Добрый. Злой

Пролог

В полутемной комнате типовой девятиэтажки, в старом кресле с протертыми подлокотниками, сидел человек. Тело его было абсолютно неподвижно и слегка напряжено. Если бы кто-то случайно вошел в комнату, то заметил бы некоторую странность в поведении сидящего. Во-первых, человек этот, сидевший в неярком свете торшера, совсем не мигал глазами, а во-вторых, взгляд его был направлен в некую несуществующую точку в пространстве. Так выглядит человек, который узнал какую-то шокирующую новость, и новость эта была настолько плохой, что буквально пригвоздила сознание к этой точке, а тело к этому креслу, заставляя перестроить все мировосприятие человека таким образом, чтобы можно было как-то с этим случившимся фактом жить.

Если наблюдатель был бы еще внимательней, то заметил бы, что человек, сидящий в кресле, дышит очень медленно и крайне редко, и уж если дошло бы до того, что ему проверили бы пульс, то выяснилось бы, что и сердцебиение сидящего под стать дыханию – очень редкое и слабое, что, конечно, абсолютно логично, и поэтому, наверное, неудивительно, что человек в кресле сидел с лицом, больше напоминающим маску из японского театра, чем нечто живое. Однако этот весьма странный и пугающий до мурашек на спине облик можно было бы ему простить, ведь у человека не было сознания. Ну или, если выражаться теологическим языком, у него не было души. Вернее, душа у него, конечно же, была, как есть она у каждого из нас, но в данный момент в теле она не присутствовала.

Тут надо сообщить, что произошло это не вследствие какого-то злого умысла или преступления и не из-за попытки самоубийства, например, отравления ядом, а с абсолютного согласия и даже по инициативе самого человека.

Звали сидящего Арон. По крайней мере, так звал его отец, который в силу своего увлечения восточными, а особенно ближневосточными культурами, и дал ему это имя. Арон, конечно же, не звал себя так. Уж слишком это было сложно и вызывало ненужные вопросы. Другое дело – Рон. Рон звучит по-западному. Рон – это что-то свободное, короткое и легкое, как ветер. Арон даже думал в будущем сменить имя и тем окончательно преобразиться в Рона, но после школы стало не до этого, да и дразнить его в институте за это никто не думал, даже наоборот. Иногда Арону казалось, что некоторые девушки видят в этом что-то загадочное, а значит, и привлекательное. Ну а дальше, в связи с последними событиями в его жизни, история с именами и вовсе ушла на какой-то очень далекий, невидимый с высоты невероятного, но происходящего, план.

Одет он был в красный поношенный свитер и синие джинсы. На ногах были подаренные бабушкой шерстяные носки, которые оказались очень кстати в этой квартире с вечно холодным полом в отопительный сезон, так как тапок Арон не носил никогда. Был на нем и еще один очень необычный элемент одежды – ремень, разрезанный пополам и удлиненный при помощи веревки. Этот ремень был закинут за спинку кресла, а концы проходили у Рона подмышками, застегиваясь на груди. Таким образом он был намертво привязан к креслу.

Но о душе. Она на данный момент находилась примерно метрах в пятидесяти от тела и занималась тем, что рассматривала другого человека женского пола, пишущего в своем дневнике ежедневные заметки, и каждый психически здоровый человек сказал бы, что это невероятно и невозможно. Тем более, для того чтобы душа могла куда-то выйти, сначала нужно убедиться в существовании самой души, а это, как известно, является фактом недоказанным. Так когда-то думал и сам Рон. Однако как же это все началось…

1

Теплым августовским днем, одним из тех последних августовских дней, когда еще так хорошо греет солнце днем, но уже чувствуется дыхание осени вечером, студент первого курса Рижского технического института, Арон Пестров, подошел к общежитию номер три этого самого учебного заведения. Оказался он тут впервые, но отнюдь не случайно, так как собирался стать полноправным студентом, а потому как жить ему в Риге больше было негде, то предполагалось, что именно в этом здании он получит и ночлег, и стол, за которым сможет учиться, и, как надеялся Рон, друзей, с которыми можно будет скрасить будни студенческого существования. Арон пытался поступать этим летом и в другие места. Даже было среди них такое экзотическое, как «Театральный колледж», но где-то не поступил, а где-то желания учиться в конце концов не оказалось. Человек он был роста выше среднего, худощав, но не слишком, был слегка бледен, что придавало ему аристократический вид, а на голове, несмотря на молодые годы, уже проглядывалась небольшая седина, которая, кстати, совсем не портила его, а даже наоборот – придавала ему какой-то «образованный» и «интеллигентный» вид, прекрасно дополняя общую картину. Серо-голубые глаза его постоянно меняли оттенок: от темного, почти асфальтного – в слабо освещенной комнате, до ярко голубого – на солнце.

