Истины в моем сердце. Личная история

В этом была вся прелесть Говардского университета. Все вокруг говорило студентам, что мы можем стать кем угодно, мы молодые люди с черным цветом кожи, мы талантливы, и ничто не может помешать нашему успеху. Кампус был местом, где никого не ограничивали рамки выбора, сделанного другим человеком. Сюда можно было прийти таким, каким ты был, и уйти таким, каким стремился стать. Не было никакого ложного выбора.

Нам не просто сказали, что у нас есть способность быть великими; нам было предложено жить в соответствии с этим потенциалом. От нас ожидали, что мы будем развивать и использовать свои таланты, чтобы взять на себя роль лидеров и оказывать влияние на других людей, на нашу страну и, возможно, даже на весь мир.

Я с наслаждением нырнула в эту жизнь. На первом курсе я баллотировалась на свою первую выборную должность: представителя первокурсников в Студенческом совете по гуманитарным наукам. Это была моя самая первая кампания. Ни один противник из тех, с которыми я сталкивалась с тех пор, не отличался такой жесткостью, как девушка из Джерси Шелли Янг, – а это говорит о многом, если исходит из уст человека из Окленда.

Я возглавляла экономическое общество и участвовала в дебатах. Я вступила в женское общество, мое любимое «Альфа Каппа Альфа»[24], основанное девятью женщинами в Говардском университете более века назад. По пятницам мы с друзьями наряжались в лучшие наряды и щеголяли по Двору. По выходным мы ходили в Национальный торговый центр протестовать против апартеида в Южной Африке.

В университете помимо того, что я была студенткой, у меня было много работы. Я стажировалась в Федеральной торговой комиссии, где отвечала за «клипы». Это означало прочесывание всех утренних газет, из которых вырезались любые статьи с упоминаниями об организации, и наклеивание их на листы бумаги с целью копирования и распространения среди старших сотрудников. А еще я занималась исследованиями в Национальном архиве и была гидом в Американском бюро гравировки и печати. Нам с коллегами-гидами выдали рации и идентификационные номера; я была «TG-10» – и это кодовое имя дало мне возможность почувствовать себя агентом секретной службы. Как-то раз, закончив смену, я встретила в главном зале Руби Ди и Осси Дэвис[25], которые ожидали начала VIP-экскурсии после окончания рабочего дня. Они излучали ауру, подобную светилам, которыми они и были, тем не менее они специально заговорили со мной и сказали, как им приятно видеть молодую чернокожую женщину, трудящуюся на государственной службе. Никогда не забуду, как меня тогда впечатлило, что эти две иконы, два достойнейших человека, нашли время, чтобы проявить ко мне интерес.

Летом после второго курса я проходила стажировку у сенатора Алана Крэнстона из Калифорнии. Кто мог знать, что лет через 30 меня изберут на то же место в Сенате? (У меня до сих пор хранится благодарственное письмо от его офис-менеджера, которое висит в рамке в моем сенатском кабинете рядом с местом, где сидят мои собственные стажеры. Когда в метро Сената я встречаю интернов, часто говорю им: «Вы смотрите на свое будущее!») В то лето я с восторгом каждый день ходила на работу в здание Капитолия. Я чувствовала себя в эпицентре перемен – и даже в качестве стажера, сортирующего почту, я была счастлива. Но еще больше меня завораживало здание Верховного суда через дорогу. Я переходила улицу, вдыхая жаркий, влажный воздух лета, который, казалось, можно было резать ножом, чтобы просто постоять в благоговении перед великолепием этого здания и прочитать слова, выгравированные на мраморе над входом: «Равное правосудие по закону».

После университета я вернулась домой в Окленд и поступила в Юридический колледж Гастингса. На втором курсе меня избрали президентом Ассоциации чернокожих студентов-юристов. В то время чернокожим студентам было труднее найти работу, чем белым, и я хотела это изменить. Как президент ассоциации я обзвонила управляющих партнеров всех крупных юридических фирм и попросила их прислать представителей на ярмарку вакансий, которую мы устраивали в отеле.

Поняв, что хочу работать в окружной прокуратуре, что нашла свое призвание, я с радостью поделилась своим решением с друзьями и семьей. И не удивилась, когда они отнеслись к этому скептически. Мне пришлось защищать свой выбор как дипломную работу.

Америка имеет длинную историю использования прокурорской власти как инструмента несправедливости. Я хорошо знала эту историю – о невинных людях, которых подставили, об обвинениях, выдвинутых против цветных без достаточных доказательств, о прокурорах, скрывавших информацию, которая оправдала бы подсудимых, о непропорциональном применении закона. Я выросла на этих историях, поэтому понимала настороженность своего окружения. Но в истории были и другие случаи.

