Проект «Тревожные Небеса»
Могут ли рядом быть патрули или выброшенные системой агрессивные асоциалы? Да. Наверняка. Но я больше не могу прятаться – у меня нет на это сил. У нас нет на это времени. Дворами осталось пройти не много – потом свернём в бор на окраине и оттуда будет километров десять-двенадцать, не больше. Это не много… если не будет никаких препятствий и неожиданностей. Думаю о том, как избежать многоэтажек, торговых комплексов и других мест возможного скопления отщепенцев или возможного интереса военных…
– Саша… есть хочешь?
Она молча кивает.
– Кажется мы уже сутки не ели…
Сашка молчит. Можно, конечно пожевать сухую крупу или сухие макароны на ходу. Но я знаю, что на окраине перед бором есть небольшой магазинчик. Он на отшибе, вероятность нарваться, конечно существует, но… искушение велико. Вот его уже видно. Могли ли его разворовать? Вряд ли. Ближе к жилому массиву есть более крупные цели для мародёров. До магазина остаётся метров двести пятьдесят, которые нужно преодолеть на открытом пространстве и… внутри меня начинает нарастать тревога.
Мы слишком долго идём в тишине. Мы слишком легко прошли эти дворы – не могли вояки всех тут пострелять… а если и могли, то… значит они сами где-то поблизости. Да к тому же: те отморозки в зелёном просто выводили людей во двор и убивали их. Но где тогда тела? Слишком мутно всё… странно… и…
– Стой!
Я встаю как вкопанный и не шевелюсь. Саша тоже останавливается и поворачивается ко мне с вопросительным выражением на лице.
– Это не я сказал…
– Не ходите туда.
Голос звучит сзади. Я медленно поворачиваюсь и достаю пистолет. Но сзади никого нет. Я смотрю по окнам…
– Опусти пистолет, я не враг тебе. На этом пустыре вас убьют.
Я понимаю, что звук раздаëтся откуда-то сверху – поднимаю голову. Прямо над нами из окна над подъездным козырьком торчит лысая голова молодого парня в военной форме. Я моментально беру его на мушку.
– Саша! За меня быстро!
Сашка прячется за моей спиной, я уже готов нажать курок.
– Стой! Стой, ты чего? – парень поднимает руки над головой, – Я без оружия! Не стреляй!
Моя голова начинает бешено работать: кто он? Почему в форме? Военный. Почему заговорил с нами? Мог просто пристрелить. Дезертир? Военный преступник? Опасен? Чем мы ему выгодны? Очевидно, мои глаза полны недоверия…
– Да… я в их форме. Я уже три дня прячусь. Я понял, что вот так просто расстреливать людей не смогу. Лучше самому сдохнуть, чем вот это… – когда он говорит, вижу, что это совсем мальчишка. Почти школьник. По какой нелепой случайности он мог попасть в этот отряд?
– Странно звучит, пацан.. – я продолжаю держать его на мушке, – Почему туда нельзя идти? – киваю в сторону пустыря.
– Снайперы. Двое или трое контролируют периметр. Это окраина города, колючки и КПП пока нет, потому посадили снайперов.
– Снайперы? Откуда нам знать, что ты не врёшь с какой-то своей целью?
– Как тебя зовут? – я вдруг слышу рядом Сашин голос.
– Коля. А вас?
– Меня Саша, а это Вадим, – она кивает в мою сторону.
Смотрю на неё с недоумением. Поворачивается ко мне, своими внезапно повзрослевшими глазами смотрит:
– Я ему доверяю. В его взгляде вижу, что можно доверять.
– Да с чего вдруг? Саша, да он же гитлер-югент какой-то! С чего ты взяла, что он не убивал людей так же как те сегодня?
Она молча заходит в подъезд.
– Саша. Саша, стой.
– Заходите тоже, – говорит пацан, – Через час пойдёт патруль. Я слышал перестрелку, наверняка патруль будет усиленный.