Вообще, и подсознательные его движения, и манера себя держать сразу выдавали в нем человека воспитанного. По нему можно было сказать, что этот молодой человек, без сомнения, уступит место женщине в автобусе и всегда вежливо подскажет иностранцу, как пройти к условному музею. Но не был он и слишком чопорным. Обладая живым умом и энергией, Арон с радостью общался с людьми и принимался за новые дела. Был упорным в труде и в обучении, любил читать. Однако, при всём при этом, он часто терялся в общении с прекрасными сверстницами, не находя нужных слов, и ненавидел себя за это. Сказывался недостаток опыта, который Арон надеялся компенсировать в предстоящие ему студенческие годы.

Вот оно – общежитие. Большая, обласканная солнцем зеленая дверь, с облупившейся за лето краской. Здание довольно большое, в четыре этажа, и сразу видно, что хотя построено еще в царские времена, но содержится, в общем-то, в порядке. А над четвертым этажом, Арон заметил это сразу, словно зимняя шапка, находился довольно высокий деревянный чердак, какие часто бывают в подобных домах. Немного смущал желтый цвет самого здания, но, видать, как выбрали при царе, так и осталось до сегодняшнего дня. Только подкрашивай иногда. Зато очень понравились Рону белые фигурки атлантов, держащие своды входа и некоторых окон, а также небольшая уместная лепнина над ними. Атланты выглядели грозно, как им и подобало, и было видно, что совсем нелегко им держать этот гранит, который скоро предстояло начать понемногу грызть жильцам этого студенческого общежития, возможно, облегчая атлантам ношу в метафорическом её понимании.

– Не бойся! Не уронят.

Сзади подошел коротко стриженый паренек спортивного телосложения, с правильной осанкой и светлыми умными глазами, в голубых джинсах и белой майке с большой надписью NEW YORK. Волосы у него были русые и прямые. Спортивная сумка уверенно висела в сильной руке человека, непренебрегающего спортом.

Арон попытался найти подходящий ответ на шутку, но время шло, а в голову ничего не приходило, поэтому он просто протянул руку и сказал.

– Рон.

– Это который Арон? Видел твое имя в списках поступивших, – пояснил парень и протянул руку в ответ. – Я Сергей. В первый раз тут? – довольно приятным голосом спросил он.

– Да, вот, приехал… – как назло, остроумие покинуло Рона напрочь, за что он в душе уже проклинал себя. Хотелось с первых минут показать себя человеком неглупым. Не хватало еще прослыть тугим на голову.

Но на Сергея это не произвело никакого впечатления. Он посмотрел по сторонам, больше заинтересованный в здании, перед которым находился, чем в личности Рона, и сказал.

– Я тоже в первый раз. Но вроде ничего. Перезимуем, – и показал глазами на дверь, мол, чего стоишь – заходи, не загораживай своим «чемоданом» вход.

Так как Пестров зашел первым, то и регистрировался он перед Сергеем. Получив пропуск в общежитие и номер своей комнаты, он кинул Сергею «Увидимся!» и быстро поднялся на четвертый этаж, где не без труда нашел свою комнату. Но увидеться получилось уже практически через каких-нибудь пару минут. Они с Сергеем оказались соседями. Это, в общем-то, было хорошо, так как Сергей Пестрову понравился. Парень вроде воспитанный, опрятный. Так что лучше уж он, чем этот самый журавль в небе, который мог оказаться кем угодно. То, что они оказались в одной комнате, в общем-то, было неудивительно. Комендант общежития, довольно приятная женщина лет пятидесяти, просто расселяла всех новеньких по порядку, каждый раз беря карточку с новой комнатой, как только заполнится предыдущая. Как понял Арон, успев присмотреться в кабинете комендантши к её записям, первый курс располагался на четвертом этаже, второй – на третьем, и так далее. Логика была понятна. Чем ты старше, тем меньше ступенек тебе надо считать, пока доберешься до своего этажа. В этом даже просматривалась какая-то дедовщина.

