Ревность волхвов

30 декабря

Утром Вадим Сухаров на правах директора и самопровозглашенного руководителя экспедиции попросил всех собраться на завтрак в нашем коттедже. Хотя всем немедленно хотелось осмотреть курорт и опробовать новые, незнакомые трассы, все-таки подступал Новый год, и надо было подготовиться к празднику.

Народ из второго коттеджа пришел к нам в десять, когда за окном только начало светать: все, как один, в спортивных костюмах и с горными лыжами или сноубордами. В гостиной снова, как вчера вечером, стало шумно и тесно. Пожертвовать собой ради хозяйственных хлопот вызвалась кулинарка Стелла: «Я поеду в супермаркет, только мне нужен мужчина. На роль водителя и насильника, то есть носильщика». Она зазывно посмотрела на Вадима – однако тот сделал вид, что не заметил ее выразительного взгляда. Тогда помочь девушке вызвался финдиректор Иннокентий. (Ох, какой же змеиный взор, полный ревности и ненависти, метнула тут в Стеллу супруга финансиста Валентина!)

Ну, а мы вдесятером отправились на гору. Ближайший подъемник оказался совсем близко от нашего домика. Особо ленивые могли добраться до него и на машине – туда вела заснеженная дорога. Но мы шли по ней пешком. Пару раз пересекали лыжню. Равнинные лыжники уже пыхтели на трассе. Лыжня оказалась идеально обустроена, уж я-то знаю в этом толк. Широкое расчищенное пространство посредине – по нему можно обгонять или бежать коньковым ходом. По бокам – две нарезанные лыжни для классического стиля. Там, где трасса пересекала автодорогу, она пряталась в туннель или вздымалась на мостик. Кроме того, она еще была, блин, освещена!

Совершенно понятно теперь, почему финны и разные прочие норвежцы стали легко обыгрывать нас в снежных гонках. Подобную лыжню в России я видывал только на крупных соревнованиях, пару раз в жизни.

А вскоре перед нами предстала уходящая вверх крутая и длинная гора. По ее верхотуре скользили горнолыжники и сноубордисты величиной с мух. У подножия имелось модерновое сооружение в виде раздутой летающей тарелки с кафе и рестораном, магазином и прокатом инвентаря. Рядом с «тарелкой» шел вверх подъемник – как гордо было написано в путеводителе, единственный в Финляндии гондольного типа: на гору взбирались обтекаемые трамвайчики с автоматическими дверями.

Поначалу решили ски-пассы не покупать (опять то была идея Вадима), а разок подняться наверх: обозреть окрестности, протестить[10] трассы. В гондолу забились одни только наши – десять человек, за вычетом занятых хозяйством Стеллы с бухгалтером. Я исподволь оглядел их. Мощный Вадим возвышался над всеми и создавал словно бы центр притяжения, вокруг которого группировалась компания: и его румяная, плотная Настя, и худой креативный Петя Горелов с пухлогубой красавицей Женей, и мой Сашка с льнущей к нему Светланой. Чуть в стороне держалась невзрачная финансовая жена Валентина, импозантный и загадочный мужчина Родион (позавчера удививший меня познаниями в финском языке) и, наконец, «моя» Олеся. Все одеты в красивые и модные горнолыжные костюмы, в шлемах и масках. И только одна Леся выглядела беспонтово: обычная куртка, тренировочные штаны, ни маски, ни шлема, ни «балаклавы»[11]. Да и свой сноуборд она оставила внизу, приобрела на гондолу ту-вэй-тикет[12]: значит, совсем не уверена в своих силах.

Гондола плавно ползла вверх, а внизу под нею проплывали заснеженные ели, столбы освещения, несущиеся горнолыжники. Вдали я увидел, среди снегов и леса, автостраду и невеликий городок.

Петр Горелов привлек всеобщее внимание: громко сообщил тоном экскурсовода, что высота горы, на которую мы поднимаемся, составляет всего шестьсот метров («Сопка какая-то», – пробурчал Вадим). Зато здесь имеется, продолжил Горелов, восемнадцать освещенных трасс, из них три «синих», восемь «красных» и семь «черных». К началу одной из «черных», мы, собственно, и поднимаемся – причем данная трасса знаменита тем, что здесь проводился один из этапов Кубка мира по горным лыжам. Взгляд Пети был устремлен на одну особу, и я готов был поклясться, что адресовался он ей и желал произвести впечатление именно на нее. Как ни странно, данной персоной оказалась не Настя, не Леся, не Валентина, не даже его собственная супруга Женя. Нет, Горелов апеллировал к своему старшему товарищу и партнеру Вадиму. У меня даже мелькнула шальная мысль: а уж нет ли между ними определенных противоестественных отношений. Бр-р-р!

