В порту её ждала удача – «Лиссада», старая страшная невольничья галера, покачивалась на волнах у причала. Ждать на этом припёке лодку и гребцов – лучше умереть в душном паланкине.
– Эй, человек!
Скучающий гребец из шлюпочной команды пожал плечами и повёл благородную леди по сходням – к капитану.
– Чего?
Лиона уже засомневалась, туда ли она вообще попала. Или, может, управляющий что наврал со страху. Капитан на её словесный поток никак не реагировал, всё рассматривал, не мигая, её руки в белых перчатках.
– Зачем вам это всё?
Что значит, зачем?! Да как ты смеешь задавать такие вопросы?!
– О, пусть благородная леди не волнуется, мне просто любопытно. Самойи, говорите… знавал я такой народ, ой, знавал…
Так чего же он молчит, когда его прямо спрашивают?
– Знаете, всё дело в том, что я не настолько сошёл с ума, чтобы возить в Сонтис самойи. Я, додтово проклятье, враз-зараз новый капитан этой галеры, прошлый куда-то делся, запил, что ли. А меня перевели сюда с другого корабля, чего уж там лукавить, не за особые заслуги. То есть, вам нужен явно не я. Однако я могу удостовериться в записях…
Ещё битую однёшку, два дрянных коктейля и одну вполне приличную ледяную грушу спустя капитан с абсолютным спокойствием всё листал какие-то толстенные корабельные книги, Лиона умирала от жары.
– Хм, вы были правы. Мой предшественник на этом мостике был не слишком умён.
Что он этим хочет сказать?
– Да как вам объяснить… случись вам разок их увидеть, вы бы не задавали таких вопросов.
Смешно! Она же каждый день…
– И всё-таки, госпожа, я очень ценю вашу компанию, но ежели вы узнали, что желали, то я бы предпочёл с вами расстаться, кроме обиды, скоро отплытие, и дела не ждут…
Лиона покинула борт «Лиссады», раздражённая – как было ничего непонятно, так и осталось, но, вместе с тем, всего-то и следовало, что узнать, где живёт сейчас старый капитан этой лоханки. Лиона стиснула зубы и направилась в директорат, чьё здание находилось тут неподалёку.
Выставлять её с корабля таким бесцеремонным образом было настоящим свинством, но с этим она успеет разобраться позже.
Найти прежнего капитана «Лиссады» оказалось непросто. Небольшой домик, указанный в бумагах, был расположен под самыми стенами Сонтиса – спрятавшаяся под кронами деревьев потёртая хибара, жуткое место для жизни приличного человека, но, видимо, неплохое укрытие для изрядно пьющего морехода, ушедшего на покой.
Лиона решительно постучала, колокольчика у двери не наблюдалось.
Было слышно, как позади вяло переругиваются носильщики, проклинавшие не желающую спадать жару. Лиона брезгливо повела плечами и опять постучала. Да есть там внутри кто, или нет?
– Кто там?
– Грозная Истрата, вы дома!
Человек, выглянувший из-за двери, ничуть не походил на капитана, но что-то подсказало Лионе, что всё-таки это был он.
– На Истрату что-то не очень тянете. Что вы хотели, высокородная?
Голос был ну очень недовольный, но Лионе было всё равно.
– Мне сообщили про это место в портовом директорате. Это ведь вы раньше были капитаном на «Лиссаде»?
Мужчина внимательно посмотрел на неё, на носильщиков, на паланкин, потом снова на неё. Нехотя посторонился, пропуская внутрь. Когда позади Лионы закрылась дверь, она вздрогнула, как будто это была дверь склепа, и закрылась она навсегда.
Когда глаза привыкли к царившему здесь полумраку, Лиона наконец смогла рассмотреть обстановку, да и самого хозяина, поподробнее. Согнутая словно под непомерной ношей фигура прекрасно гармонировала с запыленными предметами мебели и валяющимися как попало вещами. Капитан привёл её в комнату, некогда считавшуюся гостиной, однако сейчас пришедшую в запустение. Помявшись между плесневеющих кресел, капитан остановился у самого пристойно выглядящего из них.
– Присаживайтесь, у нас по-простому…
– Да я уж вижу, – Лиона осторожно, на самый край, присела. – Вы можете ответить на пару вопросов?
– Коли я вас сюда пустил…
Лиона ещё раз пристально взглянула ему в глаза. Кто знает, чего можно ожидать от такого душегуба?
– Вы были капитаном «Лиссады», когда она в прошлый раз возвращалась с грузом невольников от восточного побережья?