– Дедовщина, – поделился он своими мыслями с Сергеем, рассматривая фигурки атлантов, которые к его радости поддерживали и окно их комнаты, придавая ей антураж дворцового помещения.

– А я считаю, что не дедовщина это, а просто уважение к старшим, которые уже сдали сессию, и не одну, и доказали, что они тут надолго, а не случайные пассажиры. И, кстати, чисто номинально тут пять этажей, – заметил Сергей. – Видел лестницу, когда поднимались? Там раньше был склад вещей всяких, барахла была куча, потом студенты начали лазать, мусорить, с девками там, ну это… ну и, конечно, курить повадились. Вот и пожар из-за этого случился, полчердака выгорело, так что чудом каким-то потушили. Короче, заколотили дверь. Раньше-то на ключ закрывали, так замок заколебались менять, так как студенты постоянно умудрялись ключ стырить и дубликат сделать. Да ты не удивляйся! У меня тут брат двоюродный лет 10 назад учился. Это еще до него было. Потом там, на чердаке, никого не было больше. Опасно! Пожарные повесили предупреждение, что, мол, балки пострадали от огня и вообще ХЗ. Чувствуешь запах какой-то специфический? Это гарь. На третьем этаже она не чувствуется. Она, говорят, никогда не выветривается полностью. Надо всё разрушать и заново строить, но кому это надо?

«Вот так так, – подумал Рон. – Точно дедовщина. Еще и гарью будет вонять. Хотя запах еле уловимый – вроде не мешает, если не внюхиваться. В общем, Сергей отчасти был прав. Ну что плохого в небольшой… субординации, что ли? Надеюсь, нас тут не заставят на общей кухне пол зубными щетками мыть. – От этой мысли он поежился. – Не хотелось бы! Уж в театральном такого бы точно не было».

Разложив свои немногочисленные вещи и немного познакомившись, новоиспеченные друзья и соседи по комнате решили узнать опытным путем, где же находится ближайший магазин. Солнце уже начинало понемногу клониться к закату, так что выяснить расположение магазина было решено незамедлительно. Райончик тут был, по слухам, неспокойный, так что для первого дня бродить в сумерках было бы слишком явным поиском приключений, и этот день в общежитии хотелось закончить поспокойнее, желательно без вопросов про «закурить есть» и «че такой грубый». Путь до магазина действительно оказался неблизкий. Пришлось преодолеть лесополосу и железнодорожные пути, чтобы оказаться в центре микрорайона. У магазинов и ларьков уже понемногу начинали возникать очаги вечерней жизни. Сомнительного вида парни сидели в тени небольшого парка, мелькая светлячками сигарет, время от времени освещающими их лица. Также оттуда был слышен не самого интеллектуального качества женский смех. Арону живо представилось, как «весело» будет тут ходить в магазин зимними вечерами после занятий. Надеяться, скорее всего, придется только на свои ноги.

– Мальчики, вы не из технического? – раздался за спиной женский голос так неожиданно, что Рон чуть было не дернулся, в очередной раз отругав себя.

«Не хватало еще к своему сегодняшнему «тугодумию» добавить трусость. Вот отличный «компот» получится. С такими качествами на курсе будешь самым популярным, это точно! – злорадствовал он мысленно. – Знакомьтесь, девочки, это у нас Рон! Он, конечно, трус, но это совершено незаметно на фоне его тупости».

– Из технического, – сказал Сергей, моментально взяв инициативу в свои руки.

– Можно я с вами пойду? – спросила девушка невысокого роста в джинсах, светлом замшевом пальто и тонкой шапочке. – Я не то чтобы боюсь, просто… Вместе ведь веселее. Меня Эльзой зовут, – поспешно добавила она.

Конечно, ни один парень в здравом уме никогда не откажется от такой возможности показать себя смельчаком, которому никакие хулиганы не страшны, и Рон с Сергеем сразу же согласились. Причем сделали это небрежно, вроде как для них это пустяк. Всё равно ведь по пути!

