А эти… Медсёстры с врачами уверяли, что будет совсем не больно, ну не капельки. И ведь почти поверил. Но дебил-переросток из соседней палаты радостно поведал, что будет очень больно. И ещё к креслу привяжут, и крови – ну просто море. Ведь не соврал, собака.
Было всё это, было…
Изнутри подкатывало тёмно-сладкое – вот-вот затопит, потечёт из глаз.
Зачем? Зачем тогда семью строить? Трахались бы как кошки по углам. Рожали… Так нет! Устроили показательное выступление – папа, мама, я – счастливая семья. Зачем были эти двадцать лет вместе? Сколько из этих лет – враньё? Фасад блестит, а нутро гнилое. Да и хрен с вами! Меня-то вы за что так? Я же вам верил!
Ну хорошо… Разбежались…
Отец-то – ладно… Я его ещё как-то могу понять. Вернее, не понять… наверное, принять могу. Он отдалялся, отдалялся, почти чужим стал. Ушёл и ушёл. А вот мама… как с ней?
Это ведь мама… Она – всё! Она – родная. Нет никого родней. Сколько? Год после ухода отца? Да нет, меньше… И уже мужик новый появился. Защебетала, забегала. Домой придёт с сумками – аж руки отрываются, и готовить, готовить, готовить. Чтобы надолго хватило, холодильник жратвой забить, чтобы освободиться – мол, накормила сына, всё в порядке. А самой только и надо – к этому…
И манера прощаться… Никак правильный тон подобрать не может. То – ну сына, ты же всё понимаешь, взрослый уже – и улыбочка эта поганенькая, заискивающая. То – по-деловому, в дверях: «Ну я пошла. Еда в холодильнике. На телефонах. Приду в среду».
Что я должен понять? Что ты к этому трахаться побежала? Ты же мама! Думать об этом не хочу. Поверить не хочу. А в голову всё время лезет… Представляю, как они там…
Может, всё правильно? Так и должно быть? Ведь и правда уже взрослый. У каждого своя жизнь. А у них эта жизнь проходит. Ну разлюбили. Одному страшно оставаться. Вот и мечутся.
Понять их нужно. Это можно. Вот только как враньё принять? Ведь не в одночасье всё произошло. Значит, тлело годами. Да какой там тлело – полыхало всё, пока до конца не выгорело. И ведь вида не показывали. Наверное, ради меня старались. Может, и правильно, детство-то хорошее было. Только коробит от этого вранья, обманутым себя чувствую. Не сейчас. Раньше обманули, когда, втроём, взявшись за руки, в зоопарк ходили.
Треснула семья. Раскололась, как гнилой орех – только дымок серый пошёл. Разбежались по своим углам. Шебаршатся, строят. Каждый сам за себя.
Вертелся, стараясь устроиться удобнее. Лежать – жёстко. Хорошо, что хоть не холодно.
Зачем я здесь? С ним. Хотя вертолёт – это прикольно!
День второй
Словно толкнули изнутри. Понял.
Понял, откуда взялась тревога. Осталось только обернуть эту тревогу словами. Проговорить.
Наверное… он знал это уже вчера, но понимание словно лежало на какой-то затерянной полочке в глубине сознания. Ещё вчера не хотелось этого понимания, вот и лежало невостребованным. Сейчас пришло время.
Открыл глаза – смотрел на нависающий потолок палатки.
Тяжело, с хрипом рядом дышал Колька – спал.
Провёл рукой внизу живота – сухо. С вечера заложил в трусы тряпку, на всякий случай – спальник бы не намочить.
Стараясь не шуметь, аккуратно расстегнул молнию на входе. Стоя на коленях, ещё по пояс в спальнике, высунул голову наружу.
Светало. Дождь перестал. Открывшийся в мутном свете пейзаж завораживал.
Голое каменистое плато полого заваливалось в серость. Камень мокрый, чёрно-коричневый. Два небольших озерка в едва наметившейся низине соединяются узким перешейком. И низко, кажется, рукой достанешь, нависают тучи – фиолетово-чёрные, словно клочья свалявшейся шерсти. Пусто, голо, ничего лишнего – природный минимализм.
