И как реализовать свою преступную страсть к нимфеткам.
К вояжу в «Лолиту» Нина готовилась давно, практически все время с тех пор, как стала одной из посвященных в тайну «Книжного ковчега», понимая, что для путешествия в 1947 год в США надо будет подтянуть не только свой весьма позорный английский.
Ведь о каком немыслимом количестве логистических мелочей ей пришлось думать! О подлинных долларах той эпохи, о поддельных, но выглядящих как настоящие водительских правах штата Нью-Йорк, выданных на имя Нины Дорн (пусть она все еще Арбенина – но ее доктор уже сделал ей предложение руки и сердца, причем три раза… и трижды она отвергала его, так как он упорно отказывался говорить, из какого произведения он родом), об одежде, о тонкостях съема квартиры, о поездке на железной дороге, о содержимом дамской сумочки, о темах для светской беседы на политические и отвлеченные темы, о…
Да просто обо всем!
Немудрено, что понадобилось столько времени, прежде чем Нина решилась.
Решилась остановить Г.Г.
Только вот как? Убить его? Ну да, это не так уж сложно – купить в лавке револьвер, застрелить Гумберта Гумберта в его холостяцкой квартирке-студии (той самой, в Верхнем Истсайде, за двенадцать долларов в неделю – по ценам 1947 года) – и, будучи уверенной, что этот мерзкий педофил никогда больше не доедет до Рамздэля, уйти через свою дверь в свой мир.
Но, как ни крути, она станет убийцей, пусть даже убийцей отвратительного типа из литературной вселенной. Стрелять-то придется по-настоящему и из подлинного револьвера! И в живого, пусть и крайне гадкого, человека.
Ну, можно ему подсыпать яд. Заразить коронавирусом. Ударить дубиной из-за угла. Столкнуть на рельсы нью-йоркского сабвея. Или даже нанять гангстера, чтобы тот пырнул Г.Г. ножом в проулке.
В любом случае на ней будет кровь этого монстра, с чем Нине придется жить. А жить с кровью Г.Г. на руках она уж точно не хотела.
Поэтому пришлось разрабатывать иные, бескровные, варианты.
На самом дне чемодана Нины лежала компактно упакованная солидная порция кокаина, купленная ею в литературном Нью-Йорке за реальные деньги – ее-то она и намеревалась подсунуть Г.Г., а потом стукнуть в полицию, чтобы он загремел на солидный срок в тюрьму.
Потому что, когда он оттуда выйдет (если этому мерзкому растлителю детей вообще суждено будет выйти из тюрьмы), Лолита уже превратится в молодую женщину и не будет вызывать у него интереса.
Конечно, он тогда обратит свое внимание на иных нимфеток, но по крайней мере Лолита будет спасена.
…Осторожно выйдя из своего купе, девушка прошлась по коридору мерно покачивающегося поезда и словно невзначай заглянула в соседнее.
Г.Г., деливший купе с пожилой, спящей у окна дамой, за благополучие которой, по причине ее дряхлого возраста, Нина могла не беспокоиться, строчил что-то в записную книжечку в переплете из черной искусственной кожи, с тисненным золотом годом (1947) и лесенкой в верхнем правом углу – причем делал это наверняка, как писал автор, самым бесовским из своих почерков.
Нина-то знала, что этому криминальному дневнику Г.Г. доверял свои самые сокровенные и наиболее похотливые мысли и что мать Лолиты, обнаружив эти записи и прочитав их, напишет письмо, выбежит в слезах на улицу, чтобы бросить его в почтовый ящик на дороге, – и попадет под колеса автомобиля.
А Лолита, сделавшись сиротой, попадет в лапы Гумберта, уже считавшего, что он попался и ничего хорошего ему не светит.
Г.Г. был так увлечен своими наверняка премерзкими и, вне всяких сомнений, порнографическими мыслями, что Нина, чувствуя, что в ней все закипает, могла несколько мгновений наблюдать за тем, как он строчит карандашиком, высунув от усердия язык.
Тут Гумберт вдруг поднял взгляд – и подозрительно уставился на Нину. Та же, чувствуя, как кровь прилила к лицу, приветливо помахала ему и быстро вернулась к себе.
Вечерело. Взглянув на изящные наручные часики (купленные, как и все на ней, за исключением нижнего белья, в 1947 году, – от тогдашних дамских рейтуз Нина все же решила отказаться), девушка поняла, что пора действовать.