Дьявол. Проклятье. Идиот. Я опускаю ствол и иду за Сашей. Пацан отпирает дверь в подвал, зажигает фонарь. Мы спускаемся. В подвале пахнет сыростью, плесенью, но проходы широкие, потолки высокие. Он пропускает нас вперёд и запирает дверь. Обратного пути нет.
За бетонными ступенями два коридора, мы поворачиваем направо. Пять шагов, десять… какой огромный подвал. Я вижу, что и направо и налево есть комнаты. Некоторые закрыты. Мы заходим в одну. Парень вешает фонарь на крючок над потолком и даёт нам по раскладной табуретке:
– Садитесь. Есть хотите?
– Конечно! – кивает Саша. Парень пару минут ковыряется в углу и вытаскивает оттуда керосинку, раскладной столик и какую-то примитивную посуду, – Ща сделаю!
– Давай помогу тебе? – говорит Саша. Я готов испепелить еë за эти слова, но она не замечает.
– Как выбраться из города? – хочу дать понять, что мы тут не задержимся.
– Пока никак, скорее всего… шансов выжить мало.
– Пока? То есть потом будет иначе?
– Я надеюсь на это. Долго тут прятаться не получится.
– Но ты прячешься? Как тебе удаётся?
– Я знаю графики и маршруты патрулей… знаю примерно как у них что устроено…
– Откуда знаешь?
– Сам в патрули ходил.
– И людей убивал?
– Нет. Когда дали приказ на поражение работать… тогда я начал планировать побег.
– Побег… значит и побег из города планировал тоже?
– Да. Но пока с этим сложно. Я не все детали карты запомнил и…
– Карты? Есть у меня карта.
Он поднимет на меня недоверчивый взгляд.
– Какая карта?
– У офицера убитого из планшета вынул, – его глаза загораются настоящим интересом.
– Покажите!
Я смотрю на Сашку – она кивает. Нехотя беру сумку, вытаскиваю из неё кожаную папку и протягиваю парню. Он берёт её и аккуратно расстёгивает молнию, открывает, начинает листать бумаги. Потом достаёт карту и разворачивает.
– Да… она.
Я подвигаю к нему табуретку:
– А что за названия странные… вроде город наш, но названия…
– Это уже не ваш город, – смотрит мне в глаза. Во взгляде упорство и непримиримость, – Этот город принадлежит военным. И назвали они его так, как удобно им. Видите – «Москва-Юг-12».
– Вижу. Чтению обучен. А что это значит-то?
– Не знаю точно. В двенадцатый район меня служить распределили. Наверное, Москву с областью склеили и на районы разбили…
– Зачем так? Есть смысл какой-то или… прихоть?
– Ну… смысл-то есть, конечно. Все дальние подмосковные районы теперь служебные функции несут. Какой за что отвечает, не знаю наверняка. Я к убежищу семь прикомандирован – в нём проживают люди, чьей задачей будет поддержка и обслуживание технопарка и полигона. В тридцать втором убежище люди управленцы, менеджеры и более элитные граждане проживают. Это всё, что мне известно.
– Полигон… технопарк… – я кручу головой, – Что это всё?
– Ну… у меня об этом есть только догадки… я думаю, что…
Он внезапно замолкает, потому что прямо над нами хлопает подъездная дверь.
– Ты же сказал час до патруля? – парень смотрит на меня расширенными глазами и слушает. Далёкие шаги по бетонным ступеням в подъезд… один, два, три… потом назад… и вдруг жуткий удар.
– Они пытаются выбить подвальную дверь… – он говорит это и не шевелится… даже не моргает…
– Гаси фонарь! – шепчу я, – Сашка, распихивай всё по углам! Нам нужно прятаться…
Сверху раздаётся ещё удар… И ещё… старая деревянная дверь начинает хрустеть.
Глава 7
Дверь хрустит так, будто следующий удар будет последним. Но за ним грохочет ещё один, и ещё… и ещё. Лысый парень сидит не шевелясь со стеклянным взглядом несколько секунд, а потом внезапно роняет голову на колени и обнимает её руками.