Мне было известно об отважных прокурорах, которые преследовали ку-клукс-клан на Юге. Я слышала рассказы о прокурорах, которые противостояли коррумпированным политикам и корпорациям, загрязняющим окружающую среду. Я была знакома с наследием Роберта Кеннеди, который, будучи генеральным прокурором США, послал чиновников министерства юстиции на защиту «Всадников Свободы»[26] в 1961 году, а через год – маршалов США на защиту Джеймса Мередита[27], когда он поступил в Оле Мисс.

Я прекрасно понимала, что равное правосудие – это стремление. Я понимала, что сила закона применяется неравномерно, иногда намеренно. Но я также понимала, что неполадки в системе необязательно должны быть непреложным фактом. И я хотела участвовать в изменении системы.

Одно из любимых высказываний моей матери было: «Не позволяй никому говорить тебе, кто ты. Сама скажи им, кто ты». Так я и поступала. Я знала, что часть перемен – это то, что я видела всю свою жизнь, окруженная взрослыми на улицах, кричащими, марширующими и требующими справедливости. Но я также знала, что что-то важное происходит и там, внутри – за столом, где принимаются решения. Когда активисты придут и начнут стучать в двери, я хотела бы быть с другой стороны, чтобы впустить их.

Я собиралась стать прокурором, который работает в соответствии со своими личностными качествами. Я собиралась заниматься этой работой через призму своего собственного опыта и перспектив, с мудростью, полученной на коленях моей матери, в зале «Знака радуги» и на Дворе Говардского университета.

Эта мудрость подсказывала мне, что, когда речь идет об уголовном правосудии, нам предлагается принимать ложные решения. Слишком долго нам говорили, что есть только два варианта: либо быть жесткими в отношении преступности, либо мягкими. Это упрощение, из-за которого не принимаются в расчет реалии общественной безопасности. Мы хотим, чтобы полиция покончила с преступностью в нашем районе, и при этом чтобы она не применяла силу чрезмерно. Мы хотим, чтобы она выследила убийцу на наших улицах, и при этом чтобы она перестала использовать расовое профилирование. Мы можем верить в необходимость следствия и привлечения к ответственности, особенно для серьезных преступников, и при этом выступать против несправедливого лишения свободы. Я считала необходимым сплести эти разнообразные нити воедино.

К концу летней стажировки я уже мечтала о должности заместителя окружного прокурора. Осталось только отучиться последний год в юридическом колледже и сдать квалификационный экзамен, и тогда я смогла бы начать свою карьеру в суде.

Весной 1989 года я окончила юридический колледж и в июле сдавала экзамен. В последние недели лета мое будущее казалось таким светлым и ясным. Начался обратный отсчет до старта той жизни, которую я себе наметила.

И вдруг толчок – и резкое торможение. В ноябре государственная коллегия адвокатов разослала письма тем, кто сдавал экзамен, и, к моему полному отчаянию, выяснилось, что я провалилась. Это не укладывалось у меня в голове. Это было почти невыносимо. Мама говорила мне: «Никогда не бросай дело на полпути», – и я всегда принимала этот совет близко к сердцу. Я была трудолюбивым человеком, перфекционистом. Я была не из тех людей, которые легко мирятся с ситуацией. Но вот я стою с письмом в руке и понимаю, что, готовясь к адвокатуре, я остановилась на полпути.

К счастью, у меня все еще была работа в окружной прокуратуре. Они предлагали оставить меня с обязанностями клерка и дать мне возможность учиться, чтобы я могла пересдать экзамен в феврале. Я была благодарна им за это, но мне было трудно приходить в офис, чувствуя себя неготовой и некомпетентной. Почти все, кого наняли вместе со мной, сдали экзамен и собирались продолжать стажировку без меня. Помню, проходя мимо одного из офисов, я услышала, как кто-то говорит: «Но она же такая умная. Как она могла не сдать?» Я чувствовала себя несчастной и растерянной. Мне казалось, что люди считают меня мошенницей. Но я держала голову высоко, продолжала ходить на работу каждый день – и со второй попытки сдала экзамен. Когда меня привели к присяге в качестве судебного чиновника и я появилась в здании суда, готовая начать работу, меня переполняла гордость от понимания, какая честь мне оказана. Однако, как оказалось, ни школа права, ни экзамен по адвокатуре не готовят к тому, что делать в суде. Так, в первые дни может показаться, что вы приземлились на другой планете, где все говорят на языке, которого вы не знаете. Будучи клерком, можно представлять интересы людей в суде под присмотром руководителя. Но теперь я впервые должна была работать в суде в одиночку.

Я подготовилась, с десяток раз перебрав все факты по делу. Я отрепетировала вопросы, которые хотела задать; заучила наизусть точные юридические формулировки. Я изучила всю практику и традицию – вплоть до ношения юбочного костюма, который был обязателен для женщин-адвокатов еще до того, как женщинам разрешили носить брюки в зале суда. Я сделала все, что могла. И все равно ставки были так высоки, что все сделанное казалось мне недостаточным.

Примечания