После появления Эльзы поведение парней тут же изменилось. Откуда-то появилась такая смелость, что не то что уличные хулиганы, а казалось, появись сейчас перед ними закоренелые рецидивисты, сбежавшие из тюрьмы, парни бы ни капельку не испугались. Всё-таки присутствие красивой девушки может творить волшебство преображения в молодых парнях.

С веселыми разговорами они быстро достигли общежития, и только тут, когда при свете ламп в помещении фойе Эльза сняла шапку и пальто, им удалось разглядеть, что за девушку им довелось сопровождать.

«Какая же она красивая!» – подумал Рон. Мужскому глазу нужна всего одна секунда, чтобы дать оценку женской красоте. Он бы ни за что не признался в этом, но ему показалось, что он уже влюбился в неё. Это то самое чувство, когда говоришь себе, приправляя слова скепсисом, – «Ну нет! Не может быть!» – а что-то внутри подсказывает, что «да» и что «не только может, но уже и есть». Не высокая, но стройная. Короткие темные волосы, не мешающие любоваться изящной шеей, карие глаза, приятные, нежные, слегка округлые черты лица. Ну как еще мог бы Рон описать её? Все эти эпитеты легко помещались в одно только слово, которое и было самым главным описанием – «нравится». Очень нравится. Но показывать этого было нельзя. Почему-то хотелось притвориться безразличным. Мол, видели мы красавиц в жизни, хотя это было, конечно же, неправдой, и у Рона не было постоянной девушки, да и просто девушек, в известном молодежном смысле этого слова, у него было только две. Одна была красивой. Не такой, конечно, как Эльза, но симпатичной. Это случилось на дне рождения у одноклассника, и после этого девушка старалась с Роном больше не встречаться глазами. Он не настаивал и показал своим видом, что всё понимает. Мол, случилось и случилось. Всем было хорошо, но теперь мы пойдем каждый своим путем, хотя, тем не менее, тут же не забыл похвастать победой перед друзьями. А вот вторая его «любовь», случившаяся в похожих обстоятельствах, ведь какие еще могут быть обстоятельства у школьников последнего класса школы, кроме как общие праздники на освободившейся на вечер от родителей квартире, была не столь привлекательна. До такой степени непривлекательна, что Рон никому не стал рассказывать о случившемся между ними, оправдываясь перед самим собой тем, что был пьян, что бес попутал, что больше такого не будет. К счастью, и она всё поняла и приставать с предложениями стать «парнем и девушкой» не стала. Друзьям-одноклассникам же сказал, что просто пьяный упал рядом с ней и уснул мертвым сном. Хотя определенного количества справедливых шуток и подколок ему избежать всё-таки не удалось.

В полную противоположность Арону, Сергей не скупился на комплименты Эльзе, и получалось у него это непринужденно, и да, Пестров вынужден был это признать, довольно остроумно. Арону казалось, что, несмотря на одинаковый возраст, Сергей был опытней и уже перешел на другой уровень общения с женским полом. Тут же выяснилось, что все они теперь однокурсники. Арон ненавидел Сергея весь путь наверх. Ненавидел люто. Так, как может ненавидеть только молодой парень, у которого на глазах отнимают молодую понравившуюся ему девушку. Сергей делал это умело и уверенно. Арон ненавидел и Эльзу за то, что она смеется своим заливистым, таким приятным смехом над Сергеевыми шутками. Но еще больше он ненавидел себя за свое бездействие, за свою тупость и скованность, за осознание того, что если он сейчас раскроет рот и попытается сказать какую-то хохму, то получится ужасно, уныло, отталкивающе и глупо. Знал это, потому что в таком состоянии нервного напряжения только так всегда и получается. В голове творится такой сумбур, что хоть конем скачи. Э нет! С девушками надо быть уверенным, когда собираешься начать разговор. Но откуда взять эту уверенность?

«И, в общем-то, зря я так на Сергея. Серёга-то как раз ничего неестественного не делает. Да и такие мысли по отношению к Арону точно не питает, а может, даже видит в нем друга. Так что стыдно это и низко так думать, – размышлял Рон, открывая ключом дверь их с Сергеем комнаты. – Поэтому надо прекратить. Сейчас! Немедленно! Раз сам не можешь ничего сделать, так не вини в этом других».