– Ты что? С ума сошёл? – я хватаю его за плечи и начинаю поднимать со стула, – Давай шевелись! Нам бежать нужно отсюда!
– Отсюда некуда бежать, – он говорит это так спокойно, – Я знал, что однажды этот день настанет… сам виноват. Это вы их привели.
– Ты что несёшь? Больной что ли? – наверху слышно, как из двери выломалась одна доска и её вышибают ногами… парень поднимает глаза к чёрному бетонному потолку:
– Крепкая дверь… на совесть делали… – во мне закипает злость. Я толкаю его к стене, он делает несколько неловких шагов назад, ударяется в неё спиной и чуть не падает…
– Вадим, ты что делаешь? Зачем ты так? – шепчет рядом Сашка. Я беру автомат и бросаю парню, он ловит его чисто инстинктивно:
– Умеешь пользоваться?
– Я не буду стрелять в людей, – он расслабляет пальцы и автомат падает на земляной пол подвала. Сверху уже отчётливо слышны голоса нескольких человек. Они обсуждают, можно ли пролезть в образовавшуюся в двери дыру или стоит сломать её до конца.
– Вот олух, – шепчу себе под нос, – Сашка! Быстро всё по углам раскидай… на нашей стороне внезапность.
Я хватаю автомат, пихаю парня в правый угол комнаты:
– Не хочешь стрелять, не надо. Стой там тихо.
Сашка убирает вещи к стенам, приваливает старым тряпьём которого здесь в избытке. Лампа выключена. Я встаю в левый угол прямо напротив двери. Как только в её проёме появится фигура, открою огонь. Автомат за моим плечом. Выжить в такой перестрелке вряд ли сможем… хотя…
– Саша… залезь под тряпьё… будешь лежать тихо – получишь шанс остаться живой.
– Вадим нет… я без тебя…
– Вперёд! Без вопросов! Быстро накрылась и не высовываться мне!
Она зарывается в хлам… сверху доносится грохот очередной доски, выбитой из двери и летящей по бетонным ступеням.
– Эй ты, кришнаит… – в кромешной темноте подвала не вижу парня, но чувствую, что он повернулся ко мне, – Ты там смотри… без фокусов. Я уважаю твоё нежелание убивать… уважай наше желание выжить.
– Хорошо… но я не кришнаит.
Не отвечаю ему. Осознаю, что сердце колотится так, будто я бегу от стаи собак… как в детстве… будто бегу от стаи подростков… как в юности… дыхание поверхностное, частое. Слышу шаги по лесенке:
– Тут большой подвал, товарищ командир.
– Двое направо, двое налево. Проверять все комнаты – они должны быть тут.
Вытягиваю вперёд пистолет… для надёжности сжимаю его обеими руками… дыхание никак не успокаивается. Проклятье… кажется, что моё пыхтение слышит вся округа. Серый проём, ведущий в нашу комнату, ходит перед глазами то вверх то вниз, в нём начинают бегать светлые пятна подствольных фонарей… Нам не выжить. Их слишком много. Сейчас они проверят комнаты перед нашей, потом я положу первого, кто войдёт… Затем одна граната и нам всем конец. Я идиот. А может… мозг начинает самопроизвольно просчитывать варианты: выбежать им навстречу? Грохнут меня, потом найдут и добьют ребят. Увести их в другую комнату… бесполезно… бессмысленно… Шаги то приближаются, то отдаляются… они проверяют комнаты рядом… их всего три.