– Да, высокородная, было дело.
– И кого же вы везли, капитан?
– Сотню предателей-минлов, с ними полторы сотни их женщин, не считано детей, сорок штук сильных и здоровых иронцев, эти, понятно, без жён и детей, иначе с ними нельзя. Хотя… я понимаю, кто конкретно вас интересует, у нас на борту была самойи.
– Что вы можете про неё сказать, была ли это обычная невольница? Известно ли вам о ней что-нибудь существенное?
Капитан пожевал тонкими губами, он явно раздумывал – соврать или сказать правду. Приняв спустя мгновение какое-то решение, уселся в кресло, пылившееся напротив, вцепился пальцами в полу своей одежды, замер.
– Что вам сказать… Вы, должно быть, уже и сами знаете, какие они, самойи, нашей-то хиленькой команде нипочём такого невольника не заполучить, дажеесли бы очень захотелось. Один боец этого племени, побери их Истарта, способен быть трудным противником для целой команды элитного галиона Царства. Они… они страшные враги.
Капитан осторожно, едва касаясь пальцами, почесал затылок. Будто опасался собственного прикосновения.
– Оказалась у нас на борту сама, просто однажды появилась в гурте других невольников, так же тщательно прикованная к идущей вдоль стены цепи, и никто – ни другие невольники, ни команда – не заметил, как и когда это произошло. А потом… вы знаете, слухи о самойи последнее время в Царстве ходят дурные, это ещё со времён Союза, но на деле с этой расой наши люди редко сталкиваются… другое дело – опытные моряки южного направления. На корабле сразу поднялся ропот. Что делать – непонятно, однако продолжать рейс с такими попутчиком желающих было мало. На следующее утро самые ярые крикуны просто исчезли. И опять никто не мог понять, как это случилось, да только, вы будете удивлены, – капитан натужно рассмеялся, – больше никто и слова против присутствия самойи на борту не проронил за всю дорогу.
Капитан немного помолчал.
– И вы знаете, какое странное нас всех преследовало ощущение. Вот – невольница из дикарей, пустой апатичный взгляд, и прикрикнешь ведь на неё, пнёшь, если надо… после третьей бутылки поневоле становишься смелей. И ничего. Как будто так и должно быть. Обычная такая невольница…
Лиона почувствовала, как по её коже пробежала ледяная волна. Литарни, невольница-служанка…
– Как дошли до Сонтиса, я уж и не помню, да только я с такой скоростью от неё избавился, что аж воздух свистел. Мои люди никогда не бегали по палубе с такой прытью!
Он замолчал, утёр мокрые губы тыльной стороной ладони, осмотрелся, потом снова, почти заискивающе, взглянул в глаза Лионе.
– Вы не поверите, ещё две седмицы я никак не мог осознать, во что же меня такое угораздило вляпаться. Глаза мне раскрыл один слух, что начал бродить по Сонтису… люди болтали, что де одному геройскому кораблю удалось не только захватить, но и живьём доставить в пределы Царства саму дочь-наследницу вождя грозных самойи, и теперь, верно, её будут под строжайшей охраной держать в качестве гаранта лояльности этих бесов на дальнем восточном побережье. Когда до меня дошло, что этот корабль – мой, а дочь-наследница это… я собрал свои вещички и уволился ко всем трёпаным демонам с флота, вот и вся история. Теперь сижу здесь и жду. Впрочем, уже безо всякой надежды на спасение. От них не спрятаться…
Лиона смотрела на него, как на сумасшедшего.
– Не верите? Что ж, ваше право, да только я скажу вам одну вещь – слухи о кораблях самойи, рыщущих где-то рядом, могут оказаться и полным враньём, да только невольница эта… погодите… только не говорите мне, что…
– Да, отец приобрёл самойи для нашего дома, она выполняет у нас обязанности служанки и до сих пор ни словом…
Капитан вскочил с кресла, даже в этом полумраке была отчётливо различима залившая его бледность.
– Додтово проклятие… В-ваш отец… приобрёл?!
– Да!!!
Лиона выкрикнула это слово, будто оправдываясь.
– О-о-о… Ну какова! Девочка, ты не понимаешь, с чем имеешь дело! Да она шевельнула пальцем, раз – и вы её «купили», верно? Смотрит в пол и вопросики иногда задаёт?!
Лиона уже стояла, не зная, что и сказать.
