Мертвые канарейки не поют
Затем, приблизившись к девушке, он прошептал:
– Мы ведь не монстры, отпустили тебя подобру-поздорову. Я даже до дома подвез. Никто тебя не избивал и не убивал. Хотя ведь могли…
Они не монстры! Неужели они в самом деле так считали? Похоже, что да. Конечно, они правы: убивать они ее не стали. И Гоша даже до дома ее подвез. И денег дал. Нет, не монстры, а примерная интеллигентная семья, отец и сын, которые только время от времени насилуют тех девиц, которые приезжают к ним на дачу. А так все хорошо, прекрасная маркиза!
– И не забывай, что у тебя есть и папа, и мама. Ты ведь не хочешь, чтобы с ними что-то случилось? А что-нибудь с ними, обещаю тебе, случится, если ты будешь упрямиться, Ритка-маргаритка. Так что бери деньги и живи в свое удовольствие. Сумма приличная. Ты ведь меня поняла?
Рита отлично его поняла. Они ей еще и угрожали, причем она не сомневалась: угрозы были вовсе не пустыми. Такие, как эти Барковские, слов на ветер явно не бросают. Получается, что сделать она ничего не может?
Девушка снова заплакала.
Гоша, громко вздохнув, заявил:
– Ну что с вами, бабами, делать! Давай помогу тебе одеться, что ты тут на холоде торчишь голая почти…
Рита с силой оттолкнула Гошу, потому что не могла допустить, чтобы он прикоснулся к ней.
– Уходи! – произнесла она тихо, чувствуя, что кричать нет сил. - Убирайся прочь!
– Как скажешь, – с готовностью ответил молодой человек, небрежно засовывая собранные им с земли банкноты в пакет с одеждой Риты. – Ну, ты меня поняла. Никаких глупостей, Ритка-маргаритка. Впрочем, ты ведь не дура. Так что бывай! Ну, спокойной тебе ночи!
Сев за руль своего черного джипа, человек, в которого она была влюблена – и, кажется, все еще влюблена, несмотря ни на что, – с ревом умчал во тьму, оставив ее одну.
Рита, вдруг ощутив, что ей холодно, неловко извлекла из пакета вещи и принялась одеваться. Она поняла, что находится с обратной стороны городского парка, недалеко от перекрестка улицы Ленина и проспекта Коммунаров.
До ее дома было рукой подать.
И все равно ей понадобилось около часа, чтобы кое-как привести себя в порядок и, медленно бредя, с каждым шагом чувствуя, что ходьба дается ей с трудом, потому что внизу живота пульсировало и жгло, наконец подойти к своему подъезду.
Больше всего Рита боялась встретиться с соседями, но этого не произошло – час был поздний. А что она скажет родителям?
Благо, у нее с собой были ключи – честные Барковские сунули в пакет и ее сумочку.
Им чужого было не надо.
Под дверью своей квартиры Рита долго собиралась с духом, прислушиваясь, не доносятся ли изнутри какие-то звуки, и всматриваясь в глазок с обратной стороны.
Потому что как она могла отреагировать на вопрос отца или мамы о том, как все прошло? С милой улыбкой высыпать на кухонный стол кучу ассигнаций и заявить: «У нас прибавление в семейном бюджете, так что все отлично. Ну, и меня еще изнасиловали, но это пустяки. Надо же было когда-то лишиться девственности!»
Заслышав этажом выше звук открываемой двери и чьи-то громкие голоса, Рита наконец вставила ключ в замочную скважину и быстро повернула его. Пройдя в полутемный коридор, заметила на кухне свет.
Прошмыгнув по направлению к ванной, увидела маму, похоже, дожидавшуюся ее на кухне и заснувшую за старым детективом.
Рита юркнула в ванну и в этот момент услышала голос мамы:
– Ах, ребенок, это ты?
Запершись в ванной, Рита через дверь ответила:
– Да, мамочка!
Чувствуя, что ее трясет, девушка одной рукой тянула с себя платье, другой пустила в ванну воду. Ей хотелось одного – смыть с себя этот позор, унижение, мерзость.
Забыть о прикосновениях Льва Георгиевича, хотя она понимала, что забыть об этом не сможет никогда.
В дверь ванной постучали, и Рита произнесла намеренно бодрым и веселым голосом:
– Да, мамочка?