– О! Огурчики солёные! Капустка квашенная! – раздаётся уже совсем рядом… солдаты в соседней комнате… перед глазами начинают плыть круги. Я чувствую жар…
– Отставить огурчики! Ты чо там, больной? – крик раздаётся так близко от нашего входа, что палец на курке начинает болеть от напряжения… кажется, мне уже проще спустить этот чёртов курок и бросится с криком к выходу, чем терпеть и ждать эти грёбаные, ужасно длинные, чудовищные миллисекунды, которые остались до того, как тёмная фигура появится в проёме двери и тогда уже всё это начнёт происходить, чёрт побери! Адреналин внутри меня так шкалит, что уже выбивает пробку и… мне кажется или я слышу вой сирены? Этот звук появляется плавно и нарастая становится всё громче и громче, потому в какой-то момент я уже не понимаю: может это я кричу во всю глотку? Может от стрельбы я оглушён и этот гул только в моей голове? Но нет… пятна подствольных фонарей убегают из нашего коридора…
Слышен топот берцев по бетонным ступеням… Они уходят? Я стою, направив ствол пистолета в серый проход, а дыхание никак не успокоится. Мне всё кажется? Руки дрожат всё больше и больше. Я пытаюсь опустить их и понимаю, что не могу. Всё тело дрожит крупной дрожью. Сирена всё воет. То громче, то тише… то громче, то тише… Я смотрю в серый проход и мне чудится, что это тянется всю мою жизнь… сирена, дрожь во всём теле, безумие… безумие и подвальный холод… Я облокачиваюсь спиной о стену и медленно сползаю на пол. Руки падают безвольными плетьми. Подбородок опускается на грудь и мою правую щеку вдруг обжигает горячая струйка… Всё моё лицо скукоживается как старый чернослив, а изо рта вместе с брызгами слюны вырывается только одно слово:
– Бо-о-о-оже…
Слёзы обжигают щёки так, словно это не вода, а серная кислота… я физически ощущаю боль, которая вытекает через моих глаза наружу. Весь мир орёт в мои уши натужной больной сиреной. Так проходит вечность.
Я открываю глаза и вижу перед собой Сашку. Она дрыхнет на куче грязного тряпья. Поворачиваю голову и слышу, как шея не фигурально скрепит. Я понимаю, что так и спал, привалившись к бетонной подвальной стене. В углу с фонарём сидит на раскладном стуле пацан и изучает карту и другие бумаги из офицерской папки. Я пытаюсь подняться… из глотки вырывается жутковатый хрип…
– Вы проснулись… – он смотрит на меня и в его взгляде я вижу сострадание.
– Давай на ты… и не надо меня жалеть! – терпеть не могу этого… ненавижу это мерзкое чувство, ненавижу эти унизительные взгляды.
– Я нет… вы что… – он осекается и сразу отводит глаза, – Я просто карту смотрю… и остальное…
– Я понял… Долго я спал? Есть что пожрать?
– Да… конечно, мы с Сашей перекусили немного… там макароны с тушёнкой.
Я беру раскладную табуретку и медленно сажусь… Нога чудовищно ноет… из моего нутра сам собой вырывается стон. Нет, чёрт… терпи, скотина… Я беру мятую алюминиевую кастрюлю и поднимаю крышку… Как же я голоден. Человек не может быть таким голодным… Когда человек так хочет есть… он скорее уже просто жаждущее пищи животное. Я не жуя закидываю в себя одну за другой ложки мерзотных переваренных дешёвых макарон… в той жизни, которой, кажется, никогда и не было, я бы такое есть не стал. А сейчас другая жизнь. Другой я.
– Слушай… – я вдруг останавливаюсь и смотрю на парня, – Тебя же Колей звать?
– Да…
– Коля. Ты извини, что… в общем… – я пожимаю плечами. Я вдруг понимаю, что это глупо. Бессмысленно.
– Всё норм, – он замолкает, очевидно, не решаясь что-то сказать.
– Говори, что ты… как не родной…
– Да… смысл? Я нашёл, как из города бежать… Но это уже так – в виде упражнения для мозгов. Типа логической задачки.
– Задачки… я понял. А почему?
– Потому что мы трупы. Как если бы эти зашли и просто расстреляли нас. Вот такие же трупы. Только не сразу.