– Петя, как всегда, желает свою образованность показать, – вдруг негромко, но насмешливо бросил Вадим. Петя, бесспорно, расслышал реплику. Мне удалось уловить, как на мгновение изменилось его лицо. На нем вспыхнули ничем не прикрытые ненависть, зависть и злоба. Впрочем, они продержались на физиономии Горелова лишь долю секунды. Я был уверен, что больше никто из присутствующих, включая Вадима, этой мины не приметил.

Гондола остановилась. Мы вышли на утоптанный снег. Воздух на вершине горы стал еще чище, чем на равнине, – хотя, казалось бы, чище уже некуда. С чем бы сравнить его? С кубометрами белизны? Ломтями чистого наслаждения? Воздух был достоин того, чтобы оборотистые люди наладили его реализацию под слоганом: «No one plant 100 kms around!»[13]

На вершине было холодно. Резкий ветер обжигал нос и щеки, выдувал слезы из глаз. Все сооружения здесь: мачта освещения, недействующий кресельный подъемник, беседка, заброшенный туалет – сплошь, сверху донизу, оказались покрыты диковинными белыми кристаллами.

Вид с горы открывался потрясающий: тундра, замерзшие озера, белые мелкие сопки; елки, где-то стоящие гурьбой, а где-то одинокие. В долине под нами клубился туман, и оттого пейзаж казался совершенно не земным, а каким-то юпитерианским. Сему впечатлению способствовал разлитый по небу странный, божественный синий свет – где-то далеко, на горизонте, он сгущался в непроходимый чернильно-черный, словно там находилось царство вечной ночи. Но тут с противоположной стороны горы, из-за слоистых туч, вдруг выглянуло красноватое, набухшее солнце…

Это было не то же самое светило, что изматывает своим постоянным присутствием на южных экзотических курортах или в Крыму, не то повседневное, что порою, с досадливой миной на лице, появляется в Москве. Нет, здесь вставало солнце заполярное – редкий гость, долгожданный, стыдливый, словно улыбка на устах человека, безнадежно больного депрессией. При минутном восходе красного робкого светила, как при явлении театральной звезды, мне захотелось аплодировать. Чувствительный Петя Горелов, похоже, ощутил то же и захлопал первым. Я подхватил его аплодисменты, затем к нам присоединились и Светлана, и Леся, и обе руководящих жены – Настя с Женей. И только Саня с Вадимом остались неподвижны; первый (чтобы удержаться?) даже засунул руки в карманы, а Сухаров, типа по-отцовски, усмехнулся нашему всеобщему сентиментализму.

Солнце скоро кануло, снова скрылось в тумане, а потом и за горизонтом, и после приступа восторга все, не сговариваясь, зашевелились: стали цеплять к креплениям лыжи или борды, надевать маски, натягивать на носы и щеки «балаклавы». Одна только Леся не стала готовиться к спуску – и еще друг мой Саня. Он подошел ко мне и, приобняв за плечо, увлек в сторонку. Оглянувшись, прошептал мне едва ли не в самое ухо:

– У меня и у Светланы к тебе просьбочка имеется. Антр ну, дуа сит, в смысле строго между нами. Ты сюда ведь равнинные лыжи взял, так? Не мог бы ты Лесе составить компанию? А то она горное катание не жалует, потому что, – зашептал он еще тише, – я так подозреваю, что умеет плохо. А уроки брать у инструктора ей дорого. Слушай, ты уж поболтайся с ней, а? Покатайся на равнинных лыжах, будь другом! Но только вид не делай, что ты, типа, ради нее на жертву идешь. А то она девочка умная и гордая, сразу фишку проинтуичит, и тебя пошлет, и сама расстроится. Че-нить придумай убедительное.

– Вам со Светкой это будет стоить литр «Альмеки», – сделал я морду кирпичом.

– Даже не сомневайся, – поспешно заверил меня Санька. Сердце у меня радостно скакнуло. Мой приятель даже подумать не мог, насколько в кассу оказалось его предложение. Кататься с девушкой по горе, в компании сотен пижонов – это одно. А рассекать с нею по пустынному романтичному лесу – совсем другое. В условиях неторопливого тет-а-тета в финских лесах у меня гораздо больше шансов.

