Баба Капа. Сборник рассказов

История вторая. Знакомство с Ежевичкиным

Маргарита Львовна, начальник филиала управляющей компании, стояла у окна. В одной руке держала песочную печеньку, в другой – кружку, на которой большими синими буквами было написано «BOSS».

Она с явным удовольствием смотрела на толпящихся перед закрытой дверью людей, в возмущении размахивающих белыми листами квитанций.

За столом сидели трое: администратор, бухгалтер и паспортист. Все пили чай вприкуску с шоколадными конфетами, сплетничали и смеялись – в общем, работали. Большие настенные часы показывали половину десятого – рабочий день начался полчаса назад…

Дверь подергали, затем она затряслась под сильными ударами.

– Эй, филиал ада! Рабочий день уже давно начался!

Все замерли, ибо голос по ту сторону двери был до боли знакомым и не предвещал ничего хорошего. Заметались, торопливо пряча кружки и конфеты. Вопросительно взглянули на начальницу. Та обреченно кивнула.

Паспортист, сухонький мужчина, подошел к двери и повернул ключ. Дверь тотчас распахнулась. В кабинет вошла баба Капа.

– Совсем уже отбитые?! – нахмурилась она. – Толпишка-то на улице ждет!

– Капитолина Алексеевна! – Маргарита Львовна включила деловой тон. – Во-первых, доброе утро! Во-вторых, вы по какому вопросу?

Бабулька прошла, села за стол. Швырнула на стол две квитанции.

– Пусть один из вас, не самый тупой, посмотрит на эти две квитанции и найдет десять очевидных отличий.

Никто не шелохнулся, с опаской глядя на бумажки. Баба Капа нечасто «баловала» их своими визитами, предпочитая просто обматерить по телефону, но раз явилась собственной персоной – быть беде…

Маргарита подошла к столу и взяла квитанции.

– И что вас смущает? – невозмутимо спросила она.

– Меня, Маргоша, смущает ваша больная фантазия, с которой вы рисуете эти цифры. Ты глянь на графу «техобслуживание». Сравни с цифрой за прошлый месяц. Видишь разницу? Так же в графе «водоотведение»… разница на тридцать рублей? Других косяков там тоже хватает! В итоге получается, что почти на двести рублей!

– Квартплата повышается каждый июль! Растет, тут мы уже ничего не можем поделать, – развела руками Маргарита.

– Ты календарем пользоваться умеешь, Маргоша? Сейчас май! Повторяю свой вопрос: с х..я ли баня загорелась?

– Услуги дорожают, – не сдавалась Маргарита. – У вас и так по льготному тарифу.

– Ты в мои льготы свой пятак поросячий не суй! Да и льготы сами эти – тьфу! И потом, про какие услуги ты мне лечишь, фантазерка?! Лампочки не горят, подъезды не моют, перила отваливаются, стены ободранные! Один только Ахмет действительно работает, что-то постоянно метет, убирает… Может лучше его на твое место? Толку бы точно больше было! Да и умнее в сто раз будет вас всех вместе взятых!

– Вы нас не оскорбляйте! – возмутилась Маргарита.

– Если я начну оскорблять, тебя инфаркт шарахнет! – похоже баба Капа начала заводиться. – Сидите здесь, стадо подлых бандерлогов, гайки из угла в угол пинаете целыми днями! За что вы берете такие бабки, если них..я не сокращаетесь?!

Маргарита не ответила. Скользнула взглядом по своему колечку с бриллиантиком на пухлом как сарделька пальце.

– Давайте я посмотрю! – румяная бухгалтер с вороватыми глазками придвинула квитанции к себе. Деланно ужаснулась. – Какой кошмар! Вероятно программа дала сбой и получилась такая некорректная сумма. Мы сделаем перерасчет и обязательно переделаем все квитанции. Всем плательщикам.

Все с энтузиазмом закивали, даже паспортист, хотя к махинациям в платежках не имел никакого отношения – очевидно из коллективной солидарности с соратниками по нихуянеделанию.

Баба Капа встала, молча пошла к двери.

– Капитолина Алексеевна! – крикнула Маргарита, досадуя на несговорчивость бабульки. – Это сбой в программе, понимаете?

Баба Капа обернулась, обвела всех холодным взглядом.

– Единственное, что я понимаю, так это то, что вы все давно не получали по еб@лу…

***

У подъезда стояла грузовая машина. Из крытого фургона грузчики только что вытащили пианино, и теперь, почесывая потные затылки, стояли и думали, как его затащить в подъезд.

