Подземные воды

Пролог

1943 год

Хмурое октябрьское утро. Моросит противный нескончаемый дождь. Низкие тяжёлые тучи так и норовят низринуться с небосвода и растечься по земле липким промозглым туманом, окутать белесым саваном раскинувшийся под ними негостеприимный дремучий лес, вместе с копошившимися в его густой чаще людишками.

Полтора десятка пар потёртых кирзовых сапог месят склизкую грязь. Под толстыми подошвами скрипят слипшиеся подгнивающие красно-жёлтые листья, сброшенные готовящимися к зимовке деревьями, как отработанный, лишний и больше ненужный биоматериал. Измученные солдаты шагают по заросшей тропе, петляющей среди густого кустарника и тесно жмущихся друг к другу тёмных стволов деревьев. В глазах тех, кто дёргает за ниточки, они, как и осенние листья, были лишь бесполезными истощившими свой ресурс расходниками, годными разве что для приготовления особо питательных удобрений.

Колючие ветки растревоженных кустов назойливо цепляются за промокшие ватные куртки и штаны, замедляя и без того нелёгкое продвижение вглубь леса бранящихся сквозь зубы взмыленных солдат. Порой им приходится сворачивать с тропы, чтобы обогнуть поваленное дерево или не пойми откуда взявшиеся здесь валуны, укрытые толстыми моховыми одеялами с дрожащими в переплетениях крохотных листочков влажными прозрачными жемчужинами.

Тремя группами по четыре человека, рядовые, потея и отдуваясь, тащат на грубо сколоченных впопыхах носилках метровые металлические контейнеры, напоминающие гигантские кубики для игры в кости. Капли дождя, не задерживаясь, соскальзывают с покрытых маслом блестящих граней. Даже при самом пристальном осмотре невозможно обнаружить ни единой помятости или трещинки на гладком корпусе циклопических кубов. Лишь герметически запаянные матовые круглые крышки без ручек, скважин и заклёпок, диаметром около пятнадцати сантиметров украшают верхние грани контейнеров. Ни рядовые, ни их командир не знают о содержимом таинственных кубов. Они получили весьма чёткие указания сверху по поводу этого груза и также чётко старались выполнить приказ, а остальное их не касалось. Впрочем, старались не все.

– Я всё никак не могу взять в толк, почему мы должны переть, надламывая спины, эти тяжеленные короба? Тащим не пойми что, не пойми куда. Кому это вообще надо!? Дали бы хоть тележки, – пропыхтел один из солдат с черной «пиратской» повязкой на левом глазу и споткнулся о коварно спрятанный в траве корень.

На мгновение носилки, которые он держал, накренились, и если бы не прочные кожаные ремни закрепляющие груз, куб съехал бы прямо на непутёвого рядового, впечатав его в землю, смешивая кровь с тёмно-коричневой жижей. Раздались недовольные выкрики солдат, которым пришлось принять на себя лишний вес, пока носилки не выровнялись.

– Устюгов, твою мать! Смотри под ноги! Дыши через нос! – рявкнул капитан Кротов – командир отряда. – И вообще не думай, а только выполняй!

– Так точно! Смотреть под ноги! Дышать через нос! Не думать! – отчеканил Устюгов и демонстративно шумно всосал холодный воздух носом. Раздалось несколько ехидных смешков. Кротов с вызовом посмотрел на зарвавшегося рядового, невольно положив руку на кобуру с пистолетом. Не выдержав его взгляда, Устюгов сник и замолк.

Капитан не участвовал в переносе груза, зато отвечал за него головой, как и за успешность всей операции, если, конечно, их лесную прогулку можно было так назвать. Кротов чувствовал, буравящие его спину хмурые взгляды уставших солдат, но стоило ему обернуться, как рядовые тут же опускали головы или отворачивались.

Кротов же, не скрываясь, внимательно следил за вверенным ему разнопёрым отрядом. На каждом из них стояло клеймо. Отбросы армии. Все они проявили себя не лучшим образом на фронте и были отправлены в тыл отмаливать грехи. Мародёры, насильники, дезертиры. Были здесь и калеки, больше не годные для войны, тот же Устюгов лишившийся глаза при обороне Сталинграда. Генералы, заседающие в уюте и комфорте своих кабинетов и штабов, не желали играть замусоленными поколотыми солдатиками, им были нужны начищенные новенькие фигурки.