– Ребенок, все в порядке?
Что она могла ответить? «В общем и целом, мамочка, да. Ну так, адвокат Барковский меня изнасиловал, причем целых три раза, а его сынок подвез меня почти до дома и дал денег. Но, опять же, в общем и целом, мамочка, все хорошо. И теперь мы всей семьей можем поехать в Турцию. Или даже в Египет. Ну, или купить новый кухонный гарнитур. А теперь иди спать».
Вместо этого девушка фальшиво-спокойным тоном произнесла:
– Ну, конечно же, мамочка. Ты иди ложись. Я тоже скоро лягу…
– Ну, хорошо. Надеюсь, тебе понравилось… Спокойной ночи, ребенок!
Девушка заплакала, радуясь тому, что вода из крана хлещет в ванну, заглушая все прочие звуки. Не хватало еще, чтобы мама услышала, как она плачет, потому что тогда расспросов не избежать. А так…
А так пусть считают, что все в порядке. Что вечер на даче Барковских прошел отлично. Что ее приняли по высшему разряду. Что…
Рита продолжала плакать.
Погрузившись в горячую воду, девушка едва сдержала крик – там, внизу, ее сильно обожгло. До этого она рассматривала себя в зеркало, прикрепленное к обратной стороне двери ванной, – удивительно, но за исключением пары легких кровоподтеков, никаких следов насилия на ее теле не было.
По крайней мере, внешне.
Уйдя под воду с головой, Рита подумала, что если не выныривать, то… То все может быстро закончиться. И вспомнила презрительный комментарий Гоши об угрозах Эльвиры, так же запершейся в ванной, покончить с собой. Такие ничего себе не перерезают.
А какие перерезают – такие, как она сама?
Вынырнув и закашлявшись, потому что вода попала в горло, Рита взяла бутылку шампуня и, отлив солидную порцию в ванну, стала размешивать ее в воде, глядя на образующуюся пену, сверкающую бриллиантом в свете лампы.
Какие у нее, собственно, были возможности? Она могла обратиться в правоохранительные органы и попытаться привлечь Барковских к ответственности. Однако она прекрасно знала, что люди они в городе крайне влиятельные. И что у нее и у ее родителей будут большие неприятности, если она попытается предать эту историю огласке.
Значит, она обречена молчать?
Да, молчание тоже было одной из возможностей. А что, ей ведь заплатили, причем солидно. Оставили в живых. Даже почти до дома подбросили. Чего она, собственно, могла ждать еще?
Судорожно натирая свое тело пеной, Рита сознавала, что ей не стоило принимать ванну, если она хотела обратиться в милицию, потому что сейчас она уничтожала следы. Следы изнасилования.
Улики, которые были бы необходимы для привлечения к ответственности Льва Георгиевича.
Но, похоже, она уже приняла решение. Хотя, может, и нет. И, зная, что так делать нельзя, она хотела одного: чтобы вода смыла прикосновения его рук.
Его плоти.
И что же будет дальше?
В ванной Рита просидела несколько часов. Четыре раза меняла воду, долго поливала себя то горячей, то холодной водой из душа, тихо плакала, затем снова успокаивалась, опять начинала плакать, много раз уходила с головой под покрытую пеной воду и мечтала об одном: вынырнуть, глотнуть воздуха и вдруг понять, что ничего такого с ней не случилось.
Только каждый раз, когда она выныривала, в голове билась одна и та же мысль: она стала жертвой изнасилования.
Наконец, чувствуя, что боль внизу живота притупилась, хотя и не исчезла, Рита вышла из ванны и, растирая тело докрасна банным полотенцем, вдруг заметила стоящий на полу пакет.
Пакет с деньгами.
Запихнув его за бак с грязным бельем, Рита вздохнула и осторожно открыла дверь ванной, из которой в коридор тотчас вырвались клубы пара.
Она знала: если ей сейчас встретится мама и спросит, все ли в порядке, она не сможет ей врать и расскажет все, как есть.
Однако свет на кухне не горел, родители давно спали, из коридора доносилось мерное щелканье настенных часов.
Не включая свет, Рита проследовала в свою комнату, плотно закрыла дверь, нырнула в холодную постель и, накрывшись с головой одеялом и прижав к себе старого облезлого плюшевого зайца, любимую некогда игрушку, а теперь своего рода талисман, подумала о том, что на занятия в университет она завтра, вернее, уже сегодня, не пойдет.