– Что встали?! – скомандовала полная тетка с крашеными волосами, лет сорока пяти. – Давайте пока мелочь затаскивайте. Зеркало, гладилку, вот эти вот коробки с посудой.

Грузчики, кряхтя, взялись за вещи, потащили в подъезд. Тетка проводила их злым взглядом. Наберут по объявлению забулдыг всяких, потом страдай!

Все это время рядом с ней крутился подросток, прыщавый и в очках, одетый в черный концертный костюм. На тонкой шее красовалась черная бабочка.

Баба Капа подошла поближе.

– Кто такие? – поинтересовалась она у тетки.

– Соседи ваши, новые! – хмуро ответила она. – А вы кто?

– С какого этажа соседи? – спросила баба Капа, игнорируя вопрос.

– С пятого!

– Это подо мной, что ли? – нахмурилась баба Капа.

Ответить новая соседка не успела, потому что из окна пятого этажа высунулась растерянная физиономия грузчика.

– Эй, хозяйка! Мы тут тебе зеркало кокнули нечаянно!

– Да вы что, совсем рукожопые?! – взвизгнула тетка и влетела в подъезд, оставляя Капитолину Алексеевну и мальчишку одних среди горы вещей и мебели.

Баба Капа подошла к пианино, провела по полированной поверхности. Откинула крышку. Подросток напрягся.

– Не возражаешь? – спросила его баба Капа. Тот был явно против, видно за свой инструмент он боялся и всяким там незнакомым наглым бабушкам его доверить не мог. Отрицательно помотал головой. Баба Капа нахмурилась.

– Запомни, парниша! На вежливые просьбы бабы Капы существуют только два варианта ответов: «да, не возражаю» и «нет, не возражаю»! Прочее считается диверсией и инакомыслием и карается жестко, не отходя от кассы! Повторяю свой вопрос: ты не возражаешь, если старенькая пенсионерка сыграет парочку безобидных песен на пианино?

– Нет, не возражаю, – испуганно пискнул мальчик и всхлипнул. – Да, не возражаю…

Удовлетворенная ответом, баба Капа придвинула стоящую рядом тумбочку от телевизора. Откинув полы длинной вязаной кофты, уселась. Растопыренные пальцы замерли над клавишным рядом. Закрыла глаза, нервно дернула головой и задрала подбородок, подчеркивая торжественность момента. Пальцы резво пробежали по клавишам, и на весь двор грянул залихватский припев из «Сектора» про куму и кума.

Бабуля самозабвенно пела, мальчик истерично рыдал, прохожие осуждающе качали головами.

***

Участковый выглядел растерянным. Он сидел на кухне и вытирал вспотевший лоб.

– Капитолина Алексеевна! Я вас прошу, ну ведите вы себя как-то потише, что ли?

– Подумаешь, пару песенок спела, – отмахнулась баба Капа.

– Но каких песенок?! – воскликнул участковый. – Это же «Сектор газа»! Вас дети слышали!

– Ты мне за мораль тут что-то втираешь? – прищурилась бабка. – А кто зимой укушался водки и с балкона кидался пустыми бутылками? Помнится, ты там кричал что-то насчет пошли все нахер, все бабы бл..ди!

– Я тогда был взволнован, – густо покраснел участковый. – От меня жена ушла. И вообще, дело сейчас не во мне, а в вашем аморальном поведении!

– И что там с моим аморальным поведением?

– Да хотя бы эта песня про куму? Срамота! Это же ни в какие ворота! А вторая? Тоже не лучше! Про голубя, который, извиняюсь, накропал на парня на первом свидании. Неужели у вас не осталось светлых воспоминаний о тех прекрасных песнях о комсомольцах-добровольцах, о покорителях Севера, о… не знаю… Кола Бельды, в конце концов.

Баба Капа налила ему кофе. Взяла бутылку коньяка, накапала в кружку. Участковый сделал вид, что не заметил. С блаженством отхлебнул ароматный напиток.

– У вас же столько заслуг! – продолжал он. – Вы, насколько я знаю, участвовали в строительстве Красноярской ГЭС! И сколько вам тогда годков было?

– Восемнадцать, – неохотно ответила баба Капа.

