж она мне не доверила. Из всех видов живописи она больше всего увлекалась живописью на собственном лице.

Эти приятные хлопоты проходили у нас в милой болтовне.

Тщательно прокрашивая каждую ресничку, бабушка спрашивала:

– Когда конкретно придёт эта ненормальная?

– Она не уточнила. Сказала только, что придёт вечером чай пить. В котором часу здесь принято пить чай?

– Это у кого как. Но чаще всего – с утра и до вечера. А что ещё делать на даче? Ума не приложу, как сказать Викеше, что сестрица его тоже к нам притащится… Ведь испортит же вечер! Вот просто возьмёт и испортит!

– Может, не открывать ей ворота?

– Скажешь тоже! Эдак мы ещё хуже сделаем… Она же устроит скандал на весь посёлок! Да и как можно не открыть, если мы дома?

– А мы затаимся… Не будем выходить во двор, будем в доме сидеть, не зажигая света.

– До самого утра, что ли? И как же в таком случае наш музыкальный вечер?

– Ну, не знаю… Сдаюсь! В конце концов, это твой поклонник, а не мой, а сумасшедшая эта – его родная сестра, вот пускай они сами и разбираются между собой. А я никого в гости не звала, поэтому имею полное право вообще к гостям не выходить.

– Алевтина! Не вздумай устраивать демарш! – прикрикнула на меня бабушка. – Тебе велено сегодня быть публикой, так вот и побудь ею! И не забывай время от времени просить Викентия Самсоновича исполнять что-то на «бис»! Задание понятно?

– Есть, мой генерал! – звонко отрапортовала я, приложив правую руку к виску, а левой прикрыв макушку. – На какое время назначен мой выход?

А надо вам сказать, что бабуля у меня – самый настоящий генерал в юбке. Брюки она, правда, тоже иногда надевает, но только для работы в огороде. Вне огорода носит исключительно юбки и платья, бесполую моду и стиль «унисекс» категорически не признаёт, поскольку считает: женщина – это звучит гордо! И в свои немолодые уже лета продолжает оставаться очень и очень женственной. Правда, эта женственность неплохо уживается с командным голосом и стремлением руководить. Ей бы армией командовать, вести полки в атаку, – ни один неприятель не устоял бы! Но под рукой – одна я, да и войны подходящей не наблюдается…

Однако я обожаю свою бабушку и всегда потакаю её маленьким слабостям. Хочет командовать – на здоровье! С удовольствием исполню роль новобранца, подумаешь…

Бабуля отложила в сторону маленькое зеркальце, подошла к большому, пристально оглядела себя в нём. Увиденное, кажется, ей понравилось. Она осторожно, самыми кончиками пальцев, поправила свою сиреневую причёску и ответила:

– Начинаем прямо сейчас. Мы не условились на какое-то определённое время, поэтому гость может пожаловать в любую минуту.

– Как же так, бабушка? – заволновалась я. – Мне ведь тоже надо хотя бы слегка привести себя в порядок! Да и стол накрыть…

– Вот об этом я и говорю. Давай-ка займёмся столом прямо сейчас.

– Давай. А когда мы займёмся моей внешностью?

– Аля, не говори ерунды! – сказала бабушка строго. – Чем там заниматься? Молодость хороша сама по себе. Свежее личико – твоё лучшее украшение. Макияж тебя вряд ли украсит. Скорее наоборот… Так что неси скатерть, салфетки, а меню ужина придумаем по ходу дела.

Я послушно накрывала на стол и уговаривала себя не обижаться на бабушку. Ну, не позволила она мне накраситься, так это же ещё не конец света! К тому же краситься и наряжаться мне здесь совершенно не для кого. К вечеру приглашён один только Викентий Самсонович, а он – бабулин поклонник, а не мой. Бабуля для него прихорошилась, а мне это вовсе ни к чему. Ну, а если уж и вправду сестрица его ненормальная к нам пожалует, так ей мой макияж и вовсе без надобности! Следовательно, права бабушка: мне надо больше внимания уделить сервировке стола, а не украшению собственной внешности.

Наши совместные усилия очень скоро дали результат: через четверть часа на столе уже стояли тарелки и бокалы, а также бабушкины фирменные пирожки, большая ваза с фруктами – яблоки, сливы, виноград; помимо этого было три сорта варенья, а также сухое печеньице. Печенье было покупное, но мы придали ему вид домашнего, выложив из картонной коробки в плетёную корзиночку. Получилось очень мило. Ну, и для бутылки сухого вина тоже нашлось место. Вообще-то я предпочитаю пиво, но у бабушки – свои понятия о том, чем принято потчевать гостей, а чем не принято.