– Вот что. Сейчас же – вон из моего дома. Поймите простую вещь – я всё ещё надеюсь умереть в своей постели, тихо и нескоро. Ясно? Постарайтесь и вы как можно быстрее и незаметнее уехать из Сонтиса, это ваш последний шанс… А, не хотите понимать, не надо… Я знать вас всех не знаю. Ну же! Вон!!!
Эхо этого крика заметалось по дому, вынесло вконец потерявшуюся Лиону из пыльного сумрака на залитый жарой предзакатной Кзаррой двор. Безумие, царившее под этой крышей, не должно было коснуться её сознания. Никогда!
Паланкин привычно затрясся в направлении Верхнего Сонтиса. Девушка в задумчивости вертела между пальцами собственный локон. Было так странно вновь и вновь прокручивать в голове эти безумные слова…
Надо же, придёт такое в голову, Литарни, оказывается – дочь-наследница?! Полный бред. Вот так наслушаешься чужой ереси и вправду начнёшь подозревать всех вокруг в заговоре против короны.
Оказалась она у нас на борту сама, просто однажды появилась.
Что же это такое получается, она, поднаторевшая в политике высшего света Царства, дочь сенатора, обычно видящая человека насквозь – и сумела всё-таки ошибиться? Человека… человека… Знаете, какие они, самойи… Литарни – не человек, подумай об этом, глупая девчонка.
Что Лиона знала о своей служанке? Ровным счётом ничего, то есть – за исключением того, что та сама удосужилась выдать. Несколько дней, всего несколько дней… кто сказал, что ты хоть что-то успела узнать?
На проплывающих мимо улицах Сонтиса быстро темнело, страхи с головой захлёстывали Лиону.
Вокруг мерещились призраки чёрных кораблей самойи, свистели клинки их воинов… Не исчезли ли её носильщики, как те люди с «Лиссады», не слышен ли это лишь топот их не нашедших упокоения теней? Куда несут её призраки?!
Лиона скрипнула зубами и постаралась всё-таки взять себя в руки. Нет, разве стоило так спешить, молодая леди, весь день мотаться по городу, чтоб вам потом вот такие страхи мерещиться начали.
Дом выглядел обычно, горели огни, по двору метались слуги.
Он сумасшедший, тот капитан – полный псих! И алкаш. И…
Лиона шла по дому, растерянно рассматривая проходящих мимо служанок, услышала голос отца – тот велел накрывать к ужину. Надо же, напугал-то как капитан этот… так ведь можно и самой с ума сойти.
Лиона тряхнула головой и уверенным шагом поднялась наверх. Она знала, что там встретит.
Посреди гостиной при свете одной-единственной свечи, шевеля губами и усердно водя указательным пальцем по строчкам, читала книгу инородица-рабыня. Кажется, она и не заметила, как за окнами прошёл день.
– Литарни, довольно на сегодня.
Служанка подняла глаза и тут же вскочила, разглядев в трепыхающемся неверном свете хозяйку.
– Скоро ужин, тебе ещё нужно будет прислуживать за столом. Беги, переоденься.
– Спасибо, госпожа, – Литарни уже мчалась, перепрыгивая через три ступеньки, по лестнице. Оставленная ею книга осталась лежать раскрытой у кресла на столике. Почти прогоревшая свеча не желала гаснуть, задуть её удалось лишь с третьего раза.
Лиона на ощупь поставила книгу обратно и пошла привести себя в порядок к ужину. Разговоры-разговоры, лишь спустя долгую однёшку ей удалось, наконец, заснуть.
Разбудила Лиону тишина.
Не открывая глаз, она вслушивалась в её тяжкие переливы, в эту извечную мелодию мёртвых вещей, чья суть не смела показываться лишь в присутствии хозяев реальности – разумных существ, но стоило им исчезнуть, раствориться в небытии, как тут же доисторическая, грозная музыка прорывалась навстречу разверзающимся небесам и молчаливым звёздам.
Звёзды же, как всегда, безучастно взирали на творящееся в их мерцающем свете пред ликом Иторы-Матери.
Лиона поднялась, пытаясь сообразить, что же такое заставило прервать её глубокий усталый сон, натянула через голову прохладную сорочку – та тут же стала влажной от пота. Пошарила ладонью по столику, каминной полке – ни восковых палочек, ни свечи. Ночь была тёмная, и за полуприкрытыми гардинами царила кромешная тьма. Звать служанку не стоило – отца только разбудишь, да и вообще… придётся двигаться ощупью.