Эльза, к счастью Пестрова,направилась в свою комнату, и тем самым разговаривать ему с Сергеем сразу стало легче. А тем временем общага жила своей обычной суетливой жизнью. Студенты сновали туда-сюда, заселялись, встречались старые, не видевшие друг друга целое лето, друзья. Где-то в коридоре слышался смех. Пахло жареной картошкой. Сергей с Ароном почувствовали, как начинают вливаться в жизнь этого молодого «муравейника». Они поели, поболтали еще до самой ночи и в конце концов отправились спать. Кровати их, расположенные изголовьями к окну, находились напротив друг друга, и разделяло их всего лишь метра полтора комнатного пространства, заполненного двумя тумбочками. Отворачиваясь с улыбкой к стене и крепко стиснув подушку под головой, Рон осмысливал свою новую жизнь.

Ясно было одно, что день этот подвел большую и жирную черту под словами «школа» и «детство». Думая об этом, он даже не подозревал, насколько жирная эта черта, и под сколькими еще вещами она подведена теперь, после того как он переступил порог этого общежития. Теперь ему не только, как когда-то в школе, хотелось жить взрослой жизнью, но и этой взрослой жизнью жить было необходимо. Однако, как оказалось, это совершенно не пугало, а наоборот. Взрослая жизнь вдали от родителей, опекающих и надзирающих, оказалась очень сладкой на первую пробу. Не нужно было больше отчитываться, во сколько ты вернулся и пошел спать, с кем ты был, что ты ел и пил. Свобода в самом её сладком смысле. И самое главное, что оказался он среди точно таких же, как он, парней и девчонок, понимающих его не словами, а сердцем, мироощущением. Они были как один организм, и ничего никому не надо было объяснять. Это и было счастье. И впереди его ждали еще как минимум четыре года такой вот сладкой жизни. По крайней мере, так он думал тогда, улыбаясь и засыпая незаметно для самого себя. Засыпая тем сном, которым можно засыпать только в этом возрасте, сном любви и счастья и будущих светлых надежд. «А с Эльзой всё сложится. Обязательно!» – было последней уже неосознанной мыслью Арона.

Сергей Арону понравился. Понравился ли Сергею Арон, сказать было нельзя, так как Сергей, в принципе, практически со всеми быстро находил общий язык. Он принадлежал к тому типу людей, которые могут внезапно через лет десять позвонить человеку, с которым, может-то, и встречались пару раз, и попроситься остаться на ночь. И человек этот будет рад приютить его как лучшего друга.

– Ну, как иначе? Это же Серёга!!! С параллельного курса. Классный парень! Мой друг! – радостно скажет человек жене.

Вот такой он был, этот Серёга. Таким он и предстал перед Ароном.

Время полетело. Лекции, новые знакомые, преподы, конспекты, студенческие вечеринки тайком от вахтерши общежития тёти Паши, пустой холодильник с утра, опять лекции. В это-то время Арон и полюбил прогулки по осенней Риге. Погулять иногда удавалось по вечерам, а также в каждые вторые выходные, которые он оставался в общежитии вместо того, чтобы поехать домой к родителям. Рига – небольшая загадочная европейская столица. И еще более таинственной она становится поздней осенью, когда её окутывают туманы и мгла, а сумерки наступают уже в четыре часа вечера. Узкие, слабо освещенные желтыми фонарями, затерянные во времени улочки, кажется, за одно мгновение случайно перенесены сюда из эпохи крестоносцев… Желтая листва на скользкой, мокрой брусчатке, шпили готических церквей и соборов… Сколько секретов она прячет от посторонних глаз, сколько маленьких и неприметных дверей в переходах и улочках скрыто от любопытных зевак. Всё это – старый город, к которому, пожалуй, можно отнести и центр, и некоторые другие районы. Гуляя тут, Арону казалось, что он путешествует в прошлое. Было у него и второе любимое занятие. Пестров любил сесть на первый попавшийся автобус и отправиться на нем до конечной, рассматривая улицы и людей – этих торопящихся куда-то обитателей города, вышедшего из Балтийского моря. Люди стояли на остановках, шли по тротуарам, а иногда их можно было заметить в неплотно занавешенных окнах домов. «Интересно, – думал Арон, прижавшись к холодному стеклу автобуса, – как живут там эти люди? О чем они говорят, вернувшись после работы? Какие проблемы их заботят? Вот бы посмотреть! Это, наверное, самое увлекательное занятие на свете, смотреть за человеком, который не подозревает о наблюдении, и поэтому совершенно открыт и естественен. Пожалуй, нельзя было бы найти театра более натурального, чем этот. Театра, к слову, никогда не повторяющегося, потому что каждая семья – это новая Вселенная. Хотя… могут открыться и не совсем лицеприятные вещи. Но, с другой стороны, ведь все мы люди, и всех нас, в то же время, с равной долей справедливости можно назвать животными. А с животного и спроса нет. Да дело ведь не в этих, иногда постыдных и низменных вещах, которые человек делает, находясь наедине с собой. Если наблюдать за людьми только ради этого, то весь процесс, вся идея превращается в выискивание блох, и поэтому не стоит заострять внимания на таких проявлениях человеческой жизни. Однако вот, например, окно, с простыми, очень дешевыми занавесками, – продолжал думать Арон. – Там, наверное, живут бедные люди. А вон там частный дом. Эти, скорее всего, богатые, и у них будут совсем другие проблемы и совсем другие разговоры за столом по вечерам».