То, что Г.Г. запомнил ее, было, конечно, весьма плохо, но поправимо. Она ведь намеревалась, как и он сам, сойти в Рамздэле… вот только после их обмена любезностями в поезде он тотчас кинется к ней выяснять, что же она тут делает, если уверяла, что едет в столицу штата город Конкорд.
Но Нина в любом случае, даже если бы они не завели друг с другом беседу, переоделась бы и покинула поезд в новом обличье, чтобы не привлекать внимания Г.Г.
А так как она это внимание уже привлекла, требовалось усилить маскировку.
Вынув из чемодан сверток, Нина отправилась в туалет. Причем в мужской.
Она уже опробовала это одеяние несколько раз, поэтому ей понадобилось всего несколько минут, чтобы избавиться от своего яркого экстравагантного дамского наряда, нарочно выбранного для того, чтобы привлечь внимание к одежде, а не к лицу, и перевоплотиться в невысокого, облаченного в широкий пиджак с накладными плечами мужчину с щеточкой усов (накладных!) и в низко надвинутой на глаза коричневой фетровой шляпе.
Шагнув обратно в тамбур, Нина онемела, заметив около двери Г. Г. Девушка чуть было не попятилась обратно, желая запереться в кабинке, но заметила, каким равнодушным взглядом скользнул по ней растлитель Лолиты.
Маскировка удалась!
Нина заспешила в свое купе, но тут раздался знакомый ей низкий голос с чарующим акцентом, круживший голову дамам (и, что ужаснее всего, наивным девочкам!):
– Сэр, вы потеряли!
Нина обернулась и увидела, что Г.Г. держит в руках розовую ленточку – аксессуар из дамского наряда, который, свернутый и затянутый, находился в бумажном пакете в руках Нины.
– Спятили, что ли? Не мое! – буркнула Нина, прикладывая все усилия, чтобы сымитировать бруклинский акцент. И, не вступая с Гумбертом в опасные дискуссии, быстро ушла прочь.
Не желая, чтобы он приперся к ней в купе (и, что хуже всего, осведомился, куда делась попутчица сэра, эффектная итальянско-польская дама), Нина, воспользовавшись тем, что Г.Г. по зову природы (или по требованию гадких сексуальных вожделений, что было более вероятно с учетом его недавних дневниковых записей) заперся в туалете, быстро схватила свой чемодан и перешла в соседний вагон.
Поезд прибыл в Рамздэль без опоздания. Нина, качнув головой, отвергла попытки проводника вагона, где она пряталась, помочь сэру с багажом и лихо выпрыгнула на платформу, в то время как знакомый ей проводник подавал Гумберту его пижонский желтый чемодан.
Поезд, запыхтев, вновь пришел в движение, а Г.Г. завертел головой – явно ожидал, что его будет встречать мистер Мак-Ку, у которого он намеревался снять комнату.
А заодно растлить, если подфартит, его двенадцатилетнюю дочку.
Нина быстро направилась к приземистому деревянному зданию вокзала (в Рамздэле она за эти два месяца была целых три раза и неплохо ориентировалась в городке, столь точно описанном Набоковым: ильмы, белая церковь), зашла за угол и принялась наблюдать за Г.Г.
Тот, оставшись на перроне в гордом одиночестве (в Рамздэле вместе с ними вышли еще три человека), беспокойно ходил туда-сюда, явно ожидая, что мистер Мак-Ку вот-вот подъедет и отвезет его к себе в дом.
Который сгорел прошлой ночью.
Нина когда-то думала, что имеет смысл предотвратить пожар в доме Мак-Ку и тем самым помешать воцарению Гумберта в доме матери Лолиты, но тогда велика была вероятность того, что ошалевший от присутствия в доме другой девочки Г.Г. начнет домогаться уже ее.
И Нина спасет Лолиту, но поднесет Г.Г. на блюдечке с голубой каемочкой иную безвинную жертву. А жертв больше быть не должно – Нина это твердо решила.
За исключением, конечно же, наркодилера Г.Г.
Г.Г. ждал около получаса, а когда уже окончательно стемнело, поплелся к зданию вокзала, чтобы попытаться дозвониться из будки в тот дом, которого больше не существовало.