Большая комната напротив лестницы. Теплота ещё не остывшего мрамора под ногами, едва различимые мельтешащие отсветы на стенах, где-то на другой стороне неплотно прикрыты ставни. Дом спит, но следы его жителей продолжают жить своей жизнью – Лиона почувствовала влагу чего-то липкого, разлитого по полу. Ну, она утром кому-то устроит! Безобразие.
Вот и лестница, изгиб широких перил, под ногами шелковистое прикосновение дорогого ковра. Лиона осторожно, шаг за шагом ощупывая ступеньки, спустилась на один пролёт вниз и вдруг почувствовала ладонью то же, что и раньше наверху. Липкая субстанция была наляпана на перилах, её же чувствовали холодеющие ступни, она была повсюду…
Осторожно, недоверчиво поднеся испачканные пальцы к глазам, Лиона попыталась разглядеть хоть что-нибудь… непроглядная чернота покрывала кончики пальцев, странная густая жидкость имела солоноватый привкус и запах, отдающий металлом… она была ещё тёплой, но уже начинала густеть.
Волосы зашевелились на голове Лионы, всё тело затряслось, не желая быть участником этого кошмара. Ковёр под ногами был пропитан кровью. Перила и стены вокруг были забрызганы. Сама того не замечая, Лиона оказалась вымазанной с головы до ног.
Девушка с напряжённым упорством не оставляла попытки оттереть чужую кровь своей некогда белоснежной сорочкой. Великий Ксер, прости мне грехи мои да избавь меня от наваждения ужасного, невыносимого!
Властный голос зазвучал где-то позади неё, говорившая оставалась на верхней площадке лестницы. Это был голос Литарни, неузнаваемо изменившийся, сильный, грозный, но то был именно её голос. Ибо сейчас она пожелала быть узнанной.
– Спрашиваешь себя, высокородная, что такого совершила ты, чтобы быть подвергнутой столь жестокой каре? Ты спасла бедняжку невольницу от неминуемой смерти, ты была к ней добра, ты не заставляла её заниматься чёрной работой, ты даже учила её читать ваши книги… ты не поняла ничего.
Чёрная тень пронеслась мимо неё, отдавшись в опустошённом сознании лишь дуновением ветра. Что-то толкнуло её вперёд, туда, где сама собой распахивалась ставня, отворяя путь мельтешащим бликам, что жили до того лишь на самом краю сознания.
Сонтис тонул в океане огня. Полыхали виллы, склады, лачуги, храмы, горели невольничьи рынки, занимался порт. Всё происходило в гробовом молчании, под аккомпанемент треска рушащихся перекрытий. Ни единого крика под чёрным жирным от копоти небом.
– Вы все жили одним – отнимая свободу у других, и ставя себя, свои утехи, свои желания, свою гордыню превыше всего. Ты хотела от капитана ответов на свои вопросы. Я дам тебе их. Мы пришли сюда затем, чтобы отобрать у вас право властвовать. Хозяева мертвы, рабы спят, чтобы проснуться утром свободными, им дано право самим выбрать, становиться ли новыми хозяевами этой земли или сделать так, чтобы здесь больше не было вообще ничего. Начало конца Царства Белого и Алого положено здесь, на пепелище Стоглавого Сонтиса. Будет и продолжение. Ментис должен лишиться своего Двора. Таллий пусть торгует рыбой. Так будет.
Лиона не могла отвести взгляда от этого фонтана возносящихся в небо искр, от чёрных призрачных кораблей, что стройным ордером покидали гавань Сонтиса. Она чувствовала, как коченеют пальцы на руках.
Тень за спиной не спешила её покидать. По поле Иторы Всеблагой у них впереди была целая вечность.
***
Твердыня Гон Шен вновь набрякла знакомым нарывом. Это чуяли Древние, это слышали Боги, это било в набат над ухом каждого пред ликом Иторы, кто был способен услышать.
И только люди оставались глухи к тому набату.
Те единственные, кого это в действительности касалось.
Люди Средины, Пришельцы Иторы. Все они. Беженцы разрушенного Царства, подданные Империи и обеих Тиссали, вассалы Загорья, граждане Марки, вольные кочевники харудских степей, рыбаки и охотники, крестьяне и солдаты, пастухи и ткачи. Каждый из них мог слышать зов Проклятия, но не желал его слышать.
Иные из них, скрученные нутряным страхом перед Богами, хоть и были способны принять этот зов, да только ещё больше страшились, попав в неизбежную западню великих сил и малых возможностей. Что им был тот зов? Обещание нового безумия, неизведанных страданий, пусть в довесок и к неведомым доселе силам, что могли бы помочь в их вечной борьбе за собственный рассудок. Нет, им и правда лучше было спрятаться, не соваться в это пекло.