Сервировка у нас выглядела так: два места по одну сторону стола – для исполнителей, и одно – по другую сторону. Это место предназначалось для публики, то есть для меня. Я решила не зацикливаться на мысли, что публики на сегодняшнем концерте будет ровно в два раза меньше, чем исполнителей. В жизни всякое случается…

Со стороны ворот послышалась лязганье.

Бабушка подняла брови:

– Это кто же такой стеснительный в гости пожаловал? Стучится, а не заходит…

Я спохватилась:

– Так не может он зайти! Я же ворота на засов заперла! – и понеслась отпирать.

Однако вместо ожидаемого Викентия Самсоновича за воротами я увидела незнакомого молодого человека с газетным свёртком под мышкой. Я опешила и затормозила так резко, что подошвы сандалий у меня задымились.

Не дойдя до ворот пары шагов, я нахмурилась и спросила:

– Вам кого?

Человек за воротами широко улыбнулся:

– Я к Ольге Александровне.

– По какому делу?

Он замялся.

Не зная, что ещё предпринять, я повернулась и крикнула:

– Бабушка, тут к тебе пришли!

– Так веди его сюда! – отозвалась бабушка из-за дома.

– Кого «его», бабуля?

– Викентия, кого ж ещё…

– Это не Викентий. Иди, посмотри!

Бабушка наконец-то догадалась выглянуть:

– О-о, кого прибило к нашему берегу… Стёпушка, заходи!

– Не могу, Ольга Александровна, – ещё шире улыбнулся посетитель, – ворота закрыты!

Бабушка покачала головой и посмотрела на меня с укоризной:

– Ну, и долго ты так стоять будешь? Отомри! И отопри…

Я моргнула, сообразила, чего от меня ждут, и бросилась открывать ворота.

Молодой человек вошёл, приложился к бабушкиной ручке, а она его в этот момент чмокнула в макушку. Я от этих старорежимных манер чуть не прослезилась.

Бабушка развернула пришельца лицом ко мне:

– Вот, Алечка, знакомься: это Стёпа, наш сосед справа.

– Как это сосед справа? – удивилась я. – Там же Вера Ивановна живёт… А-а, поняла! Вы – её внук, да?

Сосед справа покачал головой:

– Нет, не внук. Её внуки как раз и продали мне эту дачу. А сама Вера Ивановна, насколько я понял, умерла.

Я взглянула на бабушку вопросительно. Она кивнула:

– Да, Аля, она ещё в позапрошлом году умерла. А дача никого из молодого поколения не заинтересовала, вот они её и продали. Стёпа купил. Теперь вот соседствуем.

Стёпа поклонился.

Я подала ему руку:

– Алевтина, внучка Ольги Александровны. Приехала только сегодня утром, так что ещё не все новости выслушала, многого не знаю.

– Ой, что же мы в воротах стоим? – спохватилась бабуля. – Проходи, Стёпушка, во двор. Мы за домом, в беседке, стол накрыли. Проходи, чайку с нами попьёшь!

– Ой, да мне неловко… – засмущался Степан. – Вы, наверное, в гости кого-то ждёте?

– Да что там «неловко»! – махнула рукой бабуля. – Ну, может, заглянет Викентий Самсонович, а больше никого не будет. Даже хорошо, что ты зашёл! Будет теперь и для молодой барышни кавалер. А то что ей скучать с нами, стариками…

Я полоснула взглядом, как огненным мечом, но промолчала.

Мы прошли к беседке. Ну, «беседка» – это слишком громко сказано. Никакой беседки у нас нет. Просто за домом есть забетонированный пятачок, где мы и поставили стол. Место это от дождя и солнца укрывают виноградные лозы, плетущиеся по проволочному каркасу. Они образуют как бы навес, вот вам и вся «беседка».

Молодой человек протянул бабуле свой свёрток:

– Возьмите, Ольга Александровна, пригодится!

Бабушка приняла свёрток, развернула. Там оказалась коробка шоколадных конфет.

Положив конфеты на стол, она всплеснула руками:

– Ах, как это мило с твоей стороны! Как раз к чаю будут…

Видя, как разворачиваются события, я молча пошла в дом – за четвёртым прибором. Оставив гостя в одиночестве, бабушка пошла за мной.