Потому что она была не в состоянии идти на лекции. И сталкиваться с Гошей Барковским, принцем на белом коне, вернее, на черном джипе.
Сыном человека, который ее изнасиловал.
Она была уверена, что не сможет заснуть, потому что стоило ей закрыть глаза, как она видела перед собой нависшее над ней поджарое тело Льва Георгиевича, то напирающее на нее, то на мгновение отстраняющееся, его закрытые в экстазе глаза и закушенную губу.
И прилипшие к потному лбу седые волосы.
Однако, хотя эти картинки и вспыхивали в ее мозгу, телу требовался отдых, и всего через несколько минут после того, как она закрыла глаза, Рита заснула.
Спала она плохо, то и дело распахивала глаза, отчего-то уверенная, что все еще находится в тайной комнате, прикованная наручниками к кровати и насилуемая Львом Георгиевичем. Чтобы убедиться, что это, к счастью, не так. И, перевернувшись на другой бок, снова закрыть глаза.
Боль внизу не проходила, впрочем, и не усиливалась. В какой-то момент до Риты сквозь сон долетели голоса родителей, их шаги, скрип открываемой двери. На лоб ей легла прохладная рука, раздался голос мамы:
– Ребенок, у тебя что, температура? И ты еще спишь… Тебе разве в университет не пора?
– Мне сегодня ко второй паре, – соврала Рита, радуясь тому, что лежит к маме спиной. – Так что я еще немного поваляюсь…
Поправив одеяло, мама сказала:
– Ну конечно, поваляйся. Ты себя чувствуешь хорошо? Вчера как все прошло, точно без эксцессов?
«Мамочка, жаркое, приготовленное Львом Георгиевичем, было восхитительным. Ну, потом он меня три раза изнасиловал, но это мелочи. Главное, что мы можем теперь купить новый кухонный гарнитур!»
– Мамочка, я спать хочу. Все в полном порядке. Хорошего вам с папой дня…
Мама, вздохнув, снова пощупала ее лоб, потом поцеловала Риту в щеку и удалилась из ее комнаты, прикрыв за собой дверь.
Наконец, голоса родителей стихли, хлопнула входная дверь – они ушли на работу, как всегда, вместе, так как работали в одну смену. И Рита поняла, что осталась в квартире одна.
Снова заснуть, как она ни старалась, девушка не смогла, да и спать ей больше не хотелось. Поднявшись, она побрела на кухню, включила электрический чайник и заметила заботливо приготовленные мамой с утра сырники.
Есть не хотелось, однако Рита знала, что надо. Без малейшего аппетита сжевав половину сырника, она выпила немного чая, ощущая, что притупившаяся боль внизу живота вспыхнула с новой силой.
Покопавшись в домашней аптечке, девушка обнаружила упаковку сильных антибиотиков и приняла сначала одну таблетку, а потом на всякий случай и вторую.
А что, если…
Если Барковский ее чем-то заразил? Наверное, надо будет пройти обследование, конечно, втайне от родителей, ведь не заявляться же в поликлинику, в которой работают отец и мама. Тогда в платной клинике – благо, деньги у нее теперь есть.
Стараясь не думать, чем ее мог наградить Лев Георгиевич, Рита снова отправилась в постель. Чувствуя внезапно накатившую усталость, прижала к себе плюшевого зайца и закрыла глаза.
День прошел ни шатко ни валко. Больше всего Рита боялась встречи с родителями вечером, однако она прошла на удивление беспроблемно. Нацепив маску показной веселости, Рита просидела показавшиеся ей нескончаемыми полчаса на кухне, против своей воли поглощая вафельный тортик, принесенный мамой, и на ходу изобретая детали семейного сабантуя у Барковских.
Ложь легко срывалась с ее губ, и девушка видела, что родители всему верят. У них не было ни малейшего сомнения в том, что поездка дочери на дачу к Барковским прошла отлично.
О, если бы они знали!
Но что бы они знали – то, что Лев Георгиевич Барковский трижды ее изнасиловал? И Гоша Барковский оказывал своему отцу-садисту, отцу-психопату, отцу-преступнику посильную помощь?