Всё сложилось.
Это было не то место. Не та речка.
Сам ведь перерисовывал карту у геолога – там лес должен быть по берегам реки – сам зелёным закрашивал кальку. И тот ещё говорил, что с дровами проблем не будет. Про болото ещё что-то говорил…
Какое, к чёрту, болото! Камень сплошной. Есть ли здесь хоть какая-то речка? И что теперь делать?
Моя вина. Организатор хренов!
Заворочался Колька:
– Что? Встаём?
– Нет. Спи, спи. Рано ещё… Я пройдусь, посмотрю, что к чему.
После ухода Андрея так и не заснул. Хотелось пить после вчерашнего спирта. И ощущение было, что ночью не спал совсем.
На часах – начало седьмого. Нет… восемь часов пролежать, без сна – это не реально. Значит, только кажется, что не спал.
Встать, что ли?
Промозгло, сыро, серо.
Возился с костром. Не хотел разгораться, медлил. Пламя нехотя съедало тоненькие веточки, но за большие приниматься не спешило.
Из палатки вылез Виталик. Потянулся. Огляделся. Присвистнул.
– Ну… и где твоё обещанное солнце?
– Ты бы хоть поздоровался с утра. Не учили?
– Учить-то учили… Андрюха спит ещё?
– Нет. Пошёл бродить. Возьми ведро, за водой сходи. Заодно и умоешься.
– А что у нас на завтрак?
– Что приготовишь, то и будет.
– Злой ты какой-то, Колька, с утра. Нет в тебе чуткости и ласковости. Вот представь, просыпаюсь я, выхожу в этот безрадостный мир, а ты меня встречаешь лучезарной улыбкой и чашечкой кофе – маленькая такая чашечка, блюдечко белое… Представляешь? И этот серый мир озарится солнечным светом твоей улыбки, и будет восхитительно пахнуть кофе.
– Иди уже, трепло! Манку будем варить. И чай вместо твоего кофе.
– Может, Вадима разбудить?
– Виталик! Ты достал! Пусть парень поспит.
Андрей вернулся, когда они уже позавтракали.
Виталик возился со спиннингом, любовно посматривая на коробочку c блёснами. Колька с Вадимом свёртывали палатку.
– Почему такой хмурый? Там каша под ватником. Ну что? Лодки надуваем? – Виталик рассёк спиннингом воздух – аж свистнуло. – Рыбы вам наловлю! Это не каша манная.
– Погоди, Виталик. Не гоношись. Дай спокойно поесть.
Андрей уселся на тюк с лодкой, поставил на колени котелок. Не спеша черпал ложкой. Молчал. Его не дёргали. Притихли. Ждали, что скажет.
– Значит, так… Ничем я вас порадовать не могу, – начал Андрей, прихлёбывая чай из кружки. – Только пока не перебивайте. Давайте я всё расскажу, а потом будем обсуждать и орать друг на друга.
Сейчас… самое главное…
Это не то место, не та речка и, вообще, всё не то… И я не представляю, где мы находимся.
– Ни хрена себе! – первым среагировал Колька, рывком сдёргивая капюшон энцефалитки с короткостриженой головы.
– Коля – стоп! Помолчи!
– Блин! Как так могло случиться? – не мог остановиться. Вскочил, вцепился рукой в ворот свитера, оттягивая, словно тот его душит. Невысокий, кряжистый, на месте не стоит, приплясывает от возбуждения. – Это ведь серьёзно! Как не то место? Сдохнем ведь здесь!
– Подожди ты паниковать. – Андрей отставил кружку в сторону, устало провёл ладонью по лицу. – Нервом ничего не поправишь. Случилось то, что уже случилось.
– Колька! Дай Андрюхе всё объяснить. Не перебивай, пожалуйста, – Виталик – ватник нараспашку, живот выпирает, синяя шапочка с помпоном едва держится на затылке – не спеша стал подкладывать веточки на угли.