– Вот принесла его нелёгкая… – бормотала я, доставая тарелку и бокал. – Не мог прийти в другой день… Зачем ты его к столу позвала? Намекнула бы, что сегодня мы не принимаем гостей!

– Во-первых, это неправда. Гостей мы как раз принимаем, причём именно сегодня. Я думаю, что он из-за забора увидел наши приготовления, потому и пришёл!

– Ты думаешь?… – усомнилась я. – Может, он действительно случайно?…

– Ага, случайно… И коробку конфет прихватил тоже случайно? Или ты думаешь, что он всегда по посёлку разгуливает с дорогущими конфетами под мышкой?

Я была вынуждена согласиться:

– Да, конфеты – это классический «рояль в кустах». А вот интересно мне: если бы ты его не пригласила к столу, что бы он стал делать с этими конфетами?

– Домой бы унёс, – пожала плечами бабушка. – Такой вариант он наверняка тоже просчитывал, потому и завернул коробку в газету. Ну, чтобы не светить ею раньше времени… Ладно, хватит шушукаться. Пойдём к нему, а то неудобно…

Выйдя из дома, мы нос к носу столкнулись с долгожданным Викентием Самсоновичем. У него был свой «рояль в кустах». Точнее, арбуз в сетке.

Увидев нас, он расплылся в улыбке:

– Ой, девочки, какие вы обе хорошенькие! Даже не пойму, кто из вас старше, кто младше… Чьим кавалером мне сегодня быть назначено?

Бабушка потрепала его по седым вихрам:

– Ах ты, старый греховодник… Для девочки на сегодня уже есть юный паж, не тебе чета! Так что придётся тебе быть моим кавалером. Осилишь эту роль?

– Как не осилить, – разулыбался «старый греховодник», – для того и пришёл. Алечка, я же помню тебя ещё школьницей! Ты была таким прелестным «гадким утёнком»…

– Так «прелестным» или «гадким»? – уточнила я. – Это же понятия взаимоисключающие!

Викентий Самсонович округлил глаза в притворном ужасе:

– Оленька, радость моя, что делают с молодёжью современные вузы? Дети становятся умнее нас!

– И не говори, – кивнула бабушка. – Все как один считают, что диплом о высшем образовании даёт им право дерзить старшим! Ладно, пойдём к столу.

Прибор для Степана я, понятное дело, разместила с той стороны, где собиралась сидеть сама. Получилось очень даже ничего: с той стороны стола – как бы сцена, с этой стороны – зрительный зал. И в зрительном зале случился аншлаг: зрителей вдруг оказалось в два раза больше, чем ожидалось.

Когда арбуз, принесённый Викентием Самсоновичем, занял центр стола, печеньям-вареньям, а также пирожкам и прочим угощеньям пришлось потесниться.

Бабушка положила на стол штопор:

– Эй, кто-нибудь, откройте вино!

– Позвольте мне!

Стёпа справился с задачей быстро, аккуратно и почти бесшумно. Сразу видно – большая практика у человека.

– Вы работаете официантом? – шепнула я ему так, чтобы бабушка не услышала.

Но она услышала, сурово кашлянула, грозно сдвинула брови и покачала головой. Вот разве что пальцем не погрозила.

Стёпа стушевался, зачем-то спрятал руки под стол и замолчал так плотно, будто воды в рот набрал.

Викентий Самсонович разлил вино по бокалам и сказал тост:

– С приездом, Алечка! Желаю тебе хорошо провести каникулы, набраться здоровья и сил, чтобы осенью приступить к работе и стать лучшей по профессии!

– Спасибо, – пискнула я. – Постараюсь…

Я своё вино только пригубила, как учила бабушка. Викентий же выпил до дна и потянулся за закуской:

– С чем сегодня пирожки, Оленька?

– С капустой, Викеша, как ты любишь!

– О-о, уважила старика! – обрадовался он и взял сразу два пирожка. Объяснил: – Я по дороге сюда Валеру встретил, Лидочкиного управляющего. Он заинтересовался нашим музыкальным вечером, поэтому вполне может заглянуть на огонёк. Аппетит у него отменный, так что вот эта гора пирожков – это ему развлечение минут на десять, не больше.

Бабушка понимающе кивнула и положила ему на тарелку ещё один пирожок, третий по счёту.