Посильную помощь в изнасиловании – как, право, смешно! Рита поймала себя на том, что усмехнулась своим страшным мыслям.
О, если бы родители знали!
Знали, к примеру, что за баком с грязным бельем в ванной спрятан пакет с деньгами, рублями и долларами, которыми Барковские откупились от нее?
Нет, не откупились – она сама позволила себя купить.
Сама.
– Ребенок, все в порядке? – спросила вдруг, прервав свою тираду на полуслове, мама, а отец заявил:
– Ну, не докучай ребенку своими вопросами! Видишь, она такая молчаливая и таинственная. Наверняка влюблена в своего Гошу!
Рита подняла на отца глаза, чувствуя, что их застилают слезы. Он был прав. Несмотря на все случившееся, она была влюблена в своего Гошу.
Сына человека, который ее изнасиловал.
– Что-то не нравится мне твой вид, ребенок, – заявила мама. – Такое впечатление, что у тебя температура…
Уклонившись от руки мамы, Рита заявила, что у нее все в порядке.
– Любовная лихорадка! – хохотнул отец. – Кстати, ребенок, когда твой Гоша нанесет нам, так сказать, официальный визит? Ведь если он теперь твой друг и вы уже свадьбу планируете, то пора бы нам с ним познакомиться. Ну, и с его отцом.
Отцом, который изнасиловал этого самого ребенка трижды в тайной комнате на своей даче.
Вскочив и едва не перевернув чашку с чаем, Рита удалилась с кухни, на ходу бросив:
– Думаю, никакой свадьбы не будет…
И уже из коридора услышала шиканье мамы на отца за бестактный вопрос и его оправдания:
– Ну, я же не знаю, что у них, молодежи, там! Ну, может, поссорились… Впрочем, может, все и срастется. Потому что, подумай сама, заполучить такого зятя, как этот самый Гоша Барковский, очень даже перспективно. Думаешь, он поможет мне стать завотделением?
Накрывшись подушкой с головой, Рита сделала вид, что спит, когда мама минут десять спустя навестила ее. Ведь так хотелось прижаться к ней, расплакаться, рассказать правду.
Только какую правду? «Мама, извини. Свадьбы не будет, потому что Лев Георгиевич меня изнасиловал, а Гоша у него подельник. Ничего, если я при сложившихся обстоятельствах не смогу выйти за него замуж и папа не станет завотделением?»
Нет, конечно. Поэтому, дождавшись, пока мама уйдет, Рита дала волю слезам, а потом уснула.
Утром, дабы не вызвать подозрений, она сделала вид, что встает и собирается на занятия в университет, потому что если бы она второй день подряд заявила, что ей «ко второй паре», родители обязательно полезли бы с вопросами.
Ненужными вопросами.
Успокаивало только то, что наступила пятница, впереди два выходных дня. Два выходных, в течение которых она должна принять решение и понять, как ей жить дальше.
И что делать.
Поэтому, усевшись на кухне и попивая чай, Рита делала вид, что собирается на учебу, желая только одного: чтобы родители как можно быстрее ушли, и она смогла бы снова завалиться в кровать.
Потому что все тело у нее уже не болело, а как-то странно ныло, внизу живота горело, хотя и не сильно, и ее охватила странная непонятная слабость.
Хотелось только спать, спать и спать.
– Ну, ребенок, хорошего тебе дня! – раздался бодрый голос отца.
А мама надвинулась на нее, явно желая приложить ко лбу Риты ладонь, но девушка увернулась и, посмотрев на часы, сказала:
– Вам пора, да и мне тоже. До вечера!
Наконец, дверь за ними захлопнулась, и Рита, еле волоча ноги – сил у нее не было вообще, как будто кто-то вытянул из нее всю энергию, – поплелась в свою комнату. Небрежно сунула под подушку плюшевого зайца и бухнулась в кровать.
И мгновенно уснула.
Проснулась она от острой боли, пронзившей ее живот. Скрючившись от внезапного приступа, Рита попыталась встать – и вдруг поняла, что у нее кровотечение. Испытывая панику и с трудом держась за стенку, Рита потащилась в ванную, не зная, что предпринять.
Вызвать «Скорую»? Позвонить на работу родителям? Самой отправиться в частную клинику?