Хорошо и спокойно было размышлять об этом, сидя в теплом автобусе, поставив ногу на радиатор отопления. Люди заходили внутрь, ехали с ним какое-то время и выходили на своих остановках, а вместо них заходили другие, которым тоже не было до Арона никакого дела. Можно было подумать, что он для них невидим, и, в общем-то, от части это было правдой, ведь уже через пять минут, выйдя из транспорта, никто и не вспомнит, как выглядел тот парень, сидевший напротив. Всё это было очень забавно.

Дни быстро складывались в недели. Наступила середина ноября. Отрывной календарь 1997, висевший на широком косяке двери, истончился и, как будто похудевший от тоски по дому и работы моряк, ожидал скорой смены.

За прошедшие месяцы, как ни старался Арон сблизиться с Эльзой, ничего у него не выходило. Причем с другими однокурсницами это у него получалось легко, можно сказать, походя. С Эльзой же всё шло наперекосяк. Даже голос то окончательно хрип при попытке произнести первое слово, то вдруг становился тонким и сиплым, как у молодого петушка, пробующего в первый раз свое «кукареку». И от этого Рон еще больше терялся и, бывало, на середине фразы забывал, что хотел сказать, и фраза эта приобретала такой ломаный и странный смысл, что в пору было бить в колокол от отчаяния. Причем умная часть Арона как бы смотрела на это всё со стороны и ужасалась. Это было похоже на связанного человека, дом которого грабят бандиты, а он не в силах дотянуться до ружья и покончить с ними. «Не помогало» и то, что Сергей всё больше сближался с Эльзой. Они еще не были вместе официально, но их часто можно было видеть вдвоем, и разговоры их прерывались, когда к ним подходил кто-то другой, как будто носили интимный характер.

Сам Сергей, если не сидел над книгами в комнате, то постоянно пропадал на тренировках или ходил гулять. С Эльзой, как догадывался Арон.

2

Пестров открыл глаза. Было холодно. Положил руку на еле живую чугунную батарею и потер глаза. Луна, осветившая комнату, скрылась за стремительно несущимися облаками. Ветер, казалось, пытался вломиться в окно и свистел в щелях рамы, будто умолял впустить его внутрь и спасти от какого-то ужасного преследователя, гонящегося за ним по темным проулкам общежитенского корпуса. Сергея не было. Пестров откинул одеяло, сел в кровати и, опустив ноги, ощутил ступнями холодный пол. Посмотрел в окно. В этот момент порыв ветра принес внезапно начавшийся дождь, и капли с такой силой ударили в стекло, что тут же сделали его непроницаемым. Там была только мгла и непогода. И тут он почувствовал этот запах. Запах гари. За эти месяцы в общаге Арон перестал его замечать, но тут игнорировать его было уже невозможно. Он раздражал и… манил. Хотелось пойти и посмотреть, что же, черт возьми, может так вонять. Хотелось приблизиться к этому источнику и выбросить его. Уничтожить. Только бы унять этот запах. Арон встал и, не одеваясь, в одних трусах вышел из комнаты. Дверь в коридор общежития была приоткрыта.