И потому нарыв в недрах Пика Тирен продолжал зреть.
Лишь один человек каждый день оглядывался на этот нутряной свет, который был различим даже сквозь закрытые веки. И один он бежал от него, не оглядываясь, всё дальше и дальше, на юг, к чужинским местам, в земли нелюдских племён.
О, он знал, что скрывается в этом сокровенном жаре.
Это он давным-давно запалил этот огонь, это он некогда поднёс кресало к собственному сердцу и раздул там пламя, что сжигало целые народы в собственном горниле.
То, что яростные самойи сотворили два круга назад с Царством, он не раз проделывал самолично, так что содрогалась сама Средина. И, в отличие от заигравшихся в отмщение инородцев, он-то знал, что делает, и был в своём праве. Царям и вождям вообще многое прощается, и не в правилах Иторы Многоликой вмешиваться в дела своих неразумных детей.
Он воздвигал государства и повергал их во прах, он возводил твердыни и обрушивал их на головы восставшим против его власти.
О, он был жесток.
Жесток, как этот тлеющий огонь.
Временами его боялись сами Боги.
Он же теперь не способен даже просто оглянуться без ощущения подступающей волны ужаса, мгновенно скручивающего его нутро.
Смешно, он смог избежать уготованной ему участи, и на самом деле Проклятие ему уже нипочём. Но снова став человеком, он вновь обрёл и обычные человеческие слабости.
Любовь к уюту, желание вкусно поесть и хорошо поспать, пригреть у себя на груди юную чаровницу и прикормить бродячего пса. Завести дом, семью, состариться и умереть.
И ни о чём из этого он не мог себе позволить даже помыслить.
Потому что перед глазами его продолжали стоять пылающие крепости и запруженные трупами реки. Они не желали истираться из его памяти за прошедшие века.
А значит, ему остаётся одно – бежать, бежать, куда глаза глядят.
И он бежал, пока не упёрся в тёплые воды Южного моря, здесь бы выменять долблёнку на торжище местных племён, и продолжить путь в неизведанное, навстречу свирепым тропическим штормам, там бы и сгинуть.
Если бы это помогло. Попытки были бесполезны.
Его уже неоднократно возвращало, что-то он ещё был должен Матери-Иторе, какие-то из толстого фолианта старых долгов всё не отпускали.
Значит, бежать дальше не получится. Будем пережидать здесь, в глубине самого глубокого и сырого грота, каких много под высоким береговым обрывом. Свернуться комком обессилевшей плоти в промозглой темноте и ждать, пока нарыв созреет и лопнет, пока тебя не отпустит невыносимая, губительная жажда власти, которая достанет даже здесь, за тысяч селиг от Пика Тирен.
Потому что однажды сыщется тот, кто возьмёт этот груз на себя, сумеет решить загадку Подарка, не наполняя новых кровавых морей и не выстраивая новых гекатомб из принесённых на алтарь знамения человеческих жизней.
И тогда нужно будет вернуться.
Хоть бы это случилось скорее.
Кто-то сказал – Итора многолика и всемилостива, не дарует Она ноши сверх того, что ты сам способен вынести, при этом не требует ни даров, ни подношений, только чуткого слуха и открытого сердца.
Но взывать к Ней следует лишь по Её собственной непреклонной воле.
Глава I. Песни Иторы
То было мне видение.
Снег падал из глубин свинцового неба бесформенными комками. Падал, сваливаясь на серых камнях в рыхлую кучу, сочащуюся талой грязью. Сырой воздух, казалось, был наполнен шорохом этого бессмысленного, никому не нужного падения. Когда-нибудь наступит настоящая зима, с кусачим морозом, с радостными криками детворы, со скрипом наста… Настоящая зима. Ещё одна чушь. В любом случае, он чувствовал – многое в этом мире для него останется таким вот безвременным, грустным, как этот набухший влагой безмолвных слёз молчаливый снег. В предвечном мире для него никогда не будет ничего настоящего.
Он шагнул обратно под своды пещеры. Безрадостная неподвижность поздней осени здесь сменялась безрадостным же шёпотом склепа. Кого он обманывает, сколько ещё седмиц, дней, ночей, мгновений будет продолжаться то, что завязалось вовсе не здесь? Сколько ещё песен он сможет спеть, прежде чем свершится непоправимое? И неизбежное.