Решив, что горячая ванна поможет, Рита стала набирать воду, а когда, раздевшись, решила шагнуть в нее, вдруг ощутила новый, гораздо более сильный приступ, от которого у нее перед глазами все поплыло. Схватившись за край ванны, девушка осела на пол, думая о том, что надо дотянуться до крана с водой и закрутить его, иначе она зальет соседей.
В этот момент послышался звонок в дверь – неужели она уже залила?
Уже залила…
Открыв глаза, Рита увидела, что находится в непонятном месте, и вдруг вообразила – она все еще в плену у Льва Георгиевича. И только через несколько мгновений поняла – она в машине «Скорой помощи». Только вот как она туда попала?
Склонившийся над ней бородатый тип в форме парамедика произнес:
– Пациентка пришла в себя. Давление…
И Рита снова потеряла сознание.
Так продолжалось множество раз – Рита то теряла сознание, то приходила в себя и каждый раз была уверена, что находится в тайной комнате на даче Барковских. Наконец, когда она в очередной раз открыла глаза, то осознала, что ее везут на каталке по бесконечно долгому коридору. Нестерпимо сверкавшие лампы на потолке слепили ее, и Рита думала о том, что тот, кто придумал устанавливать подобные лампы в коридорах больницы, настоящий садист.
Такой же, как и Лев Георгиевич.
Рита ощутила, как ей делают инъекцию в вену, и закричала, потому что это напомнило ей то, что происходило с ней у Барковских, однако ей практически тотчас полегчало.
В отдалении раздался знакомый мужской голос:
– Я ее жених, пропустите меня к ней…
Жених? Разве у нее был жених?
Ну да, в силу своей дурости она воображала, что был Гоша Барковский. И, хуже всего, что это был его голос – или это ей только почудилось?
Рита раскрыла рот, чтобы заявить во всеуслышание, что никакого жениха у нее нет, а если и будет, то им станет точно не Гоша Барковский, однако поняла, что ничего произнести не может.
Ни словечка.
И боль внизу живота, на какое-то время почти полностью отступившая, вернулась с новой силой.
Странно, но она опять оказалась в карете «Скорой помощи». Или она все еще куда-то ехала, а все остальное было игрой ее воображения? Рита вдруг поняла, что ей все равно. Да, абсолютно все равно.
Реальной была только боль, которая раздирала ее, выворачивала, оглушала.
Неужели она умрет? Что же, если и умрет, то…
То выходит, что убьют ее Барковские? Лев Георгиевич, который три раза со смаком изнасиловал ее. И его сынок Гоша, красавец-студент, принц на черном джипе, мечта всех местных барышень, заманивший ее в их семейное логово и помогавший своему отцу-садисту.
Она умрет, а они будут жить и заманивать к себе в логово новых недалеких девственниц.
Неужели этот персональный фильм ужасов никогда не закончится?
Боль с новой силой захлестнула ее, и Рита поняла, что больше не выдержит, но ощутила, что ей снова что-то впрыскивают, и это принесло практически мгновенное облегчение. Боль не исчезла, но отступила.
А потом до нее донесся командный голос:
– В операционную, живо! Кровотечение не останавливается.
И тут Рита поняла, что умрет, и от осознания этой мысли ей сделалось легко и покойно.
Легко и покойно.
Странно, но дальше ничего не было. Точнее, были какие-то серые тени, таинственные звуки, звяканье и уханье, и она не могла сказать, было ли это во сне или наяву.
На этом свете или уже на том.
Была мгла, которая окутала ее и упорно не желала расступаться. Рита чувствовала, что бредет по какому-то упругому туману, и каждый шаг давался ей со все большим трудом.
Наверное, это все было дурным сном, тем самым персональным фильмом ужасов, который крутился только для одного зрителя – для нее самой.
Только вот когда он закончится?
Она раскрыла глаза и уставилась в потолок, радуясь тому, что на нем не горят яркие, слепящие лампы. Свет шел откуда-то сбоку – мягкий, успокаивающий, рассеянный.
И боль… Боль исчезла. Внизу живота уже ничего не свербело, не тянуло, не ныло. Рита попыталась пошевелиться и поняла, что это хоть и получается, но с трудом.
Где она?
Неужели она умерла и оказалась в месте, куда попадают новые покойники?
Чистилище?
Внезапно до нее донесся голос. Знакомый голос.