Осталось убедить Лесю в том, что она должна делать то, что, в принципе, и хочет делать. (С женщинами это не всегда, между прочим, просто.)

Пока я шел к стоящей в сторонке девушке, вниз ринулся (по черной трассе, никаких компромиссов!) Вадим – разумеется, и на горе он хотел утвердить свое первенство. Он покатил вниз солидно, уверенно и равномерно – словно работал или выполнял заданную программу.

Я подошел к Лесе и проговорил:

– Ну, как тебе эта гора?

– А тебе? – ответила она вопросом на вопрос.

– Мне не очень.

Она улыбнулась:

– Как в анекдоте. «Что-то не нравится мне наш декан. – Не нравится – не ешь».

Сегодня девушка оказалась приветливее и словоохотливее, чем вчера. Может, оттого, что никто из компании, кроме меня, не проявил к ней интереса.

Резко оттолкнулся и живо бросился вниз Петя Горелов. Он летел страстно, немного неаккуратно, на грани падения, но красиво, вздымая на поворотах вихри снега.

– А я хотел бы протестить здешнюю равнинную лыжню, – продолжил я свой разговор с девушкой. – Составишь мне компанию?

С диким криком: «Эх, япона мать, была не была!» – вниз ринулся Саня.

А Сухаров с Гореловым уже подъезжали к подножию горы. Мы видели их, словно черные точки на снегу. Приближаясь к «летающей тарелке», Петя обогнал скучно скользящего Вадима. Он заложил последний, совсем уж залихватский вираж, однако не удержался на ногах и рухнул, вздымая потоки снежной пыли. Вадим с торжествующей аккуратностью доехал до финиша.

Оставшиеся наверху женщины переглянулись, Настя промолвила: «Ну, девочки?» – и они втроем – Настя, Женя, Светлана – мягко оттолкнулись палками. Но отправились в сторону, противоположную той, куда унеслись мужчины, покатили по пологой, неспешной синей трассе. Секунду подумав, следом отправилась и невзрачнейшая жена бухгалтера. А по черной трассе бросился вниз импозантный Родион – в костюме от Шанель.

Мы с Лесей остались на верхотуре одни.

Девушка продолжила с милой улыбкой:

– Я готова с тобой покататься по равнине, если только ты будешь прокладывать маршрут. У меня с детства топографический кретинизм.

– Могу и лыжню тебе прокладывать, – подхватил я.

– Ну, с лыжней, я думаю, проблем не будет. Финны нам уже все нарезали.

– Встретимся внизу?

– О’кей.

Леся улыбнулась и отправилась к гондоле. Воодушевленный – все-таки мы договорились о свидании, – я нацепил сноуборд и бросился вниз.

Черная трасса пока тяжеловата для меня – особенно для первого катания. Однако я не мог позволить себе позорного падения на глазах у компании – и тем более у Леси, которая наверняка следила за мной в окошко гондолы. Я ехал не быстро и совсем не рисково, но все равно в конце чуть не навернулся, однако на ногах, слава богу, устоял.

Когда я встретил внизу у гондолы Лесю, предложил:

– Может, по чашке чая? А то я слегка задрог там, наверху. В честь нашего союза я угощаю.

– О’кей, – серьезно кивнула Леся, – только я бы предпочла глинтвейн. И за свой счет.

В баре с огромными окнами, выходящими на гору, оказалось полно народу. В тяжелых ботинках, модных комбинезонах, поодиночке и компаниями, отдыхающие пили пиво и текилу, посматривали друг на друга и за окно на катающихся. Казалось, что именно в этом заключалась главная цель их пребывания на горном курорте: сидеть, выпивать и круто выглядеть. Мы с Лесей с трудом отыскали далеко не лучшее место – на диванчике, с которого не было видно горы. Зато высокая спинка сиденья напрочь ограждала нас от прочих посетителей.

Отстояв очередь у стойки, я взял два глинтвейна. Едва я плюхнулся на диван и мы с Лесей чокнулись горячими стаканами, как в бар вплыл Вадим Сухаров. Лицо у него было недовольным. Возможно, ему не понравилось, что большая часть компании, включая его собственную жену и других женщин, не последовала за ним по черной трассе, а куда-то исчезла. «Большой босс» потолкался у стойки и заказал пиво. Нас с Лесей он в упор не видел.