Задачи, поставленные перед отрядом Кротова, были предельно просты: забрать груз, прибывший на поезде, отнести вглубь леса и закопать его там как можно глубже, затем вернуться на станцию. Операция проходила в рамках строжайшей секретности. Жителей ближайших деревень эвакуировали под предлогом вероятной немецкой бомбардировки. Перепуганные люди даже не стали задумываться над вопросом, зачем люфтваффе бомбить их чахлые деревушки?

Путь от станции до пункта назначения составлял около пяти километров. Отряд Кротова волочился по лесу уже около часа, каждые двадцать минут делая короткие привалы – перевести дух. Единственное, что радовало солдат в эту непростую минуту – обещанная начальством неделя отпуска, подслащенная небольшим, но приятным денежным поощрением.

Рядовые двигались очень медленно и лишь через полтора часа вышли на небольшую поляну, где их ждал ещё один отряд солдат. На земле сваленные в кучу громоздились кирки и лопаты.

Прямо посреди поляны вырыта широкая и глубокая яма, вокруг которой высятся рыхлые холмы сырой глины. Верхний слой земли аккуратно снят и лежит невдалеке. По краям ямы стоят четыре мощных прожектора, выключенные за ненадобностью. Ребята копали всю ночь, но уже успели немного передохнуть в ожидании объектов для захоронения. Именно так они называли между собой эти странные контейнеры – объекты.

С облегчением и чувством выполненного долга рядовые опустили тяжёлые носилки. Солдаты разминали уставшие конечности, выпрямляли натруженные спины. Кто-то, тяжело дыша, повалился прямо на мокрую траву. Теперь о грузе должны были позаботиться ребята с лопатами.

Кротов обменялся формальными приветствиями с капитаном отряда копателей – сутулым, тонким бородачом, закутанным в потрёпанную шинель.

– Есть мысли? – кивнул на контейнеры бородач, назвавшийся капитаном Филатовым.

– Нет… Ни одной, – Кротов мотнул головой. – Но так даже лучше. Вам тоже советую не любопытствовать, а то можно и без носа остаться.

Фролов недоуменно посмотрел на собеседника, потом задумчиво хмыкнул, повернулся к своим бойцам и зычным голосом начал раздавать указания. Кротов украдкой поглядывал на Фролова пытаясь понять, чем этот субтильный капитан запятнал свою репутацию, раз попал в их чудную компанию.

Как-никак, но и сам Кротов оказался здесь не случайно. Поначалу он долго не мог сообразить за что его отправили в тыл под это серое, унылое, но спокойное небо. Кротов был азартным игроком, причём, весьма фартовым. Незадолго до отправки на нынешнее задание он сорвал неплохой куш, выиграв в карты у одного молодого майорчика. Тот долго кормил капитана «завтраками», мол, всё честь по чести, но сейчас такой крупной суммы нет – надо подождать. Вот Кротов и дождался. Где он теперь будет искать должника? Дурья башка, даже не догадался с майора расписку взять! А ведь наверняка именно с его подачи он теперь вынужден колобродить по лесу.

Пока Кротов корил себя, рядовые работали. С большой осторожностью, до боли в натянутых мышцах, солдаты спустили контейнеры на дно ямы при помощи прочных тросов и незатейливой системы блоков. Солдаты принялись поспешно засыпать яму. Желая быстрей закончить работу, за лопаты взялись и ребята из отряда Кротова. Несмотря на дождь, кое-кто из копателей снял ватные куртки. Прохладный ветерок приятно холодил пышущую жаром кожу, несколько сглаживая тяготы физического труда.

Землю плотно утрамбовали и прикрыли заранее приготовленным дёрном. Высшему руководству было особенно важно, чтобы солдаты после выполнения задания не оставили ни следа от своей бурной деятельности.

Утомлённые, но довольные рядовые собрались и выдвинулись к железнодорожной станции. Каждый из них думал о том, как и с кем будет проводить заслуженный отпуск, потихоньку улыбаясь своим мыслям.

Настроение отряда приподнялось, но Кротов до сих пор ощущал спиной чьи-то внимательные взгляды, притом, что шёл замыкающим. Капитан всматривался в просветы между деревьев, пытаясь засечь невидимых наблюдателей. Вздрогнул, когда рядом закричала всполошенная чем-то птица.

– Не растягиваемся! Скоро будем дома! – гаркнул он и ускорил шаг.