Потерпев, как и следовало ожидать, полное фиаско, явно озлобленный, Гумберт со своим пижонским чемоданом отправился в расположенный неподалеку мотель. Нина, зная, как будут развиваться события, по крайней мере в романе Набокова, не спускала с Г.Г. глаз. Потому что события в романе – это одно, а происходящее в литературной вселенной того же произведения – совсем другое. И всегда возможны неожиданности.
Таковых, к счастью, в тот майский вечер не произошло. Нина, дождавшись, пока Г.Г. запрется в своем бунгало, поселилась рядом. В регистрационную книгу она записалась как Юджин Дорн – поверх выполненной изящной чернильной вязью строчки: «Профессор Г. фон Гумбертсон, Колумбийский университет, Нью-Йорк».
Точно: пижон и задавака!
В ту майскую ночь, душную и беспокойную, Нина плохо спала – то и дело просыпалась, уверенная, что у ее кровати стоит Гумберт Гумберт с топором в косматых обезьяньих лапах, на одной из которых поблескивает пижонский перстенек со знаком математической бесконечности.
Утро – прямо как в сказке – было вечера мудренее, и, прильнув к пыльной, давно не стиранной занавеске, Нина стала свидетельницей того, как прикативший на громыхающем автомобильчике с откидным верхом всклокоченный мистер Мак-Ку, дико извиняясь, ввел весьма разочарованного Г.Г. в курс дела, поведав о пожаре и о том, что его дочь с матерью и младшей сестренкой отправились восвояси. И предложил Гумберту завезти того к миссис Гейз, готовой сдать порядочному тихому жильцу комнатку в своем доме на Лоун-стрит.
О, если бы он знал, что Г.Г., может, и тихий, но крайне непорядочный! Но ведь не знал…
Однако занимали Нину вовсе не тайные страсти Гумберта, изменить которые не мог никто, даже врачи из ее родного двадцать первого века. Нину интересовал его пижонский новенький желтый чемодан, сиротливо стоявший на веранде, – мистер Мак-Ку и Г.Г. отправились в здание мотеля, где наличествовал кофейный автомат.
Проследив за тем, как они удаляются, Нина быстро вынула из своего чемодана тяжелый пакет с кокаином (интересно, что тоже с клеймом, своего рода криминальной товарной маркой в виде знака математической бесконечности – прямо как на перстне Г.Г.: случайность?) и вышла из номера.
Сейчас или никогда!
Но тут-то и проявилась та самая неожиданность, к которой она не была готова и о которой в романе Набокова не было ни слова: чемодан Гумберта был заперт на кодовый замок.
Напрасно Нина старалась открыть его – ничего не выходило. Не ломать же! А ведь так легко было бы сунуть в чемодан пакет с кокаином, позволить мистеру Мак-Ку подвезти Г.Г. к дому Шарлотты Гейз и из телефона-автомата на вокзале позвонить шерифу с сообщением, что новый жилец по Лоун-стрит, 342, – прибывший из Нью-Йорка аферист, выдающий себя за профессора, и явно заморский гангстер, хранит в своем чемодане большую партию наркотиков.
И все, Г.Г. отправляется на долгие-долгие годы за решетку!
Пришлось отступить, и Нина, еще недавно уверенная, что уже через час окажется снова дома, причем у себя дома, поняла, что в идиллическом Рамздэле ей придется подзадержаться.
В ее пользу говорило то, что она знала, куда отправится мистер Г.Г., приняв извинения мистера Мак-Ку и выпив с ним кофе, – и где ей следовало его поджидать.
Прихватив с собой небольшую, также купленную на распродаже сумку, в которой покоился пакет с кокаином, Нина быстрым шагом направилась на Лоун-стрит: благо, городок был крошечный. Вот и он – дом Шарлотты и Лолиты Гейз, совершенно такой, как описал его автор: дощатый, беленый, потускневший от старости, скорее серый, чем белый, выглядящий далеко не самым презентабельным образом.
Сбоку виднелся заброшенный, заросший, зачарованный сад – тот самый, Эдемский, в котором сейчас возлежала Лолита.
Вообще-то, опять же по роману, фамилия Шарлотты и соответственно Лолиты была вовсе не Гейз, а всего лишь созвучная ей: Гейз была выбрана душеприказчиком Г.Г., занимавшимся опубликованием записок педофила после его кончины от закупорки сердечной аорты в тюрьме накануне открытия процесса – и после смерти самой Лолиты.