– Понятно. А почему? Ты не думай, Коль, я не безнадёжно тупой… Просто в твоих объяснениях не хватает…
– Слов не хватает? – улыбается он.
– Например.
– Ну… Вадим, – он мнётся. Вижу, что ему не удобно звать меня на «ты», – Понимаешь… Мой отчим – не последний человек. Он типа шишка в правительстве. Не очень большая, но всё же… многое как бы знает… – Коля делает паузу, – Ненавижу его.
– Он тебя отправил служить?
– Не без этого. Матери сказал, что мне такое на благо. Скотина.
– Согласен с тобой.
– Так вот, я немного в теме…
– В теме, как спастись? Золотой миллиард? Мировая война чтобы очистить землю?
– Нет… это всё бред и теории заговоров. А вот мировая война реальна. Но не банальная война… Это уже не борьба стран, как это было в прошлом… Даже не борьба между несколькими крупными экономиками, как всего десятилетие назад. Крупные и дальновидные дядьки неожиданно поняли, за счёт чего растут сумасшедшими темпами молодые экономические титаны. Они осознали, что именно отличает Китай, Японию, Индонезию от Европы, Америки и России…
– Что же?
– Что… В Японии когда у самурая умирал сёгун, он делал себе харакири или же навсегда становился ронином – отщепенцем, носящим на себе проклятье. А вот в Европе, когда оруженосец рыцаря видел гибель хозяина в бою, то думал о том, как забрать его добро. Когда китайца выгоняли с земель – он погибал со всей своей семьёй. А когда нашего крестьянина гнали с земель – он шёл на Дон и становился Стенькой Разиным или Емелей Пугачёвым.
– Не всё так однозначно… но к чему ты клонишь?
– И американо-европейская и российская культуры очень эгоцентричны, они личностно-ориентированы… Провозглашают торжество индивидуальности и уникальность личного опыта. Ценность частного и вторичность общего. До поры именно эта культурная тенденция сумасшедшими темпами развивала наши страны во всех направлениях. Но… Возможно мы достигли пика этого витка эволюции…
– Сложно как-то всё это…
– Если проще, то для нас личность важнее системы. И личность может устроить революцию, разрушив систему. Для нашего менталитета это норма. В азиатском социокультурном коде нет личности. Есть только система, которая не на первом или втором месте. Она одна на всех местах. Именно это даёт ускорение экономике. Именно потому, что у нас этого нет, мы отстаём. Индивидуальность перестала быть движущей силой эволюции…
Он молчит несколько секунд… Я тоже жду…
– Я читал одного социолога… мутного. Он считает, что мы сильно заблуждаемся, когда говорим, что в том или ином событии виноват некий политик – президент, там, мэр или ещё кто-то. Он говорит, что в современном политико-экономическом социуме глупо и по-детски наивно приписывать промахи или достижения какой-то одной личности просто потому, что связей взаимно действующих друг на друга в информационном, энергетическом, социальном и физиологическом полях настолько много, что просто невозможно это многообразие учесть. Он сравнивает социум с мозгом, в котором нейроны имеют мириады связей друг с другом, образуя самостоятельный мыслительный механизм. Ни один нейрон в мозгу ничего сам не решает. Так же и в нашем социуме – решение происходит как реакция организма «в целом» в том виде какой он есть на текущие события вокруг или внутри. Так вот он – мутный социолог – как раз говорит, что переход на азиатскую модель «без личностного» или даже «безличностного» общества неизбежен и продиктован нейронным решением социума, как оптимальный шаг в борьбе за существование страны.
Я сижу и смотрю ему в глаза. Он начинает смущённо улыбаться…
– Несвязно всё, да?
– Да всё понятно… Только одно не ясно мне. Коль, ты скажи, почему мы трупы и бежать из города бессмысленно? Ты же про это хотел сказать?
– А… – он снова улыбается, – Чёрт… ну сирена же. Биологическая атака.