– Во-о-о-т! – назидательно ответил участковый. – Потом были всесоюзные молодежные стройки, БАМ…

– На БАМ я попала уже не совсем юной, в 74-ом, – отмахнулась баба Капа. – Курировала студенческий стройотряд. Я тогда уже замужем была.

– Во-о-о-т! – обрадованно протянул участковый. – А потом?

– А что потом? Потом был станкостроительный завод, до самой пенсии. – нахмурилась бабка. – Слушай, ты нахрена сюда приперся? Память мою освежить? Я и без тебя, сопливого, все помню.

– Так жалоба же поступила от новых жильцов!

– Ну так давай по факту жалобы! Читай мне нотации, прочие бла-бла-бла!

– Капитолина Алексеевна! Ну вот зачем вы так? – укоризненно ответил участковый. – Я же к вам со всей душой… Помиритесь с соседями! Помните, как в той песне из «Карнавальной ночи»? Помиритесь все, кто в ссоре-е-е!

К изумлению бабы Капы, участковый встал и, натянув на круглое лицо самую добрую улыбку, на которую был только способен, тоненько запел «Песенку про пять минут» из фильма «Карнавальная ночь»:

Участковый схватил фуражку и, держа ее перед собой, задвигал шеей, поигрывая глазками. Затем запрыгнул на стол, задорно подрыгал толстыми ногами. Завертел фуражку на пальце.

Баба Капа рыдала! Она, задыхаясь от хохота и слез, держась за бок, сползла под стол, издавая хрюкающие восторженные звуки. Сидела там, сотрясаясь и заливаясь слезами, глядя на толстенького белобрысого участкового, порхающего по кухне и поющего тоненьким голоском.

«…Новый го-о-од! Часы двенадцать бью-ю-ю-т!!!»

Замер, закрыв глаза и вытянув руку к потолку. По гладко выбритому лицу струились слезы счастья. Утерся рукавом, надел фуражку. Увидев смеющуюся старушку под столом, стремительно покраснел.

– Да уж, что-то я… Просто мне фильм этот нравится, – оправдывающимся тоном пробормотал он. Взял со стола папку. Наклонился под стол, козырнул.

– В общем так, гражданка Бойцова. Будем считать, что воспитательную работу я с вами провел. Честь имею. И… не провожайте!

Он поспешно вышел из кухни, через секунду хлопнула входная дверь.

Баба Капа, посмеиваясь, вытерла лицо от слез. Вот же клоун новогодний…

***

Что за вопли? На кого она там визжит целый день?! Пойти ей втащить от души?

Баба Капа спустилась на пятый этаж. Нажала на звонок. Шаркающие шаги. Звук отпираемого замка.

– Что ты орешь как потерпевшая? – спросила баба Капа вместо приветствия. Тетка ухмыльнулась, плотнее закуталась в атласный халат с драконами.

– Хочу и ору! Я у себя дома! Вам-то что?

– Да мне плевать, где ты! – рявкнула бабка. – Еще раз услышу твои поросячьи визги – вломлю так, что замучаешься в аптеке дверями хлопать!

В прихожую выкатился человек в инвалидной коляске. Старый, с изрытым морщинами лицом, покрытом пигментными пятнами. Руки дрожали, из-под короткого дырявого пледа выглядывали тонкие, тронутые атрофией, ноги. Воинственно настроенная баба Капа растерялась.

– Валечка, кто там? – слабым голосом спросил старик. Уставился подслеповатыми глазами на гостью. – Добрый вечер.

– Добрый, – кивнула баба Капа и тут же поморщилась от резанувшего уши визга.

– Папа! Ты опять вылез! Скройся уже!

– Валечка, я не могу постоянно на кухне сидеть. Можно мне хотя бы на балкон? Подышать.

– Нет!!! – снова сорвалась на визг соседка.

Из комнаты выбежал ее недовольный сынок. Был он уже не в концертном костюме, а в обычных трусах и майке. Обиженное лицо, надутые губы. Типичный избалованный сосунок.

– Мама, а дед опять мои конфеты съел, – капризно протянул он, прижимаясь к матери и с опаской глядя на уже знакомую ему бабу Капу.

– Лёнечка! Я только одну конфетку взял! – оправдывающимся тоном ответил старик.

– Ага, одну! Все! – отозвался внук, зыркнув на деда.

– Лёня, сыночек! Иди в моей комнате возьми плитку шоколада, – мать погладила его по голове. – Только все сам съешь, деду не оставляй.