Хотя, естественно, и записки педофила Г.Г., и предисловие душеприказчика, как и сам роман целиком, написал Владимир Набоков. Но это в ее мире.
А в этом, где царили свои правила и ни о каком русско-американском писателе Набокове никто не знал, потому что здесь его элементарно не существовало, фамилия матери и дочери была именно что Гейз.
Нина отошла на приличное расстояние, так как не желала привлекать внимание соседей. Наконец она увидела, как к дому семейства Гейз подкатила развалюха мистера Мак-Ку, из который выбрался все еще смущенный водитель. На манер лакеев первоклассных отелей он потащил за профессором фон Гумбертом, явно пребывавшим не в самом радужном расположении духа, его новенький пижонский желтый чемодан.
Новенький пижонский желтый чемодан с кодовым замком.
Нина знала, что на данном этапе вмешиваться опасно и глупо. Встрече Г. Г. и Лолиты уже не воспрепятствовать. Если бы Нина не пребывала еще в образе мужчины, она могла бы притвориться, скажем, учительницей Лолиты и еще до прибытия Гумберта попросить ее мамашу вызвать девочку из сада и…
И что? Увести своенравную девочку невесть куда, главное, подальше от катившего в автомобильчике мистера Мак-Ку к ним на Лоун-стрит Г.Г.?
Вряд ли Лолита стала бы ее слушать.
Не поджигать же дом Шарлотты! Хотя почему нет, это ведь мысль… Пусть лучше Шарлотта и ее дочка останутся без крова над головой, чем в их дом въедет этот жилец.
Педофил Гумберт Гумберт.
Ну нет, поджигать дом – это тоже далеко не самый невинный поступок. Кто может гарантировать, что во время учиненного ею пожара никто не пострадает и, более того, не погибнет? И что пожар не перекинется на соседские постройки? Да и как быстро поджечь дом, пусть и деревянный: под рукой у нее нет ни канистры с бензином, ни даже спичек.
Кроме того, Г.Г. уже зашел в дом, и его рандеву с Лолитой неизбежно.
Нине не оставалось ничего иного, как, изображая праздно шатающегося прохожего (и чувствуя на себе подозрительный взгляд дряхлой соседки из дома напротив, старушки Визави, которая внимательно наблюдала за ней сквозь отодвинутую портьеру, но тотчас исчезла, едва Нина посмотрела в ее сторону), остановиться у невысокого забора со стороны сада и прислушаться к тому, что там происходило. Она ничего не видела, но зато отлично слышала громкие голоса.
Женский, хриплый, прокуренный – восторженный (мать Лолиты):
– Вот и мой сад, который вы наверняка хотите увидеть!
Ну да, в книге Г.Г. в данный момент искал предлог, чтобы смыться из этого пресного городка навсегда и избавиться от явно уже положившей на него взгляд хваткой вдовушки.
Мычание – мужское, недовольное (реакция Гумберта).
А потом долгая пауза. Нина закрыла глаза: она знала, что произошло в этот момент, в эти самые секунды.
Гумберт Гумберт, словно пораженный солнечным ударом, увидел Лолиту и понял, что останется в этом страшноватом доме навсегда – и рано или поздно овладеет этой несчастной девочкой.
И снова голос Шарлотты:
– Это была моя Ло. А вот здесь, месье, мои лилии!
И снова голос Гумберта, на этот раз восторженный, дрожащий и какой-то хрустальный:
– О да! Они чудные, чудные, чудные!
Все пока что как в романе В. В. Набокова.
Дальше пошел разговор про плату в неделю и режим питания семейства Гейз, чего в романе Набокова, конечно, не было. Г.Г. соглашался буквально на все.
Еще бы – он ведь был в подлинном экстазе, уже пускал слюни. И причиной того были вовсе не чудные, чудные, чудные лилии в саду Шарлотты Гейз.
Причиной была двенадцатилетняя Лолита.
Нина быстро осмотрелась и, прижав к себе сумку, в которой находился пакет с кокаином, быстрым шагом направилась к крыльцу дома Шарлотты Гейз. В данный момент – это ей было известно из романа – в доме находились сама веселая вдова, ее дочка, экономка Луиза. Ну, и теперь еще новый жилец, месье профессор Гумберт из Европы.
Дверь дома Гейзов была приоткрыта. Наверняка в сонном Рамздэле запирать двери в 1947 году считалось дурным тоном.