Тут как раз освободился столик, сиденье которого упиралось в наше «спиной к спине». Вадим немедленно плюхнулся за него. Нас он по-прежнему не засек – благодаря высоким спинкам. Однако слышать наш разговор он мог, поэтому я нагнулся к Лесе и прошептал одними губами: «Вадим бесится, что ему стало некем командовать». И, хотя девушка знакома была с Сухаровым даже меньше, чем я, она понимающе кивнула.

Вдруг из-за столика, где сидел Вадим, пророкотал бас:

– Что это ты тут, сученыш, делаешь?!

Голос определенно принадлежал Сухарову, и в нем прозвучала смесь удивления, ненависти и презрения.

Мы с Лесей невольно оглянулись. Вадим приподнялся из-за столика – однако, поскольку находился к нам спиной, по-прежнему не видел нас. Его негодующая реплика адресовалась небольшому носатому человечку, проходившему мимо. Он выделялся среди присутствующих своим не горнолыжным, а обычным одеянием с легким намеком на спортивность: пуховик, джинсы, высокие замшевые ботинки на шнуровке.

Носатый обернулся к Вадиму. Мы с Лесей, чтоб не быть замеченными, плюхнулись обратно на свой диванчик.

– Что я здесь делаю? – саркастически промолвил носатый. – То же, что и ты, Вадик, то же, что и ты. Отдыхаю от трудов праведных.

– Знаю я твои труды, фуй моржовый! – пробасил наш руководитель. – Странно, что ты до сих пор на нарах не отдыхаешь.

Собеседник хихикнул:

– А вот никак! Никак им, Вадичек, не удается. Ни российским ментам, ни европейским. Живу, честно тебе доложу, как сыр в масле.

– Еще бы, с таким-то бизнесом! – презрительно проговорил Вадим.

– Да-а, – продолжил свое собеседник, – домичек у меня трехэтажный в южных краях, яхта опять же, о «Ламборгини» вообще умолчу…

– Зачем сюда пожаловал? – мрачно вопросил москвич.

– Я ж тебе говорю: отдыхать, мой друг, отдыхать, – хихикнул носатый. – Соскучился я, видишь ли, в своих теплых странах по белому снегу да по елкам обмороженным…

– Учти, Панайот, – грозно проговорил Вадим, – увижу, что ты опять вокруг моей жены вьешься, – шею тебе сверну.

– Ой, и Настенька здесь? Приветик ей большой передавай.

– Я не шучу!

– Да успокойся ты, Вадик, – снисходительно молвил собеседник, – теперь я так мелко не плаваю…

– А, в глубину пошел? Гляди, Панайот, как бы тебя акулы не сожрали.

Человечек хихикнул:

– Себя имеешь в виду, Вадичек?

– Да хотя бы и себя. Вырву тебе жабры собственными руками.

Носатый хихикнул:

– Ой, Вадик, ручки-то у тебя коротки, – и отошел.

На нас с Лесей он не обратил ровным счетом никакого внимания. Вадим тоже – мы оставались скрыты от него высокой спинкой. Я слышал его шумное дыхание, слышал, как он в несколько глотков опрокидывает в себя стакан с пивом. Затем молодой человек встал и, по-прежнему не замечая нас, зашагал к выходу из бара, тяжело волоча ноги в горнолыжных башмаках.

И тут произошло неожиданное. Моя спутница вдруг вскочила со своего места и последовала за Сухаровым.

– Ты куда?! – невольно вырвалось у меня.

В ответ Леся лишь приложила палец к губам и исчезла за дверью бара. Ее глинтвейн остался остывать на столе. Я пожал плечами и принялся цедить свою порцию горячего напитка.

…Вернулась девушка минут через десять, довольная и слегка загадочная. Залпом допила свою порцию «глювайна», хихикнула и проговорила:

– Не обижайся, Ванечка. Ты же знаешь, женщины любопытны, как кошки.

Я в упор посмотрел на нее:

– А ты любопытна не только как кошка, но и как частный детектив.

– А, так, значит, тебе Саня рассказал? Или Светка протрепалась?

Я важно ответствовал:

– У меня свои источники.

– Да, я частный детектив, – с определенным вызовом молвила она. – А что, не нравится?

– Нравится, – пожал я плечами.

– Мне тоже.

– А зачем ты за Вадимом следила? Навыки тренируешь?

– Нет. Просто стало интересно.

– И что ты выследила? Он догнал Панайота и забил его лыжной палкой?