Лёнечка, повеселев, побежал в комнату, показав деду язык.

– Вы что, охренели совсем? – прошептала шокированная баба Капа.

– Это мой отец, это наша семья, ваше-то какое дело?! – взвилась тетка. – Или мне опять участковому пожаловаться?!

– Какой же у тебя мерзотный голос! – поморщилась бабка. – Ты можешь хотя бы не орать?!

– Что хочу, то и делаю! – тетка захлопнула дверь.

Баба Капа в сердцах стукнула по металлическому полотну. Такой растерянной и одновременно рассерженной она себя не ощущала давно…

***

– Так, мне полкило шоколадных конфет.

Продавщица удивленно посмотрела на старушку.

– Баба Капа, вы же сладкое вроде не очень? С чего это вдруг?

– Взрослею, вкусы меняются, – хмуро пошутила бабка. – И карамелек отсыпь. Тоже полкило. Наемся, чтобы все слиплось к херам!

***

Рано утром баба Капа засела на подоконнике. Должны же эти двое куда-нибудь уйти? Пацану в школу надо, ей – на работу. Спустя два часа старушка отсидела себе все, что только можно. Вертелась ужом на подоконнике, тихо матерясь. Но ее мучения не прошли даром, ибо из подъезда, наконец-то, держась за руки, выпорхнула парочка: истеричная мать Валечка и ее ненаглядное жадное дитятко Лёнечка. Дружно почапали к автобусной остановке.

Баба Капа слетела с подоконника и, схватив пакеты с конфетами, выбежала из квартиры. Спустившись, нажала на звонок. Еще раз. Тишина. Подергала за ручку. Постучала.

Тишина.

Наклонилась к замочной скважине.

– Эй, в квартире! Это соседка!

Прислонила ухо. Затем снова:

– Дед! Как тебя там? Это соседка с шестого этажа. Я вчера вечером приходила. Ты там уснул, что ли, хрыч?

– А вы кто? – услышала она.

Бабулька облегченно выдохнула.

– Я твоя соседка. Вчера приходила. – терпеливо ответила она. – Открывай, я тебе конфет притаранила.

– У меня ключей нет. Меня запирают.

Баба Капа прислонилась лбом к двери. Пиз..ц!

– Точно нет? Может висят где? – особо не надеясь, уточнила она.

– Точно нет. Как только въехали в эту квартиру, Валечка сразу замки поменяла, ключ себе оставила и Лёнечке дала. А остальные куда-то спрятала.

Баба Капа почесала седую макушку. Села на ступени.

– Тебя как зовут? – спросила она, положив пакеты на колени.

– Виктор Александрович. А вас?

– Капитолина, – ответила она и, подумав, добавила. – Алексеевна.

– Приятно!

– Слушай, а у тебя дети есть еще? – баба Капа проигнорировала обмен любезностями. – Или Валечка – единственное, что ты состряпал за свою жизнь?

– Не, нет! – был ответ.

– И забрать тебя некому получается?

– Ну как сказать… Брат есть, младший. Он вдовый уже давно, один живет. Он бы меня забрал, но Валечка против. Она сейчас всякие субсидии оформляет, сами понимаете… Ей это выгодно.

Виктор замолчал. Баба Капа прислушалась. Из квартиры доносились плачущие звуки.

– Ты давай не раскисай там! – старушка топнула ногой. – Окно сам сможешь открыть? Дотянешься?

– Не знаю, не пробовал. Валечка запрещает. А зачем?

– В окно залезу! Шучу! Я тебе конфеты на веревке спущу, а ты лови. Понял?

– Ага. Спасибо!

– Может еще чего хочешь? Там… не знаю… печенья?

– Борща бы!

– Да ты обнаглел!

– Шучу я.

– В этом доме шутить могу только я! Стоп! А тебе сладкое-то можно? У тебя диабета нет?

– Нет.

– Ну, смотри, если ты меня обманул…

***

– Да лови ты, твою мать! – сердилась баба Капа, перегнувшись через подоконник. Внизу худая рука пыталась перехватить привязанные к веревке пакеты. Дрожащие пальцы тянулись изо всех сил, но безуспешно.

– Не, не могу, – донеслось снизу отчаянное.

– Погоди! А вот так?

Баба Капа принялась дергать веревку – пакеты раскачивались, постепенно увеличивая амплитуду.

– Есть! – донеслось снизу радостное. Веревка натянулась.