– Это моя вина. Ну… и стечение обстоятельств.
Помните, когда летели? Фронт грозовой этот… Меня тогда командир спросил: «Летим или поворачиваем?» А я что? Откуда знаю – лететь или поворачивать? Я и сказал – вам решать. Вот и полетели.
А там видимость нулевая – ну вы сами…
Только один раз внизу какая-то вода мелькнула. Как тут определишься? Да ещё и пилот уверяет – то место, то… Мол, он уже садился здесь.
Мне бы сразу сообразить, как только приземлились. Ведь по карте здесь болото и лесок должны быть, а не этот камень долбаный!
Не сообразил. Туман ещё этот… – Андрей замолчал.
– Когда понял-то?
– Мне кажется, вчера вечером. Только не мог для себя сформулировать, а может, поверить не хотел. А утром стало всё окончательно ясно.
– Ну и что делать будем? Какие варианты? Подожди! Что?! И речки здесь нет? Бред какой-то! Не могу поверить. – Колька с разворота пнул камень, подвернувшийся под ногу, – тот отлетел подпрыгивая.
– Я обошёл озеро. Два ручья втекают, один вытекает. Это шанс. Если спуститься по нему вниз – либо к реке выйдем, либо он сам превратится в речку.
– Большой ручей-то? – подал голос Вадим.
– С гулькин нос. Полметра шириной в лучшем случае.
– То есть на лодке не пройдём? – уточнил Виталик.
– Какая там лодка! Я же говорю – полметра от силы.
– Да… Попадалово. Давайте чайковского замутим, что ли… раз такое дело. – Виталик заглянул в котелок и пристроил его на углях.
– Ну и как теперь? – раздражённо спросил Колька.
– Давайте вместе думать. У нас два варианта. Первый – мы не двигаемся с места. Сидим здесь двадцать дней. От нас нет вестей. В лучшем случае родные могут встревожиться и организовать поиск. Вот только вопрос – когда они встревожатся? И всё равно искать-то нас будут на Вонге и начнут, наверное, с низовья. И очень большой вопрос – вспомнит ли кто из лётчиков, куда нас выбрасывали? Одним словом, гнильцой попахивает.
Второй вариант – он простой как пять копеек. Берём вещи на плечи и пешедралом вниз по ручью, авось по нему к реке и выйдем. Ну а дальше – как сложится… Что сейчас загадывать? Река в любом случае на побережье Белого вынесет – там уже люди, деревни, связь.
– Конечно, пойдём! Нет, ну надо же так вляпаться!
Колька схватился за ручку котелка, от которого уже валил пар. Обжёгся, отдёрнул, зашипел:
– Сука! И ты ещё!
– Это он тебя, Коль, специально, чтобы нервничать перестал.
Идти – конечно, хорошо… движение… – Виталик привстал, подцепил палочкой ручку котелка и убрал его с углей. Заговорил медленно, словно прислушивался сам к себе. – Только я от умных людей слышал… если что случится – никогда не покидать места, где оказался, где есть хоть какой-то шанс, что тебя найдут.
– Ага! И сколько ты здесь сидеть собираешься? Месяц? На голом камне? А жратва закончится? Друг друга жрать будем?
– Подожди, Коль, не кипятись, не сгущай краски. Давай поговорим спокойно, чего глотку-то рвать? Вадим, ты что думаешь? – спросил Андрей.
«Думаю, что из-за твоей самоуверенности все вляпались. Тоже мне – командир нашёлся! Всегда знаешь, как надо и что делать, а в результате… И дома так же. Задолбал своими поучениями! Прямо хозяин жизни. А за что ни возьмёшься – всё рассыпается. Лучше бы к матери вернулся, а не мотался чёрт-те где!»
Вадим посмотрел на отца:
– Я… Может, костры разжечь? Какие-нибудь вертолёты, самолёты местные будут пролетать. Заметят.