Вытесанный некогда в монолитной скале камин, шкуры на каменном полу, треск пламени, звон капель о гранит. Не в этом дело. Сейчас она сладко спит, погружённая в видения, порозовевшая, спокойная, ей, видно, снятся совсем другие песни.
Недолго.
Пройдёт ещё однёшка времени, и всё начнётся снова. Воспоминания, боль, страх, бессилие. Она сама вершит здесь свою судьбу, не яд древней волшбы в её крови. И песни его не способны ничего изменить.
Время течёт…. утекает, как нежное пенье лизанны, клавиш которой едва касались его стынущие пальцы.
Королева судьбы,Не спаслась ты сама из неволи.Королева страды,Что извечно царит на престоле.Королева добра,Что людей становила мишенью.Королева – добраДо жестокости, до исступления.Царский полог твоихДланей пуст и тревожен как пение плети,Ты собрала двоих,Не забыв поутру повелеть имВыбрать, чей черёд,И кому умирать на закланье,Что ж, отныне никтоНе посмеет перечить лизанне,Пусть поёт и поёт,Пусть расскажет, как было, как стало,Раз уж сердце твоёНавсегда замолчало устало.Спускаться по склону оказалось чуть не большей пыткой, чем до того – подниматься. По таким камням впору прыгать двадцатилетнему мальчишке, а не разменявшему второй полтинник барду с больным коленом и стойкой нелюбовью к дальним странствиям. Немало народу бы удивилось, увидев Ксанда здесь, в таком виде. Хотя… немало народу вообще полагало его мёртвым, так что в каком-то смысле все эти грандиозные скалы, густо поросшие кривенькими сосенками, представляли собой вполне подходящий ландшафт – самое то, чтрьы сгинуть навеки, перестать, наконец, мозолить многотерпеливой Иторе глаза.
– В-враг подери… – Ксанд сквозь зубы выругался, потирая ноющее колено. Путешествие выдалось похожим на старания опытного палача – ногу словно раз за разом пронзало ржавым железом. – И какого тебя сюда понесло?
Однако не ночевать же здесь – воспоминания о важной, но такой неприятной встрече толкали седовласого барда вперёд. Ксанд привычно поправил на плече неразлучную лизанну, какой же он бард без инструмента? Сколько раз она оставалась его последним спутником, сейчас не упомнить, к тому ж имя древнего мастера на её грифе значило слишком много, чтобы бездумно оставить своё сокровище на неграмотного трактирщика. Дичь и глушь Загорья. Ксанд продолжил свой нескончаемый путь в долину, незаметно для себя углубляясь в размышления.
Странная то была встреча, странная и подозрительная… какой смысл было тащить всех сюда, в такую даль, аж на северную оконечность предгорий Алатайского хребта, только для того, чтобы поговорить словно ни о чём, да и разойтись в разные стороны. Что такого прозвучало под кровлей той заброшенной часовни? Почему они все мрачнели, выслушивая друг друга, почему опускали глаза, почему выбирали впоследствии свои тропы так, чтобы ни в коем случае не встретить вновь на своём пути кого-либо из собравшихся?!
Самим Богам Иторы сие было неизвестно, себе же Ксанд мог признаться лишь в смутных, но оттого не менее страшных подозрениях. В каком-то смысле их восьмерых теперь объединяла тайна, секрет которой не представлял для простых людей ровным счётом никакой ценности, что же касается судеб этого мира… ему ли о них заботиться?
Ксанд поморщился. Давно минули те времена, когда Высокая Игра будоражила его кровь, и снова оказаться в самом центре бури – чего хорошего. Устал, постарел?
Возможно. Итора была слишком велика для него одного, кругом слишком много всякого – боли, страха, гнева… любви тоже было немало, однако на своём пути бард, сумев побывать и выбраться из сотни переделок, не сумел обрести спутников. Среди тех семерых, его собратьев по сговору, была и та, с кем он некогда мог бы навеки скрестить дороги, но… Она была не первой и не последней.
Жизнь среди потоков и заводей горячечного бреда многоликой Иторы не давала покоя, раз ступи в её объятья, и не будет пути обратно. Игрок должен быть предельно осторожен даже в собственных усилиях выжить, а уж стремиться навязать окружающим просторам свою волю… только подумай об этом, и тебя сомнёт, раздавит, вывернет наизнанку сила, с которой нельзя бороться. Многие Игроки пытались, и лишь о самых удачливых из них осталась толика короткой людской памяти, легенды слагали лишь о великих, но скорая и неправедная смерть настигла всех.