На станции их встретили пустой перрон и уходящие к горизонту рельсы. Командиры растерянно переглянулись. Рядовые зашептались. Ребята устали, хотели есть и спать. Недовольный ропот быстро нарастал, переходя в нелицеприятные выкрики и требования объяснений. Но что могли им ответить капитаны, сами пребывающие в неведении? Кротов хотел уже достать пистолет и выстрелить в воздух для острастки разошедшихся солдат, как вдалеке раздался шум приближающегося поезда. Рядовые разом притихли, надеясь, что командиры не упомянут в отчёте об их маленьком бунте.

Вскоре поезд подъехал к перрону и остановился. Железнодорожный состав оказался коротким – локомотив и три вагона. Почти синхронно открылись двери первых двух вагонов, и из них выпрыгнуло три десятка человек в странной военной форме без знаков отличия. На лицах противогазы, в руках воронёные ППШ. Некоторые из них с трудом удерживали на поводках злобно скалящихся чёрных овчарок. Автоматчики мигом обступили опешивших солдат и без объяснений начали грубо подталкивать их к последнему вагону.

«Кто это? Немцы? В тылу?» – оторопел Кротов. – «Нет, вроде свои».

– Товарищи, объясните, что здесь происходит? – попросил он, пытаясь рассмотреть выражения глаз за мутными линзами очков противогазов, и тут же получил болезненный тычок стволом автомата под рёбра. Кто-то сдёрнул с него кобуру. Залаяли собаки.

Капитан Фролов, раньше других сообразил, что никакой недели отпуска им не светит, и вообще больше ничего не светит.

– Вот ведь твари! – с болью и обидой крикнул он, резко оттолкнув вцепившегося в его плечо автоматчика.

Вырвавшись из окружения, он спрыгнул с перрона и побежал в сторону леса. Радостно зарычав, чёрным ураганом сорвался с поводка одержимый жаждой крови матёрый пёс – мохнатая машина смерти. Хлопки выстрелов спугнули с ближайших деревьев ещё не проснувшихся ворон, которые недовольно каркая, чёрной волной взметнулись в небо. Филатов продолжал бежать. Раздался ещё один выстрел, но уже со стороны леса. Кротов видел фейерверки алых брызг, разлетающихся ярким бисером от худощавой груди бедолаги. Споткнувшись, капитан упал лицом в грязь и замер. Подоспевшая овчарка трепала уже бездыханное тело. На какой-то миг всё замерло. Поднялись стволы автоматов, нацелившись на остолбеневших солдат.

Застращанные рядовые не стали следовать печальному примеру своего сослуживца и молча, полезли в вагон. Двое с противогазами спустились с перрона к трупу.

Кротов последним забрался в тёмное нутро железного червя. Окна в вагоне были закрашены толстым слоем краски. Лавок не было, и поникшим солдатам пришлось располагаться прямо на полу. Перед тем, как дверь закрылась, в вагон закинули прошитое пулями тело Фролова. Ребята, стоявшие ближе к выходу, шарахнулись в сторону подальше от окровавленного трупа со страшной рваной раной на шее, оставленной натренированным на убийство псом. Кто-то сдавленно всхлипнул. Погас последний лучик надежды, и пассажиров вагона номер три поглотила тьма.

Через минуту поезд тронулся.

ГЛАВА 1

2018 год

1

Город. Он ненавидел город. Прожив в мегаполисе всю сознательную жизнь, лишь на тридцать втором году он понял, как сильно устал от суеты, шума, очередей и вечной спешки. Тысячи напряжённых лиц ежедневно мелькают у него перед глазами. Суматошные прохожие опаздывают на работу, торопятся к детям, жёнам, любовникам и любовницам, просто слоняются по улицам, переносят своё тело из пункта «А» в пункт «Б». У всех неотложные, важные дела, но при этом никому ни до кого нет дела.

Привыкшим дышать миазмами разложения людям некогда остановиться, поднять глаза от серого асфальта и понять, что город давно мёртв. Они закупорили его железно-каменные артерии бляшками пробок, задушили эгоистичными желаниями. Но даже мёртвый, именно он – город – стирает из памяти чистые детские мечты, развращает души, завлекает их в липкие сети неоновой рекламой, дорогими ресторанами, брендовыми магазинами.

