Волосы Береники

– Да ты садись, Томка, садись. Давай поговорим. Ты прости меня, что я так некрасиво удивилась. Садись!

– Нет. Нельзя мне, я ж на работе. Но если хочешь поговорить… Через час моя смена закончится, я спущусь на этаж ниже, в другое кафе. Подождешь меня там?

– Конечно! Конечно, подожду! Времени у меня навалом! – торопливо закивала Ника.

– Ну все… Там и поговорим.

Томка отошла от стола, на ходу аккуратно складывая салфетку, исчезла за барной стойкой. «Наверное, у них там подсобное помещение…» – рассеянно подумала Ника, допивая остывший кофе.

Времени хватило, чтобы дозвониться до Севы и обсудить с ним приглянувшийся подарок для Маргариты Федоровны. Хотя и обсуждать ничего не пришлось. Как всегда, Сева одобрил покупку авансом, сказав, что жена у него большая умница и вкус у нее отменный. Перстень великолепно смотрелся в бархатном нутре дизайнерской коробочки. Маргарита Федоровна останется довольна.

Томка ждала Нику в кафе этажом ниже, за столиком в дальнем углу. Смотрела исподлобья, молчала. Потом усмехнулась нервно:

– Не сразу меня узнала, говоришь? Что, так сильно изменилась?

– Нет, что ты… Ну не то чтобы…

– Ладно, не трепещи жалостью, сама знаю, что на быдловатую бабу стала похожа. Я и сама себя ту, прежнюю, довольную и холеную, уже и не припомню. Так что все нормально, не суетись. Ты есть будешь? Тут чебуреки неплохие делают.

– Нет, я не хочу.

– А что, чебуреки тебе нынче не по статусу?

– Нет, почему? Ты же помнишь, я никогда не была привередлива. Просто сейчас не голодна.

– Да ладно… Говорю же, не суетись. Вижу, что не по статусу. И вижу, что правильной едой заправляешься, тесто с мясом не ешь, за здоровьем следишь. Вон кожа какая… Ни единой морщинки… А личного диетолога в штате не держишь, нет?

– Том… Если тебе неприятно меня видеть, я могу уйти.

– Ладно, не обижайся. Я ж не со зла, я от обиды на жизнь. Очень круто она со мной обошлась, жизнь-то. А ты и впрямь ничего выглядишь. Видно, что хорошо живешь. Худенькая, подтянутая, ухоженная. И платьице из дорогого магазина, и цацки достойные. Что, Сева твой старается, добычу в зубах приносит?

– Мы вместе с ним стараемся, Том. Работаем много. Ничего просто так не дается.

– Да, это ты хорошо сказала, верно. Ничего просто так не дается, за все надо платить. Вот я, к примеру, заплатила уже. Сполна. Так заплатила, что жить не хочется. Иногда думаю – а может, вообще окончательный расчет произвести, и дело с концом.

– Ну Том! Что ты говоришь, прекрати. Расскажи лучше, что у тебя случилось. Может, я смогу чем помочь?

– Да чем ты мне можешь помочь? Господи… Ты ж моего мужа умершего не воскресишь…

– Он умер? Давно?

– Два года назад. Скоропостижно скончался. Вроде и на здоровье не жаловался, и вдруг бац! – инфаркт… «Скорая» до больницы не успела довезти. Похоронили с помпой, я ревела белугой. Да если б я знала, что он со мной так… Ни слезинки бы не пролила.

– А как он с тобой? Что случилось-то?

– Да ничего особенного, в общем и целом. Просто эта сволочь… Прости меня, господи, что я так о покойном… Просто он успел завещание настрочить, а я об этом даже не знала. Жила себе, порхала, как бабочка – ни сном ни духом… Он клялся в любви, а я уши распустила и верила. Но, как оказалось, любовь любовью, а все остальное – извини-подвинься. Он же все, что у него было, в завещании детям отписал, гад. Видите ли, муки совести все эти годы ему покоя не давали.

– А дети с ним общались, да?

– В том-то и дело, что нет! Отвернулись, прокляли, знать не хотели. Он тоже со временем успокоился, мне казалось, принял все, как есть, смирился. Я и расслабилась, как дура. А что, мало примеров таких, что ли? У отца – своя жизнь, у детей – своя. А он, видать, и не успокоился вовсе. Я и знать не знала про это завещание. Представляешь, все им отписал! Все, до последней копейки!

– А вы что, не были официально расписаны?

– Почему? Были… За два года до его смерти расписались. Как мне адвокат сказал, совместного имущества за два года не успели нажить, все нажитое – до брака. Так что дети имеют полное право претендовать, тем более в завещании все расписано. Нет, я пыталась трепыхаться, конечно… А толку? Только еще больше их разозлила. Накинулись на меня, как стервятники. Знаешь, они даже с какой-то нескрываемой радостью из дома меня вышвыривали… Видать, всегда о мести мечтали, гады. И мамаша их тоже приперлась, чтобы посмотреть на этот процесс да сатисфакцию поиметь. И стояла, смотрела… Удивительно, что в ладоши не хлопала – браво, мол, деточки, так ей и надо, пинка ей под зад еще дайте, чтобы с лестницы скатилась! А деточки и рады были мамаше угодить, и так старались меня унизить, и этак. Нет, ну как он мог так со мной поступить, как? Ведь я ж пылинки с него сдувала.

– Прости его, Томка. Вина перед детьми – тяжелая вещь, его тоже понять надо. Прости, тебе легче станет.

– Простить?! Такое – простить? Да о чем ты говоришь вообще! Фу, даже слышать этого не могу! Ты побудь в моей шкуре хотя бы один день, потом говори… Прости, ага… Он что, не знал, как со мной его дети поступят?

– Он умирать наверняка не собирался, Том. А завещание… Наверное, просто так написал. Чтобы свою отцовскую совесть утешить. Наверное, ему так легче жить было.

– Да мне какое дело, что он там утешить хотел! Обо мне он подумал? У меня даже угла своего нет, квартиру-то мамину мы с братом продали и деньги поделили. Я свою долю профукала туда-сюда… Вот и получилось, что из дома меня выгнали, а идти мне некуда.

– А к брату?

– Не смеши, к брату. Там двушка мало-мальская, в ней брат с женой, да двое детей, да теща… Тем более брат на меня обижен. Он думал, что я мамину квартиру делить не буду, ему отдам. Я и хотела, да с женой его не сошлась, ух, вредная баба попалась! Просто лопалась от зависти к моей жизни. А тут я вдруг на пороге у них нарисуюсь: здравствуйте, я ваша родственница, я буду у вас жить. Счастье вам привалило. Радуйтесь.