Что было ей только на руку.
Девушка осторожно толкнула дверь, которая распахнулась с противным и, что ужаснее всего, громким скрипом. Прихожую, в полном соответствии с романом Набокова, украшали гроздь дверных колокольчиков, белоглазое деревянное чудище мексиканского производства и…
Вообще-то Нина ожидала увидеть репродукцию «Арлезианки» Ван Гога, но она висела в прихожей гейзовского дома в романе, а в реальной жизни – в параллельной литературной вселенной – там можно было увидеть другое произведение Ван Гога – знаменитую «Звездную ночь».
Вот чем действительность отличалась от выдумки гениального автора.
Однако подобные, пусть и забавные, мелочи занимали Нину в данный момент мало, потому что ее взгляд приковала к себе вовсе не репродукция шедевра Ван Гога.
Она смотрела на пижонский желтый чемодан Г.Г., стоящий прямо под «Звездной ночью».
Нина осторожно осмотрелась по сторонам – в крошечной прихожей никого не было. Пронзительный голос хозяйки, сопровождаемый восторженным гудением Гумберта Гумберта, слышался из сада, а на кухне, сопя, возилась экономка, которая, однако, оттуда никак не могла видеть того, что происходило в прихожей.
Чемодан, естественно, был все еще заперт. Нина склонилась над ним, размышляя, как же его вскрыть. Или положить пакет с кокаином около чемодана? Ну нет, так еще решат, что им приторговывает предприимчивая и вечно нуждающаяся вдовица Шарлотта.
На изящном резном комодике сбоку Нина заметила массу всяких безделушек и в том числе большие острые ракушки. А что, если попробовать одной из них вскрыть чемодан?
Она уже протянула руку, чтобы взять ракушку, когда раздался топот и со стороны сада, вверх по лестнице, солнечным вихрем пронеслась девочка.
Лолита.
Та самая нимфетка, по которой уже начал сходить с ума Гумберт Гумберт.
Так как лестница располагалась в другой части коридора, а Лолита, только что получившая нагоняй от матери, даже не смотрела в сторону прихожей, Нину девочка не приметила. Однако девушка, быстро отдернув руку от комодика, поняла, что момент сейчас тоже неподходящий, придется ждать другого.
Голос Шарлотты раздался где-то под боком. Хозяйка, продолжая расхваливать свой далеко не самый комфортабельный дом, звала «дорогого месье профессора Гумберта» пройти в ее гостиную и «отпить чашечку настоящего английского чаю».
Вот уж с кем Нина встречаться никак не желала, так это с Шарлоттой и Г.Г.
Поэтому она столь же быстро, как и проникла в дом 342 по Лоун-стрит через открытую дверь, ретировалась обратно. Сбежала по ступенькам и зашагала прочь.
И только в этот момент заметила, что неподалеку припаркован известный ей по старым фильмам длинный автомобиль с мигалкой и надписью Sheriff. А тот, кому принадлежало это внушающее трепет авто, угрожающе возвышается у капота – засунув руки за пояс с солидных размеров кобурой, расставив ноги в зеркально блестящих кожаных сапогах, медленно перемалывая массивной челюстью жвачку. Несмотря на то что день был хоть и жаркий, но не солнечный, он был в темных очках. И явно поджидал ее.
Местный шериф.
Или все же не ее? Нина, чувствуя, что ее начинает колотить, постаралась взять себя в руки. В любой момент она может вызвать дверь, свою дверь, деревянную, лакированную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой пасти льва, и сбежать из мира «Лолиты» в свой собственный.
Бросив, однако, при этом несчастную девочку на растерзание мерзавцу Г.Г.
Поэтому она сделала вид, будто неожиданное появление шерифа ее никак не касается, и, покинув территорию участка семейства Гейз, едва ли не бегом направилась в противоположную сторону.
И как он тут только оказался? Ни о каком шерифе в романе Набокова слова не было – но это ведь роман, а тут реальная жизнь конкретного городка, где, вне всяких сомнений, имелся свой шериф.
Нина заметила легкое колыхание занавески в доме напротив. Ну да, конечно же, соседка, старушка Визави, как титуловал ее Г.Г., бдительная особа, которая, торча все время у окна, наблюдала за происходящим, заметила подозрительного чужака, который к тому же проник в дом Шарлотты Гейз, и тотчас позвонила шерифу.