– То есть ты за то, чтобы остаться?
– Нет! Я как все. А сам-то что считаешь надо делать?
– Мне кажется, надо уходить по ручью. В любом случае с этого места надо уходить. Дров нет. Какие костры, Вадим? Здесь на готовку дров не собрать. И не просидим мы спокойно месяц на одном месте – переругаемся. Идти надо.
– Я же говорил! – Колька похлопал Виталика по плечу. – А ты – сидеть надо на жопе, не двигаться. Помнишь про двух мышек в молоке? Одна сдохла, а другая лапками сучила, сметану сбила и выбралась!
– Сидеть всегда лучше, чем идти; лежать лучше, чем сидеть, – философски огрызнулся Виталик.
– Ну что? Все согласны? Идём?
Молчали.
– Тогда что мы время теряем? Пойдём ходками. Километра два прошли, вещи оставили, вернулись за оставшимися.
Давайте так: мы с Колькой пойдём сразу, а вы свёртывайте лагерь и выходите следом. Согласны?
– Хорошо. Остатки каши выбрасываем? Или оставить?
– Оставь пока. Да, и ещё… Пойдёте вдоль берега – первый ручей – он в озеро впадает, он нам не нужен. Идите до второго. Виталик, не перепутай! Не хватало ещё потом друг друга разыскивать.
– А этот может. Он – такой! – тут же встрял Колька.
– Всё, Коль. Кончай его подкалывать. Бери лодку на плечи и попёрли потихонечку.
Хотелось действия, хотелось скорее сдвинуться с этой мёртвой точки.
Увидев ручей, Колька остановился и присвистнул.
– Да… И ты считаешь, эта сопля может превратиться в речку?
– Кто его знает? Поживём – увидим. Меня смущает, что у него вреза нет совсем.
Шли по щиколотку в воде.
Казалось, что озеро после вчерашнего дождя переполнилось водой – вот и выплеснулось этим ручейком, который течёт неизвестно куда и может преспокойно исчезнуть, неожиданно нырнув в какую-нибудь трещину.
Ручей бежал по плоскотине, по камню, то разделяясь на мелкие струйки, то собираясь в метровые лужи.
Идти по руслу было легко, главное, не поскользнуться. Если бы не гружёные – так просто прогулка.
Каждый шёл своим темпом – Колька далеко впереди, Андрей отставал.
Наконец Колька сбросил с плеча тюк с лодкой, стряхнул рюкзак и лёг прямо на камни.
Подошёл Андрей.
– Всё. Давай перекурим, – Колька вытащил сигареты. Руки дрожали. – Ну что? Ещё немного пройдём или назад?
– Давай назад. Что-то мне за ребят неспокойно.
– Ага. Десять минут отдыха и пойдём. – Колька закрыл глаза, сигарета дымилась в зажатых пальцах. – Главное, чтобы не больше двух ходок было. Как думаешь, утащим?
– Сейчас вернёмся, и всё станет ясно.
Ребят встретили на полдороге к лагерю. Первого – Вадима. Шел легко, словно не нёс ничего. Молодой, здоровый… только, показалось Андрею, немного напуганный.
– Ну ты как? – спросил Андрей, помогая снять рюкзак.
– Я – ничего. Вот Виталию, кажется, тяжеловато. Что-то он нагрузился сверх меры.
Подошёл Виталик. Лицо красное, потное, дышит хрипло. Сел сразу, не снимая рюкзака.
– Блин! – пот вытирает. – Мы же плыть хотели, а не тяжести с места на место перетаскивать.
– Много там осталось?
– Да не очень, но уж больно всё неудобное. Ящики с продуктами.
– Тогда… Когда дойдёте, лодки из баулов вытряхните, а баулы с собой забирайте. В них будем складывать. Пошли, Коль.
– Дождик будет. Вон всадники дождя поскакали. – Виталик смотрел в небо.
Тучи утянуло выше, уже не давили. Висели ровно, только кое-где из них вырывались узкие размытые сгустки, чем-то напоминавшие столбы дыма, но тянущиеся не вверх, а вниз – к земле.