В его недрах зародились вечные болезни человечества – хронический дефицит времени и бессознательная жажда власти. Шагая по головам, каждый стремится заработать монет на личное счастье, не сознавая, что оно бесплатно и не имеет логотипа. За него надо бороться, но люди чаще выбирают не то поле боя, и, победив, рано или поздно понимают, что на самом деле проиграли.

Возомнив себя венцом творения, Homo sapiens превратился в паразита. Всякий пытается подмять под себя, как можно больше живого мяса, которое можно пользовать пока оно не сгниёт. Даже бомжи, доминирующие на дворовой помойке, имеют свою маргинальную челядь.

И все боятся. Боятся порицания. Парадокс. За глаза, осуждая на собственной кухне всех и каждого, кидая громкие заявления о своей исключительности и самодостаточности, люди захлёбываются желчью, обнаружив под своей фотографией в соцсетях негативный комментарий от абсолютно незнакомого им человека. Почему-то чужое мнение всё чаще становится важнее собственных мыслей и принципов.

Легко рассуждать на подобные темы, когда у тебя ничего нет, и ты понимаешь, что уже не будет. Всё что остаётся, с завистью смотреть на сверкающие машины и бриллиантовые колье над гладкой силиконовой грудью, а потом с пеной у рта доказывать, прежде всего, самому себе, что всё это тлен и суета. Но он был звездой, и только лишь свалившись с небосклона и окунувшись в грязь, бросил взгляд снизу и прозрел.

Он не страдает демофобией – когда-то толпа его боготворила – но старается избегать широкой публики, предпочитая при необходимости общаться тет-а-тет. Лишь оставшись с человеком наедине, понимаешь, насколько он интересен и уникален, находишь в нём ту самую «изюминку». Третий всегда будет лишним. Только при разговоре с глазу на глаз спадают маски с лиц, торопливо натянутые перед выходом в каменные джунгли, чтобы никто не смог без спроса заглянуть в душу. Тогда с удивлением узнаёшь, что абсолютно безразличен человеку, восхвалявшему твой талант перед знакомыми на последней вечеринке или, наоборот, вечно ехидничающий недруг вдруг искренне улыбнётся и угостит обедом.

Когда же люди сбиваются в стаю, растворяя свою индивидуальность в общем воспалённом сознании, они превращаются в бездумную исходящую гноем серую массу, тянущую свои крючковатые когти ко всем, чьи интересы противопоставляются интересам большинства. Точнее большинство думает, что это их интересы. История знает немало случаев (причём о многих из них умалчивает), когда по науськиванию какого-нибудь идиота толпа приобретала вид жестокого мясника, творящего страшные деяния. Лишнее отрезать, ненужное зачеркнуть.

Он был как раз одним из тех неудачников, кто попал под пресс общественного мнения. Последние полтора года в глазах людей он видел лишь отвращение, брезгливость и страх. Проходя мимо него, они старательно отводили взгляд, ускоряя шаг и задерживая дыхание. Он не заслуживал такого отношения. Хотя…

Раньше всё было по-другому. Всё было наоборот. Находясь на вершине успеха, он изредка бросал безразличные взгляды на обывателей, преклоняющихся перед его талантом. Он наслаждался, дышал полной грудью, получив деньги, не ломал себе голову, как на это протянуть ещё месяц. Потом его светлая и беззаботная жизнь пошла плесневыми пятнами. Он шагнул на чёрную полосу, но это оказалась не полоса, а глубокая яма с обрывистыми краями. В одно мгновение беспощадная судьба спихнула его с Олимпа. Оказавшись на загаженном дне, бывший король быстро принял образ мышления местного населения.

Но пришло время выбираться на поверхность из липких паров перегара и удушливого дыма дешёвых папирос. Поэтому сейчас – этим тёплым августовским вечером – он, побрившись и надев более-менее чистые шмотки, сидит на лавке в парке и листает газеты с объявлениями. Почему-то он счёл, что искать нужно по старинке – в газетах, а не ползая по десяткам однообразных сайтов в сети. Впрочем, свою роль здесь сыграло и то, что интернет ему уже давненько перекрыли за неуплату.

У лавочки удобная спинка не особо сильно загаженная голубями, но мужчина сидит, согнувшись, оперевшись локтями в колени, держа газету почти параллельно земле и беспрестанно поправляя спадающую на глаза длинную чёлку. Его взгляд мечется по строчкам. Внимательно перечитав заинтересовавшее было объявление, он провёл рукой по непривычно гладкому лицу и устало выдохнул. Не то, не то, всё не то…

На нём чёрные узкие джинсы с дранными коленями, кеды с потрескавшимися белыми звёздами по бокам и рубашка-поло. На тыльной стороне правого запястья готическим шрифтом вытатуировано латинское слово «laetari», что значит – радостный, весёлый. О да, раньше он умел хорошенько повеселится, особенно после полпинты хорошего вискаря.