– Ну неужели? – съязвила бабка. – Веревку отпусти, а то мне белье развешивать не на чем!

– Ой, карамельки! Спасибо вам, Капитолина Алексеевна.

– Да ладно. Слушай, Витек, а что с тобой случилось-то?

– Травма позвоночника. Несчастный случай. Уже два года как ходить не могу.

– Понятно! Вечером зайду, потрещу с твоей ненаглядной дочуркой.

***

– Бабка! Угомонись уже! – Валентина оперлась плечом о дверной косяк. Скрестила руки на груди. Неумело подведенные глаза. Плохо прокрашенные волосы. Недовольно поджатые тонкие губы.

– Да ты слюной не брызгай! Мне тебя видеть – тоже кайфа мало! – парировала баба Капа. – Но хочу с тобой поговорить.

– О чем?!

– О твоем отце.

Баба Капа понятия не имела, что надо говорить в таких ситуациях. С одной стороны, это самое настоящее вторжение в частную жизнь (не то чтобы ее это сильно смущало, но все-таки…), с другой стороны – оставить несчастного старика в таком бедственном положении она тоже не могла. Будь что будет! Главное – быть вежливой и дипломатичной, насколько это возможно с таким собеседником, конечно…

– Какое тебе дело до моего отца?! – голос Валентины приобретал знакомые визгливые нотки.

Баба Капа смотрела на нее и, если честно, не видела никакого смысла продолжать любезничать. Очень хотелось всечь ей слева, а потом еще добавить локтем по хребтине, но… Во-первых, этим она старика не спасет, а вот хуже может сделать элементарно, во-вторых, это чревато общением с полицией, со всеми вытекающими неприятными последствиями. Может в службу какую позвонить? В общество обиженных стариков?

Вот что за подстава! Патовая ситуация! Хоть разворачивайся и уходи…

– Как тебя зовут? Валентина, кажется? – начала она.

– Да какое твое собачье дело?! – соседка полностью перешла на визг. Это визжание можно было сравнить со звуком работающей пилорамы – настолько оно было резким и противным, буквально вгрызающимся в мозг.

– Охренеть можно! – бабка скривилась и поковыряла пальцем в ухе. – Да уж голосок… ты не Анна Герман, конечно… Ты не нервничай так. Может тебе к психиатру обратиться?

– Что?! – Валентина толкнула ее в грудь и вдруг пошла в наступление. Вцепилась в ее волосы, рванула на себя.

Баба Капа поняла, это – предел…

– Ах ты, у меня и так волос не осталось! – крепко сжатый кулак ударил снизу вверх, прямо в нос Валентины. Она охнула, пальцы разжались сами и переместились на разбитое лицо.

– Старая тварь! Да я тебя урою нахер! – втянув в нос кровавые пузыри, она замахала кулаками. Бабка не растерялась, быстренько забежала на ступеньки. Словно профессиональный рестлер она прыгнула на Валентину, накрывая ее своим худеньким телом. Упала вместе с ней на холодный пол. Обе, мутузя друг друга, скатились по ступенькам на четвертый этаж. Истошные крики Валентины заполонили весь подъезд.

– Помогите! Кто-нибудь! Меня тут убивают!

Баба Капа извернулась и, оседлав ее, принялась бить кулаками.

– Я тебя, сука, не убиваю, а воспитываю! – приговаривала она.

***

– Женя, ты ничего не слышишь? – Светка подняла палец.

– Чего еще? – пыхтящий на ней Ушан остановил свои фрикции.

– Орут вроде, – хорошенькое личико Светки напряглось. – В подъезде… То ли на нашем этаже, то ли выше…

Ушан повращал оттопыренными локаторами.

– Ну да! – хмыкнул он. – Баба вроде орет.

Он впился губами в ее тоненькую шею, снова задвигался.

– Да подожди ты! – Светка шлепнула его по мускулистому плечу. Прислушалась. – Точно женщина кричит.

– И что?! – вздохнул Ушан. – Может ее тоже кто-то дерет? Кайфует телка.

– Ну не в подъезде же! Иди посмотри!

– Чего посмотреть?! Давай лучше перевернись. Ща ты у меня тоже заорешь!

– А вдруг там на женщину напали?! – возмутилась Светка. – Или ты идешь, или я тебе больше никогда не дам!

***

Ушан, матерясь, напялил джинсы. Испепеляющим взглядом посмотрел на Светку. Вышел из квартиры. Шум борьбы и визги доносились выше, с четвертого. Поднялся. Увиденное его поразило.