Я молча киваю и засовываю в рот ещё одну ложку с дрянными макаронами. Потом поворачиваюсь к Саше – она мирно сопит.
– Не знаешь… долго умирают от этой заразы? – киваю куда-то вверх, где с ветром уже должны разносится смертельные порции вирусов или бактерий.
– Нет…
– В таком случае, у нас всё же есть выбор, – я встаю со стула. Нога начинает резко болеть… в глазах темнеет, но я стискиваю зубы и прилагаю все усилия, чтобы устоять…
– Какой выбор? – он удивлён… а я знаю, что делать дальше:
– Как ты говоришь, мы точно умрём. Хорошо. Пусть. Но мы можем решить, где нам умереть. Я не хочу умирать в этом подвале. Я ухожу. Думаю, что Сашка тоже… проснётся – спросим. А как ты, Коля?
Он смотрит на меня серьёзно и медленно кивает.
– Да… Да, Вадим.
– Вот и славно…
Голова кружится. Нога пульсирует. Интересно, невидимая смерть уже проникла в наши лёгкие и начала свою работу?
Глава 8
– Надо идти ночью, – Коля сидит, согнувшись над картой, и рассеянно малюет на ней дорогу до нашего предполагаемого укрытия. Саша варит макаронное месиво в мятой алюминиевой кастрюльке. Я разламываю ампулу цефтриаксона и набираю прозрачную жидкость в шприц.
– Ты уверен в дозировке? – он поднимает голову как раз в тот момент, когда я делаю вдох чтобы вколоть антибиотик в своё бедро.
– Нет, – я с размаху вгоняю шприц в раненую ногу.
– Как хорошо раньше было… Интернет, мобильные телефоны… загуглил – узнал.
Саша поворачивается. Смотрит на него с осуждением. Кажется, в таких ситуациях воспоминания другой жизни – один из страшнейших грехов.
– Телефон у меня и сейчас есть… – она переводит взгляд на меня, – Только что толку… его даже зарядить негде…
– А если и зарядишь, это не поможет…
В прошлой другой жизни я работал в телекоммуникационной компании. Борьба с внешними и внутренними врагами лихорадила интернет и телефонию чуть ли не больше всех других сфер. Запрещали и закрывали постепенно всё… до тех пор, пока однажды не закрыли всю страну во внутренний интранет. А потом и его разбили по областям.
– Что было, то было… – я хлопаю Колю по плечу, – Давай ещё раз, куда и как мы там двигаем? Гугл-катры, конечно, нет, зато есть мятая бумажка со странными названиями…
– Нам нужно обойти технопарк… – вздыхает Коля, – Он, скорее всего, охраняется…
– А что в нём?
– Я не знаю. Какие-то машины. Может, автобусы с фильтрами для перемещения людей из убежищ. Или техника для обработки городов химикатами против биологической угрозы…
– Понятно… ты хочешь, чтобы мы по дороге его обходили? Уверен, что там нет патрулей?
– Не уверен. Патрули есть, скорее всего, и КПП есть…
– Тогда обойдём полем вдоль реки. Там совхоз был в советское время…
Саша раскладывает макароны. Они больше похожи на серую манную кашу, состоящую только из комочков и сдобренную прошлогодней листвой. Мне известно, что «прошлогодняя листва» была высыпана в кастрюлю из банки с надписью «свинина тушёная». Пробую на вкус – сносно.
Сборы занимают пятнадцать минут. Всё-таки всучиваю Коле автомат. Он смотрит на него, потом на меня:
– Не хочу я убивать людей…
– Возможно, это уже и не люди.
Он тяжело вздыхает и закидывает его за плечо. Что значит этот вздох? Он поможет мне огнём в трудную минуту? Я смогу на него положиться? Не знаю.