Между его ног на земле валяется открытый рюкзак. Потянув за торчащие тонкие кишки наушников, он вытащил из нутра рюкзака древний CD-плеер. Вставив чёрные капельки в уши, и нажав пару кнопок на плеере, он отгородился от звуков летнего парка за мощным гитарным рифом. Невидящим взглядом мужчина окинул возящихся в песочнице дошколят, одинокую старушку, подкармливающую уток на пруду и прогуливающихся под ручку хихикающих студентов и студенток, которым ещё лишь предстоит получить оплеуху Фортуны, от которой разобьются их розовые очки, и вопьются осколки сожалений и разбитых надежд в детские наивные лица. Зевнув, он вновь уткнулся в газету.

Несмотря на страх, который чуть позже – как только солнце коснётся крыш многоэтажек – густым холодным сиропом польётся из каждой подворотни и прогонит с улиц хорохорящуюся при свете дня молодёжь, сейчас многочисленные девушки, стуча каблучками по плиткам парковых дорожек, исподтишка бросали на симпатичного задумчивого брюнета заинтересованные взгляды. Но всё в пустоту. Он не обращает на них ни малейшего внимания, полностью погрузившись в свои проблемы. Если бы они знали, какие мысли терзают его сознание, то обходили бы стороной лавку, на которой он примостился. При случайной встрече с этим красавцем ночью, когда он, надравшись и пытаясь совладать с взбесившейся гравитацией, внезапно буквально выползал из-за угла, что-то несвязно мыча, такие девчонки с криком убегали, ломая каблуки. Впрочем, попадались и барышни не из робкого десятка. Он на своей шкуре познал действие перцового баллончика, да и с шокером тоже довелось познакомиться.

Если бы он так же просто мог убежать от самого себя, от своего прошлого, как пугливая девчонка от невменяемого алкаша… Но по-крайней мере, он может уехать из города, от насмешливых взглядов и неприятных воспоминаний. Чем дальше – тем лучше. Где его никто не смог бы узнать. Он не любил лишний раз вспоминать о том, кем был раньше, чтобы не проводить параллели с тем, кем стал теперь.

Что же заставило когда-то успешного музыканта Владислава Рокотова, которого фанаты попросту звали – Рокот, пуститься в бега?

Владислав по образованию физик-теоретик, сразу после окончания ВУЗа попал по распределению в забытую Богом и правительством занюханную лабораторию на окраине города. За крохи крох государственного бюджета, он ежедневно выполнял однообразную бессмысленную работу, перекладывая бумажки с места на место и обрабатывая колонки каких-то цифр, в значении которых так до конца и не смог разобраться. Впрочем, от него большего и не требовали. Пришёл вовремя, ушёл вовремя. Чем он занимался на рабочем месте, особо никого не интересовало. Мечта бездельника. Но как-то не так он представлял своё будущее, ночами до зубовного скрежета вникая в дебри матанализа и будто бритвой выцарапывая формулы по гидростатике, кинематике, электростатике и много ещё каким «-атикам» на грифельной доске своей памяти. В их лаборатории далёкой от настоящей научной деятельности не свершали великих открытий, не проводили будоражащих опытов и не изучали… ничего. Спустя два долгих потраченных впустую года, Влад понял, что ситуация вряд ли повернётся в лучшую сторону. Окончательно разочаровавшись в отечественной науке, он накопил немного денег, чтоб хватило на первое время, уволился и полностью посвятил себя музыке.

Год мытарств по дешёвым барам не прошёл зря, молодой амбициозный гитарист был замечен. Причём в тот день, когда произошла знаковая встреча, он даже не собирался выступать.