И отчего в 1947 году у всех жителей затрапезного Рамздэля уже имелись телефоны?
Чувствуя, что она начинает успокаиваться, и сбавляя шаг, Нина поняла, что шериф прибыл не по ее душу, – и в этот момент до нее донесся грозный мужской голос:
– Сэр! Прошу вас задержаться!
Понимая, что уйти от бдительного стража порядка не получилось, Нина остановилась: эти сакраментальные слова могли быть обращены только к ней, потому что Лоун-стрит была абсолютно пустынна.
И никакого другого прохожего, которому шериф мог адресовать обращение «сэр», в поле зрения попросту не было.
А пытаться скрыться от вооруженного и наверняка умеющего отлично управляться с огнестрельным оружием шерифа было бы неразумно.
Быть подстреленной или, еще того хуже, застреленной местным шерифом Нине не хотелось.
Поэтому, развернувшись, Нина следила за тем, как шериф неторопливо, явно демонстрируя свою власть и превосходство, приблизился к ней, цокая коваными подошвами своих сияющих сапог.
– Доброе утро, сэр! – произнес он весьма дружелюбно, что, однако, в сочетании с его каменным, не выражавшим ни единой эмоции лицом производило угнетающий эффект.
Нина сдержанно кивнула и ответила:
– Доброе, шериф. Могу ли я знать…
И поняла, что говорит как женщина, а ведь она играла роль мужчины! Поэтому, закашлявшись, произнесла на две октавы ниже:
– Извините, у меня простуда. Так чем я могу вам помочь?
На будто высеченной из гранита физиономии блюстителя американского порядка появилась легкая улыбка, впрочем, моментально исчезнувшая.
– Сэр, думаю, что не вы можете мне помочь, а я вам. Вы ведь кого-то разыскиваете?
Нина лихорадочно размышляла, что же ей делать. Ну да, уйти обратно она могла в любой момент, и это успокаивало.
Даже из тюремной камеры в участке шерифа.
– Можно и так сказать, шериф.
Нина решила, что не будет ни оправдываться, ни выдавать больше информации, чем следовало.
И выказывать свое волнение тоже не будет.
Вот только попробуй тут не выдай волнения, когда над тобой навис этот словно сошедший со страниц романа провинциальный американский шериф.
Ведь и в самом деле – сошедший!
Шериф замялся, потому что тот, кого он именовал сэром, вел себя явно не так, как воришка или бандит.
– Так могу я чем-то помочь вам, сэр? Например, отвезти вас к дому, который вы, судя по всему, ищете…
Нина усмехнулась и ответила низким тоном:
– Сегодня такой чудный день, хотя и не солнечно, но уже тепло. Так что я лучше прогуляюсь.
И уставилась прямо в зеркальные стекла очков шерифа.
Тот, переминаясь с ноги на ногу, произнес:
– Вы знакомы с миссис Гейз?
– С чего вы взяли, шериф?
Тот ответил:
– Вы только что вышли из ее дома, сэр. Я видел это собственными глазами.
В его голосе прорезались стальные нотки.
– А разве я пытаюсь это отрицать, шериф? Я просто хотел донести до вас мысль о том, что для того, чтобы побывать в доме миссис Шарлотты Гейз, вовсе не обязательно быть с ней знакомым, не так ли?
Назвав мамашу Лолиты по имени, Нина подчеркнула, что да, с той знакома.
Шериф, молча уставившись на Нину, спросил:
– Сэр, могу ли я поинтересоваться, когда вы прибыли в Рамздэль?
– Конечно, шериф. Вчера вечером, скорым из Нью-Йорка. Вот, кстати, и мой билет!
Нина вытащила из кармана пиджака билет, по счастью все еще лежавший там.
Шериф, однако, продолжил, не уделяя билету ни малейшего внимания:
– А можете ли вы также сообщить, сэр, к кому вы пожаловали в Рамздэль?
Нина, усмехнувшись, ответила:
– Могу, но не вижу к тому ни малейшей причины, шериф. В конце концов, я ведь могу просто приехать в ваш милый городок, чтобы прогуляться по вашей прелестной Лоун-стрит и отбыть обратно в Нью-Йорк. Пусть это странно, но законом не возбраняется. И вы, как представитель закона, не можете не знать этого. Мы ведь живем в свободной стране, а не в каком-нибудь Советском Союзе, которым правят сумасшедшие коммунисты!