– Эк, какие ты слова знаешь. – Колька остановился. – Я вот ни разу про всадников не слышал.
– Так книжки надо, Коль, читать, книжки. А не только бабло рубить да по Канарам ездить.
– Может, они не к нам скачут? Может, наоборот, от нас… – задумчиво произнёс Вадим.
Дождь так и не собрался.
За день сделали три перехода. По Андрюхиной прикидке, прошли километров восемь.
Устали, вымотались. Два желания – поесть и спать.
Андрей оставил ребят возиться с ужином, а сам ушёл вниз по ручью глянуть, что ожидает завтра.
Шёл налегке.
Сейчас больше всего волновало отсутствие дров для костра. На сегодня хватит – что-то захватили с прошлой стоянки – а вот завтра…
Раз за разом проигрывал в голове сценарий высадки. Почему всё так сложилось? Где ошибся?
Смеялся с тем геологом, который рассказывал случаи из полевой жизни – как, бывало, забрасывали вертолётом группу не в тот район и неделями выбирались к людям. Тогда смеялся…
Что-то неуловимо менялось. Уклон стал больше – он шёл уже не по плоскотине. И берега у ручья более чётко выражены. Камни по берегам навалены.
Ещё метров двести. Ещё ручей! Маленький, хилый. Но соединяются!
И радостью окатило. Улыбнулся первый раз за день – всё они правильно делают. Выведет ручей к реке.
Начало смеркаться. Дальше решил не идти, повернул в лагерь.
У чахлого костерка сидели Колька и Вадим.
– Виталик где?
– Мы поели без тебя. Он совсем раскис – лёг сразу.
– Бавили?
– Нет. Тебя ждём.
– Ну тогда разбавь, Коль, чуток, примем по сто грамм – есть повод.
– Ага. Только я хочу тебе сказать… Перестань ты дурью маяться и себя корить за случившееся. Произошло то, что уже произошло. Каждый бы из нас так же ошибся. Никто тебя не винит. Всё! Проехали.
А теперь рассказывай.
День третий
Виталий проснулся первым.
От вчерашних туч не осталось следа.
Белый шар солнца, вывалившийся у горизонта, белёсое небо над головой – ни облачка.
Вылез из палатки, умылся.
Стоял у ручья. Прохладно. Чувствовал, как холодит мокрое лицо ветерок. Рассматривал русло.
Всё-таки со вчерашнего дня что-то изменилось.
Солнце… и ручей изменился.
Если вчера, выходя из лагеря, брели вдоль тонких струек, терявшихся в камнях, то теперь – сплошные ванны или большие лужи, разделённые плоскими каменными перемычками.
Явно больше воды стало!
И тревога, которая давила вчера целый день, – что с нами будет? – отступила. Солнце! Небо над головой! Вот оно – приключение! Как говорит Колька – «эдвенча»!
Чёрная проплешина кострища. Дров нет.
Решил, пока мужики спят, пройтись вниз по руслу, поискать каких-нибудь веточек, хоть чай вскипятить.
И только отошёл метров на пятьдесят, как на камнях, возле самой воды увидел наваленную кучу. Свежую. Только что пар не идёт.
Совсем офигели мужики! Кто это отличился? Отойти в сторону сложно? Ведь и ежу ясно, что пойдём вдоль берега, – обязательно вляпаемся.
Что-то было не так…
Брезгливо присмотрелся. В буром жидком месиве – непереваренные веточки, остатки листьев.
Медведь! Не человек.
Вспотел.
Ушёл или где-то поблизости?
Затравленно огляделся по сторонам. Во все стороны – каменистая плоскотина с куцыми пучками травы, словно остатки шерсти на облезлой шкуре. Пусто. Тихо. Ветерок.
Быстрым шагом, поминутно оглядываясь, вернулся в лагерь.
Тюк с лодкой, перевязанный крест-накрест верёвкой. Внутри – разобранное ружьё.