Я выглядываю из подъезда. На улице уже смеркается. Ощущение, что темнеет раньше обычного. Я вообще давно не видел такого мрачного пасмурного лета в наших краях. Машу рукой Коле и Саше. Они тоже выбираются из подвала, перешагивая обломки двери. Рукой показываю им, чтобы были пока внутри. Сам выхожу и пару минут стою, прислушиваясь. Тишина. Пугающая и звенящая. Только сейчас понимаю, что для снайперов ночь не помеха. Прогнала ли их с крыш биологическая тревога, которая на время отсрочила нашу смерть? Не знаю… Мы в той ситуации, когда… ничего доподлинно не известно. Выдыхаю и жестом зову за собой ребят. Мы идём по обычной дорожке возле сталинской трёхэтажки и… так было в детстве. Когда встаёшь в четыре утра на рыбалку. Выходишь из дома, а на улице сумерки, никого нет… Стараешься не шуметь, а двор отражает и усиливает каждый шорох.
Я заглядываю за угол дома – там дорога, за ней поле. Нам пересечь его, потом через лесополосу и мы в бывших совхозных угодьях. Десять километров можно пройти за два-три часа, даже не сильно торопясь…
Выхожу на дорогу и смотрю по сторонам… Странно – не видно ни одного автомобиля. Ещё недавно десятки машин стояли припаркованные по всем обочинам, но сейчас… их нет. Смотрю в поле и снова думаю о снайперах. Лучший способ проверить – выйти туда. Получишь пулю, значит всё плохо. Новая русская рулетка. Сумерки сгущаются быстро. Попробовать стоит.
– Коля, Саша… стойте тут. Из-за дома не высовывайтесь. Я первый пройду поле. Когда буду на той стороне, подам знак фонарём: моргну три раза.
– Если снайпер?
– Ищите другой способ. Меня не ждать. Ключ от забора справа от калитки под дощечкой. Ключ от двери справа от двери в окне.
– Вадим, нет…
– Саша, не начинай. Я пошёл. Смотрите во все свои четыре глаза.
Я разворачиваюсь и снова выхожу на дорогу. Вокруг уже совсем темно. Луны нет. Спускаюсь в кювет и снова взбираюсь на бугор. Дальше поле ровное. Трава не очень рослая, но всё же чтобы идти нужно высоко поднимать ноги. Простреленное бедро начинает болеть сильнее. Я злюсь. Идти метров двести пятьдесят всего. Из них тридцать или сорок я уже прошёл без проблем, но внутри меня начинает зреть огонёк тревоги. Он медленно растёт. Я начинаю озираться по сторонам. Тревога понимается выше, вот она сейчас переместиться в голову и вдруг… я останавливаюсь. Внезапно приходит понимание, что это не тревога. Я совершенно точно знаю, что на меня смотрит человек. Я медленно поворачиваюсь назад и сразу вижу в пятиэтажке прямо напротив меня открытое чёрное окно. Он там. Он на меня смотрит через линзы прицела и… я как-будто чувствую его ровное дыхание. Я бы так же дышал, держа в руках винтовку. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох чуть длиннее… Я понимаю, что сейчас он спустит курок.
Я понимаю…
Выд…
Я подгибаю ноги, чтобы упасть в траву.
…ох.
Я падаю набок.
Пуля с глухим свистом проходит в паре сантиметров от моего плеча.
Удар. Земля. Я тяжело дышу в траву… Сейчас я рад, что она вроде и не очень высокая… но всё же достаточно, чтобы он подумал, будто попал. Я всё ещё чувствую его, но связь теряется. Да. Он решил, что я труп. Я переворачиваюсь на спину и… думаю.
Серо-чёрное небо. Саша и Коля здесь не пройдут. Да и я не доберусь до леса. По этому полю ещё метров сто пятьдесят до него… проползти их в траве? Шанс не высок. У меня бы такой не прополз. Я чувствую, что он снова смотрит на меня. Но мне из травы не видно черной дыры окна, в котором он прячется. Значит и ему не видно моё псевдо-мёртвое тело. Это означает, что у меня есть время. Хотя… Только бы эти молодые-горячие не совершили какую-нибудь глупость…