Владислав сидел за стойкой, цедя отвратное кислое пиво. На маленькой сцене тужилась, какая-то местечковая металл-группа, насилуя инструменты и слух пьяненькой публики (впрочем, вокалист был хорош). На их счастье дрыгающейся в зале молодёжи не было дела до качества звука, лишь бы гремели перегруженные гитары и не часто лажал барабанщик. Парни жадно тискали горячие талии своих и чужих подруг. Они жаждали драйва и секса, в крови бурлили эндорфины и этанол, поэтому недовольных не было, до того момента… пока не отключилось электричество. Погас свет. Владиславу показалось, что к его ушам резко прижали подушку. По бару разлилась густая тишина, только на автомате продолжал бренчать по струнам худой и высокий, как фонарный столб басист. Наконец, замолк и он. Подвыпившая публика тут же начала недовольно гудеть. Кто-то из девчонок вскрикнул, наверно, воспользовавшись моментом, какой-нибудь умник ущипнул её за зад. Загорелись фонарики на телефонах.

Действуя по наитию, Владислав допил за пару глотков оставшееся пиво, пробился сквозь ропщущую толпу, забрался на сцену и взял в руки акустическую гитару, висящую на стене для антуража заведения. Пальцы легонько пробежались по струнам, Владислав с некоторым удивлением подметил, что гитара практически идеально настроена. Он немного помагичил с колками и выдал первый решительный аккорд, потом сел, свесив со сцены ноги, и начал играть. Это была чистой воды импровизация. Он сплетал куски всем известных рок-хитов с собственным материалом. Что-то рождалось прямо здесь и сейчас. Ему не нужен был свет, чтобы играть. Руки знали что делать, где зажать струну, где подтянуть. Музыка плавно менялась с тяжёлых риффов на романтичные лениво текучие мелодии. Вскоре Владислав понял, что кроме звуков его гитары, в зале не раздавалось ни шороха. Все были заворожены музыкой раздающейся в темноте, рассекаемой плавающими лучами фонариков.

Освещение включилось через три долгие минуты. Кто-то целовался, кто-то растерянно оглядывался, но большинство глаз было обращено на Владислава, продолжающего перебирать струны. Он доиграл мелодию и поставил точку в своём перфомансе звонкой резко обрывающейся нотой. Все замерли. Но невозможно вечно сдерживать дыхание, и зал взорвался. Под восторженные крики парней и верещание девчонок, Владислав прислонил к стене одолженную гитару и сделал опешившим музыкантам приглашающий жест, мол, продолжайте парни. Вокалист благодарно кивнул. Владислав спустился со сцены и направился к своему месту за стойкой. Пока он шёл, ему ощутимо отбили плечи и спину восторженные зрители, одаривая его одобрительными хлопками. Какая-то девушка его порывисто обняла, а бармен угостил пивом за счёт заведения, и оно было гораздо лучше того, которое он пил до этого. Владислав ухмыльнулся. Мелочь, а приятно. Но на этом вечер не закончился.

Вскоре бренча цепями, прицепленными к тугим джинсам, к нему подсел вокалист закончившей выступление группы. В баре было душно и жарко, но он зачем-то напялил на себя тяжёлую кожанку с проклёпанным воротником.

– Это было что-то! – сказал он слегка охрипшим после почти часового выступления голосом.

– Спасибо, – лениво ответил Владислав.

– Играешь где-то? – спросил металлист без экивоков.

Влад неоднозначно хмыкнул.

– Не-а.

– А хочешь?

– Есть предложения?

– Для тебя…Найдутся!

***

С этого момента начинается короткая история группы «Heartburn’s». Виктор, так звали вокалиста, порвал с предыдущей группой, забрав с собой барабанщика. Нашёл где-то второго гитариста, умеющего не сбиваться с ритма и вечно подвыпившего басиста, который почти никогда не расставался со своей гитаркой. Было странно видеть как он ласково, что-то лепечет ей заплетающимся языком, поглаживая лакированный гриф, но надо признать – они неплохо ладили.

Благодаря таланту и колоссальной работе ребята быстро пробились в мир тяжёлого рока. За пару лет группа стала очень популярна. Они выходили на лучшие площадки, отыгрывая каждый концерт до мокрых трусиков, визжащих в первых рядах фанаток.

В начале каждого шоу Виктор брал микрофон и говорил:

– Вы пришли сюда, чтобы послушать хорошую музыку и повеселиться, поэтому я не стану разглагольствовать на тему – как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались. Мы просто подожжём ваши грёбаные сердца.

      Барабанщик начинал отбивать ритм вступительной песни, и зал заходился чуть ли не в религиозном экстазе. К концу выступления их фаны превращались в потные, тяжело дышащие, охрипшие, еле стоящие на ногах, ничего не соображающие, но чертовски довольные куски отбивного мяса.