Брать или не брать ружьё? – решали долго.
Ружьё осталось от отца. Документов на него нет. Охотбилета ни у кого из них нет. Везти с собой – найдут – дело почти подсудное.
Наконец всё-таки решились. Поезд – не самолёт – в багаже копаться не будут. И вертолёт – не самолёт – багаж не проверяют. Решили рискнуть. Запаковали внутрь резиновой лодки.
Отец был охотником. Компания, друзья. Брал его с собой, маленького.
Словно откуда-то издалека, из какой-то сладкой мути, выплыли тугие весомые тельца убитых уток – тёплое, живое оперение и мёртво свисающая голова на размякшей шее.
Не мёртвых уток было тогда жалко. Завораживал, пугал этот непонятный переход от ещё живых тёплых перьев к безжизненно болтавшейся шее. Словно жизнь и смерть одновременно в руках держишь.
Мелькнула чёрно-белая фотография – ему лет пять – тянет руки вверх, поднимает за уши убитого зайца, стараясь оторвать от земли, и не может. Заяц здоровущий, вытягивается, словно стекает вниз, – он его за уши вверх, а задние лапы всё равно касаются земли.
Отец не успел сделать из него настоящего мужчину – охотника и хозяина жизни. Заболел.
Из плотно сбитого крепыша-военного, с седым ёжиком волос, уверенного, громогласно смеющегося, за год превратился в хнычущего старичка. Похудел, усох, и в гробу лежал уже почти карлик, похожий на старую куклу, – незнакомый и поэтому не страшный.
Приклад, стволы. Защёлкнул цевьё – он помнил, хорошо помнил, сколько раз под присмотром отца это проделывал.
Вскинул, прицелился – чёрные стволы в небо, мушка – та самая точка в конце слова «жизнь».
Подошел к палатке.
– Андрей? Эй? – постучал ладонью по брезенту.
Первым отреагировал Колька.
– Что тебе, Виталь, неймётся? Всё у тебя не как у людей – вечером ты спишь как сурок, а утром никому покоя нет.
– Сейчас, – отозвался Андрей.
Завозились в палатке, заворочались.
– Ты чего с ружьём?
– Патроны куда убирал?
– В бауле с крупами. Целлофановый пакет, изолентой обмотанный. Ружьё-то зачем?
– Медведь где-то рядом бродит.
– Точно? Откуда знаешь?
– Ниже по ручью – куча дерьма свежего.
Из палатки вылез Колька. Щурится на солнце.
Огляделся.
– У нас, как в анекдоте, – ну всё есть, вот теперь и медведь для полного счастья. Может, ошибся? Может, кто из нас?
– Ты бумагой пользуешься? – усмехнулся Виталий.
– Ну… Пока ещё да.
– А вот он – нет. И листья с какими-то корешками никто из нас не жрёт.
– Ладно вам препираться. Что делать будем? Пойду Вадима разбужу. – Андрей направился к палатке.
– Не сплю я. Всё слышал. Сейчас вылезу.
– Так… что мы там о медведях знаем? – Колька глотнул из котелка холодного чая и достал сигареты.
Весело светило солнце. Просторно и открыто.
Не страшно – проглядывается со всех сторон. Пусто. Нет никакого медведя.
Решили просто и незамысловато – уходить отсюда.
Быстрый завтрак – холодный чай с хлебом. Дров нет – костра нет.
Свёртывать лагерь и ходку – на километр-полтора.
Ниже по течению, вдоль русла, какие-то кустики чахлые должны начаться – Андрей вчера видел – там и привал, костерок, завтрак, чай.
Пока собирались, Колька не закрывал рта.
– Мне тут такую занимательную байку рассказывали. Дело было в Якутии. Приехали мужики из Москвы подкалымить – что-то рубили там в лесу. А медведей в этой Якутии развелось – невидимо! Всё просто – раньше их местные отстреливали время от времени. А потом – штраф за убитого медведя такой заломили, что себе дороже мишку завалить. Одним словом, развелось их… совсем обнаглели, жрать-то нечего, до того дошло – стали к домам выходить, в помойках рыться. Я всё это к чему рассказываю? К тому, что медведей до фига, и они у себя дома, а приехавшие москвичи к такому сожительству совершенно не готовы.