За свои тридцать пять лет он видел и испытал многое. Его взрывали, стреляли, резали. Его бритая голова была покрыта шрамами от монтировок и бейсбольных бит. Он даже один раз чуть не нарвался на растяжку, заботливо установленную на входе в его собственный спортивный клуб.

Но сейчас тертый калач с погонялом Ушан, заматеревший в криминальных войнах, удивленно смотрел на пенсионерку, методично и без суеты раздающую удары хрипящей тетке.

– Э-э-э! Чё за возня?! – он приподнял бабу Капу одной рукой. Бабулька по инерции рассекала воздух кулаками. – Бабка, ты чего тут лютуешь?!

– Привет, Ушанчик! – выдохнула бабка. – На пол меня поставь!

– Как скажешь! – Ушан бережно поставил бабульку на пол.

– Помогите! – Валентина вцепилась ему в ногу. – Уберите ее от меня!

– Заткнись нах…! – бабка замахнулась. Ушан ловко перехватил ее руку.

– Э-э-э, бабуля! Чё за кипиш? Скамейку не поделили?

– Да какая к херам скамейка?! – в сердцах выкрикнула старушка. – Над отцом собственным глумится! Инвалидом-колясочником!

– Та-а-ак… – протянул Ушан. – А подробнее?

Баба Капа в двух словах пересказала ему увиденное вчера в квартире Вальки, также не забыла про сегодняшний дневной разговор со стариком. Ушан нахмурился, посмотрел на поверженную тетку. Та замолкла, испуганно глядя в злые глаза, на внушительный мощный голый торс и разворот мускулистых плеч.

– Вставай! – приказал Ушан.

Валентина отползла к стене. Села, вытирая разбитое стараниями бабы Капы лицо. Тихо завыла.

– Тише будь! – прикрикнул Ушан.

Он залез в карман джинсов и вытащил свернутые в тугую трубочку красные банкноты. Швырнул ей.

– Бате своему лечение организуй и уход человеческий. Еще раз услышу, что старика обижаешь – порву! Ты врубаешься, о чем я тебе базарю?!

Валентина закивала, прижимая к себе деньги.

– Прекрасно! – бросил Ушан, кивнул бабе Капе и стал спускаться по лестнице.

– Ушан! – крикнула баба Капа. – Ты я смотрю, свою машину больше под окнами не бросаешь. Слово свое держишь!

– Пацан сказал – пацан сделал, бабуля! – донеслось снизу.

А на четвертый этаж уже стали сбегаться соседи, привлеченные шумом. Двери лифта раскрылись и на площадку вышли Вася и Галя, этажом выше хлопнула дверь и послышались тяжелые шаги соседа Михаила. Сверху уже бежала интеллигентная Ольга Семеновна. Здесь же, на четвертом этаже, открылась дверь, и показалось лицо Глафиры Аркадьевны, а внизу, у ее ног, нахальная толстая морда ее любимца, кота Аполлинария.

А народ все прибывал: сверху, снизу, на лифте, по лестнице… Вскоре четвертый этаж обычного панельного дома стал напоминать оживленную Красную площадь в миниатюре. Все наперебой стали расспрашивать бабу Капу о случившемся. Лишь только один Аполлинарий спокойно взирал на происходящее. В его наглых желтых глазах ясно читался глубокий, вселенских масштабов, пофигизм.

Выслушав бабу Капу, толпа обрушила праведный гнев на Валентину. Пообещали нагнать на нее все службы и организации мира: от Департамента соцзащиты до Гринписа. Валентину вертели, таскали, склоняли и спрягали, не выбирая выражений. В конце концов, она, рыдая, дала обещание больше не издеваться на стариком-отцом и медленно пошла домой.

Толпа еще долго возмущалась поведением соседки, строя планы, как они будут по очереди наведываться в злосчастную квартиру и лично контролировать здоровье и быт старика. Закончилось это тем, что все решили скинуться и купить инвалиду коляску с электроприводом. А затем взять за жабры управляющую компанию с требованием установить пандус в кратчайшие сроки.

Не совсем трезвый сосед Михаил, прочитавший за свою жизнь одну единственную книжку «Тимур и его команда», предложил нарисовать на двери красную звезду и выставить караул, за что был жестоко высмеян, послан проспаться и не пороть чушь.