– Как же ты всех нас напугала, Ритка-маргаритка!
Это был голос Гоши Барковского. Рита застонала. Нет, она точно не умерла. Если, конечно, не предположить, что и там имелись какие-то демоны в виде Гоши Барковского.
А что, если и в виде его отца, адвоката Льва Георгиевича?
Девушка чуть повернула голову к источнику голоса и увидела молодого человека – как всегда, неотразимого, с мягкой, на этот раз несколько испуганной очаровательной улыбкой и изумрудными глазами.
Находились они в большой и со вкусом обставленной комнате: стены в пастельных тонах, в двух углах по большой напольной вазе с желтыми гладиолусами (и это в ноябре – или там, где она теперь была, гладиолусы были круглый год?), с большим телевизором, закрепленным на особой металлической рамке под потолком.
Нет, на том свете нет ни гладиолусов, тем более в ноябре, ни телевизора в рамке под потолком, в этом Рита не сомневалась.
Следовательно, она жива. И тот факт, что в больничной палате (а это могла быть только больничная палата, но уж точно не стационар районной больницы или даже областного хирургического центра) находился Гоша Барковский, был наглядным тому подтверждением.
– Уйди! – простонала девушка, а Гоша, приблизившись к ней, потрепал ее по руке.
Рите так хотелось отдернуть руку, однако она не смогла – тело ей не повиновалось.
Неужели она снова во власти этих садистов, давших ей новую дозу наркотика, превращающего жертву в безвольную куклу?
Но на тайную комнату на даче Барковских это место не походило. Или у них было еще одно логово?
– Ну, Ритка-маргаритка, на твоем месте я бы не стал наглеть. Потому что ты мне жизнью обязана. Ведь когда ты сегодня в универе не появилась, я решил заехать к тебе домой и убедиться, что все в порядке. Никто не открывал, однако я видел свет в коридоре, поэтому продолжал звонить. А потом увидел воду, которая вытекала из-под входной двери в общий коридор. Ну, пришлось позвонить человечкам, которые тотчас подвалили и в два счета дверь высадили. И нашли мы тебя на полу ванной, без сознания…
Рита молчала, не зная, что сказать. В самом деле, она ведь слышала звонок в дверь перед тем, как потеряла сознание.
И это был Гоша Барковский, решивший ее проведать.
– Поэтому, не теряя времени, я организовал тебе коммерческую «Скорую». Сначала мы побывали в областной больнице, но потом папа решил, что тебя надо отвезти сюда, в коммерческую клинику одного нашего хорошего друга. Тебя уж прооперировали, причем на высшем уровне. Так что все в порядке. Хотя ты ведь запросто могла умереть, Ритка-маргаритка! И я тебя спас! Так что можешь сказать мне спасибо.
Вместо этого девушка, повернув к молодому человеку голову, произнесла:
– А ко мне в квартиру ты заявился, потому что тебя мучила совесть?
Гоша Барковский, вспыхнув, заявил:
– Ну, полегче на поворотах, Ритка-маргаритка! Не заявился, а заехал, хотя у меня у самого дел невпроворот…
Ну да, так точно, невпроворот. Наверное, надо прожигать жизнь богатого плейбоя и заманивать на дачу к отцу-садисту очередную недалекую девственницу.
– …но все равно я решил тебя навестить, потому что понимаю, что тебе сейчас сложно…
– Понимаешь, Гоша? Тебя что, тоже насиловали на чужой даче? – вежливо осведомилась Рита, и молодой человек, подойдя к ней, заявил, сверкая изумрудными глазами:
– Чушь не неси! И вообще, ты понимаешь, что я тебе жизнь спас? Точнее, не столько я, сколько мой отец. Это ведь он сделал так, чтобы тебя взяли в частную клинику. Тут владелец хоть и наш знакомый, однако лечение стоит бешеных денег. А в обычной больнице, где не хватает медикаментов и оборудование на ладан дышит, вполне вероятно, ты отдала бы концы! А тут тебя прооперировали по высшему разряду.
Прооперировали…
– Интересно, а с чего мне вообще операция понадобилась, – прошептала Рита. – Запамятовала я что-то… А, вспомнила! Потому что твой отец меня изнасиловал и наверняка что-то там повредил. Он ведь, знаешь ли, насиловал меня трижды в особо извращенной форме…