Ну… бригадир у них ушлый оказался. Всем свистки в магазине накупил. Из соображения – идут по лесу и свистят – медведь слышит, боится, уходит. Так и ходила бригада по тайге до места работ, посвистывая, медведей отпугивая, пока на какого-то местного мужика не наткнулись. Вот тот удивился!
Вы чего, говорит, охренели? В свистки свои дуете. Медведь – он же страшно любопытный, как чего непонятное услышит – интересно ему, идёт смотреть.
Уж за что купил, за то и продаю. Правда это или нет – не знаю. Но в свистки они сразу дудеть перестали.
Кстати, я же говорил, что солнце будет!
Сегодня ходки шли как-то легко – то ли солнце, то ли втянулись.
О медведе забыли уже через час. Нет его и следов нет – ну и ладно. Правда, Виталий ружьё с шеи не снимал – так и болталось, мешая при ходьбе с грузом.
И всё бы хорошо, если бы не комар. Даже ветерок, дующий им в лицо, не помогал. Чем выше поднималось солнце, тем комар становился лютее. Гул и чёрные точки перед глазами. Мазались. Потели. Снова мазались. Нахлобучиваешь капюшон энцефалитки – жарко, потно. Скидываешь – комар. Но всё равно было легче, чем вчера.
Ручей менялся на глазах.
Они ещё боялись поверить, но ручей медленно превращался в речку. Появился ярко выраженный врез – нет, пока ещё видна плоскотина по обе стороны, но и она стала другой. Уже не голый камень, а поросль, напоминающая карликовый кустарник, не более пятнадцати сантиметров высотой, присосалась, расстелилась по камням.
По берегам появились разбросанные тут и там камни, мелкие осыпи. Да и ширина ручья уже порой достигала трёх метров. Участки с чистой водой становились всё протяжённее. Колька, шедший первым, забрёл в такую «ванну», что чуть не залил болотники, – пришлось обходить по берегу.
Нормальный завтрак у них так и не получился. Лёгкий перекус с горячим чаем, который долго кипятили. Под котелок, стоящий на двух камнях, – узкая щель, расположена по ветру – подкладывали аккуратно в огонь веточку к веточке, под самое днище. Закипел всё-таки!
И снова – вещи на плечи и растянувшейся цепочкой – вниз по руслу, загребая сапогами воду, боясь поскользнуться на мокром камне.
Плавный поворот ручья.
Колька, шагавший первым, вдруг встал, скинул вещи на землю.
Подошли остальные, встали рядом.
– Похоже, точно… это река. – устало произнёс Вадим.
Ландшафт резко менялся.
Русло словно нырнуло вниз, прорезая горные породы. Вода разливалась мелко и широко, образуя широкую каменистую отмель. Берега с обвальным камнем расступились и словно ринулись вверх. По правому борту вливался ручей. На месте слияния куцей группкой стояли чахлые деревца – ивняк, береза – стволы перекручены, согнуты, но деревца! После бесконечной каменистой пустыни – радовали глаз.
Вниз по течению, сразу за отмелью, берега сходились, схлопывались, нависали почти отвесными пятиметровыми стенами, оставляя узкий проход для воды.
– Каньон! – изумлённо произнёс Виталий. – Круто!
– Давайте дойдём. Там привал. Осмотримся, – предложил Андрей.
Но взваливать вещи на плечи не спешили.
Колька разлёгся, подставив под спину рюкзак, и закурил.
– Виталя! А ты чего такой радостный, словно тебя рублём одарили? Ну каньон, ну и что? Хрен его знает, что там дальше…
– Эх! Ничего вы, ребята, не понимаете. Ведь наконец-то свершилось! Судьба распорядилась за нас. Нет выбора. Я – свободен!